Дубовые листья

                Дубовые листья
                Рассказ

  Эпиграф:
  "С тебя бутылка коньяка, буду хвалить... А писать просто так не собираешься? Я имею в виду не историческое, а просто, как некто пришёл к некоей (и ушёл) и что из этого получилось".
   Из письма писателя Юрия Казакова писателю Алексею Шеметову.


                1

  Собственно, рассказ "Дубовые листья" начинается со следующей главы. Читателю я предлагаю начинать чтение с главы, пронумерованной цифрой "2".
  Свою книгу "Семейный альбом", в которую войдет и вот этот рассказ мне предстоит печатать на мои собственные деньги, а потому я позволил себе такую роскошь: дополнить мои "Дубовые листья" несуществующею для читателей главой, пронумеровав ее цифрою "1". Нет, не будет в этом моем рассказе первой главы. Какие еще и кому нужны объяснения?
  Коньяк - любимый напиток символистов. Я это поясняю для любознательного читателя, читающему и "несуществующую" первую главу, допытывающемуся и подтекстов в художественных произведениях, а именно, в чем была "соль" и где скрылась нота "фа" в эпиграфе, взятом для рассказа в виде цитаты из письма Юрия Казакова. Прозрачный намек известного писателя Казакова коллеге Шеметову. Но есть в рассказе "Дубовые листья" и другие покрепче коньяка символы: "Я уже упоминал герцога - сделал открытие". Сейчас уже не помню, откуда я взял эту цитату Казакова. Герцог - это грани у граненного стакана, точнее частота с которой грани на стакане проявляются.
  Актер и поэт Владимир Высоцкий неспроста назвал "канатоходцем" этот обыденный стеклянный предмет.

  Он не вышел ни званьем, ни ростом.

  Создатель по старался - "запретная любовь".

  на свой необычный манер,
  он по жизни шагал над помостом
  по канату, по канату,
  натянутому, как нерв!

  Создатель По радостен, наполнен до краев, захлебывается:
  - Гер-цог...

  Посмотрите! Вот он без страховки идет!
  Чуть правее наклон - упадет!

  Река По самая большая река Италии, начинается в Коттских Альпах на северном склоне Монте Визо, на высоте 2000 метров, протекает в восточном направлении.

            де  По

  По, у древних Padus, также Eridanus, депо душ. По представляет центральный желоб верхнеитальянской низменности, где соединяются альпийские и апенинские реки.
  Река По - "хроматическая поляризация" - горячность скользит По жизни.

  Ах! Как жутко... Как смело. Как мило!1

  Рассказ "Дубовые листья" был последним, определенным под номером "8", в количестве историй, отобранных мною для раздела "Мелодии", помещенного в мой новый сборник рассказов "Ласточки пропали", который в 2013 году изначально был задуман в качестве сборника локальных, но разнообразно связанных между собою элегий. Искусству элегии я пытался обучиться, перечитывая многократно книгу стихотворений Афанасия Фета "Вечерние огни". И при этом, попутно, я "складывал и перекладывал" хранящиеся в памяти все еще незафиксированные на листах бумаги в художественном виде "невыдуманные истории", в большей части из событий моей собственной жизни. Вопросы частной собственности меня затронули так, как они, по-видимому, не затронули ни одного другого прежде творившего и ныне где-то творящих литераторов. Новые технологии... Но об этом с подробностями написано в другом месте.
  Я открыл в спальне дверцу шкафа. Спальня в квартире должна быть самой уютной комнатой. Я здесь произвожу большой основательный ремонт. Не спеша, качественно, я стараюсь поэтапно выполнять необходимые мероприятия. Перечень их вряд ли заинтересует читателя. Скажу только, что ремонт в моей квартире день ото дня продвигался, и настала мне пора покрасить громоздкий старомодный шкаф с антресолью, занимающий важное место в спальне. И вот я стою возле него и размышляю.
  Жена моя укатила в гости в Новосибирск к нашему старшему сыну, и потому на время ее отсутствия дома я затеял этот ремонт нашей с ней спальни. Прочел в интернете рассказ молодого писателя Веревочкина. Цитирую: "…Вечерами он сидел теперь один, допиваясь до забытья. Включать телевизор стало уже не страшно, а как-то безнадежно тошно. ...Более всего его потрясла телевизионная программа "Молода, одинока, беременна...".
  Открыв дверцу шкафа, я увидел внутри на одной из его полок забытый там пустой граненный стакан - теперь таких нигде не купишь - и обнаружил там же на полке потрепанную книгу, давно изданный сборник рассказов писателя Юрия Казакова.
  Стакан - и, прежде всего, именно граненный, емкостью в четвертинку литра - особенный сосуд, поскольку он, касательно литературы, есть прежде всего предмет эстетической роскоши искусства модерна. Изобретен он художниками-модернистами в 20 годах прошлого столетия специально для предприятий общепита. Я с юности помнил из учебника "Краткого курса философии" сравнение стакана с предметом баллистики.
  Писатель Юрий Казаков написал сравнительно немного. Его рассказы внутренне тяготели к стилю модерн, и по их сути они были авангардны - так я понимал написанное Юрием Казаковым. Хотя у его рассказов, как я разумно из осторожности полагал, нет тургеневской "естественной простоты" и отсутствует естественное "бархатистое изящество", всегда присущее бунинскому рассказу.
  По воспоминаниям друзей, Казаков считал "Осень в дубовых лесах" своим лучшим в художественном плане рассказом. Писатель-маринист Виктор Конецкий, с которым Юрий Казаков, как это следует из мемуаров их коллег-писателей, не однажды на пару в руках держали точно такой же граненый стакан, обронил однажды горькую, как и содержимое в их наполненных до ободка стаканах, фразу: "Ах, корабли, которым осень мешает быть самим собой". С этим замечанием Конецкого, я с удвоенной грустью был готов согласиться.
  Стакан обнаруженный в шкафу сродни фотоснимку - "стакан обнаруженный".
  Гама, как и мед, Гамбург, как и гамбургер, и т.д, и т.п.. Мореплаватель Гама и лесной мед - что-то общее вкрадывалось в мои дикие, свободно текущие, рассуждения. Возможно, это были рассуждения о всеобщем.
  Стакан забытый, но все еще хранивший чуть приметный аромат коньяку, и сухой рыжий налет на его донышке, и растрепанная казаковская книга "Осень в дубовых лесах" заставили меня через много лет ясно вспомнить далекий 1974 год, когда я только еще пробовал, будто бы коньяк на вкус, написать свои первые рассказы.
  Я тогда был все еще юношей-девственником, и девушка-студентка Рита (полное у нее имя, вероятно, было Маргарита) в то время чуть было не стала моею первою женщиною. Она приходила на свидания со мною щедро пахнущая крепкими терпкими (шипровой группы) духами "Дубовые листья", запах которых прочно врезался в мою вербальную память, помимо иных тактильных ощущений на кончиках пальцев.
  Докторская колбаса - была тогда неким символом текущего времени, поскольку регулярные частые изменение рецептуры состава ее наполнителя достаточно точно отражали для населения происходившие перемены в исторической жизни страны.
  Я отнес стакан на кухню, а книгу рассказов Казакова поставил на книжную полку в своем писательском кабинете. Вернулся в спальню к шкафу, требовавшему свежей покраски.
  Поэт "серебряного века" Александр Блок однажды, сидя за большим столом, покрытым плотным зеленым материалом, написал нужные мне для бодрости строчки:

Нет! Счастье - праздная забота,
Ведь молодость давно прошла.
Нам остается лишь работа...

  Я умел сочинять и держа в руке шпатель-скребок и малярную кисточку. Не обязательно писать что-то ручкою, чтобы сочинять. Что я и намерен был тут же кому угодно, если бы кто-то этим интересовался, и продемонстрировать.
  Мы из картин кварца выпустили воздух, создавая потешных человечков - копии прожилистых селезеночных истуканчиков, думающих подле, но не прежде. Кротильные мышечные усилия напрягать не чрезмерными усилениями зуда дряблого тела, костно косностью создавая задачки новых ребусных разрешений, впивающихся в чрезмерно влияющих в перепачканных ветках скучно запекшихся в накипающей смогом чайнвордности множества склизко сощуренных ртов, открывшихся вкось на веревочках трансформированных плоскостью по изгибам, скрывших действительные линии, прежде прочерченных граммот с требованием "не хныкать".
  Впрочем, вовсе не обязательно чтобы в итоге моих строительно-ремонтных упражнений получались обязательно беспредметного сочинения нелепицы.
  Сделаю еще одну заметку на "дубовых листьях" из моих собственных "дубовых лесов" относительно той символики, что качественно была крепко связана с ароматным напитком - коньяком - в цикле рассказов "Мелодии".
  Число рассказов в "Мелодиях" напрямую связано с нотною линейкою. Напомню линейку восходящих нот: до, ре, ми, фа, соль, ля, си, до. Так и рифмуются навязчиво последние две нотки со словом "сидор"? "Дубовые листья", передвинутые в списке рассказов, теперь окончательно под номером шесть были переписаны в тональности ноты "ля" из прежней тональности ноты "до". Получилось в итоге - "доля". Рассказ "Дубовые листья" и есть нота числа "68" - выражаясь на дипломатическом языке, кому надо тот уж "соль" поймет.
  Я поясню читателю секрет нотной линейки, сокрытой великими композиторами и выдающимися музыкантами и даже рядовыми школьными учителями пения, такой вот записью: Доре мифа - соль; ля - сидору. Нотка "си" кодирует слово "море". Хорошо, не стану спорить, кодирует она словосочетание "музыкальное море". А еще лучше, если за нею подразумевается "океан музыки".
  Кроме того, число "8" в древней тибетской мифологии означало "Небесные похороны".
  То есть рассказы в цикле "Мелодии" в глубоком смысле мною были задуманы и написаны, как реквием, посвященный памяти человека, когда-то прилично благословившего мой литературный дебют.
  Я начал освобождать шкаф от вещей, чтобы затем его покрасить.
  Цитата из телевизора у Веревочкина повсюду потрясающе прозвучит: "Молода, одинока, беременна..."!
  Можно сочинять во время ремонта квартиры не только нечто историческое и уже только поэтому грандиозное, но и простенькие вполне традиционные произведения. Для примера, написать небольшой рассказ на тему "встретились - расстались", что я и намерен далее сделать.


                2

  Он поехал на "же - дэ" вокзал встречать ее. Он давно ждал ее.
  "Зятек, съешь пирожек!" - говорит снисходительно теща. Тоща наставница опять ему шепчет: "Пирок съешь же?"
  Впрочем, почему "он"? Это я во второй половине дня в пятом часу поехал на железнодорожный вокзал.
  Поезд опаздывал и прибыл на станцию только к шести часам. Я шел себе по перрону и думал о том, что будет позже - сегодня вечером. Ее вагон, которым приезжала моя девушка Рита, находился в голове состава.
  А любовь на него налетает, как поезд в кино на зрителей - с экрана. Локомотив за моей спиной - слышно было, как он медленно нагонял меня - дизель у локомотива тихо-тихо будто бы сам себе, будто бы человек под нос, что-то о чем-то бубнит. Почему ему страшно? Ему, ему, ему.
  Начинало смеркаться, и включили на станции лампы электрического освещения. Рыжеволосый мужчина неподвижно стоял в тени, которую отбрасывало серое здание вокзала. Мужчина был без шапки. Накануне ночью налетела с южным ветром неожиданная в январе оттепель; и повсюду на перроне была слякоть.
  По левую руку от меня мокро блестели положенные на деревянные шпалы стальные нитки рельсов "бокового третьего пассажирского пути", на который и прибывал поезд, который я встречал. Дальше за третьим лежали с бетонными шпалами плети "прямого первого главного пути", далее пути опять же "боковые" на деревянных шпалах и которые нумеровались: пятый, седьмой, девятый - все они были с нечетными номерами на станции Павлодар-пассажирский. На дальних от вокзала путях, начиная с одиннадцатого, стояли в составах длинными рядами красные товарные вагоны. Впрочем, эти подробности об устройстве и нумерации на станции путей я узнал лишь через несколько лет. А в 1974 году все пути на станции для меня были безымянными, кроме ближнего к вокзалу вдоль платформы, называвшемуся очень интимно "пассажирским".
  Вагон был уже пуст, когда я, дождавшись, когда выйдут на перрон пассажиры, по крутой металлической лесенке вбежал в него. Я знал, Рита будет меня дожидаться на своем месте, у нее был объемный тяжелый багаж.
  В коридоре старого вагона густо пахло мылом и длинной долгой-долгой дорогой.
  Рита выглянула из дальнего купе в конце вагона и помахала мне рукою.
  - Цела? - ревниво спросил я Риту, когда добрался до места, влюблено-восторженно глядя на нее.
  Девушка в пустом купе удивленно и вопросительно распахнула на меня василькового цвета глаза. Возможно, она искренне полагала, что у меня не было пока еще оснований для нелепых вопросов. Мы с ней познакомились недавно. Я и она учились в одном и том же институте на энергетическом факультете: у меня был первый курс, она была студенткою второго курса. Однако она была старше меня на два года. И все-таки право на поцелуи у меня уже было; обняв ее, я вдохнул ее любимые, похожие на запах лесной чащи, терпкие духи "Дубовые листья".
  - Небритый, - запротестовала Рита. - Щетина на губах кота, тюленя, усы.
  - Утром брился. Нет у меня усов.
  Подхватив находившиеся на нижней скамье две большие сумки, я направился к выходу; Рита шла за мною следом.
  На привокзальной площади мы погрузили в багажник такси тяжеленные ритюлины сумки и забрались на заднее сидение в салон машины.
  При посадке, плюхнувшись на сидение, и быстро неуклюже боком подвинувшись в глубину, Рита обернулась, чтобы заглянуть доверчиво в мои глаза… Сейчас бы вспомнить мне ее взгляд. А зачем?.. Я поспешил следом за нею и захлопнул дверцу. Такси моментально наполнилось запахом "Дубовых листьев". Я назвал водителю адрес общежития, в котором жила студентка Рита. И мы покатили к указанному месту.
  Как только автомобильчик сдвинулся с места, мы с Ритой моментально оба улетели в астральный эфир.
  - Какая колючая у тебя щетина!
  Движение автомобиля по улицам было плавным. Зеленые огоньки светофоров менялись на красные, чтобы затем красные сменились на зеленые. Я дал волю рукам, она слабо сопротивлялась. Какая она была и твердая, и мягкая, и ласковая - эта ростом невысокая, полная девушка.

так    си
так    сила
так и было

  Неподалеку от того места, где такси должно было сворачивать к студенческому общежитию, и где уличное освещение было менее ярким, наш неудержимый эфирный полет по улицам города Павлодара получил необыкновенный поворот.
  - Колючая щетина. Анекдот вспомнила! - фыркнула Рита. - Про кефир.
  Она впилась на миг в мои глаза своими блестящими в темноте глазами и, быстро наклонившись к моему уху, едва слышным голосом прошептала всего несколько слов. Это было утверждение, а не вопрос. Я внимательно выслушал ее предложение.
  - Замечательно то, что ты вовремя сообразила, - согласился я с ней, чувствуя, как мои щеки словно обдало печным жаром.
  Я попросил водителя отвезти нас по другому адресу.
  Мне было непонятно, почему я о том же сам не додумался.
  Дело было в том, что пока мы с Ритою шли с вокзала к стоянке такси, я без умысла успел ей поведать, что мои родители находятся в отъезде, и уже несколько дней я живу в трехкомнатной квартире одинешенек. И еще неделю я буду жить в квартире один до приезда родителей.
  Девушка, Рита, после того, как мы развернули наше такси от общежития к нашему дому, стала зорко следить за мною.
  - Ты красивая, Челышева, - сказал я, обратившись к ней по фамилии, глядя в ее зеленые глаза. Из васильковых глаза у нее стали обыкновенными зелеными. В такси светил "зеленый огонек" - водитель не включал счетчик - и свет лампочки слабо отражался от лобового стекла.
- Ты мне так и не рассказала, что можно увидеть из окна вагона?
  - Свое и намного больше чужое.
  Она не отвела взгляда, и мы продолжали заворожено смотреть друг другу в глаза. Я боялся первым моргнуть, когда вдруг вдохнул с волною теплого воздуха из печки машины новую порцию ее тотального аромата "дубовых листьев", и тогда я вспомнил, как в минувшем августе в лесу собирал грибы; как душно пахли в лесу лежавшие под деревьями прелые прошлогодние листья.
  Хорошо в грибном прохладном лесу сожительствуют грибы и деревья - и я бродил один с корзиночкой в руке. И разгребая мокрые опавшие листья, я философично подумал: "Маленькая собачка до старости щенок".
  - Зам-мол-чи, - сказала мне Рита строго с расстановкою по слогам и, будто бы испугавшись чего-то, моментально опустила свои все более и больше зеленеющие глаза; затем она быстро взяла мою ладонь и с силою сжала ее между своими ладонями. У нее были крепкие руки. И так мы с ней молча продолжали далее наш путь.
  Но уже вскоре мы приехали и остановились перед подъездом моего дома. Наша романтическая поездка быстро закончилась, однако дорога у нас пока еще продолжалась. Мы достали из багажника машины две сумки, обошли по краю большую лужу перед входом, от таявшего днем снега, и зашли в подъезд.
  "Беда, если оттепель продолжится, - подумал я, - тогда за ночь до утра весь снег посреди зимы растает".
  Я поднимался по лестнице следом за Ритою. Девушка в зимнем пальто с меховым воротником была великолепна, чуточку толстенькая с округлыми по-женски очаровательными формами.
  Однажды в дошкольном детстве во время полета в самолете Ту-104 рейсом из Москвы в Волгоград я наблюдал стюардессу, в чем-то неуловимо похожую на Риту. Она была очаровательно красивая, стройная, возрастом чуть-чуть и исполнится ей уже за тридцать. Да, да - она была пред-пенсионного для стюардессы возраста. Субтильная, высокая, черноволосая и в точности зеленоглазая. Она склонилась над моим креслом и помогла перед взлетом самолета подтянуть ремень через пряжку-зажим и застегнуть на поясе. От ее волос и форменного костюма пахло терпкими сильными духами. Потом она для пассажиров разносила на подносе конфеты мятные сосательные карамельки.
  В прежние денечки я говорил Рите всякое про ее глаза, а она отвечала, что раз у нее порою глаза делаются из васильковых цветом зеленые, она точно знает, что жизнь у нее будет особая. Как будто я не знал это! Всё это предвещает совершенно совершенное.
  Я поднимался по лестнице следом за Ритою, нам надо было на третий этаж, и я думал о том, что может произойти позже вечером. Рита твердым шагом отстукивала каблуками сапожек дробь по ступенькам и уверенно вела меня к двери моей квартиры. Я было принялся подсчитывать на слух ее шаги, по стуку каблучков. Но на десятой ступеньке лестницы я, нагруженный словно верблюд тяжелым багажом, споткнулся и сбился с правильного количественного счета шагов погонщицы нашего очень маленького, но интимно очаровательного каравана.
  Уже через один нами пройденный пролет в подъезде я услышал, как она залопотала о варварстве и грубости человеческих нравов, поскольку на первом и на втором этажах, как обычно, не горел свет и были густые потемки. Но к перилам она не прикасалась и ступала бодро, без опасения поставить при слабом свете неверно ногу. По этой причине я предположил, что в своем городе она проживала в подобном доме, стандартном по конструкции, с точно таким же наклоном у ступенек и на той другой неизвестной мне лестнице.
  На площадке третьего этажа и на двух этажах выше все-таки было включено освещение. Слышно было, как в моей квартире трезвонил телефон. Весь день он суматошно надрывался: то звонили мои знакомые, чтобы поболтать без наличия у них определенной темы для разговора, а то были еще несколько нелепых, выполненных по ошибке, звонков от незнакомых людей.
  У самой двери, почему-то рядом с целью, Рита замешкалась, словно засомневалась в ком-либо из нас двоих. Поэтому я поспешил опустить на бетонный пол площадки сумки, чтобы вынуть из кармана колечко с ключами, и быстро открыл дверные замки.


                3

  Процесс сочинения рассказа прервался. В шкафу, освобождая его от вещей, я обнаружил фотографию жены в ее молодые годы. Познакомились мы с ней в 1979 году. Надо будет у жены уточнить дату - а разве первая наша встреча произошла не осенью 1978-го? Дружили мы с ней точно в 79-м, а вот дату, когда мы впервые увиделись и познакомились, я не помнил.
  Я приступил к покраске шкафа. Правило кулинарии: недосол на столе, а пересол - на голове.
  Когда мы в январе 1974 года с Ритой вошли в квартиру, телефонные звонки сразу же мигом оборвались.
  Рита пожаловалась, что в вагоне она плохо спала в прошлую ночь, зато потом она хорошо спала полдня. Она прошлась по квартире, оглядывая ее, заглянула в спальню моих родителей, вошла в мою комнату и долго до некоторых даже мелочей ее осмотрела.
  Я стоял в дверях комнаты, наблюдая за ней.
  Какие-то колосья спелой ржи стояли в вазе рядом со стопкой учебников на моем письменном столе, около которого находилась Рита.
  - Завести ребенка? - спросила она, издалека пронзительно глядя на меня.
  Что я мог ей сказать? Люди постоянно пытаются придумать, как им жить по-новому.
  - Ты пошла бы замуж за меня? - спросил я девушку, волнуясь и сбиваясь, поскольку говорил такие слова впервые. Где-то у себя внутри я понимал, что неосторожно совершаю некоторую, пусть даже и не фатальную, семантическую глупость. Незрелый плод.
  - Если бы ты позвал, - энергично кивнула головой Рита, протянув руку, потрогала усики на спелых колосьях ржи, стоящих снопом в вазе, и решила, - выглядит очень экзотично.
  Вот здесь подглядывающая муза, фыркнула на ее слова, бросила на стол книжку, которую муза до этого держала в руке и шепнула: Ты и вправду этого захотела?
  Беспредметных скучных уродцев порой мы творим, не сознавая их силы и значимости. Но так получается редко, а чаще уродцев потешно, но честно или бесчестно орудуем. Слаще?..
  Что я буду с ней делать, когда она станет моей женю? Но мне нестерпимо хотелось, чтобы девушка сейчас же приблизилась ко мне, и, как прежде в такси, чтобы она вновь сжала в своих ладонях мою ладонь.
  Осмотрев мою комнату, Рита подошла и стала напротив.
  Муза тем временем продолжала: "Из линий идеала взор твой ничего не потерял "сиятельная соучастница" вчерашнего греха".
  Девушка принесла ко мне в дом запах терпких духов, а мне чудилось - будто бы глубокие ароматы из дремучих лесов. Рита принесла витиеватые смысловые орнаменты вместе с зеленым солнцем в темном влажном зрачке, которые она пыталась, высвечивая их завитушки, если позволишь своему воображению, воплотить в слона, порхающему с небесной вышины в ветвях сквозь прозрачные мысли.
  - Я тебя люблю, - сказала мне Рита.
  Что я мог ей в ответ сказать? Какие возражения я был в силах придумать?
  - Пойдем на кухню и теперь поедим, - смущенно предложил я девушке.
  - На кухне?! - изумилась Рита.
  Решили, что будем ужинать в зале за столом, накрытом скатертью, и чтобы у нас горели свечи.
  После, уже окончательно осмотревшись и вполне определившись, Рита направилась в ванную помыться после дальней дороги.
  Я открыл холодильник, увидел продукты, банку с засоленными консервированными грибами. Налил себе в стакан югославского вермута. Пошел в зал и сел на диван.
  Пришлось мне ее ждать. Я пил из стакана и слушал "музыку": воображал ее фигуру в звуках шумящей воды, доносившихся из ванны. Некому было посоветовать мне, как надо правильно сервировать на столе, но это было и к лучшему.
  У Ритки был боевой темперамент. Завести нам ребенка? Одного или лучше сразу подряд двух. Что я мог бы ей сказать? И поздно уже сейчас, и ночь почти настала, и пора нам ложиться спать, если завтра желаем попасть на первую пару в институте. Мне думалось, что если это была шутка, то она была в самом деле какая-то детская.
  Когда я допил вермут в стакане, Рита вышла из ванной. Она была свежа и по-особенному прекрасна в тот вечер.
  - Тебе сколько лет? - поинтересовалась она, встав передо мною и расчесывая мокрые волосы.
  Я давно ни перед кем не скрывал свой возраст:
  - В апреле мне исполнится восемнадцать.
  - Через три месяца, - уточнила мой ответ Рита, о чем-то размышляя. - В какой комнате будет моя постель?
  Я подхватил ее сумки, стоявшие в прихожей и отнес их в спальню моих родителей.
  В спальне перед большим зеркалом Рита, выпроводив меня из комнаты, долго тщательно занималась своим туалетом. Когда она вышла ко мне в зал в зеленой тонкой кофточке, плотно облегающей ее плечи и грудь, и в клетчатой короткой юбке до середины крупных полных бедер, и без чулок, я так и ахнул: "Рита, какая ты красивая! Будто бы русалка из лесу пришла". Тщательно расчесанные волосы красивой волной лежали у нее по плечам. Мне родившемуся в целинной степи и там большую часть жизни прожившему лесные русалки всегда казались загадкою и чудом.
  Я спохватился, пока она мылась и причесывалась, я ничего так и не приготовил для ужина.
  - Подать на стол соленые грибы?
  Надо было видеть в тот миг ее лицо:

                глаза                сечение
                заключительный ребус

  Рита сердито покачала головою, затем достала из одной своей сумки, которая была поменьше, всю обильную снедь, что она взяла с собой в вагон в дорогу.
  Никогда я не ел яиц вкрутую вкуснее этих, привезенных Ритою.
  Ужинали мы с нею чинно, друг против друга сидя за столом при двух зажженных свечах. Огоньки, чуть приметно синхронно подрагивая плечами, создавали впечатляющий образ: типа - вот как будто бы на стол по его краям положили две фотокарточки.
  Я ел быстрее. Первым закончил трапезу.
  - Ну, и того... одолели, - сказал я и положил вилку на свою пустую тарелку. - Пуля дура - штык молодец!
  Челышева внимательно исподлобья глянула на меня и тоже положила вилку, хотя она не все доела.
  Мы встали из-за стола и направились к дивану. Я попытался поймать и сжать в своей ладони ее ладонь - она тихонько оттолкнула мою руку.
  Она была красивая, чуть-чуть полновата, на год с лишним или почти на два меня старше. Что с того?
  - Я не выгляжу толстой? - спросила меня Рита.
  У нее была комплекция женщины.
  На секундочку я прервал покраску, оторвал мои глаза от шкафа и стал глядеть в потолок. Хотя, может, мне лучше в пол было бы упереть глаза.
  Дивлюсь, что же это с нами творится? Что хуже всего - это я никуда не гожусь. Она людей любит, и они ее тоже любят. Сидит Рита рядом со мною на диване, подтянув колени под подбородок. Берет стакан Рита, который я ей протягиваю. Она ходит взад-вперед по комнате со стаканом в руке.
  Рита достала из книжного шкафа какую-то книжку, и теперь она принялась за чтение.
  - Что ты читаешь? - я поинтересовался у нее. - Зачем?
  - Учусь.
  Глаза у нее были такие же светлые и прозрачные, но только холодные стали, под цвет обложки книги с зеленоватым оттеночком.
  - А чему учишься? - приставал я к ней.
  - Если тебе интересно, я вслух прочту, - ответила мне Рита.
  А начинает она в зале у окна так: "Сиди, да шей; смотри в окошко, людей повсюду много на улице. А те, кому скучно, те песни длинные поют".
  Незамедлительно я кинулся в другую комнату и принес гитару.
  Однажды у себя в комнате в общежитии Рита играла мне на гитаре и спела студенческие песни и частушки. Я сам на этом инструменте играть не умел, в доме у нас гитару - дань моде племени бардов 60-х годов - держали для гостей.

гитара
дергает струны
Я показываю ей септ-аккорд.

  У нее все никак не получалось взять диссонирующий септ-аккорд.
  - Глухие тайны, терпкое вино. И ключ. Ты право, пьяное чудовище! только не возражай мне! сокровище... - подначивал я ее, сидя рядом, и листал ту самую книгу, которую, вручив ей в руки гитару, я у нее отобрал. Книга была сборником стихотворений Александра Блока в мягкой зеленой обложке из "Школьной библиотеки".
  Я периодически пытался забраться под кофточку девушке.
  - Подвинься, сокровище! Отпусти... - приказала она мне, освобождаясь, и поставила рядом с диваном в угол гитару. - Ну, вот и попили, и умылись. Делать больше нечего, надо идти домой.
  Рита завела разговор о моем конспекте с лекциями, у нее по одному из предметов с прошлого года была задолженность, и завтра в институте ей предстояло отвечать по долгам прошлого.
  Весь вечер мы с ней куда-то торопились.
  - Хочешь потанцуем? - предложил я.
  - А музыка?
  Я принес из своей комнаты в зал радиоаппаратуру и подключил ее к сети и сочленил между собою шнурами. У меня был портативный катушечный магнитофон "Романтик-3" и приличный для своего времени профессиональный усилитель "Электрон-12" и к нему две колонки с широкополосными динамиками.


                4

  В комнате, словно бы из лесу плыло, мило и крепко скоблило в ноздрях шипровым запахом "дубовых листьев"; в зале моей квартиры окно красновато сверкало стеклами, ободком отразившими обратно с чернеющих за ним ночных пустотами полей темной улицы к уединенному нашему столу, щедро нагруженному иногородним ужином, подрагивающий огонек от небольших двух скромных свечек, здесь в центре на столе помещенных, оплывших в кудрявые завитушки, мраморно застывшими бутербродами, покрытых сгущенными будто бы засахарившимися молочными каплями.
  Пока я возился с аппаратурою, Рита стояла рядом, наблюдала за мною и глоточками пила вермут. Вдруг она закашляла и принялась что-то пристально разглядывать внутри стакана.
  - Что там? - поинтересовался я, отвлекшись на секунду от сочленения шнуров.
  - Наверно крошка была от бутылочной пробки.
  - Быть такого не может, - возразил я. - Никаких пробок, бутылка на горлышке по резьбе завинчивается жестяною крышечкою. Это хлебная крошка случайно оказалась у тебя в вине.
  - Или еще что-то...
  - Может быть, Рита, это ты "золотую розу" проглотила? Самурайский юмор. Ее идею писателю Паустовскому капитан Жеребцов привез с залива Кара бугаз гол. Читала? Возьми другой стакан.
  Я выбрал катушку и включил "Биттлз" - их расчудесную "Желтую подводную лодку", которая, как я полагал, была одним из наиболее авангардных хитов знаменитой английской четверки рок-музыкантов. В дом ты пришла - заздравной чары гостям не налила. Хозяйка, наполни хозяину, гостю и чару себе. Когда я пригласил Риту на танец, еще одним "авангардом", но сущностно другим, были ее две выпуклые шарами груди, которыми она меня вскользь касалась.
  Чем не блестит эта улица – красавица? Дыннями. Мне это не нравилось. Почему? Если учесть, что она оберегала свое... И опять же, эти современные кунштюки! К твоим услугам - хватай, кто проворней.
  Ее груди - поскольку наращивание темпов добычи соков из дыни еще пока было не желательно - "походили на розовые шары или на те круглые пирожные с розовой глазурью, которые красуются в окне соседней кондитерской". Я увидел их так явно "десертными" впервые, они были в цвету и походили на розовые шарики или на территорию круглых пирожков с морковной начинкой, которые красуются в соседнем окне раскрывшейся кондитерской. Обязательно неотвратимое созерцание звеньев. Ее соски, казалось, вот-вот прорвут легкую ткань кофточки. На иМидж была легкая накидка.
  Ход сюжета быстро усложнялся: авангард ее бутонов-грудей порождал мою фантазию о том какой ее вид я желаю увидеть в конце вечера в спальне. Совместите, если сможете, живописный ландшафт и музыку - полное очарование. Назовите это очарование, если вам угодно, музыкою сфер.
  Мы переменили тему. Поговорили немного о ее кабинках; она поведала мне об этом с гордостью.
  Плечи-власть: я объяснил ей знак, почему одно плечо у нее должно быть задрапировано. Губы у Риты, внимательно прислушивающейся к моим словам, были сжаты в узкую полоску. Но, тем не менее, она удивилась.
  Разминка кончилась. Мы вышли на кухню покурить. Я предложил ей на выбор болгарские сигареты в мягких пачках "Родопи" и "Варна". Я чувствовал себя, словно все ко мне вернулось без всяких потерь.
  Мы стали лицом к лицу возле окна под открытой форточкой и оба дружно задымили.
  - Ты ничего не видишь? - спросила меня Рита.
  Ее глаза были словно зеленые книжищи. Читая их, я просто-напросто отлынивал от работы. Это два тома из серии отчетов таежной географической экспедиции.
  - Я хотела тебя спросить - что же ты ничего не видишь? - настаивала Рита.
  Выхолащивая содержание, задавать пустые вопросы - сами совместите, если сможете, ее вопросы и мои ответы.
  - И?.. - спросил я.
  Мой дрогнувший от волнения голос немного озадачил ее.
  - Марка в пять копеек сберегла мне целое состояние, - объявила Рита интригующую новость.
  - Ты не могла бы сообщить мне подробности? - спросил я, не разгадав загадку.
  - Я написала тебе письмо, - сказала она. - И перед тем как сесть в поезд, опустила конверт в почтовый ящик.
  Мы с ней упирали на разное, и это нас разъединяло. Только что во время нашего танца она отвергала все попытки завязать иной разговор. Возможно, она и права была. Разговоры в танцах не имеют большого смысла. Я когда-нибудь смогу понять ее точку зрения.
  - Плечи у девушки власть? - фыркнула Рита. - Другое...
  - Не понимаешь, - обиделся я.
  Мы вернулись в зал, я долил из литровой бутылки в два стакана вермуту. Бутыль была уже почти пустой. Вышла у нас с Ритой пьянка в районном масштабе объемом в два литра. Бывший приказчик, не способный отличить скрипку от гитары, взялся наливать в наши стаканы.
  - Разве мы куда-то идем?
  Вручив девушке наполненный вином стакан, придерживая ее за плечи, я стал на нее надвигаться.
  - Да, еще идем, - кивнул я. - Не желает ли леди составить мне компанию?
  У нее внезапно перехватило дыхание.
  - Музыку! - скомандовал я самому себе.
  Рита послушно задвигалась. Наша беседа заглушалась тихонько включенною музыкою, обрывалась, снова завязывалась, Конечно, я тоже очень волновался; и чем дальше, тем все больше.
  У каждого своя цена. Я прикидывал, а что если прическу Риты украсить елочной игрушкой по имени Вооо. Рассыпать по полу "о", что это будет?
  Отхлебнув из стакана вермута, Рита заявила:
  - Есть хочу опять.
  - Может быть - грузди, принести? - вспомнил я про банку с грибами в холодильнике.
  - Домашние? - насторожилась и приостановила танец Рита.
  - Нет, маринованные из магазина.
  - Терпеть не могу маринады. Потом, смешивать грузди с вермутом?
  - А, ну да, - согласился я. - Лучше на голодный желудок пирожные к вермуту.
  - Пирожное? - спросила Рита. - Подожди...
  Она отстранилась, поставила на стол стакан и, вскинув руки...
  Глянув в открытое девушкой для меня окно, я увидел лишь черный лифчик.
  Высоко в небе передо мною плыли ярко-розовые облачка - это щеки на лице девушки. Я сообразил, что теперь мне надо будет совершить поступок, чтобы меня не снесло от ее авангардных ярко-розовых облачков в "голубое и зеленое", т.е. к слишком нежной Лиле или к чрезмерно суровой Люции.
  - Ты мне кажешься радужной феей. Ты такая реальная, Рита, более реальна, чем все остальные.
  - Это не так!.. - Рита опустила передо мною занавес. - Для чего? Я так захотела спать, это произошло со мною во сне. Я так хотела спать, что не спросила, какая из двух кроватей будет моя.
  - Ложись на любую, это не важно.
  - Ты вправду так думаешь?
  Далее в моем рассказе будет кульминационная сцена - лиса за время телефонного разговора улепетывает быстро-быстро в спальню.
  Мы были на пути из зала в спальню, когда зазвонил телефон; она сидела на моих руках, она кротко зевнула, прикрыв рот ладошкой, и горячим шепотом посоветовала на ухо:
  - Надо ответить.
  Не подумав о подвохе, я поставил ее на пол и направился обратно к телефону. Лиса тем временем скрылась в родительской комнате и плотно закрыла дверь. Услышав щелчок металла щеколды, я бросил трубку, так и не успев ответить позвонившему абоненту, и кинулся к двери, но было поздно. Одновременно с тем стали слышны тоскливые писклявые короткие частые гудки из лежавшей рядом с телефонным аппаратом трубки.
  Шел третий час ночи. Весь минувший вечер мы куда-то торопились. И ни к чему мы с ней так и не пришли. На кухне я выпил сладкого чаю и съел кусок сыру. Впрочем, смутно я все-таки уже чувствовал замаячивший финал, укладываясь в моей комнате в постель.
  Примерно через час скрипнула дверь спальни родителей. Но это я уже услышал сквозь сон.


                5

  Утро - седое, седое-седое.... Это то. Вещь та. Мы предлагаем сами себе фальшивое золото. Настоящее золото это такое действительное, действительность которого согласуется с тем, что мы "собственно" уже заранее всегда понимаем под словом "золото". Здесь, правда, есть тонкий момент - что всегда мы "собственно" в ухе заранее понимаем под словом "золото". Акварель прозрачная или склизкое масло? Или даже, может быть, пастель? Объектив!
  Утром я опять ощущал щекочущий подновленный запах крепко настоянных дубовых листьев и думал с досадою: "Клонило меня в крепкий сон!"
  Все произошедшее казалось мне почти ужасным. И представилось тогда мне, как мы с нею жили бы где-то в лесной сторожке. Я приходил бы из лесу, где рубил для кого-то дрова, мрачный, как ночь, измученный вопросом, чем она занималась без меня, и голодный, как волк.
  Какая у нее осанка! На кухне стояла она передо мною вполоборота с опущенными руками, не улыбаясь, и глядела мне в лицо решительно,
  Рита поднесла, трубочкой сложив, ладошку ко рту.
  "Горнистка", - с иронией подумал я тогда про нее, припомнив тут же, что она мне рассказывала. Однажды летом Рита-школьница, в пионерском лагере, она в своем отряде была горнисткой - пионервожатые ее назначили, поскольку в ее отряде мальчишки оказались все бестолковые и немузыкальные.
  "Горлица-голубка", - тут же поправил я сам себя, смутившись своих бестактных ассоциаций.
  Ее глаза были словно древние книжищи, с выцветшими зеленого цвета обложками.
  - Как правильно в горн дуть надо? - все еще находясь под властью импульса, поинтересовался я у Риты.
  - А зачем тебе это знать? - резко удивилась Рита. - Ты теперь комсомолец!
  Я согласился с ней, уже член организации комсомола, кивнул и примирительно дотронулся до ее ладони.
  - Что ты постоянно трешь мои ладони? - отдернула руку Рита.
  После такой ее фразы у меня логично вытекает, для завершительных строк рассказа, цитата из стихов Блока:

Авось, ты не припомнишь мне,
Что я увидел дно стакана...

  - Я собралась уезжать, - сказала мне Рита.
  Ее внушительного вида сумки стояли в прихожей. До начала первой пары в институте оставалось меньше часа.
  - Потом, - сказал я ей, протягивая конспекты, которые она вечером у меня спрашивала.
  Мы "о согласованности" говорим в разном значении: "Стоят в лугах сестрички - золотой глазок, белые реснички". Это ромашки. "Во ржи цветок-василек найдешь, ярко-синий и пушистый, только жаль, что не душистый". Одуванчик - вот что такое тренерская судьба: "Я шариком пушистым белею в поле чистом. А дунул ветерок - остался стебелек".
  Когда мы выходили из квартиры, на улице было еще совсем темно; за ночь крепко подморозило, и поверхность лужи у двери подъезда дома покрылись прочным льдом. Стоял на улице, к тому же, довольно густой туман.
  Подойдя к перекрестку, мы с Ритой остановились на светофоре, поджидая смены сигнала.
  Туман поредел, и начал тихо медленно-медленно падать сверху снег...снежок... крупные хлопья.
  - Обрати внимание, - повернулся я к спутнице. - Хорошо!
  - Сыро.
  Утро было опять, конечно, туманное, но зато дорога была хорошая; легкая, скользкая; впрочем, все еще было впереди. Что-то из прежних чувств, вдруг, беспокойно шевельнулось во мне или, быть может, что-то новое. Но тут на автобусной остановке, к которой мы подошли, я заметил рыжеволосого мужчину - в шапке, но это был тот самый с вокзала рыжеволосый - и поэтому я промолчал. А вскоре к остановке подъехал и распахнул двери автобус маршрута № 22, которым нам предстояло добираться до института. Я вошел в автобус, Рита тоже вошла; и мы поехали.


                6

  Сначала в наших отношениях с Ритой не произошло особых перемен. Жизнь на мельнице вроде бы шла так же без изменений. Она переночевала еще одну ночь у меня на квартире. Потом мы перевезли ее вещи в студенческое общежитие. Через месяц наши романтические отношения совершенно закончились. Некоторое время при встрече в коридоре индустриального института мы еще продолжали кивать друг дружке головой. Потом мы перестали здороваться и делали вид, что никогда не были знакомы.
  Спустя несколько лет, а если быть более точным в датах, то событие произошло глубокой осенью 1979 года в октябре, если не ошибаюсь, в середине октября, я встретил ее случайно.
  В то время я надумал продолжать свое образование, пытался поступить на рабфак (доподготовительный факультет) Ленинградского государственного университета.
  Рыжеволосый секретарь из комитета комсомола занимался размещением прибывающих на экзамены доподготовительного факультета. Поскольку свободных мест в находившихся на Васильевском острове студенческих общежитиях не было, он выделил мне место на университетской даче в ленинградском пригороде Парголово. Туда я добрался на электричке.
  Вечером я увидел Риту сидящей на подлокотнике старого кресла в холле университетской дачи в компании из нескольких человек. Помню, в холе были половицы скрипучие из прогибавшихся давно некрашеных досок.
  В руках она держала гитару и что-то наигрывала ностальгическое, печальное. Что меня поразило тогда, когда я, приглядевшись, узнал ее - она прекрасно играла! Хотя я сам так и не научился играть ни на одном музыкальном инструменте, но достаточно ясно различал на слух в ее игре на гитаре диссонирующие септ-аккорды.
  Я прикинул, что будет, если я подойду к ней.
  - Да что ты! Это действительно ты? Вот так неожиданная встреча! Ведь и ты совсем переменился.
  Через несколько минут я потихоньку покинул комнату. Так произошла наша с ней "невстреча".
  Я вышел на крыльцо дачи в Парголово, чтобы покурить и потом пойти в свою комнату и лечь спать.
  Мужчина, который стоял тут же на крыльце, спросил у меня сигарету.
  Хорошо помню, я достал на выбор ему из одного кармана мягкую пачку болгарских сигарет "Ту-134", а из другого в картонной упаковке - ленинградский "Космос" табачной фабрики имени Урицкого. Мужчина ухмыльнулся....
  Процесс сочинение рассказа был неожиданно прерван - в моей квартире зазвонил телефон.
  Позвонила жена из Новосибирска. Поинтересовалась, как я провожу время, и успешно ли движется ремонт. В конце нашего с ней разговора я задал вопрос: не вспомнит ли она точную дату, когда мы с нею познакомились? Жена сказала. Я удивился.
  На кухне я увидел стакан, который обнаружил прежде в шкафу. Тщательно его вымыл, потом достал из холодильника початую бутылку коньяка.
  Меня в комнатах, на даче в Парголово, Рита не узнала, хотя она бросила на меня пристальный взгляд - но к тому времени я изменился, некоторым образом внешне переменился, у меня были усы. Какими духами - новыми или прежними - она тогда пользовалась, я не выяснил, поскольку не стал приближаться к ней. А вскоре и вовсе ушел из той комнаты. Я полагал тогда, что была то - моя встреча с прошлым, но оказалось - с будущим. Почему? Но о будущем я расскажу в следующий раз.
  При выходе из комнаты на даче в Паргалово, стараясь остаться незамеченным, я очень неловко, опрокинул стул.
  Но о поджидавшем меня "будущем" я расскажу в другой раз; может быть, в новом очередном рассказе.
  Она чудесно брала септ-аккорды!

1 Цитируемые строчки из стихотворения "Канатоходец" Владимира Высоцкого.


  25 апреля 2014 г.
  Ред.: 12 июня 2021 г.