Несумаседшие

Пьеса участница международного фестиваля «Новая драма» и победительница фестиваля молодой драматургии «Мы выбираем Новосибирск». 2002г.

Несумасшедшие
НЕ СУМАСШЕДШАЯ:
Я не сумасшедшая. То есть, я не выжившая из ума. Для меня это не выход.
В полном цвете я думала о том, что самое страшное в старости - это потеря красоты. Если хотите, потеря силы. Потом решила, что самое страшное - это одиночество. Но к нему можно привыкнуть.
Самое страшное в старости для меня - это привычка думать о том, что будет завтра, при том, что этого завтра может и не наступить.
Десять лет назад я хотела завести собаку. Мне подбросили милую дворняжку. Я даже не успела обрадоваться. А что как я завтра заболею, думала я. Кто будет гулять с собакой, кто будет за ней ухаживать? Случись что-то серьёзное, и я буду беспомощна вдвойне. Два года назад я решила завести кошку. Но кошки, оказывается живут пятнадцать - семнадцать лет. Глупо брать кошку, если не знаешь, доживёшь ли до завтрашнего утра. У меня нет... у меня никого нет. И я живу за счёт воспоминаний, а существую за счёт доброжелательности соседей. Я не могу просто подкармливать дворовых животных. У меня к ним нет... личного отношения, что ли... поэтому я и прикармливаю птиц. Не думаю, что завтра эти голуби вспомнят обо мне. Если только я сама не приду с очередной порцией овсянки. Я не сумасшедшая. Но иногда я думаю, что рай - это место, где я могу, где я смогу заботиться о ком-то... всё равно о ком. И не бояться за завтра. Что, странное представление о рае?
I LOVE YOU...
Гуд монинг. Май нейм из Юля. Ай эм фром Новосибирск- сити.
У меня есть приятель, который говорит: Юля, ты дура, и это просто классно. Ну и чё? Может, мне дурой быть по штату положено. С моим ростом, ногами и бюстом я, кажется, могу и без головы ходить. Да и, собственно, голова-то зачем? Всех проблем всё равно не решить. Так и чё напрягаться. Само рассосётся. Вот я о чём мечтаю, так это выучить английский. Он мне так нравится, прямо как родной. Я под русские песни даже не танцую. Слова услышишь - уши вянут. Совсем дурацкие. То ли дело - например, Хьюстон своё лов ю или лов ми.
У меня приятель есть, гад и шизик. Так он нас всегда высмеивает. А мне с английским подсуропил. Удавлю гада. Нас позвали в ТЮЗ. Обычное дело - международная премьера, мы для антуражу. Цветочки носим, под ручки ходим, зубки скалим. Я вообще всё такое очень люблю. Праздник, веселье, цветы. Так всё романтично. Мне кажется, что все будто только на одну меня смотрят. А тут ещё шампанского нам налили. На фуршет повели. А я, чтоб в это платье влезть, три дня голодала. А на голодный желудок с первого шампанского и уехала. Совсем захорошело. А я, как выпью, так всех люблю. Целоваться лезу и всякое там такое. И вижу стоит он, этот американец. Ну стоит, блин, на меня смотрит и улыбается. Такой маленький, страшненький, глаза добрые. Но самое главное - американец. Я Валерку - цоп: мол, познакомь с американцем. А он ржёт, как конь. Мол, у него макушка там кончается, где у тебя бикини начинается. Это он, конечно, погорячился. Да мне всё равно. Ну, этот гад меня и подводит. Он же, оказывается сам, гад, английского не знает. Но говорит: Фил, это, говорит, Юлия, Юлия, это Фил. Ну, говорит, вы тут поговорите, пощебечите маненько, а я вроде как бы и пошёл. А я ему так нежно улыбаясь: ты чё, сучара? Я же по-английски ни слова. А он американцу: мол, погоди минуточку, щас придём. Отводит в сторону и шипит: на хрена тебе тогда американец? А я ему: ну ты мне хоть что-нибудь скажи, кроме гуд бай и олл райт. Ну, он мне и сказал. И заставил выучить... Главное, говорит, зараза, что это общеупотребительное. Мол, в каждом фильме таких оборотов сколько хочешь. Да я вроде тоже как вспомнила. Да конечно, трезвая бы я бы ещё соображала. А тут когда какая-то ляля тряпочная американца-то подцепила да к стойке поволокла, я и завелась. Хватаю два шампанских, подлетаю, выдёргиваю, ну и предлагаю выпить... Он на эту биксу посмотрел, та на меня - и быстро так отчалила. Ну, мы весь вечер вдвоём. Его пасут, меня девки дёргают, а я только об одном думаю: чтобы два раза подряд ай лав ю или ай уонт ю не повторить. Ну, мы, конечно, целовались. Ну, так, совсем по-дружески. Романтично. Так, ничего серьёзного, одна романтика. Да куда, к чёрту, серьёзно в буфете в ТЮЗовском.
Ой, я перепила в тот вечер. Утром встала: головка вава, во рту кака, кишки ходуном ходят. Чуть живая. А тут звонок телефонный. Мне этот звонок как серпом, в голове эхо, как в пустом ведре. Я трубку поднимаю, а это он. Ну, то, что это Фил я ещё разобрала, а то, что он остальное говорил, уже никакими силами. Ну а уж самой говорить, так уж совсем стыдно было. Трындеть как попугай: ай лав ю, ай уонт ю, ай нид ю. Я так вежливо повякиваю, а он чего-то там занервничал. Ну, в общем, разговора не получилось. Ну и, в общем, как-то я всё забыла.
А потом прощалки начались с нашими американцами. Нас опять позвали. А я как раз простывшая, нос распух, в общем, цветочки поднести ещё туда-сюда, а уж на фуршет с соплями - никак. Ну, я так вижу и американчик мой там. Да у меня настроение какое-то никакое. Лишний раз вздохнуть боюсь. Я ему этак издали поулыбалась скромненько и срулила.
Мне потом рассказывали, что он напился, куролесил, рыдал и плакал. Так а я откуда знала? Только когда встретила этого сукиного кота, Валерку, он мне с ходу по лбу: ты чё, мол, американца киданула? А я ему: так ничё ж не было, так, одна романтика. А он мне: ты чё, взбесилась? Какая романтика? Мужика раскрутила, завела и на людях обломила. А сам хохочет. А я, блин, взбесилась. Ведь ничего же не было...
Я и думала, что этот дурак американец по жизни дурак, пока подружаха моя однажды при мне не сказанула: нас ждёт великая ночь, беби. Ай уонт ю. И пошла дальше шкворчать по телефону. Тут я по ай уонт ю стала доезжать. Я говорю: ну-ка, подруга, колись, чё это такое... Ой, как мне заплохело. Я, блин, Валерку достала: ты чё, сволочь, меня подставил? А он мне: ты что, совсем дура? Не прикидывайся. Да не дура я! У меня всё в порядке! У нас в школе только немецкий был, и то только до седьмого! И фильмы мне смотреть некогда! Я что, с ума сошла, на весь ТЮЗ орать мужику, что я его уонт ю, лав ю и нид ю...
Хм, а может и сошла. Но английский мне теперь жутко нравится. По крайней мере, самое главное я в нём уже знаю.
Гуд монинг. Май нейм из Юля. Ай лав ю. Ай нид ю. Ай уонт ю.
ВДОХНОВЕННАЯ:
Валера, дорогой! Не смешите. Вы что, и в самом деле не знали, что я старше его на 16 года? Почти на 17. Если хотите, классический случай: профессорский роман. Ваша неосведомлённость меня настораживает. Консерватория гудела так о нашей истории, что мнения о ней не высказал только памятник Глинке в сквере, да и то только потому, что его никто не спрашивал. Нет, у меня не паранойя. Это сейчас никого ничем не удивишь, а пятнадцать лет назад... Жизнь - как трамвай: или ты на нём едешь, или ты под него ложишься. Наверное, все тогда такие были - немножко переезженные...
Я не знаю, почему мы разошлись. Теперь не знаю. Семь лет мы прожили на вдохновении. На моём вдохновении. На моей привычке всё отдавать. И я знала, что это наркотик. Очень сильный. Но не сильнее, чем желание быть как все. А у него было такое... Здоровое желание. Наверное, быть нормальным - это хорошо. Заметьте, Валера, чуть раньше я подписалась в том, что я не сумасшедшая.
Когда он сказал, что уходит, что хочет иметь здоровую семью и ребёнка... Наверное, мы могли остаться друзьями.
В любом случае, мои студенты - это моя жизнь. Эту кафедру я сделала сама. Он решил иначе: ушел в училище на младшие курсы. Вообще, мужчина теоретик - это крайне редкий случай. Здесь, как говорится, к голове должна прикладываться хорошая попа. Теоретик свой диплом высиживает. Это грубо, но точно. Или подлинное вдохновение. У него оно было... Ну да, впрочем, при Вашей вопиющей музыкальной неграмотности... Вам не стыдно?..
Все думали, что я тогда обрила голову из религиозных соображений, в идейном порыве. Это, в общем, вписалось в картину моего вегетарианства, обливания на снегу, медитаций и чтения восточных философов...
А это было самое настоящее отчаяние. Я даже сообразить не успела. Месяца два к зеркалу не подходила вообще. И никто не догадался. Только Лёля Губина. Я её считала совсем уж никакой... Грех мой. Судила по внешности. Позиция: красивая девочка не может быть теоретиком, это безнадёжно. Так она, увидев меня, белугой заревела. Аж заходилась вся. До удушья. Я её в туалет оттащила и с перепугу стала бить по щекам. А она, видать с перепугу, ну и защищаясь... Тут и у меня слёзы брызнули. Мы, вероятно, час с лишним орошали пол в нашем заслуженном консерваторском сортире горькими слезами. Стены его сотрясались от наших стенаний. Сортирная публика была восхищена.
В новой семье он прожил два года. Родился ребёнок. Но он вдруг начал пить. Стал гулять. Однажды пришла его жена. Пришла с намерением поскандалить и была искренне удивлена, что его у меня нет. За год до смерти приходил он сам. Но нам хватило пяти минут разговора на пороге - он был пьян.
Я как могла берегла свою веру в разумность этого мира. Думала о горе его жены, о его ребёнке, о ценности нормальной человеческой жизни. Гипотетической ценности, которой я уступила. Он умер от переохлаждения. В октябре месяце. Разумеется, был пьян. Иногда я думаю, неужели и в самом деле этот мир был слишком холоден для него? Но я ничего не знаю о его мире. Конечно, наркотик быть или хотя бы казаться нормальным - очень сильный. Но наркотик творчества, вдохновения гораздо сильнее. Для меня.
ПОДРОСТОК:
Ой, как мне плохо. Ой, как меня мутит. Чтоб я ещё в грёбаную субботу в школу пошла... Две алгебры, две биологии, четыре физкультуры. Зашибись. А после этих грёбаных физкультур в поликлинику и с вёдрами на цирлах высунув язык как овчарка по трём этажам мудохаться. Нет, мне в субботу жить не хочется. Я вообще заметила, что в субботу я хочу только спать. Не будили бы, спала бы весь вечер. Весь день и всю ночь.
С утра две алгебры - это тяжко. Но математичка - человек. Понимающая баба, не вредная. На мозги не давит. Своё заставит сделать, но не давит. Я вообще не люблю, когда на меня давят. Ну, алгебру, положим, пережить можно. А вот биология... Страшная она, биологичка наша и зачморёная. А как лоханётся, так сразу кричать. А голос жуткий. Таким голосом только про пестики-тычинки рассказывать. Вообще, её эта тема напрягает. Она так торопится, что из слова оплодотворение все гласные выпадают. А когда мы отвечаем, ну так просто смех. Кто-нибудь: пестик, а мы ха-ха-ха; кто-нибудь: тычинка, мы ха-ха-ха... Ха-ха-ха-то ха-ха-ха, да я, блин, похоже что беременная, блин. Вот тебе пестики, вот тебе тычинки. Плохо мне. Пока вёдра донесу, тряпки повыжимаю, шваброй отмахаю, мокрая как мышь. И внутри всё ноет. А матери вёдра носить нельзя. Нет, у меня и раньше сбои бывали. Но чё-то боюсь я... Чё я, сумасшедшая - рожать? Меня мать-то убьёт.
А потом, блин, после пестиков-тычинок, хрен курить, айда на лыжи. И три часа на морозе великая спортсменка норму ишачит. Ну, норму-то я не делаю. Не совсем с ума сошла. У меня ещё три этажа, до хрена кабинетов и вся грёбаные пестики-тычинки, блин, впереди.
СЛАВКА
Я стою на остановке и с Богом разговариваю. Бог, говорю, про себя говорю, я конечно же знаю, что ты меня любишь, но как-то вот сейчас не чувствую. Не чувствую, отстояв сорок минут на остановке на ветру, на холоде, что Ты меня любишь. Ну, совсем не чувствую.
Тут вдруг подходит молодой человек. Очень смущенный. И говорит:
- Вы знаете, это наверно очень странно, но иногда бывают такие времена, такое случается- В общем, Бог просил Вам передать, что Он Вас любит.
- Ага, - сказала я, - спасибо- Про автобус Он ничего не передавал?
В переводе на итальянский. Перевод Серединой Ирины.
SLAVCA.
Sono alla fermata dell'autobus e parlo con Dio. -Dio, - dico, dico dentro di se, - So, che tu mi ami. Ma in questo momento non lo sento. Non sento, stando quaranta minuti, al freddo e quando soffia un vento penetrante, che tu mi ami!. In questo momento viene da me un'uomo giovane. Molto confuso. E dice-"Sa, forse, questo e molto strano, ma ci sono delle situazioni... ci sono i tempi cosi... insomma, Dio mi ha detto che La amava. "Grazie, ma lui non ha detto niente dell'autobus?" "
КЛЕОПАТРЫЧНА.
У меня в природе есть что-то кошачье. Когда я влюбляюсь, то все сразу замечают. Будто чуют.
Я-то точно носом чую влюблённых. Они же пахнут по-особому. Я их сразу вычисляю... Чувствую запах чужой любви. И когда сама влюбляюсь, тоже всем видно. Я вообще на запахи очень обострённо реагирую, а когда влюблена - особенно. Я, влюбившись, вообще сильно меняюсь. Я влюблённая ничего не боюсь. Как будто нет для меня запретов. Совсем страх теряю. Говорят у кошки девять жизней, и у меня - когда влюблённая. Я в любви всегда иду до конца. Для того, чтобы удержаться рядом, на все иду. Я доверяюсь, как животное - всей душой, всем телом. После того, как я отдала тело, мне отдавать уже нечего.
А вообще в моей жизни секс очень много значит. Секс - это самое большое открытие в моей жизни. Я бы сказала, что секс - это самое главное занятие в моей жизни... Но я так не скажу, потому что это неправда.
Я по натуре своей не ревнивая. Но свою, Маркизу, кошку, временами готова убить от зависти. Мало того, что она как часы, хоть время сверяй: каждые три месяца требует кота и проделывает это в таких формах, что вгонит в краску любую порнозвезду, так она ещё и свято уверена, что все вокруг созданы для её личного удовольствия.
Я ей завидую, потому... Я могу долгое время прожить без секса. Я вообще рада, что существует такая уловка, как секс. Без него-то я могу хорошо прожить. Мне иногда кажется, я думаю, что это всего лишь уловка, прикрытие для моей потребности чужого тела, чужого тепла.
Я подростком всё время замерзала. Этот холод за мной по жизни идёт. И мне, как и тогда хочется тепла. И теперь я могу его получить, предложив секс. И всё-таки я завидую Маркизе, которая может потребовать этого тепла у меня, у моего приятеля, у слесаря, меняющего кран. Она требует тепло, и она его получает. И никому, даже мне, в голову не приходит что-либо требовать за это тепло.
Ненавижу кошек!
Ты моя маленькая, моя тепленькая. Иди сюда, моя крысочка, моя Маркизочка, иди сюда, мерзавка.
ЧЕЛНОЧНИЦА:
А я говорю, дело было так... Да не шипи ты. Не цепляла я её. Я вообще ушла оттуда. Я чё, дешёвка, стойки подпирать? Я поняла: наезд. Как хотела ответила и пошла. Буду я на всякую у стойки тратиться.
Веришь? Мне вообше чё-нибудь душевного хотелось. Я ведь только вернулась. Я впервые за три недели в ванну легла. Ну ты веришь, когда я пену-то напустила, финскую свечку зажгла, так заплакала. А пена апельсинами пахнет. А я в пене как в варежке... В общем, как будто в детстве Новый Год. Я вообще как подумаю, на что жизнь трачу. Я же знаю, что я сейчас самая-самая, самый сок. Я, блин, как из ванной выйду, да как у зеркала встану... У меня зеркало в полный рост... В общем, очень есть на что посмотреть. Жаль не всё показать можно, а посмотреть-то есть что. Ой, слушай, у меня на это "посмотреть" случай есть. Дело на таможне. У меня вроде бумаги поначалу с душком. А потом вроде как чудом всё выправила. И вот уже последний шажочек, последнее окошечко. А у них на таможне, понимаешь, все мужики. Породистые, злые ну - доберманы. Мы их так и зовём. Так что шпрех не шпрех, а выглядеть надо. Ну сдохни, а держи фасон. И улыбку, чтоб уже не на коренные, а чтоб аж уши в рот проваливались. У меня на этот случай костюмчик есть. Не Валентино, конечно, но сидит... Ну и вырез вот доселева. Ну я так документы подаю, рот до ушей, глазами хлопаю, а он так посмотрел на меня холодно и этак вяло начал просматривать, сука. Каждый листочек сука... И так задумчиво на меня поглядывает. Я знаю, что у меня все документы в порядке, а вроде как чёрт дёргает: вдруг что не так. А у меня же самолёт, у меня же время-деньги. А он, блин, сука, на бумажку - на меня... да так задумчиво. С меня уже семь потов сошло. А он на меня совсем задумался. Этак задумчиво смотрит, понимаешь, на меня. Я думаю: что-то нашёл. А он меня всё взглядом буровит. А я глазами хлопаю, а сама молю: господи, пронеси. Вдруг вижу - у него шея красными пятнами пошла. Вроде как уже и не дышит, что ли. А взглядом буровит... Господи, да куда ж ты смотришь, думаю.
У меня вот здесь - родинка есть. Как говорится, всем на радость: в самом ласковом месте. Ну, всяко, очень красиво.
Так я стою трясусь, а эта хрень заморская на неё глаза пялит до помутнения. Ну я так красиво ручкой... вроде как чё поправляю... И этот с улыбкой, наивный албанец, подаёт мне мои документы. Мол, всё в порядке, счастливого пути... У, сука! Убила бы!
У меня у мамы здесь же родинка. Здесь же. Точно такая же. наша, Савёловская.
Ну так вот, я говорю, подружаха-то эта в ресторане, вроде как нарывается. А я так без базара отчалила. Ну, посидели - поклевали. Ну и пошли покурить. В предбанник- то спустились... ну, к зеркалам, к умывальникам, а Зойка мне: слушай, я сумку на стуле оставила. Не в Париже, пойду, заберу... Слушай, она пошла: как на ходулях. Смех один. Вот знаешь, какая, еле на ногах стоит, двух слов связать не может, а проценты да скидки в голове считает. И тут эта фря спускается. И на всех парах ко мне. Я к ней с пониманием: иди отсюда. А та тоже не одна. Да я вроде и держалась. Ну чувствую: зудит аж всё. А рядом деваха насупилась. Я так пиджачишко скидываю: мол, подержи, подружка. А эта-то цаца так искусственно захохотала. И вроде как своей скидывает. Ну я вроде как за шарфик. Такой, итальянский. А эта руки в боки... а тут с хренов Зойка возвращается. Осоловелыми-то своими зенками на нас оглядела, да как зерегочет как конь. Вы чё, девки, музон наверху, раздевон внизу... Чё без публики-то? Я-то вроде как заткнулась, а та вообще озябла. А Зойка, дура пьяная, пиджак с себя рывком, и на пол - хрясь. И давай нам устраивать девять с половиной недель. А баба, я вам скажу, мало того, что нетрезвая, она ещё и не мелкая. А тут вдруг, невесть откуда, вокруг неё ещё одна. А цаца эта вроде как совсем с придурью. Туда же. а мне как в голову-то шибануло: тоже нетрезвая стою. Думаю: я-то чем хуже? А Зойка-то! Она-то подначивает. Верещит. А баб-то набежало меряно-немеряно...
Швейцар-то, видать, сразу смекнул: что-то не то. Наряд дежурный к нам спустил. Те бы морды милицейские да по телевидению показать. Представляешь: этот мент крови ждал, а тут, блин, компот-шанель. Полтора десятка нехилых баб стриптиз кажут, под свои же ля-ля. Зойка орёт: а вот и публика! А он так и замер. Ни жив и не мёртв. А Зойка, Суворов, блин, в Альпах: не посрамим, кричит, мундира? А мы ей: не-а! И давай перед ним хороводы-то водить. А он как ребёнок лепечет: девочки, вы чё? Девочки... А из-за него швейцар крестится. Ну и часть самого несознательного народонаселения мужского. А я как-то разам выдохлась. В сторону отползла, смотрю и вдруг вижу: мамонька!!! Красоты-то сколько... А кто видит? А где казать?..
Вдруг эта цаца, ну Галька, подскакивает: ты чё? - говорит. И в вой. Стоим, воем. Натурально воем: слёзы катятся. Зойка мильтона бросила, подскочила и за компанию, без понятия, сирену и врубила. А меня смех пробил: я ржу, не могу, на Гальку падаю, та тоже ржать... В наших женских рядах великое смятение: кто ржёт, кто пляшет, кто рыдает... Как не догадались психиатрическую вызвать... Видно, богу угодно было. Ну, вроде как в себя приходить стали. Одёжки, что не шибко потоптаны, стали на себя натягивать. Я своё кое-как нашла: отряхивать стала... А Галька рядышком стоит и говорит: слушай, ой где она у тебя... Ну, в общем, вот так я и погуляла. И будет смеяться. Я ж правду рассказала.
МАМАША:
Я плохая мать. Я тебе плохая мать? Таки иди к своему отцу, пусть он тебе и будет хорошей матерью. Конечно, я плохая мать. Хорошая мать рожает одного ребёнка, называет его Яшей Хейфецем, он зарабатывает миллионы и кормит её всю жизнь. А я рожаю шестерых... прости, господи, семерых. И мне просто некогда быть хорошей матерью. Я варю, стираю, вытираю сопли, а трудно быть одновременно хорошей матерью и вытирать сопли. Вот ваш отец - хорошая мать. Потому что он ни хрена не делает по дому. Он только руки разводит, как полагается хорошей матери. У него даже рот всегда открыт, как на плакате "Родина мать зовёт". Но заметь, моя деточка, что зовёт он всегда меня.
Я бы рада быть хорошей матерью, но где взять силы и время: мне нужно успеть выпороть Додика и достать все серебряные ложечки, которые он все спустил до единой в унитаз. Забрать у Розочки телефонный шнур и дать ребёнку погремушку: пусть бедный ребенок грызёт погремушку. В этом сумасшедшем доме никто не подаст ребёнку погремушку, и поэтому я забыла, когда в последний раз говорила по телефону. Хорошая мать всегда найдет время посоветоваться с мудрыми людьми по телефону. Но мне ещё нужно успеть выпороть Додика, который спустил его в аквариум. Бедные рыбы, зачем они живут в этом доме? Может быть, для того, чтобы показать, что кому-то в этом доме хуже, чем мне.
Солнце моё, отнеси свой дневник папе. Нет! Я сказала, сначала отнеси дневник папе. А потом всё, что от тебя останется, я и накормлю.
Алло, это я. Мария? Спасибо, Мария, я знаю, что Мишка курит. Я только не знаю, как сказать об этом мужу. Ты понимаешь, Маша, я переборщила. Всякий раз, когда Мишка что-нибудь ломал, врал или воровал, я кричала мужу, что это в него, а он - что в меня. Но что нам делать теперь, ведь ни он ни я не курим. Ах, Мария...
Господи! Шутки шутками, но мне и в самом деле кажется, что его подменили в роддоме, так же, как Соню, Додика, Бобика и всех остальных. Но я большая неудачница, господи. Мне так ни разу и не подменили моего ребёнка на нормального.
Алло!.. Убери его отсюда немедленно!.. Мария, это я не тебе... Я его удавлю! Я его утоплю! Я его изжарю!.. Алло! Скажи, Мария, твой тоже приносит домой котят? Я имею в виду, сколько раз в неделю?! С кошками в этом доме вообще беда, их так много, что тесно уже тараканам. Они всех цветов и всех размеров. И спят они все почему-то исключительно на моём диване. На моём бывшем любимом диване. Но знаешь, что самое страшное? Это лето. Потому что летом появляются блохи. Пока перемоешь всех кошек, заблошивеют дети, пока перемоешь детей...
Я, наверное, и в самом деле плохая мать. Когда я сказала Ему, что оставлю четвёртого ребёнка, он открыл рот. И ничего не сказал. Святой человек, он плакал три дня, но ничего не сказал. Так появился Додик. Я его обязательно выпорю, когда поймаю то, что от него останется после дневника.
Алло! Конечно, Он поднимает на них руку. Он сажает их к себе на колени. Поднимает руку и гладит по голове. Вот и всё его воспитание. Пороть? Ну а я здесь тогда для чего? Додика порю я. Когда поймаю.
Семь детей, это, конечно, много. Отберите у Розочки штору и дайте ребёнку погремушку. Я плохая мать. И поэтому сегодня каждый будет засыпать на своей кровати. А я буду спать на своей. А не разгребаться из этого клубка, в котором дышать невозможно. Я плохая мать. У семерых ангелов. Прости меня, господи.
© 1996г.