Выслуга лет

 Подполковник Безделин.
 В давние довоенные романтические времена тихоходной авиации лётнаб аэроклуба молодой Безделин вполне обходился незаконченным средним образованием.

 Налетав с десяток часов в воздухе, он научился прокладывать короткие штурманские маршруты для небольших перелётов. Будучи, по призыву комсомола зачисленным перед войной в кадры Рабоче-Крестьянской Красной Армии (РККА), даже какое-то время умудрился преподавать навигацию в Сталинградской школе истребителей, которым полёты на дальние расстояния были ни к чему.

 В 1942-м Верховному командованию, из последних сил сдерживающему у Волги танки Паулюса, стало не до школы истребителей. Курсантов сорвали с полётов и бросили в окопы Сталинграда, а офицеров раскидали по авиационным строевым частям. Не особо грамотный преподаватель навигации капитан Безделин попал в оперативный отдел штаба 126-й ИАД (истребительной авиационной дивизии), той, что билась на передовой, в боевом охранении наших ближних бомбардировщиков.

 Заранее разработанных воздушных операций, которые по идее должны были планироваться в оперативном отделе штаба, куда попал Безделин, как таковых, не было. В царившей тогда прифронтовой неразберихе, его дивизия высылала свои истребители для сопровождения бомбардировщиков по первому их требованию, без всякого предварительного плана.
 
 Ресурс тогдашних отечественных истребителей в воздухе исчислялся 50-60 минутами. Минус подлёт с аэродрома базирования. Минус время на возвращение. Что там оставалось на активные действия. Хорошо если успевали сопроводить подопечных хотя бы до линии фронта. Немцы это прекрасно понимали и безнаказанно атаковали наши, лишённые охраны беззащитные бомбардировщики, терпеливо дождавшись их над своей территорией.
 
 Командование пыталось сократить расстояние подлёта, подтягивая базы истребителей ближе к линии фронта. Но тогда аэродромы становились, досягаемы для вражеской артиллерии и потерь оказывалось ещё больше.

 В те годы оперативный отдел штаба, вместо планирования операций, едва успевал вводить в боевой состав своих полков новые эскадрильи, укомплектованные на курсах ускоренной подготовки пилотов, и учитывать бесконечные потери ранее прибывших.

 Несовершенная техника, управляемая наспех подготовленными юношами, в первые годы войны позволила появиться, в среде немецких истребителей, ассам, число воздушных побед у которых над нашими лётчиками исчислялось сотнями.

 Это потом, уже к концу войны, появились новые истребители Яковлева и Лавочкина, не уступающие немецким в скорости и манёвре, и способные часами барражировать в воздухе, сопровождая бомбардировщики. Это только потом, с их появлением, господство в воздухе было у противника отвоёвано. А вначале было то, что было.
 
 Когда наше преимущество в воздухе стало очевидным, оперативный отдел штаба 126-й ИАД обязали документировать каждую новую победу. Подробно описывать технику удачного боя и передавать эти материалы по инстанции для обобщения боевого опыта Великой отечественной войны.

 В отделе эту работу поручили капитану Безделину. Справки о сбитых немецких самолётах, составленные штабным капитаном, шли поначалу дивизионному начфину, а затем наверх, высшему руководству.

 Начфину в первую очередь, потому, что по заведённому тогда на фронте порядку, за сбитый вражеский самолёт было установлено немедленное денежное вознаграждение.
3000 рублей за уничтоженный бомбардировщик и 5000 рублей - за сбитый истребитель.

 Предварительная справка капитана Безделина о случившейся победе, в тот же день должна была поспевать к платёжной ведомости начфина, на основании которой в военторговской столовой за счёт победителя, по традиции, накрывался победный ужин (по одной порции мясного и 100 граммов водки на каждого).
 
 Лётчики отмечали победу товарища. После чего победитель визировал счёт за потраченное, и тут же в столовой, так и не увидав в глаза, заработанных в бою денег, отписывал весь остаток от вознаграждения в Фонд обороны. Такова была, установленная политорганами, «фронтовая традиция».

 У капитана Безделина проблем с упрощёнными справками для начисления призов, никогда не было, и случаев срыва банкетов в дивизии не наблюдалось.
 
 Другое дело с оформлением победных реляций в вышестоящую инстанцию. Здесь, кроме аналитической справки должны были быть представлены графические материалы, отображающие метеообстановку и все пространственные перемещения противников в воздухе. Их взаимные атаки и прочие обстоятельства кутерьмы воздушного боя.
Составить эту часть материалов можно было только со слов лётчика, и за его подписью, и вот это оказалось наиболее сложным.
 
 Возбуждённые победой пилоты наотрез отказывались от собственноручного вычерчивания схем и пытались устно растолковать непонятливому штабному капитану обстоятельства боя, рассекая воздух перед его носом двумя ладонями, изображающими противников.

 Не шибко грамотный в лётном деле Безделин, ничего запомнить из поспешного разговора и жестикуляции победителей не мог, и был совершенно беспомощен, при попытке начертить всё это потом по памяти.
 
 Задержки представления материалов, предназначенных для обобщения боевого опыта, были чреваты не только неудовольствием вышестоящего штаба, но так же опозданием, а то и утратой, поступающих оттуда заслуженных наград победителям. Тон разговоров собственного руководства с капитаном суровел с каждым днём. Безделин же, в своё оправдание пенял на отсутствие у себя специальной подготовки и чертёжных навыков.
 
 Заменить нерадивого офицера было некем, и для укрепления дела ему в помощь дали расторопного штабного писаря. Правда, писарь был заикой, но зато, как заверили Безделина, не чуждый пространственного воображения и рисовальных способностей.
 
- Сс-ержаа-нт Хх-ии-жн-яя-к, с трудом доложился новый помощник своему капитану. И Безделин, представив предстоящие диалоги заикающегося сержанта с нетерпеливыми пилотами, решил, что в штабе задумали его окончательно погубить.
 
 Однако, исполнение дела, с приходом сержанта-заики, против ожидания, не только не усложнилось, а, наоборот, быстро наладилось.
Не чуждый пространственного воображения и рисовальных способностей, сержант Хижняк лепил безукоризненные, художественно оформленные, схемы воздушных боёв, как блины. И за короткое время заслужил самые лестные отзывы пилотов-победителей.

 Лётчики, которые раньше часами не могли растолковать Безделину обстоятельства воздушного боя, каким-то чудесным образом в минуту договаривались обо всём с заикой, а спустя пару часов, безоговорочно подписывали все выполненные им рисунки.
 
 Ответственный за порученное дело, капитан Безделин объективно был рад общему успеху и потеплевшему тону в разговорах с начальством, хотя в душе его точил червь ревности к преуспевающему сержанту.

 Как-то, поддавшись искушению, он приник за перегородкой и подслушал разговор своего помощника с, окрылённым победой, лётчиком. Тот, по обыкновению, как он понял, по началу пытался выставить две ладони, чтобы изобразить подробности боя, но сразу же был прерван заикающимся собеседником.
- Кк-омм-аан-дир, - перебил его, на первом же слове, сержант, - тт-ыы сс-кк-ааа-жи, к-какие бб-ыы-лли там оо-бб-лл-аа-ка, и ктто коого сбил, а к-аак это бб-ы-лло, я наа-рисуу-ю сам.
 
 На победном ужине лётчик, перед этим с удовольствием подписавший красочное изображение своего неповторимого боя, усаживал талантливого сержанта на почётное место, рядом с собой.

 По примеру лётчиков, капитан Безделин и сам стал безоговорочно подписывать схемы боёв, сочинённые сержантом Хижняком. Он оправдывал себя тем, что в главном результат не был искажён. Противник действительно был сбит. И какая, собственно, разница, так ли это произошло, или этак. Ведь сбили же. Значит, награда вполне заслужена.

 Правда, в голову честного капитана закрадывались сомнения в ценности и целесообразности, там наверху, обобщения «боевого опыта» отражённого в фантазиях штабного писаря, но он старался об этом не думать.
На фронте о многом тогда не думалось. И былые затруднения с оформлением отчётов в штабе дивизии тоже вскорости были забыты.

 Выкарабкавшись, относительно благополучно, из щекотливой роли историографа побед, сам Безделин самокритично почувствовал, что службу свою он тянет с трудом. Что в затылок дышат молодые. Более образованные и прагматичные ребята.

 Тогда на войне, он об этом не особенно заботился. Не до того было. Его тогда больше угнетали вести из полков о гибели подопечных лётчиков. Тех, кто хоть раз был награждён, капитан Безделин знал лично. Это были ребята совсем уже молодой поросли, и с каждым погибшим капитан прощался с отцовской горестью.

 В конце 44-го, по сокращённому сроку фронтовой выслуги, Безделин стал майором.

 Победу в войне лётчики 126-й ИАД, вооружённой к тому времени, предоставленными на время боевых действий, английскими «спитфайерами», встретили в Австрии, под Веной.

 Отпраздновали. Отдохнули. А когда пошли слухи о послевоенном сокращении, стали ждать, что их дивизию, после возврата самолётов англичанам, это коснётся в первую очередь.
Самолёты, согласно директиве, законсервировали и со дня на день ждали команды, гадая о персоналиях. Кого оставят служить, а кого отправят на гражданку.
 
 Трезво оценивая свои, более чем скромные, деловые качества, майор Безделин ни на что не рассчитывал. Однако в мае 49-го, на четвёртый год послевоенной вольницы, ему, по всё ещё сокращённым фронтовым срокам выслуги, неожиданно присвоили подполковника.

 Не привлекая к себе лишнего внимания, он продолжал числиться старшим офицером всё в том же оперативном отделе, практически неработающего штаба. В праздности, на оккупационных харчах, он раздобрел и приобрёл тучность, придававшую ему полковничью солидность. Это ему нравилось, хотя о полковничьем звании речь конечно не шла. Грамотёнки не хватало и на то, что имел.

 В конце 1949-го 126-й фронтовой ИАД, неожиданно, вопреки мрачным предположениям, приказали расконсервировать самолёты и, в качестве дивизии ПВО, перебазироваться в приграничный с Турцией аджарский город Батуми.

 Безделина вызвал к себе для собеседования новый начальник штаба дивизии полковник Купрович, который с первых дней своего назначения круто взялся за реорганизацию управления и уже успел отправить в отставку несколько неперспективных штабистов, пересидевших свои должности.

 Подполковник Безделин, чьи деловые кондиции были гораздо ниже, чем у отвергнутых сослуживцев, решил не сопротивляться неизбежности. Он примирился с мыслью, что придётся оставить службу, и думал, как извлечь из этого очевидную пользу. Ему очень понравился умытый приморский городок, в который его забросила судьба, и он решил про себя, что примет предложенную отставку и останется жить здесь на берегу тёплого моря, занявшись, наконец, своей любимой рыбалкой.

 К штабу он подкатил на вывезенном из Австрии, трофейном, трехколёсном, под чёрным лаком, мощном мотоцикле «Ariel», представляя, как вскорости будет разъезжать по городу на любимой машине в лёгкой летней гражданской одежде.

 Однако, разговор с начальником штаба, к его удивлению, оказался неожиданным. То, что довелось услышать Безделину, не укладывалось в голове. Вопреки ожиданиям отставки, ему предлагали повышение в должности с назначением начальником оперативного отдела. Самостоятельно понять мотивы столь лестного предложения бесхитростный Безделин был не в состоянии, и, подозревая подвох, ждал объяснений.

Полковник Купрович
Начальник штаба дивизии Евгений Николаевич Купрович, после своей второй академии, по личной просьбе был назначен на самостоятельное хозяйство - начальником штаба отдельной, в недавнем фронтовой, авиадивизии, которую только что, с функциями ПВО, перебросили из-под Вены в черноморский приграничный регион, с базированием в городе Батуми.

 Боевые полки дивизии были оснащены английскими истребителями «Спитфайер-9». Устаревшие неповоротливые и прожорливые самолёты, по условиям «Ленд-лиза», после окончания военных действий, давно подлежали возврату англичанам. Однако поставка на их замену современных реактивных «Як-9» запаздывала, и с возвратом старой техники бывшим союзникам всячески тянули.

 Вынужденный застой полковник Купрович решил использовать для глубокого реформирования структуры управления и взаимодействия штабных служб под задачи грядущего перевооружения и новых требований к мобильности частей ПВО. Разработку реформы он возложил на оперативный отдел штаба.

 Перед этим личный состав этого сводного ведущего подразделения был им существенно обновлён. За рабочими столами там с недавних пор сидели два молодых капитана, уже послевоенного выпуска командных академий, ориентированные в своей подготовке на самые передовые методы и средства организации управления авиационными соединениями.
 
 Оставался нерешённым вопрос о руководителе отдела. Вполне подходящей кандидатурой мог быть опытный и грамотный офицер этого же отдела, подполковник Букин, ничем не уступающим молодым «академикам».
Но тогда в работе молодых подчинённых, не видящих для себя близкой перспективы роста, возобладал бы дух исполнительства, (служба есть служба), и поставленная задача, лишённая инициативы разработчиков, могла зависнуть.

 Если же взять руководство реформой непосредственно на себя, как это он и собирался сделать, оставив должность начальника отдела вакантной, можно было рассчитывать, что амбициозная молодёжь, метящая на это место, озаботилась бы не только исполнительской дисциплиной, но и духом соревнования. А там, по окончании прорыва, можно было бы, без ущерба для дела, назначить над ними опытного начальника.

 Полковник Купрович собирался следовать именно этим своим соображениям. Но оставлять свободной на длительное время должность начальника оперативного отдела со статусом своего первого заместителя, было рискованно. На привлекательное место из управления кадрами ВВС могли прислать своего выдвиженца. И полковник Купрович решил заместить эту должность номинально. Предложив её на два года (до отставки по возрасту), безликому ветерану оперативного отдела,
 
 Получив столь лестное предложение, Безделин поначалу мучительно напрягся, тщетно пытаясь понять, не собираются ли его втянуть в какую то недостойную авантюру. Однако, выслушав терпеливые разъяснения полковника Купровича, он понял, что предлагают ему, до его скорой отставки, просто покараулить нужную в будущем должность начальника отдела, не мешая молодым образованным офицерам работать через свою голову под непосредственным руководством начальника штаба, и не вмешиваясь в эту их работу.
 
 Оперативный отдел
 Так называлось сводное подразделение штаба, где указания вышестоящих инстанций перерабатывались в задачи специальных служб, их обеспечивающих. Полученные проработки координировались и оформлялись в общую разработку операции, которая, после утверждения её командиром дивизии, становилась директивой. В гражданском учреждении такую службу назвали бы плановым отделом. У Купровича, сторонника мобильных штатов, вся эта команда, не считая начальника отдела, состояла из трёх офицеров и сержанта-картографа.

 Для размещения отдела нашли подходящую комнату, по соседству с его кабинетом. Удобную ещё тем, что она имела небольшую, об одно окно, бездверную нишу, в которой, отделив от остальных, уютно разместили вновь назначенного номинального начальника отдела, подполковника Безделина.
 
 К появлению нового руководителя в отделе отнеслись по-разному.
Молодые капитаны понимали, что до такого назначения сами ещё не доросли, и при том условии, что их работой продолжал напрямую руководить начальник штаба, вопрос, кто при этом стал формальным начальником отдела, был им безразличен.

 Другое дело подполковник Букин. Опытный штабист, имеющий необходимую выслугу и аттестацию, но не посвящённый в глубокие соображения руководства, он не был согласен с целесообразностью назначения руководителем человека, от которого заведомо не ожидалось никакой пользы, и по праву считал себя обойдённым. С ним произошло то, чего опасался полковник Купрович в части молодых.

 Почувствовав, что очевидная возможность продвижения закупорена, Букин замкнулся. Брал профессионализмом. Но особой инициативы не проявлял. Зато в узком кругу, в адрес нового начальника позволял себе отпускать иронические замечания. А однажды, не стесняясь, кому-то громко во всеуслышание растолковывал по телефону, как следует адресовать к ним служебную записку. Без конца при этом повторяя, что Безделин, на имя которого надо её писать, это не должность, а такая фамилия.

 Отсутствие на ближайшие два года каких-либо обязанностей и ответственности, поначалу показались Безделину благодатью, а на деле обернулись мучительным испытанием. Приученный к исполнительству, он привык быть постоянно обременённым конкретным поручением начальства, которое научился тянуть до получения следующего, и таким образом, всегда быть при деле.

 Теперь же его непосредственный начальник полковник Купрович, как и обещал, не занимал его никакими делами. А подчинённые офицеры, работавшие напрямую с начальником штаба, не обращались к нему ни с какими вопросами.
 
 Он часами томился за столом в своей нише, откуда был виден только стол капитана Олениченко, трудоголика, который весь день работал в поте лица, не отрываясь от бумаг и, бывало, за день ни разу, не встречаясь с ним взглядом.

 Чтобы чем-то себя занять, Безделин стал приносить по утрам с собой свежие газеты. Но не приученный к чтению, и, не интересуясь гражданской жизнью, он просматривал только заголовки, на что уходило совсем немного времени. Новое назначение разрушило стереотип его привычного поведения и он, чувствуя профессиональное превосходство над собой молодых подчинённых, никак не мог нащупать в общении с ними верный тон.
 
 За предыдущие годы службы он усвоил бесцеремонную манеру обращения старших по должности к младшим, но теперь не был уверен в том, может ли позволить это при тех особых условиях, которые были ему, предписаны в отношении образованной молодёжи.

 Не желающий терзать себя сомнениями, он решил оставаться тем, что есть и ни под кого не подделываться. В конце концов, он не навязывался, и меняться ему в чью-то угоду, незачем.

 Поэтому, в связи с не отремонтированной в его закутке форточки, штабной завхоз, сверхсрочный старшина услышал от него по телефону привычное:
 - Слышь, Иванов! Твою мать! Что ж ты форточку мне не наладил?

 Безделин уже не помнил, с какого возраста он пристрастился, обращаясь к людям, упоминать мать собеседника. При этом самого бранного слова он никогда не произносил, а поминал эту мать ласково, с этаким мужицким добродушием. Он употреблял это обращение к младшим по должности, но мог употребить его и безадресно. Просто чему-то удивившись.

 - Т-твою ма-ать! Реагировал он на что-либо необычное. И этим было сказано всё.

 В такой же манере Безделин попытался, было разговорить своих новых подчинённых.
 - Слышь, Олениченко! Твою мать! - Обратился он как-то к единственному сотруднику, который только и был виден из его ниши,- ты только глянь в окно. На улице нет ни одного воробья. Их просто нет в этом городе. Надо же. Твою мать! Люди живут, а воробьёв около них нету.
 - Да, да, это удивительно, - равнодушно бормотал Олениченко, не отрываясь от бумаг.
 
 Разговор не клеился. Но Безделин своих попыток не оставлял.
 - Слышь, Олениченко! Твою мать! - Обратился он в другой раз, к неразговорчивому капитану, глядя в окно, - ты посмотри, как хоронят людей здесь в Батуми. Нет, ты только посмотри. Твою мать! Дети усыпают цветами весь путь до кладбища. Не знаю, где служить, но умирать надо ехать сюда. Так красиво хоронят.
 - Да, да, - привычно, не отрываясь от дела, поддакивал Олениченко, совершенно не беспокоясь, в свои 30, о том, где и как его будут хоронить. И разговор опять не получался.

 Вопросы Безделина к терпеливому Олениченко подчас бывали неожиданны.
 - Слышь, Олениченко! Твою мать! - Спросил он как-то его, - у тебя гражданский костюм есть?
 - Есть. А как же, - буркнул в ответ Олениченко.
 - А у меня, представь себе, твою мать, сроду костюма не было. Всю жизнь ходил в мундире, при погонах. И другой одёжи не знал. А тут жена, твою мать, пристала, давай, мол, пошьём костюм. Ей, понимаешь ли, очень хотелось, чтобы я с ней в театр пошёл в штатском. Купили, значит, для этого дела габардиновый отрез и заказали пошив. Посмотрел я на себя в зеркало в этом костюме и сам себе не понравился. Какой-то другой человек смотрел на меня. Неуклюжий и неуверенный.

 Жена не захотела ехать в театр на мотоцикле, и мы поехали в автобусе. С непривычки чуть не проехали остановку. Стали протискиваться вперёд, а один мужик как заорёт на меня. Куда, говорит, прёшь! И ткнул меня локтём в бок.

 Сошёл я с автобуса. Никакого настроения нет. Подумал, если бы я был в мундире и при погонах, он не посмел бы так со мной обращаться. Довёл жену до театра, а сам вернулся домой и переоделся в военное. Запоздал немного к началу, но зато чувствовал себя весь вечер хорошо. А костюм с тех пор так и висит ненадёванный.

 Безделин был уверен, что история с костюмом, которую он много раз с неизменным успехом пересказывал в своём кругу, как-то тронет неразговорчивого капитана. Но тот пробомотав, что-то вроде:
 - Да, конечно, дело привычки, - подхватил со стола какие-то бумаги и понёс их на подпись.

 Не занятому делом, Безделину, весь день мучительно хотелось с кем-нибудь поговорить. Но было не скем.

 Исключение составлял редкий приход старшей машинистки, вольнонаёмной Гали Чантурия, молодой разведённой русской женщины с грузинской фамилией. Она пользовалась любым поводом вырваться из женской резервации машинописного бюро и лишний раз поболтать с мужчинами. Безделин, зная это, старался сделать ей какое-нибудь пустяковое замечание по поводу принесённой бумаги, чтобы задержать её у себя подольше.

 - Слышь, Галя! Твою мать! Ворчал он без видимой причины, ну что ты за бумагу принесла. Можно ли на такой дерюге. Ведь генералу идёт.
 - А где же взять другую, товарищ подполковник? Уж, какую дают.
 - Что ж тебя учить, где взять хорошей бумаги? Твою мать! Да хотя бы у Букина. Небось, у него целый ящик австрийских запасов.
 - Так ведь не даст же, ваш Букин. Может, если только вы сами ему скажете.

 - Слышь, Букин! Твою мать! - Обрадовавшись поводу поговорить, кричал Безделин невидимому из его закутка Букину, - неужто не дашь, если Галя попросит?
 - А она, твою мать, - отвечал в той же манере, равный по званию, подполковник Букин, - разве она даст мне, если я её попрошу?
 - Даст, твою мать, даст, - заверял обрадованный разговору Безделин, и Галина, притворно смущаясь двусмысленным репликам мужчин, перемещалась к столу Букина.

 - Так вам бумажки? - Уточнял у неё Букин, делясь трофейными запасами, - что ж для хорошего человека не жалко. Вам как, помять? Или сами помнёте?

 С удовольствием, искупавшись в солдафонском юморе, разбитная Галя, с притворным: «ах какой же вы, право», выхватывала из рук Букина фирменную бумагу и упорхала в своё машинописное бюро.

 Офицеры после забавы вновь погружались в свои дела, а Безделин возвращался в своё обычное ничегонеделание.
 
 Отсутствие дверей на проёме его закутка делали праздность начальника оперативного отдела достоянием не только сотрудников, но и многочисленных непосвящённых посетителей, которые время от времени, пытались обращаться к нему с текущими делами. Со временем люди поняли, что он вопросов не решает, и стали недоумевать по поводу его назначения.
 
 Начальнику штаба стало известно, что никчемность его заместителя живо обсуждается в штабных курилках и, чтобы вывести Безделина из-под критики,  решил возложить на него нештатные обязанности начальника гарнизона.

 Безделину вменили в короткий срок установить и контролировать в дивизии порядок, предусмотренный уставами гарнизонной и внутренней службы.

 Так у него появилось дело. Откровенно говоря, он не помнил, читал ли он сам когда-нибудь предписанные ему уставы. Поэтому первым долгом решил начать с попытки их досконального изучения.
 
 Несколько дней, приходя утром на службу, он усаживался за стол и, вздыхая, доставал из выдвижного ящика две красные книжицы. Не употребляя очков он бегло просматривал далеко отставленные от глаз страницы, но сухой текст, разбитый на скучные разделы и параграфы, быстро его утомлял и он, отложив чтение, по привычке подолгу и бесцельно глядел в окно.

 Безделин понимал, что никакой начальник гарнизона в дивизии не нужен, так как три полка ПВО, из которых она состояла, были размещены по трём разным городам, и понятия единого гарнизона в дивизии не существовало.
Караульную службу вели батальоны аэродромного обслуживания, не входящие в состав дивизии. Оставался, разве что, инструктаж офицеров, заступающих на дежурство по полку. Да и то по одному только Батумскому. Не вызывать же было на ежедневный инструктаж людей из других городов. Там с этим успешно справлялись полковые штабисты. А в Батуми это важное дело препоручили Безделину.
 
 Теперь ежедневно к 15.00, на которые был назначен инструктаж, в оперативном отделе стали появляться молодые, подтянутые лейтенанты, назначенные в дежурство. Безделин был рад собеседникам.
- Ну, что. Твою мать! Уставчик перед дежурством читал? - Спрашивал он по обыкновению.
Но поскольку сам он эти уставы так и не одолел, наставлял лейтенантов общими, ничего не значащими советами.

 Когда они уходили, он время от времени пытался всё же что-нибудь вычитать в этих воинских наставлениях, чтобы как-то разнообразить свой инструктаж, и однажды, открыв наугад случайную страницу, он наткнулся на поразивший его параграф, который устанавливал порядок размещения в роте сапожных щёток общего пользования. Устав требовал размещать сапожные щётки не где-нибудь, а по левую сторону, на второй полке тумбочки дневального по роте.

 Безделину, привыкшему подчиняться чужой воле, очень понравилась конкретность уставных требований, не допускающая никакой отсебятины, даже в такой малости, как размещение сапожных щёток. И ему в преддверии ежедневного инструктажа захотелось убедиться в том, что заступающие на дежурство по полку, молодые лейтенанты разделяют с ним глубокое уважение к расписанному по полочкам (в том числе и полочкам тумбочки дневального) уставному укладу воинской жизни.
 
 В этот день очередной инструктаж он начал с обычного:
 - Ну, что лейтенант, твою мать, уставчик перед дежурством листал ли?
 - Так точно! Был ответ, ничего не подозревающего офицера.
 - Ну, если листал, скажи тогда, милый, где в казарме, согласно уставу, должны находиться сапожные щётки? А? Вижу, что не знаешь. А перед инструктажем, не грех было и припомнить. Иди, милок. Иди, полистай уставчик-то.

 Обескураженный лейтенант кинулся к штабным писарям, живущим при штабе, в поисках устава. Вопрос подполковника всех озадачил. Никто до сих пор о таких подробностях воинского регламента не подозревал. После долгих поисков нужный параграф нашли и дали лейтенанту его вызубрить.

 В полку пошёл слух, что начальник гарнизона подполковник Безделин, который поначалу на инструктаже дежурных благодушествовал, теперь гоняет их по всем закоулкам устава.

 Не остывшие ещё от училищных зачётов, молодые лейтенанты засели за уставы гарнизонной и внутренней службы по всем правилам курсантской зубрёжки, не желая сыпаться на каверзных вопросах при инструктаже.

 Но Безделин разнообразием не страдал.
Вопрос размещения в казарме сапожных щёток, видимо поразил его надолго. И он, справившись у очередного лейтенанта, читал ли он устав перед заступлением на дежурство, неизменно переходил к вопросу размещения этих чистильных принадлежностей.
 
 Лейтенанты это быстро усекли и перестали затруднять себя излишней зубрёжкой, ограничиваясь непосредственно перед инструктажём восстановлением в памяти параграфа о сапожных щётках.

 Делали они это в комнате штабных сержантов, где на видном месте всегда лежал, специально приготовленный для такого случая устав с закладкой на нужной странице.

 Но однажды Безделина, побеспокоил полковой офицер, ответственный за призванных под ружьё новобранцев, которых надо было на время карантина разместить в палаточном городке. Законопослушный офицер справлялся у начальника гарнизона, какие будут на этот счёт его указания.
 
 Обругав нерадивого офицера за дурацкий вопрос, и не имея никакого собственного понятия о размещении палаток, подполковник обратился за помощью к прикомандированному к капитану Олениченко, сержанту-картографу.
 
 - Слышь, сержант! Твою мать! Начерти ты этому остолопу примерную картинку, как ему расставить палатки, а то ведь сам, точно, не сообразит.

Сержант-картограф, который вовсе не жаждал лишней работы, принёс Безделину всё тот же устав гарнизонной службы и показал в его конце на сложенное вчетверо приложение, в котором была подробно расписана и разрисована планировка и все действия по организации в гарнизоне типового палаточного городка.

 Разглядев эти указания, Безделин пришёл в неописуемый восторг.
Приложение к уставу содержало не только план размещения палаток, но и, любезные ему, прямые указания по самым мельчайшим подробностям. К примеру, на каком расстоянии и под каким углом следует забивать колышки для растяжки палатки. Какой конфигурации и глубины должна быть обводная канавка вокруг палатки и, мало того, на чертеже поперечного разреза этой самой канавки было указано под каким именно углом друг к другу, должны сходиться её стенки.

 - Нет, ты смотри, Олениченко, твою мать, ну что это за книга! - Восторгался уставом Безделин, - ну, всё тут есть. И думать не надо. Читай, твою мать, и делай.
Он тут же связался по телефону с офицером, ответственным за карантин.

 - Слышь! - Кричал он ему в трубку, - твою мать! Кто тебя там поставил учить новобранцев уставам? Ты сам то, эти уставы хоть раз читал? Разверни, не поленись, приложение 4, и увидишь, как надо обустроить палаточный городок. Да обрати внимание, на каком расстоянии надо вбивать колышки и с каким наклоном. Ты когда-нибудь задумывался, под каким углом должны сходиться стенки обводной канавки? Небось, нет. А вот теперь подумай и обеспечь. Слышь, меня? Твою мать! Приеду, проверю.

 На этот раз, именно эта обводная канавка и угол между её стенками произвели на Безделина особо глубокое впечатление, и вытеснили его былые восторги регламентом содержания щёток в ротной тумбочке дневального. Первой жертвой новых знаний начальника гарнизона, на очередном инструктаже, предстал, незнакомый ему до этого, самоуверенный лейтенант, только что в сержантской комнате традиционно обновивший в памяти всё, что касалось в уставе расположения сапожных щёток.

 Лейтенант Ушаков.
 Впервые решение стать лётчиком пришло в голову 13-летнему Кириллу Ушакову после того, как он прочитал случайно попавшуюся ему книжку американского авиаинструктора Асена Джорданова «Ваши крылья». Популярно изложенные наставления по первоначальному обучению полётам, снабжённые ироническими афоризмами и рисунками, рассказывали об устройстве самолёта и технике пилотирования настолько доступно, что Кирилл, перечитав книжку несколько раз, почувствовал, что для того, чтобы прямо сейчас взлететь в небо ему не хватает только самого самолёта.

 Он едва высидел за партой 7-й класс и летом уже проходил медицинскую комиссию, обязательную перед поступлением в спецшколу ВВС. И в школе и, потом, в училище он поражал преподавателей качеством своих конспектов и обстоятельностью ответов по каждому специальному предмету. Для самостоятельного вылета на своём первом самолёте, вместо запланированных 25 часов вывозной программы, ему понадобилось всего 11 часов 45 минут. За отличную учёбу его наградили именной фотографией у развернутого знамени училища и, в числе нескольких отличников, откомандировали во Всесоюзный центр лётной подготовки для обучения полётам на самолётах последнего поколения.

 Он и там был во всём первым. Мало того, постоянная готовность делать свои успехи достоянием товарищей и манера не рваться вперёд, а стараться повышать планку общей успеваемости, сделали его признанным лидером в своём кругу. Командование центром подготовки учло этот фактор, и вся сдружившаяся группа после выпуска была направлена в одну часть. Все вместе. Да не куда-нибудь, а к тёплому морю в 126-ю истребительную авиадивизию ПВО, куда в первую очередь должна была поступить именно та реактивная техника, на которой они были выучены.
Их не смутило, что 126-я пока ещё летает на древних поршневых «спитфайерах».
 
 По молодости они считали, что обещанное перевооружение вопрос нескольких дней или недель. Однако прошёл год их службы в дивизии, а всё оставалось по старому. Руководство, которое тоже рассчитывало на скорое обновление самолётного парка, поначалу решило не уродовать молодёжь, заставляя осваивать старую технику перед самым её списанием. Но когда это списание затянулось, за молодыми лётчиками всё же закрепили старые самолёты. Из них сформировали отдельное звено, назначив Кирилла Ушакова его командиром. И даже утвердили неторопливую программу освоения этой старой техники.
 
 Радуясь хоть этому, молодые пилоты быстро проглотили теоретическую часть и ждали своего ввода в строй и включения в график боевых дежурств. Но с полётами руководство всячески тянуло, продолжая без нужды осложнять наземную подготовку и ограничиваясь, вместо полётов, короткими пробными подлётами в метре от земли над территорией аэродрома.

 Молодых лейтенантов, не отягощённых семьями и боевыми дежурствами, стали всё чаще посылать во вспомогательные гарнизонные наряды, по справедливости щадя, занятых на ПВО «стариков».
Кирилл Ушаков чувствовал, что товарищи, привыкшие считать его своим лидером, теперь после его назначения, ожидают с его стороны какого-то вмешательства в их судьбу, которая переломит ситуацию. Он и сам понимал, что нужно что-то делать, но ясности, что именно делать, у него не было.

 Всё было бы ещё ничего, пока Кириллу не стало известно, что его товарищей – лётчиков высшей квалификации, по сути, не допуская к полётам, в то же время, как мальчишек, возвращают на повторный инструктаж за незнание места расположения сапожных щёток в роте.
Возмущённый Кирилл напросился на дежурство по полку, и сам отправился на пресловутый инструктаж к начальнику гарнизона.
 
 Чтобы не давать формального повода к замечанию, Кирилл, всё-таки, полистал устав, где было про сапожные щётки, и в 15-00 доложился по форме раскормленному с невыразительным бабьим лицом подполковнику.
 - Ну, так что, милок! Твою мать! Читал ли ты сегодня устав перед дежурством? Встретил незнакомого офицера Безделин своим традиционным вопросом, но на этот раз заданным таким зловещим тоном, каким Отелло спрашивал Дездемону, молилась ли она на ночь, - читал, говоришь? Тогда скажи, милок, твою мать, к примеру, под каким углом, по уставу, должны сходиться стенки обводной канавки в палаточном городке? И насладившись минутной растерянностью лейтенанта, добавил:
 - Вот видишь. Молчишь. А говоришь, читал.
 
 Но к удивлению Безделина, лейтенант быстро пришёл в себя.
- Разрешите доложить, товарищ подполковник! Мою мать! Услышал опешивший Безделин, - я назначен дежурным по полку, обязанности которого знаю досконально. Думаю, что при необходимости строительства палаточного городка, эту работу не станут поручать дежурному. А на тот случай, если мне это будет поручено после смены дежурства, я непременно, в порядке надзора, наведу справки по его параметрам, справившись в уставе, где, до случая, хранить эти сведения гораздо надёжнее, чем в моей голове.

 Безделин был нахрапист, но, как и всякий хам, всегда пасовал перед ответным напором. И на этот раз он быстро смекнул, что с самолюбивым и, видимо неглупым лейтенантом лучше не связываться. Поэтому тут же пошёл на попятные, переключившись на миролюбивый тон.
 - Так, говоришь в уставе надёжнее? - Спросил он, как можно добродушнее, с трудом воздерживаясь от привычного упоминания матери молодого задиры, - и то, правда, милок. Что ж, тогда иди. Иди с Богом. Дежурь, себе на здоровье.

 Таким образом, никакого принципиального разговора у вспылившего Кирилла не получилось. Опытный штабист Безделин просто отбрил его, не дав повода высказаться по существу. Да он, похоже, не был тем человеком, с кем следовало говорить. Недовольный собой Кирилл, круто развернулся и так поспешно ринулся из оперативного отдела, что в дверях чуть не сшиб молодую улыбающуюся женщину в офицерских погонах.

Капитан Мымрикова.
На военное отделение географического факультета, где готовили инженеров-метеорологов для нужд Военно-морского флота и Военно-воздушных сил страны, в порядке исключения, принимали на учёбу девушек.
Для Кати, выросшей в семье потомственного военнослужащего, никакой другой возможности получить желанное военное образование не было. Поступив на специальное отделение ВУЗа, она охотно училась интересному ей делу и, будучи спортивной и лёгкой на подъём, совершенно не тяготилась общевойсковыми занятиями.

 Знакомая с детства с военными порядками, она считала их разумными и легко усваивала предметы боевой подготовки. С коллегами мужчинами, преуспевающая и хорошая собой, Катя, легко ладила, никогда не пытаясь перещеголять парней в их традиционных достоинствах, и, хотя и ни в чём не уступала им на стрельбище и полигоне, преподносила свои успехи с мягкой иронией, как случайные, щадя мужское самолюбие своих товарищей.
С началом войны, несмотря на всеобщую мобилизацию, Кате дали доучиться. В 1943-м с отличной академической и военной аттестацией, её произвели в лейтенанты и направили заведовать метеослужбой отдельного прифронтового, истребительного полка.

 Энергичного полкового метеоролога скоро узнали на всех соседних аэродромах. Катя установила деловые контакты даже с отдалёнными коллегами и наладила систематический обмен фронтовыми метеосводками. По её примеру во всех авиачастях с лётным составом стали проводить обязательные занятия по оценке метео обстановки и, попутной с боевым заданием, обязательной разведке погоды. За короткий срок Катя в совершенстве овладела своим делом. А через год самый успевающий на её занятиях лётчик-истребитель, овладел её сердцем.
 
 Андрей был командиром звена, удостоенный нескольких боевых наград за победы, которыми никогда не кичился, и о которых говорил даже с какой-то долей иронии, чем и подкупил сходную по характеру Катю. Полюбив друг друга, они не стали таиться и поженились.
В Катиной повседневной жизни, помимо служебных хлопот, нашлось место переполнявшей её нежности, с которой она всякий раз встречала с боевых заданий своего Андрея. Каждый день. До того самого страшного дня, когда, уже перед концом войны в 1945-м, он улетел и не вернулся.

 В те, невыносимо тяжёлые дни своей жизни Катя по настоящему поняла, каким искренним уважением она пользуется среди лётчиков. К её горю отнеслись с таким трогательным товарищеским участием, так тщательно и беспрекословно старались выполнять все её требования, над которыми раньше, случалось, подтрунивали. Так оберегали её всё это тяжкое время, что она поняла – эту свою большую семью она не покинет никогда.

 В том же 1945-м их отдельный полк слили с 126-й Истребительно-авиационной дивизией, где, с присвоением очередного воинского звания, теперь уже капитан, Мымрикова стала начальником дивизионной метеослужбы. С победой дошли до Вены. А потом, в 1949-м, дивизию неожиданно перебазировали в солнечный и дождливый Батуми.
Хлопот у начальника метеослужбы по обеспечению прогнозами, предсказывающими субтропические капризы погоды, прибавилось. Но хлопоты эти окупались бесценным профессиональным опытом, который она получала, работая в уникальных климатических условиях. Тем и жила. И пока одна.
 
 В авиационных кругах, после Андрея, около неё было много незаурядных людей. Интересных и одиноких. Но ни у кого не хватало смелости проявлять личную инициативу в отношении всеобщей любимицы. Все претенденты терпеливо ждали её собственного выбора. Она же, чуждая каких-либо расчетов, ждала, что этот её выбор, независимо от неё, случится когда-нибудь сам по себе.

 Дома, кроме себя, заботиться ей было, не о ком. Её родители жили в пригороде Ленинграда на отцовскую генеральскую пенсию, и в её помощи не нуждались. И хотя на свой капитанский оклад, в курортном городе, наводнённом модницами, Катя без труда могла позволить себе приодеться, её, здесь никто и никогда не видел в гражданском платье. Будучи по рождению и положению настоящей «военной косточкой» и не остывшая от недавней войны, Катя предпочитала носить только военную форму.
 
 Но зато, как носить! Вещевое довольствие от берета до сапожек она, по своему желанию, получала в отрезах, и давала себя обшивать самым модным в городе частным мастерам. В результате, не выходя за пределы уставных требований, она выглядела в военной одежде так, что на улице на неё оборачивались даже женщины. Катя изо всех сил пыталась, не столько их, сколько самую себя, убедить, что жизнь её полноценна и вполне самодостаточна.

 Но сколько можно было занимать себя изысками уставного разнообразия своих нарядов. В конце концов, Кате всё это стало надоедать, и она поймала себя на мысли, что никакие модные портные и обувщики не избавят её от невыносимой для любой женщины тоски сердечного одиночества.
Признавшись себе в этом, она почувствовала необыкновенный прилив, дремавшей в ней до поры, ещё нерастраченной нежности, и стала жить надеждой на неведомую встречу, которая, вдруг изменит её жизнь и сведет её с человеком, завоюющем её сердце.

 Это случилось в тот день, когда, чем-то взвинченный молодой лейтенант чуть не сшиб её в дверях оперативного отдела. Одновременно извинившись, они встретились глазами, и она увидела, как, только что пылавший непримиримым гневом, взгляд молодого лётчика, глядя на неё, переполняется теплом. Это превращение пронзило её воспоминанием о том, другом лётчике. Её Андрее. Когда, вот так же, суровый и ещё не остывший от недавнего боя, он, вдруг замечал её - свою Катю, бегущую всякий раз с распахнутыми руками к его самолёту.

 Разминувшись с незнакомым лейтенантом, Катя не сразу вспомнила по какому именно делу она пришла в оперативный отдел. Ошеломлённая, она присела на случайный стул, но потом какая-то неодолимая сила заставила её отложить все дела и покинуть штаб. Она не удивилась тому, что он не ушёл и стоял на улице. Она только испугалась, что он из деликатности не заговорит с ней, и, не узнавая себя, чуть-чуть защитившись лёгкой иронией, подошла и заговорила первой.

 Потом они, пообедали вместе в столовой Дома офицеров. Много говорили, и захотели встретиться в тот же день ещё раз. Но Кирилл заступал на дежурство. Ему стоило много сил не попросить у товарищей подмены. И всё же, весь вечер его не покидало предчувствие того, что он, ещё до завтра, обязательно её увидит. Поэтому, обходя на дежурстве, по долгу службы, территорию полка, он почти не удивился тому, что в метео рубке, куда он не без умысла заглянул, во внеурочное время, именно в этот день оказалась с инспекцией начальник дивизионной метеослужбы, капитан Мымрикова. Это была их третья встреча за день, которая всё и решила.

 Молодые лётчики приняли новость с восторгом. Их Кирилл утёр нос маститым «старикам». Они тут же объявили над Катей коллективное шефство и устроили по этому случаю шумную «помолвку», на которой своему вожаку, сухопутному лётчику Кириллу Ушакову присвоили почётное военно-морское звание – капитан-лейтенанта.

 Подполковник Безделин.
 Разговорчивый начальник оперативного отдела, всякий день, возвращаясь со службы, после изнуряющего его воздержания от человеческого общения, отводил душу с хозяином дома, в котором квартировал. С Николаем они были близки по возрасту и, как оказалось, по страсти к рыболовству. Со времён босоногого детства Безделин не расставался с удочкой. Находил возможность таскать её за собой, даже на фронте.

 Аэродромы, как правило, были удалены от передовой. И на досягаемом расстоянии от них всегда оказывалось, хоть какая-нибудь речка или водоём. В редкие минуты затишья Безделин уединялся с удочкой, и, если случалось, принести на кукане значительный улов, по мальчишески хвастал им перед товарищами, и сдавал добытое в общий котёл, на кухню. Однако на военной службе это приходилось делать, как правило, урывками и владеющая им страсть, оставалась всегда неутолённой.

 В этой связи приближающуюся отставку Безделин воспринимал, как перспективу ничем не ограниченного свободного времени, которое можно будет, наконец, посвятить по настоящему любимому делу. До этого ему не приходилось рыбачить с морского побережья, и поэтому просветительские беседы, с выросшим у моря соседом рыболовом, были для него весьма полезны. Николай работал сторожем на местной мебельной фабрике и после каждой смены два дня был свободен.

 Особенного дохода работа на фабрике не давала, однако Николай дорожил ею за эти свободные для рыбалки дни. Он никогда не ловил с берега, а выходил в море. Недалеко, километра на полтора. Чтобы жинке Насте со двора его было видно. Ловил на удочку. Только ставриду, и только стандартных размеров. Все остальное, что попадалось, выпускал обратно в море.
Дома Николай ставриду вялил по своему способу. Подвешивал её в затянутых марлей (от мух и птиц) ящичках на свежем воздухе, в тенёчке фруктовых деревьев. Второй страстью, после ставриды, у Николая было пиво. Но пиво, в отличие от ставриды, стоило денег. А денег не было. У местных корешей, которые были при деньгах, ставрида была своя и делиться с Николаем пивом, им было не резон. А заставить себя торговать ставридой Николай не мог. Этим занималась жена.

 Оставалось только ждать, когда сердобольная Настя раскошелится на бутылочку. Но поскольку Насте нравилось, что послушный муж всегда на виду и не пьёт вина, то Николаю регулярно перепадало. Так и жили.

 Всё же, по настоящему ему повезло с новым жильцом, солидным подполковником, который, по всему, тоже страдал рыбалкой, но в море ещё не ловил и всё выспрашивал у Николая, что и как.

 Николай, поначалу отмалчивался, но после того как подполковник привёз в коляске своего трофейного мотоцикла ящик пива, Николай развязал язык, стал показывать свою оснастку и рассказывать, что к чему.

 К тому, что увидел, Безделин отнёсся скептически. Николай выходил в море на камере от заднего колеса трактора «Беларусь». Сидел он внутри на ременных переплётах, пропустив между ними в воду свои ноги. Кроме удочки у него с собой был тяжёлый валун на длинной бечеве, который служил ему якорем, да ещё банка с наживкой и кукан, к которому он цеплял свой улов. Ловить с берега, Николай Безделину, ни в коем случае, не советовал.
 
 Эту последнюю рекомендацию Безделин, собственно и усвоил из всего преподанного Николаем. Однако, сам бы он не стал рыбачить, сидя внутри камеры с опущенными в воду голыми ногами.
Потягивая с Николаем пиво под, свеже вяленую, ставриду, Безделин поручил ему разузнать, не продаёт ли кто-нибудь на берегу вместительную плоскодонку.

 Прогуливаясь вдоль пирса, облепленного с двух сторон рыбацкими судёнышками, он пытался представить себя в одном из них. Завидовал их владельцам, представляя, как комфортно было бы рыбачить с баркаса. Хотя ему и казалось, что содержать круглый год на плаву собственное судно куда хлопотнее, чем изобретённое Николаем плавсредство, которое тот выносил всякий раз к морю подмышкой.

 Со своей стороны, Николай всяческие поддерживал любые сомнения Безделина по поводу плоскодонки. Ему очень не хотелось, чтобы его пути с состоятельным поставщиком пива разошлись. Поэтому он изо всех сил агитировал подполковника ловить ставриду с надувной камеры и даже готов был уступать ему свою, в дни своего дежурства на фабрике. По простоте душевной фабричный сторож не понимал, что такой способ присутствия на воде для солидного отставного подполковника просто не подходит.
 
 Вам, взлёт.
 Осенью 126-й ИАД ПВО предстояли крупные учения. Батумский и Кобулетский авиаполки должны были быть по тревоге подняты в воздух и, приняв боевые порядки, в полном составе перебазироваться на не оборудованную оперативную точку у западногрузинского города Мериа.
Взлетая с одной полосы попарно, собрать полк в воздухе дело далеко  не простое. Не менее сложно развернуть его и вывести на целевую точку, и особенно не просто, снова распустить над незнакомым и лишённым техсредств аэродромом, на который потом попарно посадить все самолёты.

 Известно, что эти многочисленные перестроения съедают без остатка скудный лётный ресурс стареньких «спитфайеров», и если не разобраться с ними в отведённое время, кому-то, перебравшему свой лимит, придётся уже не садиться, а падать. Залог успеха: лётная подготовка, полные баки, благоприятный ветер и посекундный график воздушных манёвров.
Организация и выполнение одновременного перелёта в одну точку двух полков в общих боевых порядках, расположенных в Батуме и Кобулетах – экзамен на зрелость и лётчиков и всех уровней руководства.

 Главная головная боль - это прогноз переменчивой погоды на время операции, начало которой засекречено посредниками.
В то же время, начальник штаба полковник Купрович был уверен, что ни один из посредников не рискнёт поднять полки в условиях низкой облачности. Однако соблюдение посекундного графика по парного взлёта самолётов и сбора их в боевые порядки, возможно, было только при поправках на фактическое значение направления и скорости ветра, на высоте всех эшелонов. И сама по себе ясная погода тут ещё не спасала.

 Капитан Мымрикова, от которой требовали гарантированных предсказаний на этот счёт, резонно просила указать ей, на какое конкретное время нужны данные. Но именно этого никто не знал. Поэтому её служба вынуждена была, не отрываясь от сводок, обновлять прогнозы через каждые пять минут.

 Лицо генерала, прибывшего из штаба Воздушной армии в качестве посредника, было непроницаемым. Он, казалось, безучастно прогуливался перед командным пунктом. Буднично расспрашивал полковника Купровича об истории строительства их военного аэродрома на территории бывших аджарских садов, у приграничной реки Чорох. И в самый неожиданный момент отвлечённого разговора, глянув, как бы невзначай, на часы, вдруг попросил объявить полку пятиминутную готовность.
 
 Подполковник Безделин.
 В боевом расписании полковых учений дело нашлось каждому. В том числе и начальнику гарнизона, которому вменялась инспекция состояния всех наземных служб в обстановке, приближённой к боевой. Озадаченный приказом, подполковник Безделин с радостью покинул свой «кабинет» и, оседлав могучий «Ariel», не мешкая, укатил на аэродром.
Там, не очень ясно понимая, что конкретно, имел в виду начальник штаба под инспекцией, он начал с обхода казарменных помещений.

 Весь личный состав технических служб был у самолётов, и он принимал рапорты одиноких дежурных, которые докладывали ему, что за время их дежурств никаких происшествий не случилось. Безделин с деланным вниманием оглядывал безупречную заправку коек и шинелей, наличие замка на пирамиде с оружием и бачке с питьевой водой. Проходя в одной из казарм мимо дневального, он едва удержался от желания заглянуть к нему в тумбочку и поинтересоваться, лежат ли там предусмотренные уставом сапожные щётки.
 
 На лётном поле нашлись дела поважнее. Дежурный по стоянке доложил ему, что вдоль кромки аэродрома оборудованы защитные капониры для нелетающих самолётов. Он узнал, что их целое звено и, что они закреплены за молодыми лётчиками, которых ещё не ввели в строй. Что по команде полку принять пятиминутную готовность (№ 1), они должны отрулить самолёты в эти капониры и принять меры к их маскировке. Большинство из молодых лётчиков были те, что приходили к нему на инструктаж перед дежурством. А тот строптивый, что чуть не сшиб в дверях капитана Мымрикову, оказывается, был у них за командира.

 Как все праздные люди, Безделин был в курсе гарнизонных сплетен. И был бы не прочь отпустить пару солёных шуточек молодцу, по поводу его недавнего производства в «капитан-лейтенанты», но, однажды вкусив ершистый характер пилота, он благоразумно от этого воздержался.

 Удовлетворившись обходом, подполковник Безделин, в ожидании дальнейших событий, направился ближе к новостям. На командный пункт. Известно, что оперативный дежурный по перелётам, человек самый осведомлённый, и новости, скорее всего, можно было узнать у него.

 Через окно командного пункта Безделин видел начальника штаба, прогуливающегося с генералом-посредником. Он был свидетелем того, как генерал глянул на свои часы, вполголоса объявил пятиминутную готовность, а полковник Купрович сделал едва заметный знак, пристально наблюдавшему за ним офицеру связи, и в ту же минуту над аэродромом взвились тревожные ракеты, а воздух сотрясли десятки одновременно запущенных самолётных двигателей.

 Генерал, от которого ускользнул тайный знак полковника Купровича, стоящему в отдалении офицеру, отдал должное оперативности, с которой была воспринята его, в полголоса отданная, команда.
Отсчёт времени пошёл, и, согласно предписанию на стартовую отметку вырулила первая пара Батумского полка. С её взлётом начинал действовать посекундный график очерёдности взлёта остальных.

 Но вместе с ней, почему-то, двинулся с места и стал обходить упорядоченное движение, не предусмотренный никаким расписанием «спитфайер» с бортовым номером 65. На повышенных оборотах он вырулил на полосу и стал впереди боевой пары, перекрывая ей взлёт.
На командный пункт по эфиру поступил взволнованный сигнал первой пары о том, что полоса перед ними, за две минуты до контрольного времени занята. Одновременно с этим спокойный запрос с «борта-65» разрешения на собственный взлёт для разведки погоды.

 Хронометры командного пункта отсчитывали третью минуту пятиминутной готовности. Ничего не подозревающий, полковник Купрович, демонстрируя перед генералом-посредником железную выдержку, собирался появиться у микрофона КП, не ранее, чем за пол минуты до начала операции.
А на самом КП, в это время сложилась нештатная ситуация. Взлёт разведчика погоды (борт-65) не был предусмотрен ни в каких планах или распоряжениях.
Но любое, даже самое быстрое выяснение его происхождения поглотило бы остатки запущенного времени.
 
 Каждой паре было задано точное, до секунд, время выруливания. Любая задержка с взлётом первой пары нарушила бы выверенный график движения для остальных, и неизбежный, в этом случае, хаос грозил сорвать не только срок готовности, назначенный генералом-посредником, но и операцию в целом.

 Армейская мудрость гласит, что перед лицом крупной неприятности, главное - затесаться вглубь, чтобы не оказаться крайним. Оперативный дежурный по перелётам был связан по службе категорическим запретом на несанкционированный взлёт в приграничной зоне любого самолёта. Движимый инстинктом самосохранения, он не нашёл ничего лучшего, как снять в этот момент с себя ответственность, протянув микрофон, оказавшемуся на КП, старшему по званию, подполковнику Безделину.

 Официально по должности Безделин был заместителем полковника Купровича и решение оперативного дежурного обратиться в этой ситуации к нему, было с формальной стороны безупречным. Безделин понял, что у него есть время только на оценку ситуации, а не на её объяснение.
 
 Не приученный к принятию самостоятельных решений, он, тем не менее, на этот раз, интуитивно понял, что главное - спасти операцию, до начала которой оставалось меньше минуты, а для этого любой ценой следует освободить взлётную полосу.

 Не теряя драгоценных мгновений, он нажал клавишу микрофона и своей властью дал добро на взлёт нарушителя.
 - «Борт- 65!»! Взлетай немедленно! Слышь! «Борт-65! Взлетай! Твою мать! и, тут же, обернувшись, со словами: «полоса свободна» протянул микрофон, уже переступающему порог КП полковнику Купровичу.

 Тот, хотел, было, спросить, что Безделин тут делает и почему у него в руках командный микрофон. Но, взглянув на секундную стрелку настенного хронометра, понял, что времени для посторонних вопросов уже нет, и поднял в воздух первую пару.

 Генерал-посредник, взглянув на свои часы, мог убедиться, что операция началась точно в назначенное время. Он вполне удовольствовался объяснением, что самолёт, взлетевший первым, был плановым разведчиком погоды, не имеющим отношения к учениям.

 А Купрович, тем временем, с полуминутным интервалом отправлял в воздух пару за парой.
На КП стало не до Безделина, и тот, не испытывая больше судьбу, посчитал за благо удалиться.

 Лейтенант Ушаков.
 Кириллу с Катей последние дни было так хорошо, что он, с ещё большим обострением ощущал не выполненные свои обязательства перед товарищами. Доведённое до них, содержание боевой разработки учений не оставляло никаких надежд. Их, по-прежнему, не включали в план полётов, доверив по сигналу общего вылета, всего лишь отогнать свои самолёты в укрытия.
Виной всему была всё та же привычка начальника штаба Купровича к скрытности своих намерений.

 Дело в том, что в частях ВВС полным ходом шла кампания по аттестации лётного состава. И начальник штаба не хотел в отношении боевых пилотов-фронтовиков, некоторым из которых не пришлось до призыва окончить даже средней школы, поднимать планку требований до уровня хорошо академически подкованных молодых лётчиков, уже послевоенного выпуска.
Поэтому Купрович предпочёл до поры, пока не утвердят аттестацию «стариков», не числить молодых в боевых списках.

 Не посвящённый в хитросплетения замыслов начальника штаба, Кирилл воспринимал задержку с вводом их звена в строй, как личное к ним недоверие или, что ещё хуже, как сомнение в их профессиональной пригодности. Закреплённый за ним, нехитрый «спитфайер» с бортовым номером 65, Кирилл изучил так досконально, как это было с ним только в детстве при первом знакомстве с авиацией по книге Асена Джорданова «Ваши крылья». Тогда ему не позволяло взлететь отсутствие у него самолёта. Теперь же самолёт у него был и, чтобы подняться в воздух не хватало только на то разрешения, или решимости.
 
 И Кирилл решился, не дожидаясь разрешения, показать себя в деле. Обогнув стоящую на стартовой отметке первую пару, он вырулил вперед на полосу и перекрыл им взлёт. Понимая, что по самолёту, взлетающему в приграничной зоне самовольно, могут открыть огонь, он запросил взлёт на разведку погоды, точно рассчитав, что за минуту до начала операции никто не станет выяснять, кто именно из руководителей распорядился насчёт этой внеочередной разведки, и не рискнут отменять неизвестно кем санкционированный взлёт.

 Так оно и случилось. Когда раздалась команда: «борт-65! Влетай немедленно! Твою мать!», он не стал ломать голову, как на КП оказался начальник гарнизона Безделин. Полученная команда формально давала добро, поэтому он включил форсаж и взмыл в небо. Набрав на развороте высоту, он поспешил покинуть около аэродромное пространство, чтобы не мешать началу операции. Пока полки попарно собирали свои звенья и эскадрильи в боевые порядки, Ушаков уже был над Мерией. Запас времени позволил ему два раза перед посадкой облететь подходы к аэродрому, определить ветер и посадочную трассу.
 
 При групповых полётах действовали твёрдые правила. Первый взлетевший – первым и садится. При посадке на полевой аэродром, севший первым, передаёт, последующим, параметры ветра, обозначает точку приземления и корректирует заход на посадку своих товарищей.
Поэтому, посадив свою машину, он отрулил самолёт на боковую полосу и поставил его носом против точки приземления. Затем сообщил в эфир параметры ветра. А после благополучной посадки первой пары, передал свои самовольные полномочия старшему по званию.

 Мы не станем излагать в подробностях, что именно выслушал на разборе полётов Кирилл Ушаков за свою выходку. В полной мере, испив чашу гнева своих командиров и генерала-посредника, молодой лейтенант был готов к самому худшему. Утешало одно. Так или иначе, мотивы его поведения были выявлены. Он привлёк внимание к судьбе молодых лётчиков, и теперь с этим вопросом руководству придётся разобраться.

 Разобрались, и не только с молодыми. В результате поправили, как надо, и план полётов и план аттестации. Кирилла Ушакова, после строгих внушений, по молодости простили и оставили командовать звеном.
Но подлинным героем минувших учений, которые высоко оценило командование армии, в самой дивизии, к всеобщему удивлению оказался подполковник Безделин.

 Немногословный и скупой на похвалу командир дивизии отметил, что старый штабист, в сложившейся обстановке, не только сумел принять единственно правильное решение – освободить любой ценой взлётную полосу, но и, что самое важное, успел об этом распорядиться, чем и обеспечил успех операции.
В приказе по итогам учений ветерану была объявлена благодарность и обещан ценный подарок.

 Растроганный Безделин принимал поздравления. А общая любимица капитан Мымрикова даже расцеловала его прилюдно.
 - Это за Кирилла, - шепнула она ему на ухо.
 - Так это тебе он, твою мать, разведывал погоду? - Поинтересовался подполковник.

 Отставка.
 Как-то незаметно минули два года оговоренные при его назначении.
На торжественное собрание в честь очередной годовщины Победы, по случаю обещанного концерта заезжих знаменитостей, подполковник Безделин был приглашён с супругой. После официального доклада, начальник политотдела дивизии обрадовал лётчиков известием о том, что реактивные истребители последнего поколения для 126 ИАД, наконец, разнаряжены и поступят в дивизию уже в этом месяце.

 - Известно, что у нас в составе дивизии есть звено молодых пилотов, - напомнил он, - специально подготовленное для полётов на этой технике. В ближайшее время им предстоит работа в качестве авиа инструкторов. По просьбе командира этого звена, лейтенанта Ушакова, ему предоставляется слово.

 - Я не стану говорить о предстоящей нашему звену работе. Об этом ещё рано, - сказал Ушаков, мои товарищи поручили мне выразить от нашего имени уважение к уходящему сегодня в отставку, нашему старшему товарищу подполковнику Безделину. Благодаря его недавним действиям в судьбе нашего звена многое изменилось, и он должен знать, что молодые лётчики благодарны ему не только за его неповторимые инструктажи перед гарнизонным дежурством. Мне поручили передать ему, вместе с самыми добрыми пожеланиями, наш памятный сувенир.

 Это был раздобытый ими на чёрном батумском рынке, настоящий английский спиннинг. Подобное чудо в те времена было не по карману ни одному любителю. Поэтому подарок, переданный под аплодисменты в зал, долго ходил по рукам, прежде чем достиг Безделина.

 Начальник политотдела, от имени командования огласил благодарственный приказ и объявил, что к приказу прилагается давно обещанный подарок, который не стали нести в зал, а попросили молодёжь погрузить его в известный мотоцикл новоиспечённого отставника. Говорить, что это за подарок он не будет, но очень надеется, что заслуженному подполковнику он понравиться.

 Безделин всегда был скромного мнения о своей персоне, поэтому знаки внимания товарищей, его до глубины души тронули. Он клялся заинтригованной супруге, что, как и все, не знает, что ему погрузили в мотоцикл. После концерта он отправил её домой на такси, поручив отвезти подаренный спиннинг.
Подъехав к дому, он застал во дворе Николая, с откровенной завистью разглядывающего, заграничную снасть, и восхищённо цокающего языком. Безделин с трудом оторвал его от этого занятия для того, чтобы тот помог ему выгрузить и распаковать подарок командования.

 Когда они совместными усилиями освободили громоздкий свёрток от верёвок и бумаг, восторги спиннингом ушли куда-то на второй, и ещё более далёкий план.
Перед ними, отливая светоотражающей, оранжевой окраской, во всём своём неимоверном великолепии предстал надувной четырёхместный спасательный баркас, состоящий на вооружении поисковых служб морской авиации.

 Баркас был снабжён парой вёсел, складной мачтой с небольшим парусом, а так же, герметичными ёмкостями для запасов пресной воды и провианта. Качество его изготовления выдавало заграничную добротность.
Домохозяин и супруга отставника застыли в немом удивлении. И прошло какое-то время, прежде чем Николай, наконец, обрёл дар речи.
 - Это за что же вам, сосед, такое богатство? - Вздохнул он завистливо.
 - За выслугу. За выслугу лет. Твою мать! Ответил ему счастливый Безделин.


 Москва.2004