Стучите, и отворят вам

 Случилось это с близким мне человеком. Мая - племянница моего мужа. И хотя мы жили в Москве, а она с мамой, как теперь говорят, в Украине, мы относились к ней, ровеснице нашего сына, как к своему ребенку. Росла она без отца, и жизнь их с мамой ой как не баловала! Лет в двадцать вышла замуж. Родила дочь, потом сына. А потом муж (пивший, как водится) ушел к другой. В радость Мае была лишь дочка Соня: добрая, привлекательная, умница; институт закончила. Но и у нее личная жизнь не сложилась: свою дочку растила одна. Обычная вобщем история. Но ведь "своих" жалко особенной жалостью. И думалось мне нередко: каково бы пришлось им, если бы мы в свое время не уехали в Америку и не помогали бы им отсюда что было сил!

 Всяческие выпадали времена на долю Маи и ее семьи: порой полегче становилось, а то - совсем худо. Как, например, в 2001 году, когда я в последний раз побывала на родине, в Москве. Приехала туда и Мая - повидаться со мной. Мы с подругой встретили ее на Павелецком вокзале. И она тут же, на привокзальной площади, стала рассказывать, как они дочкину и ее крохотную зарплату в каждую получку раскладывают на "доли": это на пшено, а это на растительное масло, это на сахар, а это на хлеб...
 - На дитя смотреть жалко, - говорила Мая. - Я ведь, тетя Ира, приехала вас повидать и постараться работу найти в Москве... А то хоть с собой кончай. Я серьезно... Не могу висеть на шее у Сони. Мне это горше, чем свою шею в петлю сунуть. Если бы в Бога не верила...
 Я вгляделась в ее лицо. Что это она? Неужели серьезно? Радость от встречи погасла. Охватило смятение. Господи, как им помочь? Ведь речь шла не о разовой денежной помощи, а о необходимости приличного заработка - чтобы расплатиться с долгами, отремонтировать дом, не держать впроголодь ребенка... Словно читая мои мысли, Мая откликнулась:
 - Я ведь все умею: и стряпать, и дом в порядке содержать. Но по нынешним временам мне надо не меньше двух лет проработать - - из расчета, чтобы хоть по 150 долларов в месяц платили...

 Домой Мае надо было возвращаться через десять дней. Если ничего не найдет. Билет был куплен туда и обратно. "Господи, что же делать?" - мысленно повторяла я. Стала обзванивать знакомых. Попросила друзей повесить объявление в одной из больших московских церквей. Те повесили, печально качая головами. В такт Тане, моей весьма активной, но тоже скептически настроенной подруге.
 - Подобных предложений в Москве - от женщин из бывших советских республик - хоть пруд пруди, - говорили они. - Спрос несравненно превосходит предложение. На 50 долларов в месяц еще можно надеяться, но на 150! Несерьезно это.
 Нескольких человек Таня все-таки спросила, и в какой-то момент блеснула надежда. Нашлась бабушка, за которой требовался присмотр. Зарплату родственники 100 долларов обещали. Но едва ли не на следующий день Бог бабушку прибрал. Под свой присмотр. И тогда Мая до блеска вымыла квартиру Татьяны, у которой мы остановились, и уселась на диване, погрузившись в свои безотрадные мысли. Временами она, кажется, молилась, а то заливалась слезами.

 Как-то вечером раздался телефонный звонок. Впрочем Тане, общественной деятельнице, звонили постоянно. Она сняла трубку.
 - Да. Привет. В порядке. А вы? Что-что? Знаю, есть! О, Господи! Правда, есть: передо мной на диване сидит. Надежней не бывает! И все умеет! Как пушкинский Балда. Телефон давайте!...
 Вы уже, наверное, догадались? Подруге моей позвонили в поисках "надежной"
женщины "на все про все". Ну точно такой, как наша Мая. Жить надо у неких "новых русских" хозяйкой в их большом доме в Подмосковьи. Для начала предлагали 150 долларов в месяц, и скоро обещали повысить до двухсот.
 Не два, а целых четыре года работала у них Маечка. А потом, когда главные проблемы семьи были решены, вернулась домой - ходить за внучкой.