Играем Попсу. 2

Путеводной нитью для нижеподписавшегося
искони являлось не столько добывание хлеба насущного,
сколько – в гораздо большей степени – служение искусству,
облагораживание вкуса и устремления музыкального гения
к высоким идеалам и к совершенству:
он был вынужден бороться со всевозможными трудностями
и до сих пор ему не выпало счастья создать себе здесь положение,
сообразное с его желанием посвятить свою жизнь исключительно искусству.

Людвиг Ван Бетховен
( из заявления о приёме на работу в дирекцию
королевско-императорских придворных театров)
 


INTRO 210
 
 
Я проснулся в незнакомом месте. Открыв глаза, попытался понять – где нахожусь? Белеющий надо мной высокий потолок и светлые шёлковые на ощупь обои на стене, не объясняли ровным счётом ничего…
Я приподнялся на локтях и осмотрелся. Комната утопала во мраке. Неясно было день сейчас или ночь?
Я хотел, было встать с постели, но наткнулся на лежащее рядом тело. Тело, пробурчав что-то, зарылось с головой под одеяло.
 Я осторожно перелез через него и прошлёпал босыми ногами к двери.
 Нащупав в темноте ручку, вышел в коридор.
 В полутёмном коридоре я не без труда нашёл дверь, ведущую в туалет. Нашарил на стене выключатель. В глаза ударил яркий свет, отражающийся от белоснежного кафеля. Жмурясь, я поднял крышку на унитазе и, не открывая глаз, помочился.
  Ещё раз подумалось – где я?
Выйдя из туалета, я попытался найти кухню. Открыл одну из дверей и оказался на пороге кухни, залитой солнечным светом.
 На улице был день. Солнечные пятна лежали наискосок на паркете и отражались в цветных стёклах буфета.
Я подошёл к большому холодильнику и извлёк из него открытую бутылку минералки.
Холодная шипучая жидкость обожгла горло, но я, не отрываясь, продолжал тушить пожар засухи полыхающий во мне.
 Покончив с бутылкой, я осмотрел содержимое холодильника. Он был набит под завязку разной жратвой, жидкости же в нём больше не было. Тогда я направился к плите и выпил остатки воды из чайника, прямо из горлышка. Потом подумал немного, подошёл к мойке, разгрёб грязную посуду в стороны и стал пить воду из-под крана.
Утолив, таким образом, жажду я громко икнул и осмотрелся.
Хозяева квартиры явно не бедствовали. Обстановка свидетельствовала о достатке и вкусе.
 Всюду - дорогие безделушки. На стене висело несколько неплохих миниатюр в рамках из красного дерева. Заметил я их.
Я вышел из кухни и увидел своё отражение в большой зеркальной двери шкафа – купе.
Стоял я совершенно голый и босиком. Видок был, что надо! На толстое тело насажана абсолютно лысая голова-шар, помятая и опухшая. Разглядывая свою голову, я почувствовал – она болит. Потом посмотрел критически на член – он был сморщен и виновато прятался в рельефе отвисшей мошонки.
- Значит, ты кого-то выебал! – воскликнул я, и испугался звука собственного голоса.
 Причин к испугу было три.
 Во – первых, я не знал есть ли в этой загадочной квартире кто – нибудь ещё, кроме меня и тела в постели. И, если есть, то сейчас самое неподходящее время для встречи.
 Во – вторых, сам звук голоса был совершенно не моим, глухим и неприятно скрежещущим.
 Ну, и в – третьих (и это не касалось голоса), я более внимательно изучил свой член уже не в зеркале, а, взяв в ладонь, увидел на нём засохшую корку спермы и несколько прилипших не свойственных моему организму рыжеватых вьющихся волос.
- Сколько раз говорил тебе, не трахайся никогда без гондона! – я погрозил себе из зеркала пальцем. – Попадешь когда-нибудь! Трепак шуточкой покажется!
 - Честное слово, больше – никогда! – отвечал я себе в зеркале искренне.
Пошептавшись немного с зеркалом, я на цыпочках вернулся в тёмную комнату и прошмыгнул в постель. Я засунул руку под подушку и поискал там трусы. Многолетняя практическая привычка класть трусы под подушку в постелях у незнакомок выработалась у меня давно. Сейчас же трусов под подушкой не было. Я с трудом обнаружил их в складках простыни. Эх, видно, настолько был не в себе вчера, что изменил традиции!
Надев трусы, я улёгся поверх одеяла и стал размышлять, что делать дальше? Будить хозяйку или тихонько одеться и уйти. Размышляя так, я вновь заснул.

Проснулся я оттого, что кто-то сильно трясёт меня и кричит прямо в ухо.
Я испуганно подскочил на кровати, не понимая, что происходит. Всё та же комната с плотными шторами, только теперь её освещал огромный телевизор, врубленный на полную громкость. На краю постели сидела толстая рыжая девушка (где – то я её видел?) и указывала мне на экран.
 Шли местные новости.
Я взглянул в телевизор и обомлел.
 В телевизоре был я!!!
Меня показывали крупным планом, и занимался я тем, что исполнял соло на синтезаторе YAMAHA! Я глядел во все глаза, ничего не понимая…. Никогда в жизни не играл я ни на каком музыкальном инструменте, а на экране лабал так, что синтезатор ходил ходуном на тонкой ненадёжной стойке!
Рыжая девушка подпрыгивала на кровати, в ритм музыки, то и дело оборачиваясь ко мне, и что-то постоянно трещала.
 Тем временем крупный план в телевизоре сменился общим. Я увидел большую сцену, освещённую разноцветными огнями. На сцене выступала группа из четырёх человек. Я играл на синтезаторе в глубине сцены. На переднем плане кривлялись два чувака. У одного в руках была гитара. Крупный план показал гитару и я увидел, что струны на ней отсутствуют.
 При виде гитары без струн я содрогнулся, как от толчка, и в голове моей словно щелкнул тумблер, включающий память.
 Вчерашний день не оставался больше смутным.
Я вспомнил, шаг за шагом все его события и ужаснулся!

1.Allegro ma non troppo 430

Накануне я попил с утра пивка и в прекрасном настроении, без всякой конкретной цели направился на прогулку в центр Казани. На углу улиц Ленина и Чернышевского я почувствовал некоторую жажду и спустился в известный подвальчик. Там я взял кружечку пива и собирался уже проверить свежесть напитка, как услышал – кто-то зовёт меня по имени.
Обернувшись, я увидел за соседним столиком нескольких ребят и среди них моего старого знакомого Арнольда.
 Арнольд этот был некогда широко известным в узких кругах казанских подпольщиков рок – музыкантом. Он играл в панк-группе «Бефстроганов и Шницели», которую собрал вместе со своим одноклассником, неким Рустиком.
 Играли они просто здорово! Такую весёлую отвязную музыку. И мелодии были отличными, что редкость для панков.
Пробились даже на телевидение, в программу «Взгляд». Помните, была такая? Показали их как-то в ней.
Потом Арнольд уехал в Москву, как говорили, получать музыкальное образование, и группа распалась.
Все разбрелись.
Рустик сколотил свою команду. Называлась она «ХИП» и с «Бефстрогановым» не могла близко сравниться.
Сразу стало ясно, кто в «Бефстроганове» погоду делал.
 Арнольда я не видел года четыре и, если честно, вспоминал о нём нечасто. За это время он очень изменился. Вид его стал каким-то, блин…. Лоснящимся. Длинные когда-то волосы были острижены и осветлены. От него пахло одеколоном, чувствовалось – дорогим, но приторный запах его мне не понравился.
 Я подошёл. Арнольд поднялся мне навстречу из-за стола и картинно обнял. Потом он представил меня чувакам.
- Это Домский. Мы с ним когда-то тусовались здесь.
- Помнишь, как вместе ездили к МЦ за дисками? Там, в кустах у Казанки, была музыкальная толкучка, - пояснил он чувакам. – Рублей за сто двадцать можно было купить фирменную пластинку CLASH или POLICE.
- Конечно, помню, - отвечал я. – Складывались обычно.
- У нас в Москве то же самое было, - сказал один из чуваков. – Только на Горбушке. Мы скидывались с парнями из группы и покупали одну пластиночку на пятерых. Потом кидали жребий, у кого она останется, а тот уже писал остальным на катушки.
- Везде так было, - поддакивали чуваки. Всего их было вместе с Арнольдом четверо. Все по виду рокеры, что означало для меня – заебательские ребята.
Мы попивали пивко и неспешно беседовали.

Ария Коляна

- Вот ведь как было, - рассказывал один чувак. – Жил я в маленьком посёлке. Хоть и ****юк ещё был, а по рок-музыке конкретно тащился. Отрастил хайер, штаны сшил из отбеленного брезента. Всё как положено. С бычьём местным у меня по этому поводу постоянно война шла. Ну да *** с ними! Речь вот о чём.
 За пластинками ездил я в ближайший город. Про фирменные диски даже и не думал. Покупал, что выбрасывали в магазине. И вот приезжаю как – то в магазин «Мелодия» в конце месяца и вижу – там столпотворение. Народ сметает последний альбом WHITESNAIKE.
 А в то время, сами помните, цены были фиксированными. Если пластинка советская, то стоила она 2.50., если лицензионная – 3.50, а балкантоновская – 4 руб. Я тогда ещё в школе учился. Откладывал за неделю четыре рубля - мой максимум. Больше из предков было не выжать.
 И вот подходит моя очередь, и что я вижу – на грёбанном ценнике написано – цена 5 рублей!
 Я стал, было спрашивать – почему цена повысилась? А мне говорит продавщица грубо так, что завтра у фарцовщиков будет по червонцу, так что бери, пока дают! Что-то они там крутили с ценой, по-моему.
 В общем, из очереди меня выталкивают задние. Я стою в растерянности и смотрю, как стопка конвертов с дисками тает прямо на глазах. Пометавшись немного, я вышел на крыльцо и, послав в задницу гордость, стал клянчить у входящих по десять копеек. Кто-то презрительно проходил мимо. Какая-то пожилая дура даже принялась стыдить меня. Но многие давали гривенники. Собрал я так копеек семьдесят. Захожу в магазин посмотреть, сколько осталось пластинок и вижу – сейчас закончатся! Тогда я подбегаю к продавщице и умоляю её.
 - Тётенька, продайте мне пластинку за четыре семьдесят, а тридцать копеек я вам завтра завезу!
А та мне в ответ, что-то типа: «Пошёл ты на ***, попрошайка!»
И тут я принимаю смелое решение. Я кидаю ей в морду деньги, а были они все мелочью и еле уменьшались в кулаке. Хватаю верхнюю пластинку из заметно уменьшившейся стопки и со всех ног бросаюсь к выходу.
 Продавщица визжит истерично.
 - Держи его! Держите вора!
Какой-то парень выскакивает из очереди и устремляется за мной в погоню. Я выбегаю из магазина и несусь со всех ног, но и мой преследователь не отстаёт. Более того, я оборачиваюсь и вижу – он совсем близко! Тогда я сворачиваю в ближайший переулок, останавливаюсь, кладу пластинку на землю, а сам принимаю боевую стойку «Нападение дракона». Парень, бежавший за мной, тоже останавливается, и несколько мгновений мы стоим друг против друга, тяжело дыша. Отдышавшись, он вдруг говорит,
 - Послушай, дружище, за тобой не угонишься! Ты вот что, дашь мне переписать пластинку? А то бабки тратить жалко, да и тебе она нашару досталась.
Смотрю я на него и думаю, ****ит он или нет? А парень продолжает,
 - Ну, ты что, так и будешь стоять как вкопанный? Сейчас менты могут нагрянуть с минуты на минуту! Поехали ко мне. Я тут рядом живу.
Я оглядываю его и вижу, что одет он правильно – в узкие джинсы, вроде даже фирма, и майка на нём с американским орлом. Короче, внушил он мне доверие. Я поднял пластинку. Мы вышли через какую-то подворотню, и пошли дворами к нему домой.


Чувак прервал свой рассказ и хлопнул по плечу соседа.
 - Так всё было, Киря?
- Так-то так, Колян, но вот только я не помню, чтобы ты принимал стойку «нападение дракона». Стоял там за углом, как перепуганный даун и дрожал от страха. А я ещё подумал, что ты обосрался на бегу и поэтому остановился, - ответил чуваку сосед.


Вся наша компания завыла от смеха. Арнольд заржал по – лошадиному, задрав голову и стуча сапогами об пол.
Просмеявшись, я спросил у Арнольда, чем он теперь занимается.
- Да ты что, старик! – ответил Арнольд удивлённо. – Неужели не знаешь? Мы же теперь знамениты на всю страну!
- Ты извини, что-то я от жизни отставать начал. А чем вы знамениты?
Арнольд кивнул на чуваков и произнёс торжественно. - Мы – группа «Сияние»!
 Я ничего про эту группу не слышал, но, не желая оставаться невежей, спросил,
- А что вы играете?
Арнольд, как мне показалось, немного замялся. А потом, после паузы, предложил.
- У нас концерт сегодня вечером в ДК Строителей. Там будет большая тусовка. Все лучшие казанские исполнители и мы во втором отделении. Приходи.
С этими словами он протянул мне красивый пригласительный билет.
Мы попили ещё немного пивка, а затем перешли к водке. Официантка принесла графинчик и рюмки. Пили за музыку и за старые добрые времена.
Кто-то позвонил Арнольду на сотовый. Он достал крутую трубу, последней модели, раскрыл её и посмотрел на высветившийся номер.
- Чуваки, Петрович звонит! – сказал он предупреждающим тоном. Все сразу смолкли.
- Да, Андрей Петрович, - заговорил Арнольд с трубкой. – Да, всё нормально! Устроились у ваших. Я – у мамы. Что вы говорите! Иначе и быть не могло! Нет, нет, не пьём, что вы! Не успеваете? Жаль…. Не подведём! Всё хорошо будет, Андрей Петрович! Хорошо, хорошо! Обязательно позвоню! До свидания!
Арнольд сложил трубку и весело хлопнул ладонью по коленке.
- Петрович сообщает, что всё билеты на концерт проданы. Тут распространители подсуетились. Много взяли билетов в казанских ПТУ и в военных училищах.
- А сам когда подъедет? – спросил Колян.
- Сам не приедет. Дел говорит много. Пробивает нам участие в каком-то новом телешоу.
Я слушал уважительно.
Арнольд пояснил мне.
 - Петрович – наш продюсер. Родом он тоже из Казани. Жена у него здесь и дочка. Сам он так и мечется между Москвой и Казанью. Дочка у него учиться в одиннадцатом классе. Вот он и ждёт, когда она окончит гимназию, и можно будет перетащить их в Москву. Не хочет травмировать девочку переездом и переходом в другую школу. Говорит, когда окончит гимназию, тогда устрою ей поступление в какой-нибудь московский институт.
- А дочка-то у него ничего, - сказал Колян, подмигивая Арнольду. – Вся в маму. Такая же пышечка.
- А это уже не твоего ума дело! – оборвал его Арнольд, заметно раздражаясь.
Я попытался разрядить обстановку и спросил, во сколько начинается концерт.
Колян посмотрел на часы. Было уже четыре. Концерт начинался в шесть, и пора было ехать. Подозвали официантку. Счёт был приличным. Я загрустил. Арнольд проверил счёт, уточнил в нём пару пунктов и объявил, поскольку с каждого. Все полезли за бумажниками. Кинули деньги на тарелку. Я, скрепя сердце, выгреб почти всё содержимое своего кошелька.
 - Поехали с нами, Домский, - предложил вдруг Арнольд.
Я согласился. А хули не поехать?




2. Molto vivace 540

Когда наши такси подъехали к ДК Строителей, у входа уже собиралась публика. Какие-то люди деловито протягивали кабели от телевизионного автобуса к зданию.
- Будет трансляция концерта? – спросил я у Арнольда.
- Похоже, что будет, - ответил он с нарочитым безразличием.
- Так пили же! – удивился я. – Как играть-то будете?
Трудно передать восторг, с каким участники группы «Сияние» встретили моё замечание. Мы как раз выходили из такси. Колян так и не вылез, а сидел, согнувшись пополам и вздрагивая. На глазах у Кири выступили от смеха слёзы.
- Пойдем быстрее, а то на нас уже обращают внимание, - только и выдавил из себя Арнольд.

Группа девчонок у входа смотрела в нашу сторону. Когда мы проходили мимо, они узнали музыкантов и с визгом бросились к ним. Мы немного задержались в дверях. Парни раздавали автографы, а я топтался рядом.
Потом мы проследовали внутрь и прошли за кулисы.

За кулисами находилась огромная комната, набитая народом. Все сразу обратили внимание на наш приход. Я узнал много городских известных музыкантов. Многие подходили к нам поздороваться. Арнольд со всеми обнимался.
 Был тут и Рустик, бывший партнёр Арнольда по «Бефстроганову и Шницелям». Он со своими «ХИПами» сидел в дальнем углу, и что-то там они бренчали. Рустик посмотрел на Арнольда и демонстративно повернулся к нему спиной. Арнольд тоже лишь мельком взглянул на своего бывшего партнёра.
 Я обратил на это внимание. Я всё замечаю!
К нам сквозь толпу пробился коренастый лысоватый мужичок с внешностью и повадками дрессированной гориллы.
- Инструменты привёз? – спросил у него Арнольд деловым тоном.
- Привез. Всё здесь. И синтезатор и гитары, - ответил мужичок, подобострастно улыбаясь.
- Настроил гитары-то, Толик? – поинтересовался кто-то из группы.
Толик только руками развёл, а все почему-то принялись веселиться.
- Ладно, где наша гримёрка? Куда идти? Показывай.
Толик сильно смутился и произнёс тихо, - Гримёрок у них тут нет никаких. Это же Дворец культуры. Тут только кружки и секции одни вокруг.
-Что?! – вскричал Арнольд во гневе. – Ты что, Толик, хочешь сказать, что мы будем сидеть здесь и ждать начала выступления вместе со всеми?!
Толик весь сжался, и что-то виновато бормотал под нос.
- Вот это концертный менеджер у нас! – наезжал Арнольд на испуганного Толика. – Не может отдельную гримёрку найти! На хрен ты нам тогда нужен! Скажу Петровичу, как ты о нас заботишься – уволит к чертовой матери!

 Пользуясь всеобщей суматохой, я незаметно закинул в рот Мою Прелесть.

В комнате наступила тишина. Арнольд увидел, что все обернулись к нему. Он уселся на стул, закинул ногу на ногу и стал ждать.
- Ладно, Толян, дуй за пивом, раз такое дело, - вдруг смилостивился Арнольд.
- Постой, - крикнул он во след метнувшемуся было к двери Толику. – Возьми ящик пива и это… орешков каких-нибудь. – Хочу угостить своих земляков.


Мы расселись вокруг большого стола, заваленного чёрт знает чем:


 Какие-то концертные костюмы, инструменты, чехлы от инструментов, банки с газировкой, бутылки с минеральной водой, сигаретные пачки, зажигалки, спички, оленьи рога, нижние челюсти питекантропов, искусственные члены, воспоминания о потерянной невинности, мечты о поездке на Кубу, сигары, прибитые косяки, ром и виски, черные и жёлтые задницы, клюшки для гольфа и клюшки для хоккея, покрышки от Феррари и Уильямса, запретная любовь, резиновая вагина и жизнеописание святого Адольфа, тайные молитвы и разбитые мечты – всё это было навалено в беспорядке и напоминало первозданный хаос до прибытия Бога.

Я сидел в уголке и наблюдал за происходящим. К нам сразу подкатили две барышни. Арнольд их, похоже, знал, и они стали о чём-то беседовать.
Народ всё подходил. Многие лица были мне знакомы.
 Вдруг дверь открылась и в комнату вошёл Вениамин Бубенчиков, известный казанский шоумен и ведущий концертов. Он сразу направил своё необъятное тело к Арнольду, распахнув навстречу ему объятья. Они громко прилюдно чмокнулись.
- Ну, как настроение? – спросил Бубенчиков. – Как встретил родной город после долгой разлуки?
- Отлично, - ответил Арнольд. – Я, вообще – то приезжал несколько раз на день – другой. На большее времени нет. Сам знаешь, какой у нас сейчас график.
- Знаю, знаю! Петрович рассказывал. Вы давайте, раскручивайтесь быстрее. Чтобы не только в «Утренней почте» вас показывали, но и в «Песне года», «Аншлаге» и других приличных передачах. А там, чем чёрт не шутит, может – и в «Новогодний голубой огонёк» пригласят.

Толстый шоумен присел около нас. Он удивлённо посмотрел на хлам лежащий на столе. Затем обратился к ребятам.
- В общем, так. Скоро начинаем. В первом отделении пройдёт разная наша казанская лабуда, - тут он понизил голос. – Несколько рок-групп сначала. Я бы их вообще не пускал. Не тот уровень! Но концерт по письмам телезрителей и по телефонным опросам в прямом эфире.
- Ладно, - он махнул рукой.
 - Потом девичий дуэт будет изображать из себя «Баккару».
 Затем - поп-группа «Резидент».
А в конце первого отделения один классный мальчик – Иван Закабанный. Я лично занимаюсь его раскруткой. Далеко должен пойти.
- Ничего что – ли мальчик? – перебил Бубенчикова Арнольд, нарочито растягивая слова и двусмысленно улыбаясь.
- Увидишь сегодня, - отмахнулся Бубенчиков. – Вы – всё второе отделение! Запомните, народ в основном на вас пришёл. Поэтому прошу вас, друзья мои, не напивайтесь!
- Да ты что, Вениамин, за кого нас держишь? – выебывался Арнольд. – Нам, чтобы напиться, надо жбан водки с твоё пузо ухайдакать! Не волнуйся, мы пивком только разомнёмся.
- Смотрите, ребята, я всё отделение на сцене. Петрович просил присматривать за вами. Говорит, самая трудноуправлямая группа вы у него. Если бы земляками не были, не стал бы он с вами возиться. Но, я думаю, вы уже не маленькие, женилки у всех, небось, большие выросли? Мозги, значит, какие-никакие тоже должны быть.
Вошёл Толик. За ним какой-то подросток тащил ящик пива.
- Ставь здесь, - сказал ему Толик, подбегая к столу и сдвигая всю лежащую на нём лабуду.

Мечты о Кубе упали на пол и разбились на сотни мелких сверкающих осколков. Никто этого не заметил.

 Подросток поставил ящик на край стола. Толик стал вытаскивать из ящика бутылки. Он ставил их внутрь покрышки от «Феррари» и вскоре они выстроились в ней аккуратным кружком. Те, что не уместились, Толик ловко открывал друг о дружку и передавал нам.
- Молодец! – похвалил его Арнольд, отхлёбывая пива. – Не обижайся, Толян. Будем здесь сидеть. С народом.
- Подходи, братва, угощайся, - пригласил Арнольд всех широким жестом. Я заметил, что чем больше он пьёт, тем щедрее становиться. Он дал восторженно озиравшемуся подростку бутылку пива и сказал,
 - Пей и давай, иди ещё за ящиком. Вижу – не хватит. Вот денег возьми. Арнольд угощает всех!
Вскоре вокруг стола собралось уже большинство присутствующих.
 Только рок - музыканты в своем углу продолжали настраивать гитары.
Вновь появился Бубенчиков. Он был слегка возбуждён и потирал ладони.
 Я пытался сфокусировать на нём взгляд.

На Бубенчикове был одет голубой полевой гвардейский мундир с перевязью. Начищенные ордена в виде морских звёзд сверкали, и шевелили лучами. На самой большой звезде можно было разобрать выведенную рубинами надпись: «За Телевизор!»

- Внимание всем! Начинаем! – сказал он, проходя на середину комнаты. – Телевизионщики готовы. Зрители собрались. Дело за малым – откатать концерт.
Он посмотрел в сторону рокеров.
 - Давайте ребята, вы – первые! Сначала исполняете свою лучшую песню. Потом подходите к моему столику. Я задам вам несколько вопросов. Типа, когда вы образовались или, как пришло вам в голову название группы? Потом – ещё песню. Затем – вопросы зрителей из зала. Два-три вопроса я им позволю задать, не больше. И в конце – играете самую-самую лучшую песню.
- Все слышали? – Бубенчиков обвел присутствующих взглядом полководца, перед началом сражения – Все будете по такой схеме выступать. А господа москвичи, - он наклонился всем телом в сторону нашей компании. – Господа москвичи пусть готовятся к часовому выступлению во втором отделении.
Мои спутники только хмыкнули на это, продолжая тянуть пивко. Колян закинул ноги на стол. Арнольд представлял двух других музыкантов своим знакомым барышням.
О, бля! (Прошу прощения!) Друзья! Я ведь и сам забыл вам их представить! И как же это я?!
 Короче, чувака, который рассказал такую классную историю из детства, звали Николай, а прозывали Коляном.
 Друга его, как вы уже знаете, звали Кирей, точнее Кириллом. Оба были родом из Свердловска (ныне г. Екатеринбург). Потом вместе перебрались в Москву.
  Единственным коренным москвичом в группе был Бихруз, кудрявый черноволосый паренёк с осиной талией. Он почти всё время молчал. Арнольд сказал, что папа у Бихруза – известный танцовщик.
Итак, всех я представил. Продолжаем.

Бубенчиков вышел в дверь, ведущую на сцену. Зал взорвался криками и аплодисментами.
Концерт начался.
Называлась вся эта солянка «Робокоп» и шла в прямом эфире. Такой эксперимент был поставлен на казанском телевидении впервые и стоил потом должности главному редактору и ещё нескольким лицам помельче.



 Первой выступала рок-группа «ХИП». Честно говоря, музыка у них была пафосно – скучноватой. Или скучновато – пафосной. Короче – ***ня (не путать с отстоем). Этакий унылый парафраз на тему песен «Кино». Зато – искренне и в живую.
 Мы наблюдали за концертом, глядя в монитор «Электроника», стоящий в углу комнаты. «ХИПы» отыграли и вернулись за кулисы.
Солист их, Рустик, был очень возбуждён. Лица других музыкантов – напряжены. Судя по всему, реакция зала, а вернее её почти полное отсутствие, им очень не понравилась.
 Тут ещё Арнольд подлил масла в огонь.
- Что-то отвяза, парни, маловато! – ляпнул он зачем-то.
Рустик посмотрел на Арнольда презрительно, а потом произнёс фразу, с которой всё и началось.
- Заткнись, попсовик фанерный, - рубанул он в сторону Арнольда.
Арнольда передёрнуло.
  Я счёл необходимым вступиться за товарища.
- Как ты назвал моего друга?! – спросил я возмущённо, хотя и медленно ворочая языком.
Рустик с охотой повторил, - Фанерный попсовик!
Я встал и направился к нему, преодолевая липкую субстанцию.
Арнольд схватил меня за локоть. Но меня было уже не остановить.(Don’t stop me now!)
- Повтори-ка, - сказал я, подойдя вплотную к Рустику.
Тот вместо ответа дал мне с размаха по ****у. Удар был сильным, и меня отбросило назад. Особо больно не было. Более меня разозлило то, что я пропустил удар.
Я бросился на Рустика и пытался сбить его с ног прямым кроссом. Но, куда там! Он ловко увернулся, поднырнул под руку и уже в ухо мне летел великолепный левый хук. Я успел только приподнять плечо, и оно приняло на себя всю силу удара.
«Ни *** себе!», - промелькнуло в голове. Противник был серьёзным. Я смог лишь разок попасть в него вскользь. Тут нас, кстати, и растащили.
Все присутствующие были в шоке. Девушки визжали. Ребята же утащили в один угол меня, в другой – Рустика.
 После драки кулаками никто не махал и друг на друга не матерился. Более того, мне показалось, что, после пронёсшийся грозы напряженная атмосфера за кулисами разрядилась, стала посвежей. Хотя, может быть, это просто у меня пыль из головы выбили? Реальность кусалась и напоминала о себе болью в разбитой скуле.
Меня усадили на стул, и какая-то девушка принялась протирать мне лицо платком.
- Кто ты? – спросила она у меня.
- Я – Домский. А ты кто?
Девушка улыбнулась и сунула скомканный платок в карман джинсовой куртки. – А я Мышь!
- Очень приятно, Мышь, - только и сказал я.
- Мышь – дочка Андрея Петровича, - пояснил Арнольд как – то вскользь. Он словно находился в трансе.
«Точно, пышечка», - подумал я. Она стояла передо мной, улыбаясь.
Девушка была очень молода. Лет семнадцати, не больше. Она и в самом деле была похожа на мышь. Небольшого роста и довольно полная. Формы её так и выпирали сквозь серую водолазку. Рыжие волосы торчали во все стороны. Личико было некрасивым и сплошь усыпано веснушками. Однако молода, господа! Являясь категоричным противником полных женщин, я всё же должен признать, что в молодых толстушках есть для меня нечто притягивающее. Эта как раз была из таких.
- Из-за чего драка? – спросила она у Арнольда.
- Сам не пойму. Сказал Рустику, что отвяза маловато, а он развыёбывался что-то. Домский решил поставить его на место, вот они и расхуячились.
- Не в этом дело! – перебил я Арнольда. – Рустик обозвал Арнольда попсовиком. А это же хуже, чем педиком!
Арнольд сильно смутился. Мышь наморщила носик. Они посмотрели друг на друга. Потом – оба – на меня. Наконец, Арнольд набрал в легкие воздуха и выдохнул,
- Домский, мы играем, … э-э … лёгкую музыку….
- Попсу они играют, - уточнила Мышь.

Это был ****ец!!!

Я несколько секунд сидел в полном оцепенении, не в силах пошевелиться.
Потом поднялся и молча пошёл к двери.
- Постой, Домский, - закричал Арнольд и бросился за мной.
Я захлопнул дверь у него перед носом.
В коридоре я чуть не налетел на Рустика. Он отпрянул и взял, на всякий случай, чехол с гитарой за гриф,
- Что, опять?!
- Послушай, Рустик, мне надо с тобой поговорить, - сказал я ему.
- О чём? – он глядел на меня недоверчиво.
- Давай не при всех.
С Рустиком в коридоре было несколько человек, они смотрели на меня, как на досадливое насекомое, как на комара, например. В руках они держали зачехлённые инструменты. Длинные волосы водопадами ниспадали на кожаные косухи. В неверном свете дежурной лампочки над выходом и в моих (пьяных) глазах, они казались рыцарями из неизвестного и непопулярного, но всё – же славного маленького ордена. А я для них был, наверное, злобным гоблином, осмелившимся напасть на магистра.
Не успел я открыть рот, как в коридор влетел Арнольд.
- Рустик, мне надо с тобой поговорить! – выпалил он.
Рустик был удивлён несказанно. Он только руками развёл. Я же больше ничему не удивлялся.



3. Adagio molto e contabile 500

Пока все стояли в нерешительности, не зная куда идти и с кем разговаривать.
Тут входная дверь тихонько заскрипела, и на пороге появился подросток с ящиком пива. Он протискивался боком. За ним со вторым ящиком в руках показался Толик.
Толик улыбался всем: - Вот решил сразу два взять. Чтобы сто раз не бегать.
- Ставь здесь! – сказал ему Арнольд.
Они с Рустиком отошли в сторону и о чем – то беседовали. Иногда кто – нибудь с любопытством выглядывал в коридор. Присутствующие хранили молчание. Чувствовалось, что назревает нечто важное.
Наконец, Арнольд и Рустик вышли из своего угла. На лице Рустика была написана некоторая растерянность. Арнольд же излучал решительность. Я узнавал прежнего Арнольда.
- Домский, - обратился он ко мне. – Позови наших.
- Толян, где здесь можно спокойно поговорить, без лишних свидетелей?
- В зимнем саду, - Толян показал на ведущую, на второй этаж запасную лестницу.
- Пойдемте туда, - обратился Арнольд ко всем присутствующим.
Когда я вернулся с музыкантами из «Сияния», Мышью и двумя увязавшимися барышнями, то увидел, что остальные уже поднялись наверх. На лестнице нас поджидал Толик.
- Пойдёмте скорее, - сказал он нам, почти шёпотом.
Мы не понимали в чём дело, но всё же ускорились.
На втором этаже я увидел зимний сад. Вдоль стен были расставлены пальмы и фикусы. В дальнем углу стоял большой угловой диван и перед ним журнальный столик, заставленный пивными бутылками.
Когда мы прошли в сад, Толян закрыл за нами дверь и запер замок каким – то подобием отмычки.
«Ага! – догадался я. – Мы залезли без разрешения в чужой сад».
Все расселись вокруг стола. Те, кому не хватило мест на диване, подтащили стулья – пеньки.
Арнольд встал со своего пенька, и все затихли.
- Сегодня я понял, что пора возвращаться к корням, - начал Арнольд.
- Давно я уже подумывал об этом, но сегодня решил окончательно – час возврата пробил!
- Какие корни? – заволновался Кирилл. – Ты что, собрался в деревню уехать?
- Я уже и так в своей деревне, - спокойно ответил Арнольд.
- Сегодня произошли события, которые заставляют меня не откладывать в долгий ящик то, что я уже давно задумал, но никак не решался осуществить.
Все внимали ему молча.
- Как лидер и автор всех песен группы «Сияние» я объявляю о смене музыкальной стилистики группы.
- Чего?! – вскричали одновременно Кирилл и Колян.
 Бихруз подскочил на месте.
Так, друзья.… Вот, что…
Для того чтобы полнее передать последующий диспут, перехожу практически к стенографии.
Итак,

Пьеса «В Зимнем ….»

Действующие лица: Арнольд, Колян, Кирилл, Бихруз – музыканты поп – группы «Сияние»; Рустик – рок – музыкант; Толик – концертный менеджер «Сияния»; Мышь – дочь продюсера «Сияния»; Домский – случайный свидетель; несколько молодых людей и две девушки – группис.
Место действия: Зимний сад ДК Строителей.

Действие первое

Все вышеперечисленные лица, кроме Толика, сидят на пеньках – стульях вокруг большого пенька – стола. Арнольд стоит.

Арнольд (взволнованно): - С сегодняшнего дня, прямо вот с этого момента, мы прекращаем играть попсу, и возвращаемся, как я уже сказал, к нашим корням – к рок-н-роллу!
Бихруз (подскакивая на месте): - Арнольд, ты с ума сошел! Какой ещё рок-н-ролл?! В наше время? Я его танцевать не умею!
Кирилл (со смехом): - Не видишь, что ли, Бихруз, - Арнольд перепил.
Бихруз (Арнольду) – Арни, давай завязывай бухать! Нам выступать скоро!
Арнольд (спокойно): - Вот об этом нашем ближайшем выступлении я и хочу поговорить с вами, дорогие мои коллеги.
Бихруз: - О чём говорить? Всё уже отрепетировано.
Арнольд: - К чёрту «фанеру»! Сегодня мы сыграем живьём!
Бихруз: - Но, я ведь не умею ни на чём играть – я только танцую.
Арнольд: - Поэтому ты, Бихруз, нам сегодня и не пригодишься. Но, не ссы – найдём и тебе потом применение.
Бихруз: - Потом?! Когда потом? (Обращаясь к Кириллу и Коляну, в недоумении) – Я ничего не понимаю? Что он гонит?
Арнольд: (Бихрузу) – Если не будешь перебивать, то всё услышишь очень скоро. (Обращается к музыкантам «Сияния») – Разрешите представить вам, коллеги, моего старинного друга Рустика. (Рустику) – Можно мне называть тебя другом?
Рустик (встает): - Конечно!
Арнольд: - Сегодня, после всех произошедших событий, я будто прозрел. У меня словно пелена с глаз спала. Я вдруг посмотрел со стороны на то, чем я сейчас занимаюсь. На то, чем мы сейчас занимаемся. И ужаснулся! Кем я был раньше? И кем я стал? А ты Кирилл? А ты Коля? Ведь, вы же рокеры по жизни. Что же случилось с нами? Что мы играем и зачем? Ради вонючих бабок себя продаём?!
Кирилл (устало): - Может, потом поговорим на эту тему? Будет ещё время.
Арнольд: - Времени больше нет! (Рустику) – Подойди сюда, друг! (Рустик обходит пеньки и подходит к Арнольду).
Арнольд: - С этим человеком мы начинали играть. У нас была отличная группа! (Замолкает. Пытаясь скрыть волнение, отхлёбывает пива. После паузы). – Потом, дороги наши разошлись. И вот сегодня мы с ним встретились вновь, и я хочу отметить это событие.
(Кирилл и Бихруз, напряжённо слушавшие, облегчённо переглядываются, улыбаются и поднимают свои бутылки. Арнольд чокается с ними и продолжает). – Я хочу отметить это событие по рок-н-рольному. Так, чтобы оно запомнилось надолго.
Кирилл: - Это как? Перемешаем пиво с водкой?
Арнольд: - Нет. Речь не о выпивке. Мы хотим устроить сегодня музыкальный сюрприз. Слушайте! (Арнольд отходит немного назад) – Сегодня с нами сыграет Рустик. Сначала мы попоём под «фанеру» наши… (Арнольд призадумывается) … песни для девочек. Потом, после интервью с Бубенчиковым, переходим на живой концерт, и играем наши с Рустиком старые вещи.
Колян: - Но, мы же не знаем этих вещей!
Арнольд: - Я уже всё продумал, или ты, Коля, панковский ритм забыл?
Колян: - Я?! Да, чтобы мне больше палки в руки не брать! (Начинает колотить ладонями по столу. Потом, изображая удар по тарелкам, шлёпает по голове Кирилла. Тот зло толкает Коляна. Встаёт.)
Кирилл (Арнольду): - А мне ты, какую роль отвёл?
Арнольд: - Клавиши, конечно. Давай покажу, что надо играть.
Рустик (Вынимая бумаги из гитарного чехла): - Вот у меня тексты наших старых песен, с нотами, правда, гитарными. (Арнольд его обнимает, растроганный)
Кирилл: - Нет, ребята, я с вами играть не буду! И тебя, Арнольд, предупреждаю! Одумайся! Ты сегодня напился. Мы все напились! Но, всё же соображаем, что делаем! Ты что, хочешь скандала?! Зачем он нам? (Сокрушённо) – Только всё стало хорошо складываться… (Сменив тон. Примирительно). – Арнольд, давай выступим сегодня, как надо.
Арнольд: - Ни за что! Ты же знаешь, Киря, что я свои решения не меняю.
Кирилл (вспылив): - Я тоже! Я с вами играть не буду! И тебя, Арнольд, предупреждаю! Ты – это ещё не вся группа. Ни я, ни Бихруз, ни Колян в твоей авантюре участвовать не будем.
Колян: - Ну, я уж сам о себе позабочусь. Сам решу играть мне с ними или нет.
Арнольд: - Браво, Колян! (Аплодирует ему. Колян встаёт и, дурачась, кланяется. Большинство присутствующих ему аплодируют. Арнольд его обнимает.)
Колян (Арнольду и Рустику): - Валяйте, что вы там задумали?
Арнольд: - Я думаю, пару песенок мы успеем спеть, пока эти лохи сообразят, что к чему. Ты же, Колян, слышал песенки «Бефстроганова». Я тебе, помнишь, наши кассеты дарил? (Колян кивает) – Ритм там простой. (Настукивает на пеньке). – Сыграем, наверное, «Пюпитр» и «****ься!» – расшевелим дремучий пипл. (Колян трясёт головой, вызывая смех барышень.)
Кирилл (Всё это время стоит немного в стороне): - Я вижу, вы всерьёз настроились прогнать весь этот пьяный бред. По – моему, я тут один остался здравомыслящий человек. В общем, так – концерта не будет. Я иду сейчас к Бубенчикову и говорю, что мы не выступаем. Причину придумаю по пути.
Арнольд: - Что?! Кто это тебя уполномочивает? Раз решили, что устраиваем революцию – значит устраиваем!
Кирилл: - Кто это «мы» решили? Ты один решил!
Колян: - А меня ты в расчет не берёшь?
Кирилл: - А с тобой, пьяная рожа, я потом поговорю. Отдельно.
Колян: - Пошёл ты! Не буду я больше под твою дудочку плясать!
Арнольд (Кириллу): - Ты чего это наезжаешь! Мы тебя не трогаем. Не хочешь играть с нами – не играй! Но и нам не мешай!
Кирилл (Арнольду): - Сейчас на кону стоит будущее «Сияния». Одним скандалом можно всё испортить. Конкуренты не дремлют! Когда протрезвеете – заебётесь меня благодарить!
Арнольд (Прикладываясь к бутылке): - Лучше я никогда не протрезвею!
Кирилл (Мыши) – А ты чего молчишь? Скажи этим дуракам, что с ними сделает твой папочка! Он их выебет и высушит!
Мышь (Ехидно улыбаясь) – Папочка?! Наверное – только высушит.
(Арнольд и Колян громко смеются, чокаются бутылками и ударяют ладошами).
Мышь: - Папочка – скотина двуличная. Сам слушает джазы и блюзы – а народу говно на уши вешает.
Кирилл: - Если бы не Андрей Петрович, то ты не в элитной школе сейчас бы училась, а в каком – нибудь «сучке» задрипанном осваивала ремесло швеи – мотористки.
Мышь (Надув пузырь жвачки и лопнув его): - Возможно. Только ведь – каждому своё. Значит, я своими прошлыми жизнями заслужила такое преимущество. И я довольна этим и довольна собой. Мне не надо двуличничать, как папочке, или как тебе, Киря. Я живу, как мне нравиться. Короче, ребят я поддерживаю! Молодцы! Давайте повеселимся сегодня!
Кирилл: - Ну, ты и дура! Дура малолетняя! Всё! Веселья не будет! (Поворачивается и идёт к двери)
Мышь (Выплёвывая Кириллу в спину жвачку): - Держите его! Он нас сдаст! (Бросается вслед за Кириллом, и повисает у него на плечах. Кирилл отпихивает Мышь и она падает на пол. В это время в дверях появляется Толик.)
Толик (Удивлённо): - Вы что это?!
Мышь (Толику, лёжа на полу): - Толян, хватай его! Живо! А то папа уволит тебя, на ***! Держи его, скотина!
Толик (Поморгав глазами. Хватает Кирилла сзади поперёк тела и приподнимает над полом. Кирилл сучит руками и ногами и истошно материться. Мышь подбегает к нему и бьёт с разбега головой в живот. Кирилл охает и сгибается пополам.)
Мышь (Арнольду): - Арни, надо его связать!
Арнольд: - Может, не стоит…
Мышь (Рустику и его парням): - Ребята, сдирайте занавески. (Ребята снимают занавески, а Мышь обматывает Кирилла ими и, при помощи Толика, связывает).
Кирилл (стонет): - Вы за это ответите! Особенно ты, маленькая сучка!
Мышь (обращаясь к оцепеневшим барышням): - Хотите, он у вас отлижет? (Барышни в ужасе, машут на Мышь руками).
Арнольд (придя в себя): - Прекрати, Мышь! Хватит с него! (Поднимает с пола и подводит к столу раскрасневшуюся Мышь. Домский вытирает ей лицо платком. Рустик вставляет в рот Кириллу кляп. Толику): - Толик, у нас сегодня намечается выступление вживую. Но, без Кирилла. Мы увольняем его из группы. Андрей Петрович нас поддержит. Особенно, после того, что он хотел сделать с его дочерью. А сейчас, вернись на свой пост, и смотри за обстановкой. (Толик кивает и уходит крадучись).
Арнольд: - Давайте ввяжемся в драку, а там посмотрим… (Он берёт из рук Рустика ноты. Кидает их на подобный барабану пенёк. Все склоняют над ними головы, словно над планом предстоящего восстания).

Занавес


  Так всё и было, друзья. Не буду вдаваться в детали обсуждения. Скажу лишь, что не все, ой не все согласились участвовать в музыкальном сюрпризе. Так – что мне, в итоге было предложено встать за клавиши. Мне объяснили, что играть можно будет всё, что угодно – всё равно синтезатор не подключен. Я согласился, хоть меня и накрывала новая волна. А хули не сыграть?


4. Allegro – Trash 220


- А теперь – группа «Сияние»! – объявил Бубенчиков громко. Мы выскочили из – за кулис. Я занял место за синтезатором. Потом только посмотрел в зал. О, ужас! Впервые я смотрел в зал со сцены. Там было полно народу! Наше появление было встречено криками и аплодисментами.
 «Хорошо, что я в тёмных очках», - подумалось мне.
Арнольд подошёл к краю сцены и произнёс,
 - Николе Паганини требовалась лишь одна струна, чтобы играть. Я же сыграю вам вовсе без струн! – Он поднял над головой свою бесструнную гитару. Потом махнул рукой. Пошла фанера. Думс – думс! Девчонки у сцены стали дрыгаться в ритм танцевальной музыки. Арнольд запел в микрофон – голос шёл вживую. Я начал старательно изображать игру на синтезаторе.
Позор! Мы играли попсу. «Исполнили» первую песню. Зал взорвался аплодисментами. «Неужели этим дебилам похуй, что мы выступаем под фанеру?» – думал я, глядя на зрителей.
Бубенчиков сидел с краю сцены. Он вальяжно развалился на большом плюшевом кресле с высокой спинкой. Когда мы «исполнили», одну за другой, две песни, он взял микрофон в руки и предложил нам небольшое блиц-интервью.
 Арнольд и Колян поставили гитары и прошли поближе к Бубенчикову. Я поплёлся за ними и сел рядом, за невысокий столик с микрофонными стойками. Из зала, что – то постоянно кричали.
Бубенчиков был невероятно озадачен, увидев меня и Рустика. Видно, почувствовал подвох задницей! Арнольд же вёл себя, как ни в чём не бывало. Он даже ответил на пару дежурных вопросов, прежде чем заявил.
- Наша группа приготовила слушателям сюрприз! Сейчас мы сыграем уже со струнами!
После этих слов, как было условленно, на сцену выскочил подросток, наш славный мальчик, и вынес две гитары. Арнольд с Рустиком быстро их подключили. Колян сел за ударную установку.
Арнольд тронул струны, поднял руку.
- Добавь звука в мониторы, - крикнул он звукорежиссеру.
Они ещё немного побренчали с Рустиком. Потом Арнольд обернулся к Коляну. Тот проверил педали, подкрутил тарелку и кивнул.
В зале наступила тишина. Бубенчиков сидел, разинув рот.
- One, two, three…, - задал Арнольд темп и взял первый из трёх аккордов. Колян вдарил по барабанам. Пулемётная очередь панковского ритма ударила по слушателям.



Первые два ряда были скошены сразу. На остальных зрители прятались за кресла. Кое – кто тщетно пытался выскочить из зала, но падал пораженный, не добежав до дверей. Вскоре у выхода образовалась гора конвульсивно дергающихся тел. Те, кто прятались за креслами, лопались от нашей музыки, как вампиры от солнечного света. Тут и там взлетали фонтаны из взрывающейся плоти – вверх летели руки, ноги, корпуса. Руки и ноги подлетали высоко к потолку. С рук слетали: часы, браслеты, кольца, накладные ногти, бородавки… С ног слетали: туфли, кроссовки, протезы, тщательно скрываемые признаки целлюлита и грибки. Всё это падало потом вниз, но не головы. Головы, моргающие глазами головы, головы в очках, головы с крашеными волосами и совершенно лысые, подобно воздушным шарам, медленно поднимались вверх и исчезали в темной, не освещённой софитами высоте концертного зала. Я не знаю, что происходило с ними дальше.

 Сквозь меня словно ток пропустили! Арнольд и Рустик играли на двух гитарах в унисон. Получалось шикарно! Я настукивал на клавишах собачий вальс.
Арнольд запел высоким поставленным голосом бессмертный хит «Бефстроганова». Начинался он со слов: «Какой – то пидор сломал пюпитр!»
Слушатели сидели тихо. Стоящие у сцены девчонки застыли и хлопали глазами, ничего не понимая. Я посмотрел на Бубенчикова. Он впился в подлокотники побелевшими от напряжения пальцами. Лицо его тоже сделалось бледным, как у мертвеца. Ещё я заметил, что хотя верхняя часть тела у него как будто омертвела, задница же, елозила, словно на углях.
 Когда мы начали, почти без паузы, играть вторую песню под философским названием «Хочу ****ься!» Бубенчиков поднялся с кресла и протестующе замахал руками. Но, куда там! Мы играли до тех пор, пока не отрубили сначала телекамеры, а потом и аппаратуру.
 Всего музыкальная часть сюрприза длилась минуты три – четыре. В зале царило полное непонимание. Кто – то пьяно смеялся. У какой – то дамы случилась истерика. К сцене направились милиционеры, и какие – то люди в штатском.
 Арнольд спокойно отключил свою гитару. Потом взял гитару без струн, лежавшую рядом. Держа её за гриф, он подошёл к краю сцены и прокричал в зал.
- Этот мёртвый инструмент есть орудие обмана. Вот как я поступлю с ним.
Он поднял гитару над головой и обрушил её изо всей силы на сцену. Гитара разлетелась на куски. Арнольд запустил сломанные части в зал и закричал.
- Это вам на память о «Сиянии», величайшей глупости в жизни Арнольда Нафигова!
Через мгновение менты уже тащили Арнольда со сцены. Арнольд представлял себя Джимом Мориссоном. Ко мне подошёл какой – то охранник и попросил пройти за кулисы. В зале свистели. Бубенчиков подошёл к микрофону и хотел что – то сказать зрителям. Но, микрофон был отключен. Меня уже уводили, когда я увидел, как из зала обратно на сцену бросили гитару. Бубенчиков еле от неё увернулся.

5. Andante con molto 1000

Менты продержали нас не меньше трех часов. Не хочу даже рассказывать об общении с ними. Да и есть ли в этом смысл? Как будто, вы в ментовке никогда не бывали, любезные читатели? Мы даже почти протрезветь успели. Нас собирались закрыть до утра, но нас вытащила жена Андрея Петровича. Она спасла нас и от неволи и от трезвости, столь нежелательной теперь.
Мы – Арнольд, Рустик, Колян и ваш покорный слуга, после всех унизительных процедур, уныло сидели в обезьяннике, когда вошла эта прекрасная во всех отношениях женщина. Она осмотрела нашу честную компанию через решётку.
Спросила только у Арнольда, не били ли нас?
Арнольд поглядел на сопровождавшего её сержанта и ответил, что нет.
Жена Петровича ушла куда – то, оставив нам запах своих чудесных духов и надежду на освобождение. В голове у меня закрутилась песенка Пола Маккартни.
Вскоре жена Петровича вернулась в сопровождении милицейского начальника, в чине подполковника. За ними шли недавно допросивший нас капитан и недавно обшмонавший нас старшина.
- Открывай, - приказал подполковник торчащему на посту сержанту. Тот исполнил приказание.
- Выходите! – сказал подполковник. Мы вышли из обезьянника.
- Хороши, бременские музыканты! Теперь прославитесь! Короче, сейчас я на вас времени терять не буду. Завтра все четверо ко мне.
Потом – старшине, - Верните им вещи!
Пока старшина возвращал нам конфискованные шмотки, ремни и телефоны, подполковник о чём – то любезно беседовал с женой Петровича.
Убедившись, что всё возвращено, она пропустила нас вперёд, как заботливая наседка пропускает своих цыплят. Затем одарила подполковника обворожительной улыбкой и вышла вслед за нами.
На улице выражение её лица кардинально поменялось. От былой наседки не осталось и следа.
Она набросилась на Арнольда с Коляном, напоминая теперь волжского беркута. О, это была буря!
- Что вы наделали?! Вы понимаете, что вы наделали! Теперь группе конец! Конец всему проекту и т. П.
Мы с Рустиком и Коляном незаметно отошли немного назад.
- Ну и *** с ним с проектом! – от этих слов Арнольда жена Петровича словно онемела. Арнольд же продолжал, повторив для пущей убедительности – Хуй с ним с этим попсовым проектом, Ольга! Я больше в эти игры не играю! Всё! Отыгрался!
Ольга пристально уставилась на Арнольда и это продолжалось невыносимо долго.
- Оставьте нас, - сказала Ольга. Мы отошли. Я обернулся и увидел Мышь.

Мышь поджидала нас у выхода из ментовки. С ней были две давешние барышни.
- Это было здорово! – восхищенно произнесла Мышь посиневшими от холода губами. Барышни тоже выразили свое восхищение. Одна из них достала из-за пазухи бутылку водки. Мы откупорили её, и бутылка пошла по кругу. Закусывали снегом.
Через несколько минут подошли Ольга и Арнольд.
- Что же теперь будет с «Сиянием»? – спросил Рустик у Арнольда.
- Меня в «Сиянии» точно не будет, - ответил Арнольд, оторвавшись от бутылки. – Всё кончено!
 Я принял бутылку у Арнольда, отпил и передал по кругу.
 Колян был более категоричен – «Сиянию» ****ец настал!
Ольга молча ждала, пока мы допьём.
- Поехали! – сказала она, наконец.
Мы перешли на другую сторону дороги. У обочины стоял лимузин. Марку не помню. Ольга села за руль. Рядом с ней Арнольд. Мышь, две барышни (тоже не вспомнишь, как звали), Рустик, Колян и ваш покорный слуга набились сзади. Мышь сидела у меня на коленях. Когда проезжали гаишников, она пряталась вниз, а потом опять поднималась. Так и ёрзала на мне всю дорогу.

Наконец, приехали. Вокруг дома виднелись следы недавней стройки. Лифт не работал, и мы поднялись по лестнице с большими пролётами.
Мы оказались в огромной квартире, с просторным холлом. Принялись бродить по комнатам. В одной из комнат я увидел большую коллекцию виниловых дисков. Диски занимали стеллаж от пола до потолка, полок в десять. К стеллажу была приставлена деревянная лестница.
На этом путешествие по квартире для меня закончилось. Я нырнул в эту комнату, словно лис в курятник.
Пока я лазал вдоль стеллажа, с трепетом вытаскивая и разглядывая диски, в комнате оказались почти все. Коллекция никого не оставила безучастным.
Ольга, переодетая уже в кимоно, с драконами, да змеями, прикатила столик с разноформенными бутылками и закусками.
 Там были: горячие бутерброды с сыром и красной рыбой, бутерброды с икрой обоих цветов, нарезка грудинки, ветчина, буженина, кружки консервированных ананасов и персиков, фрукты и замороженные ягоды. Всё это Ольга собрала на скорую руку.
Мы продолжали выпивать и закусывать. Я попробовал всего понемногу, из напитков же предпочел водку.
Все громко разговаривали наперебой. Главной темой было, понятно, наше незабываемое выступление.

Приехал Бубенчиков.
Он прошёл в комнату, прямо в пальто, стал по середине, осмотрел всех исполненным огня взглядом, и заявил громогласно,
- Суки вы! ****ые суки!
Это заявление было встречено бурными аплодисментами.
- Поёшь Веня, - предложила хозяйка, вошедшая следом.
Бубенчиков взял стопку, налил себе и выпил.
Затем ещё раз, и ещё. После третей он взял бутерброд с икрой и наконец закусил.
Все смотрели на него с интересом. Ждали продолжения ругани. Бубенчиков же удивил всех.
- Отзывать в сторонку, кого – либо нет смысла, - начал он. – Вы - все собравшиеся здесь – самые настоящие подельники. Хотя отвечать будут не все, а некоторые.
И он выразительно посмотрел на Арнольда.
- Слушайте сюда! Знаете Бетховена?
Наступила тишина.
- Я спрашиваю, знаете ли вы композитора Бетховена, тупицы?
- Знаем. Лунная соната.
- Лунная соната! Этюды Черни! Ни хрена вы ничего о Бетховене не знаете!
Бубенчиков сел на кресло, жалобно под ним заскрипевшее, и начал…




Ария Бубенчикова

- Бетховен в тридцать лет стал совершенно глухим. От него ушла любимая. Вышла замуж за какого-то дебила – князя. Он жил совершенно один в своей конуре на окраине Вены. Никого не пускал к себе, кроме двух-трёх самых близких друзей. Общался с ними при помощи «разговорных тетрадей». Слава куда – то улетучилась. Те большие авансы, которые выдавала ему когда-то венская пресса не оправдались. О нём стали забывать, или говорили в прошедшем времени, как сейчас говорят о какой-нибудь старой группе. Типа, неплохой у них альбом был в 1982 году, а потом исчезли куда-то.
Вена, друзья мои, была в то время, что Лондон сейчас – столица современной музыки. Все лучшие композиторы стремились туда. Каждый вечер концерты выдающихся исполнителей, сразу на нескольких площадках. Все на музыке были помешаны. Всё бурлит.
А Бетховен сидит дома затворником и бухает. Представляете? Лучший композитор в истории человечества! Так бы и умер он в безызвестности, как Бах. Потом бы, конечно вспомнили о нём. Лет через сто!
Но ведь на хрен это нужно артисту! Ему хочется прижизненной славы. Каждому! Каким бы крутым альтернативщиком ты себя не выставлял – славы хочется! Хочется признания! А ты гений, ты движешь музыку вперёд! Никаких компромиссов с публикой!
И вот однажды дождливым вечером, к Бетховену заваливает Мельцель.
- Знаете, кто такой Мельцель?
Никто не знал.
- Мельцель значит для развития музыки больше, чем Муг, изобретший синтезатор, или тот неизвестный ниггер с Юга, что стал играть на гитаре горлышком от бутылки.
 Мельцель изобрёл метроном.
Так вот с этим самым метрономом в руках он и заваливает к Бетховену.

Я слушал Бубенчикова сидя на паласе в углу комнаты. Состояние моё после выпитой водки изменилось. Я стал медленно вырубаться. Снилось мне:


Большая тёмная прихожая.
 У двери с подсвечником в одной руке, и с мешком наполненным пустыми бутылками, зажатым между колен, возится с замком Людвиг Ван Бетховен.
Над дверью надрывается колокольчик, но Бетховен его не слышит – он глух.
Когда он наконец открывает дверь, то сталкивается нос к носу с Мельцелем. Мельцель держит в руках картонную коробку.
Бетховен делает вид, что открыл дверь услышав звонок.

Бетховен: Я никого не ждал. Мне был никто не
 нужен. И потому я вздрогнул от
 тревожного звонка.
Мельцель: Я сударь к Вам. Прошу простить визит
 мой поздний. Но, право! Я принёс такое,
 что сможет изменить всю вашу жизнь. И
 музыки развитие ускорит, вперёд на
 многие года.
Бетховен ( Читает по губам, поднеся подсвечник близко к лицу Мельцеля. Приглашает жестом Мельцеля войти. Сам незаметно старается спрятать бутылки):
 Прошу входите.
Мельцель (Проходит в квартиру Бетховена. Извлекает из коробки метроном и ставит на стол):
 Вот это – метроном! Он может темп
 любой задать! И в этом темпе, любую
 музыку исполнить можно! И вам,
 простите сударь, он подспорьем великим
 может стать. И ваш недуг, я буду
 откровенен, преодолеть поможет.
 Придёт на выручку он Вам, как вот сейчас
 тетради эти.
Бетховен: Это гениально! О вас наслышан я. Но
 чтоб такое! Наверное вы посланы
 судьбой!
Мельцель: Я послан всеми! Тупицы! Многое я
 изобрёл! Но разве по заслугам мой
 талант оценён? Сейчас я стал умнее. И
 знаю, что пробил мой час. На вас свои
 надежды возлагаю!
Бетховен: Что сделать должен я?
Мельцель: Должны вы сочинить такое, чтобы всю
 Вену потрясти. Понятно мне, что есть
 уже у Вас такие сочиненья. Кто их
 оценит и поймёт сейчас? Немногие. Их
 станет больше. Но Вас уже тогда не
 будет. Как впрочем и меня. Откроюсь
 сударь Вам. Нужны мне деньги. И вы я
 думаю от них б не отказались.
 Но если сможем мы соединить усилья
 наши. Вы - гений музыки. Я – говорят
 что неплохой механик. То вместе можем
 много добиться. Мы совершить должны
 фурор! Я изобрёл прибор вот этот. И
 чувствую, что дело жизни я совершил
 своё. Но надо преподнести его с такою
 помпой, чтоб каждый понял, что
 свершилось! И что содеял это я –
 Мельцель.
Бетховен: Что я – то должен сделать?
Мельцель: Вы написать должны такое сочиненье,
 чтобы участвовал в нём метроном. И
 сделайте его попроще, умоляю. Любой
 оркестр венский сочтёт за честь его
 исполнить.
Бетховен: Я не могу и не хочу попроще! Множество
 кривляк я знаю, к кому могли б вы с этой
 просьбой обратиться. Но меня оставьте.
 Я – Бетховен – не для того на этот свет
 родился!
Мельцель: Прошу простить меня, маэстро! Глупец я
 перед Вами. Тогда позвольте, вам
 сделать предложение такое.
 Есть у меня знакомый
 давний.
 Начальник гарнизона Вены.
 Великий воин! Он лично, передавал
 ключи от Вены Бонапарту. Так вот, он
 нам подгонит два оркестра сводных, из
 лучших гарнизонных музыкантов. Плюс
 пару батарей, и взвод стрелков. Салют
 устроить чтобы, во время исполненья
 вашей пьесы.
Бетховен: Зачем всё это?
Мельцель: Затем, чтобы поднять такую бурю в
 прессе. Привлечь внимание людей
 простых, и знатных. И наши имена
 связать с успехом в их сознанье. Тогда
 предложат нам контракты. Вам и мне. В
 тех областях, где мы смогли добиться
 славы. Вам - в музыке. Мне – в
 мастерстве моём – в изобретательстве.
Бетховен: Пожалуй, взяться можно, за это дело!
Мельцель: Браво, сударь! Мы деньги поровну
 разделим!
Бетховен: Лишь в жизни раз иду на компромисс я!
 Не в музыке! Бог упаси! А в ваших,
 кривляньях суетных, людишки. Облегчим
 восприятье ваше. Я вставлю в партитуру
 пушки! И метроном, и ружья, и салюты!
 Вас позабавит этот гром!
Мельцель: Эта музыка будет вечной!
Бетховен: Это музыка будет вечной если я заменю
 метроном!
Мельцель: Да здравствует Бетховен!
Бетховен: Слава метроному! Давай за это выпьем,
 славный Мельцель!

 - И это был оглушительный успех! – Бубенчиков почти кричал. Я вздрогнул и странное видение покинуло меня.
 - Бетховен за пару недель написал «Битву при Виттории». Через месяц репетиций «Битва» была исполнена на центральной площади Вены! Ещё через день в дом Бетховена выстроилась очередь из знати, предлагавшей своё покровительство, и личные именные пенсии. Затем понаехали княжеские жёны! Короче, прощай дешёвое бухло, и холодная постель!
До конца своих дней Бетховен уже ни в чём не нуждался. Сочинял в соё удовольствие. И хоть и оставался глухим, нисколько этим не тяготился.
Писал себе в тетрадочке: «Тереза, охладите шампанское!»
Закончив историю Бубенчиков поднялся с кресла, и ни с кем не попрощавшись ушёл.
К чему он всё это рассказывал?
Вы поняли? Я – не хрена!

6. Presto – Allegro assai 150

Я расположился с кучей дисков у проигрывателя и крутил их один за другим.
Также рядом крутилась Мышь. От моей любимой арт-роковой зауми она недовольно морщилась.
Я поставил блюзы в исполнении Дайаны Вашингтон. Все, словно по команде, разбились на пары и стали топтаться и прижиматься.
Рустик и Колян тискали барышень. Арнольд и Ольга не стесняясь прильнули друг к другу. Арнольд запустил руки к ней под кимоно. В воздухе запахло развратом.
- Интересно, групповуха будет? – спросил я у Мыши.
- А ну их на фиг! – сказала мне Мышь. - Пойдем ко мне в комнату. У меня там есть для тебя сюрприз.
- Что ещё один сюрприз? – ответил я словами Иоанна Васильевича.
Я пошёл вслед за Мышью, иногда налетая на мебель.
Когда мы прошли к ней в комнату, Мышь приложила палец к губам и вытащила откуда-то из шкафа небольшой такой коробочек.
- Травка! – воскликнул я.
Мышь заговорщицки кивнула.
Я раскрыл коробок и заворожено посмотрел на засушенную коноплю. Мышь тем временем извлекла из недр своего платьевого шкафа пачку папирос «Актаныш Таннары».
- Умеешь забивать? – спросила она.
- Обижаешь! – ответил я. – Где папиросы – то взяла? Что – то исчезли они в последнее время.
- Все курят подряд. Вот они и исчезли.
Я вспомнил, как многие мои знакомые, сетуя на отсутствие папирос, забивали сигареты.
- По-моему папиросы нарочно не продают, чтобы в них травку не забивали, - говорил я Мыши, высыпая табак из сигареты в ладонь. – Как будто это остановит любителей пыхнуть.
- Водку продают, сволочи! А травку запрещают! – сказала Мышь с негодованием.
- Это точно! – поддержал я её, смешивая табак с травой. – Сама подумай, какой они доход с водки имеют. Вся наша экономика на водке держится. А теперь представь, Мышь, что легализовали травку. Приходишь ты в магазин, в бакалейный отдел, и спрашиваешь у продавщицы: «Какие сорта конопли у вас сегодня в продаже?» А та отвечает тебе: «Есть много сортов. Вам, с каким эффектом требуется? Есть травка для того, чтобы расслабиться. Есть травка для того, чтобы заниматься творчеством. Есть травка для того, чтобы член стоял».
- Что и такая есть? – спросила Мышь удивленно.
Я засмеялся, закручивая кончик папиросы.
- Рядом с тобой, Мышь, такая травка не требуется.
Она улыбнулась, польщённая.
Я зажёг кончик папиросы. Взрыв удался. Затем я передал косяк Мыши. Она затянулась, попробовала задержать вдох, но закашлялась.
- Давай сделаю паровоз, - предложил я ей.
Мышь кивнула, вытерла выступившие слёзы и раскрыла рот.
Я перевернул папиросу и стал дуть в неё, направив струю дыма в рот юной курильщицы.
Потом мы поменялись ролями, и уже Мышь вдувала в меня благостные воскурения.
Докурив, мы уселись с Мышью прямо на пол, оперевшись спинами на большое кресло и вытянув ноги. Мышь подобрала валявшийся пульт и включила видео.
Мы стали смотреть концерт «Нирваны». Я почувствовал, как начинаю взлетать.

Плохо помню, что происходило потом. Хотя кое-какие воспоминания все же остались. Ага, проясняется…
Припоминаю, как мы с Мышью целовались, сидя на паласе перед телевизором. Да, точно – она ещё изображала из себя взрослую. Она обхватила меня рукой за шею, прямо как в кино, и всего обслюнявила. Я принялся учить её целоваться, а потом извлёк своего дружка. Пока она упражнялась я уснул вместе с учебным пособием. Мышь будила меня ударами по щекам и неутомимо продолжала. Наконец, это возымело действие. Я на время пришёл в себя и принялся раздевать Мышь. Начал сверху – снял с неё всё до пояса. Мышь густо покраснела – видимо оттого, что я её нагло рассматривал.
Шея и грудь её были сплошь усыпаны веснушками. На животе виднелся шрам от аппендицита.
- Давай выключим свет, - попросила она. Я лишь помотал головой.
- Я ещё девочка, - выпалила она вдруг.
  Как раз в этот момент я стягивал с неё джинсы. Я остановился на мгновение. Наверное, попытался подсчитать какая это у меня девственница по счёту.
Курт Кобейн запел на экране: «Rep me, rep me – e, my frend!».
  О пощаде не могло быть и речи.
Джинсы я стянул с неё вместе с колготками. Мышь, поджав ноги, вцепилась руками в трусы.
Пришлось повторить с ней старый трюк. Сначала опрокинуть её набок, а потом, резким движением порвать трусы на заднице. В руках у девчонки оказались две половинки шёлковых трусиков в синий горошек. Она вскрикнула от неожиданности. Я же, не теряя времени, перевернул её на живот и пристроился сзади. Остальное было делом техники. Мышь вскрикнула ещё разок.
Чуть позже я приподнял Мышь с паласа, и плюхнул грудью на диван. Я смог осмотреть её сзади. Задница у Мыши тоже была в веснушках.
Вскоре я кончил, друзья, а потом почти сразу вырубился.
Мятущийся дух мой покинул тело и принялся носиться по планете.
По возвращению я проснулся в совершенно незнакомом месте.

Epiloge 020

Никто из героев этого рассказа не добился настоящего успеха. Прошли годы и все они, один за другим исчезли из моего поля зрения, как исчезает солнечным летним утром туман над рекой.
Музыку я в последнее время совсем перестал слушать. Иногда ставлю пластиночку с сонатами Бетховена. Но, не торкает. Мысли уносятся в даль, не могу сосредоточиться.
Панк и вовсе сдох, на мой взгляд! Все умерли, или изображают живых.
Иногда я сажусь перед телевизором и смотрю праздничный концерт. После пятой или шестой рюмки замечаю, что мне начинает нравиться…


3230

Домский