Мертвый Пушкин. Живой Пушкин

Холод пробежал по моей спине. Искаженное смертью лицо, взгляд в никуда, неестественные, будто, паучьи пальцы, волосы, точно лепестки пламени, пожирающие голову.

- Какой жуткий памятник, - произнесла моя спутница, прижавшись ко мне.

- Известно, что Александр Сергеевич Пушкин никогда не жил в нашем городе, - вещала экскурсовод, - но подсчитано, что проезжал его по Московско-Петербургскому почтовому тракту около тридцати раз и, должно быть, на небольшое время останавливался в нем. Этот памятник – предмет нашей гордости. Это единственный памятник сделанный по посмертной маске поэта. Первоначально планировалось, что это произведение будет стоять на Черной речке, на месте дуэли с Дантесом, но известный первый секретарь Ленинградского обкома Романов волевым решением запретил его ставить. По этой причине очень не повезло петербуржцам, зато очень повезло нам. И это замечательное творение теперь служит украшением нашего города. Как вы знаете, у нас два памятника Пушкину. Другой, который вы уже видели, стоит на берегу Волги…

На августовском небе висели тяжелые тучи.

- Я мерзну, погода холодная – сказала Ольга – или мне холодно от этого памятника.
- Да, Комовский намного симпатичнее, - ответил я, накидывая на нее куртку - Давай, куда-нибудь зайдем. Ну, ее, эту экскурсию.

Горячее кофе и красное вино согрели нас в тихом кафе.

- А здесь чисто, уютно, - говорит Оля, - давай, посидим тут немного и пойдем на Волгу.
- Молодец Романов. Не дал испоганить Питер. Были, значит, и среди партаппаратчиков приличные люди. Как там у Эдгара По? Маска смерти?
- «Маска красной смерти», но там совсем про другое. Вообще скульпторы часто делают памятники, используя посмертные маски. Но это какой-то страшный памятник.
- Да, больная фантазия у того, кто его создал и поставил. Надо совсем не иметь глаз и сердца, чтобы такое сделать.
- Наверно. Хотя художники боролись за него. Нельзя ругать то, что тебе непонятно, особенно, если речь идет о произведении искусства.

Оля задумывается. Ее глаза теперь стали зелеными. Они у нее всегда или голубые или зеленые в зависимости от того, что ее окружает. Такой же двойственной природой обладают не только ее глаза. Ее золотые на солнце волосы выглядят темными в полумраке кафе. Ее красивое лицо часто бывает то светлым и открытым, то грустным и задумчивым.

- Ты знаешь, папа назвал меня в честь Ольги Лариной, - говорит она, - только все считали, что я больше похожа на Татьяну, а сестра на Ольгу.
- Ты не похожа ни на ту, ни на другую.
- Да, сейчас я стала более легкомысленной, а в детстве я была серьезным ребенком. Как-то на уроке литературы я получила двойку, потому что сказала, что мне не нравится пушкинский «памятник». Был скандал, родителей вызывали в школу.
- Да, это не лучшее его произведение. Если бы он видел то, что мы видели сегодня, то никогда бы его не написал. Вычурные и заумные рассуждения. У него есть вещи намного интереснее. «Песни западных славян», например.
- Ты слишком категоричен. Это очень глубокое стихотворение, гениальное, как и все написанное им, но я его все равно не люблю. Другие стихи доводили меня до слез. Мне казалось, что, читая их, я слышу музыку.

- Да, я была впечатлительной - продолжает она - Один раз, когда мне было четырнадцать, одна женщина мне сказала, что она беседует с Богом, и он ей открыл, что Пушкин в аду за то, что написал «Гаврилиаду» и умер не по-христиански. Я даже ходила в церковь говорила со священником.
- И что сказал батька?
- Сказал, что Господь всемилостив, а Пушкин перед смертью исповедовался и причастился. А та женщина говорила не с Богом, а, скорее всего, была сумасшедшей.
- Ну, он знает, с кем говорит Бог, он же священник.
- Не надо шутить, пожалуйста. Он умирал долго, в мучениях. Его духовник вышел от него в слезах после исповеди.

Я не люблю смеяться над Олиной религиозностью, она в ней искренняя.

- Да, Пушкин был разным – говорю я - Те, кто говорят, что он был поэт-безбожник, также врут, как те, что делают миф о нем как о столпе русского христианства. Его метало из стороны в сторону. Он любил женщин и дрался на дуэлях, молился и богохульствовал. Он был патриот и вольнодумец, аристократ и мещанин, поэт и философ, бунтарь и верноподданный, он был…
- Живой.
- Да, живой… точно. А они залепили его маской смерти. Для них Пушкин мертв. Он выгоден для них мертвый.
- Для кого для них?
- Для мертвоживущих. Для них опасен живой Пушкин, который научит человека думать, творить, дышать полной грудью. Им нужен памятник, столп выше александрийского, идол.

- Да, если вспомнить школу, то скорее прививают ненависть к литературе, а не любовь.
- Не то слово. Я ненавидел школу. До старших классов я вообще забивал на учебу. Я был убежденным троечником и презирал отличников. Ты наверно хорошо училась?
- Я едва не стала медалисткой.
- Девочкам простительно быть отличницами. У парней другой склад. Так вот, до девятого класса я почти полностью забивал на учебу. Меня спасало только то, что я всегда много читал. Фантастику (фэнтези тогда еще практически не было), приключения, детективы. Мои школьные сочинения часто имели отлично за содержание и три с минусом за грамотность.
- «Без грамматической ошибки я русской речи не люблю» - вставляет Ольга.
- Да, именно так. Став старше, я начал читать и классику, но Пушкина не читал. Он мне казался чем-то несерьезным: «выпьем с горя, где же кружка». По настоящему я с ним познакомился в армии. У нас в части не было приличной библиотеки. Одной из трех - четырех книг, которые я прочел за два года службы, был сборник его драматургии и прозы. До сих пор помню темно-синюю обложку с золотыми буквами. После дембеля я не мог изъясняться по человечески, связать двух слов в разговоре с девушкой, зато мог наизусть рассказать «Каменного Гостя» или «Выстрел».
- Стихов Пушкина не было?
- Нет, только проза и драмы.
- Бедный.
- Знаешь, это было там не самым большим недостатком, - усмехаюсь я.
- Да, ты прав. Я сказала глупость. Ты когда-нибудь стрелял в людей?
- Никогда не задавай такой вопрос тем, кто служил в горячих точках. Вообще никому не задавай. Что, если человек действительно убивал? Ему будет приятно об этом говорить?
- Да, прости, опять сказала глупость.
- Нет, не стрелял, Бог миловал. Я даже под обстрелом, как следует, ни разу не был. Единственное мое «ранение» – это рука, которую я по собственной глупости здорово ободрал о колючую проволоку.
- До сих пор остались следы, - Ольга берет меня за руку, - у тебя красивые руки. Я это сразу заметила. Сильные и красивые руки, это редко бывает у мужчин.
- Вот как. Значит, женщины смотрят на руки?

- Не только. Забыла спросить, тебе понравилась та книга?
- Про Марину?
- Да.
- Убогая графомания. Этакий холостяцкий борщ – автор накидал в кастрюлю все, что было у него в холодильнике, и, за неимением специй, для пикантности швырнул туда свои нестиранные месяц носки.
- Ты не понимаешь современного искусства… это хороший писатель. Его и так преследуют.
- Преследуют? Скорее пиарят. Бездари в общественной деятельности воюют с бездарностью в литературе. Он холодный сноб, не знает жизни, не понимает ее сути. Впрочем, может ты права, и я чего-то не понимаю, но ему самому то не скучно было писать такую длинную никчемную историю? Наплел с три короба: там у него и лесбийская любовь, и инцест, и нудные описания любовных сцен, и диссиденты с хиппарями. А всё, для того, чтобы скрыть за этой мишурой пустоту своей мертворожденной книги. Посмотри, как писал Пушкин. Его самое длинное произведение читается за раз, за один вечер. Выстрел, который поражает прямо в сердце. Ничего лишнего, каждая строчка живая.

- Не обязательно все хорошие книги должны быть короткими. Что ты скажешь про «Войну и мир»?
- Четыре тома лжи. Ненавижу Толстого с его эгоцентризмом, извращенной сексуальностью, показным самобичеванием, стремлением к вселенскому учительству; его длинную бороду, его босые ноги в навозе. Думаю, что он не любил Пушкина.
- Постой, как можно любить нашу классику и не любить Толстого? Тебе же нравятся русские романисты. Ты говорил, что много раз перечитывал «Преступление».
- Достоевский был пушкинистом. Его романы пропитаны духом Пушкина. И кстати, о современном искусстве, когда писали Толстой, Достоевский? Это была дань традиции писать длинно, вырисовывая каждую деталь. Сейчас надо писать по-другому.
- Прямо какая-то базаровщина… только Базаров не был поклонником творчества Александра Сергеевича.

- Не надо так про писателей, - добавляет она после короткой паузы, - Нельзя ругать то, что тебе непонятно. Ты любишь хоть кого-нибудь кроме Пушкина и пушкинистов?
- Тебя – отвечаю, глядя ей в глаза.
- Надеюсь не только за то, что меня назвали в честь героини его романа? - Ольга смеется. - Это знаешь, был такой фильм глупый перестроечный… с Сухоруковым в главной роли. Там тоже были пушкинисты
- Да, помню, «Бакенбарды». Сухоруков - стопроцентный пушкинист, наш человек.

Незаметно для самих себя мы начинаем смеяться и говорить глупости.

- Я не обидел тебя? Я иногда завожусь и несу такую чушь.
- Нет - отвечает Оля. – Я давно не обижаюсь на лиц противоположного пола. Пойдем на набережную.
- Ты не замерзнешь?
- Нет, я согрелась, и солнце, наконец, выглянуло.

Через десять минут, мы идем мимо обшарпанных особняков к реке, на берегу которой стоит смешной бронзовый памятник в цилиндре человеку, который, когда-то проезжал через город по Московско-Петербуржскому почтовому тракту.