Чудо

Восьмой класс. Его звали Шахбазян Арман. Мальчик непослушный, непоседливый, веселый, вредный и совершенный неуч. Душа компании, мой злой гений. Его с восьмого класса выгнали. Куда он пошел, не знаю. Кажется, устроили в другую школу, по соседству, с низкими показателями. Так что в ПТУ не пошел, ПТУ для нас всех было как тюрьма. А таких школ в нашем районе хоть отбавляй. Все-таки третий участок. Но я думал, если ПТУ как тюрьма, и таким, как Арман, там и место, почему же он ходит в нормальную школу и терроризирует в той школе учителей, детей? Но это другой вопрос, а тогда меня интересовало другое. Сначала я его боялся, а потом он – меня. После того случая, он хоть и начал со мной разговаривать, не разговаривать, а только здороваться, но холодно и с опаской подавал руку. И когда он наведывался к нам, подстерегая у ворот, так как в школу его не впускали, то и тогда смотрел на меня серьезно, вытягивая свое круглое тело колобка, и убирая вечную улыбку. Для него это была дань вежливости. Да и я не искал с ним дружбы. Я знал точно, его выгнали не из-за меня. Продолжения нашей истории не было, о ней как-то сразу забыли. И классрук, нервная физичка, со мной не говорила ни о чем. Значит, и директор ничего не узнал. Его выгнали не из-за меня, у него порядочно было своих долгов. Он был классическим типом, которого стоило выгонять. И слов никаких не надо.
Но меня тогда поразило другое. Как быстро получилось так, что он меня стал бояться. Он стал смотреть на меня другими глазами. А я избавился от настоящего ига, хотя и не верилось в это поначалу. Из него вышел весь воздух, вся его дутая храбрость и драчливость. Да он драчливым и не был, но сколько раз из-за него наши ребята дрались. И из-за него же наш класс прослыл самым жестоким. И это при том, что наш класс, 8 А, был и самым первым по учебе.
Уже несколько лет он взял власть надо мной и другими мальчиками, Вигеном, Артуром, Эдиком. Теми, кто не мог влиться в общую компанию и жил сам по себе. Мы убегали всем классом, многое делали вместе. Но не общались уже по вечерам, так как жили далеко. А дружина класса жила в том же районе, где была и школа. За несколько лет они превратились в мощный костяк, и Арман был и заводилой, и душкой, и самым хулиганистым мальчиком. С ним было неприятно общаться. Он постоянно егозил на скамейке и устраивал такие подлянки, что возникал или дикий смех, или небольшая стычка, и страдал как раз его сосед. Учителя боялись его поднимать, потому что он даже по-русски не мог говорить. И это в русской школе. Наказывали всегда соседа.
Однажды, на уроке начальной военной подготовки, я сидел с Вигеном, а он сзади. Первой жертвой на этих уроках падает сам энвэпэшник, старый капитан, идеально побритый, подтянутый, но абсолютно глухой к жизни. Капитан так накаливал обстановку в классе, что всегда происходила какая-то разрядка. Девочки его просто ненавидели. Без чувства юмора, ничего не замечающий, говорящий на языке устава. Ему Арман в карман кителя сигаретные бычки клал и оставлял слюни на спине. А теперь Арман занимался Вигеном. Требовал, чтобы тот протягивал руку назад, а затем их выкручивал и издевался. Виген глянул воинственно, но тот еще больше распустился:
– Как смеешь ты на меня смотреть так, гад.
И хрястнул по позвоночнику так, что Вигену плохо стало и он не мог выгнуться. Это скорее меня и подстегнуло, чем издевательства надо мной. Меня ужалила мысль, что и со мной он сейчас такое будет вытворять, и я не смогу ни обидеться на него, ни ответить, ни пресечь эти выходки. Это было настоящее татарское иго. Виген страдал больше, потому что он был еще и худой, высокий и бескостный. И мы чувствовали, что кругленький Арман его особенно ненавидит. Пользуется его беззащитностью.
 И вот он подобрался ко мне. Все-таки на какой-то дистанции со мной говорит. Я для него более далек и жертва неподходящая. И тут странно, я понял, что я для него вообще не существую. Если о Вигене он хоть изредка, но вспоминал, – вспоминал, когда хотел помучить, то, обо мне он не думает, если не видит меня. И мне казалось, что можно спастись от Армана, не оказываясь на его пути. Так я и поступал. Но теперь я сидел прямо перед ним, он дышал мне в затылок, уговаривал повернуться. Начались пытки. Сначала чем-то покалывал. Я тоже смотрел на него испепеляющее, но это не помогало. Он нагло смеялся, хотя и не бил. И тут он заставил меня повернуться к нему, я повернулся и получил щелчок по носу. Такой подлянки еще не было. Через мгновение он сидел совершенно спокойный, но я заметил в этом спокойствии страшное, животное удовлетворение. Я еще раз повернулся, чтобы немного поскандалить, но он и не смотрел на меня, а потом глянул, словно впервые меня заметил и обратился к учителю:
– Товарищ капитан, вот, что я сделал? Алехин мне мешает.
Капитан тоже видел, кто кому мешает, но ничего не смог ответить, кроме того, что сделал мне замечание.
И вдруг класс, почувствовав момент разрядки, покатился со смеху, иронически издеваясь надо мной и капитаном.
– Ай да Алехин, Арману мешает. Шхбо, ты еще жив?
Нормальная ситуация. Через минуту шел урок, а Арман вновь загудел за моей спиной и стал переговариваться с соседом сзади. О нас с Вигеном он и забыл.
А я сидел ошарашенный, ошпаренный. Совершенно спокойный. Но изнутри меня резала мысль. Я решил. Я решился. Это решение, оказывается, зрело во мне столько лет, с самого начала, как я помню его, как я начал становиться его жертвой. Я даже испугался, что оно, решение, во мне есть. Есть, но спит. Я еще не знал, что я буду делать. Но я сидел полностью отрешенный от урока. Даже Виген меня перестал интересовать. Я погружался в свою темноту, свой страх. Он меня колотил, бил, из-под мышек страшно бежал холодный пот. Но никто этого не видел, никаким движением я не выдал своего страха. Стараясь не опрокинуть свой страх, прямой как палка после звонка я пошел один в этой толпе. Я даже не заметил, как толпа исчезла. Была большая перемена, и ребята побежали в буфет. А я шел и думал о том, что сейчас сделаю это. Вот только он появится в поле моего зрения. И пусть бежит в буфет, пусть прячется от судьбы, пусть я его не увижу минуту, две, пять минут, этого, того, что во мне, я никогда не забуду, никуда оно не уйдет, и решение, которое прорезало меня изнутри, не изменится. Очнулся я только в своем классе, кабинете физики. Нужно оставить сумки, взять форму и идти на физкультуру. Я стоял около вешалки в полупустом классе и ждал его. Какие-то старшеклассники покидали кабинет. Приходили новые, оставляли книги и уходили. Была пересменка. И вдруг появился Арман. Один, без никого. Даже странно, что один. Его одного и не увидишь. Какая удача! Он шел прямо на меня, совершенно не чуя опасности. Он хотел поинтересоваться, куда делся класс. Но остановился, как только я его ударил. Я ударил его без ненависти, и подумал, что так еще больнее, неожиданнее. Но ненависть пришла, и сила ударов моих ослабла. Далее началась обычная в классе потасовка, игра, когда один убегает, по партам, ломая ряды, сдвигая стулья и цепляясь за других людей, а другой бежит по этому беспорядку. Он еще думал, что я играю. Но потом обрушилась ненависть. Игра закончилась. Я гнался за ним и с остервенением его добивал. Пару раз я еще зашелся по его роже, жирной резиновой роже, перекошенной от страха. А в остальном выглядело как игра. Так думали и старшеклассники, пришедшие на урок. Они нас и не останавливали.
И вот оно случилось, небывалое. Арман побит, убежал. И теперь я ждал расправы. Я сидел под лестницей, ведущей в спортзал. Меня трясло. Виген, пошедший на урок, сказал:
– Зря ты его так. Сейчас ребята придут и из тебя отбивную сделают. Ты думаешь, он не будет приставать? Он же больной. Об этом все знают.
Я ничего не ответил. Меня трясло. Девочки проходили и смотрели на меня как на героя, которому нужно помочь. Которого нужно спасти. Они тоже хотели иметь свою лепту в этом потрясающем событии.
– Рома? ты здесь? Идем с нами, посидишь в зале.
– Я форму не взял.
– Посидишь просто так. Мальчики тебя повсюду ищут. Будут драться. Ну ты, ничего, не бойся. Мы на твоей стороне.
И это была Ани. Самая красивая девочка в мире. Самая любимая в классе и недоступная для меня. Я не из их компании. Она как раз с этими мальчиками дружит, с Арманом. А тут… Тут произошло чудо. Она со мной говорила и не так, как всегда. Она меня была готова перевязать, вытереть несуществующую кровь с лица, вылечить все раны. Но ран на мне не было. Была одна – внутри, и та сейчас начала заживать.
Но меня не побили. Не тронули. И не вспоминали даже. Только Тигран, главный шутник класса, поцокал сожалеюще, на следующий день.
– Эх, Алехин, Алехин, что ты наделал. Армана побил. Я не верю. Побей еще раз – я посмотрю. Это надо же, какое чудо.
Куда подевался тогда класс? Почему не пошли на физкультуру? Они попросту сбежали с физкультуры и возвращаться им не хотелось. Я сидел под лестницей и не прятался, а ждал их, ждал расправы. Но их как ветром сдуло. И ничего потом не последовало. Никто не заикался об этом. Наступил покой. И Арман стал бояться меня.