Воспоминания 6

101. Смерть Норы Николаевны

Нора Николаевна умерла от сердечного приступа 12 мая 1987 года. Похоронили ее рядом с Верой Львовной на старом Хованском кладбище (участок № 50). 

102. ЧУДОТВОРНАЯ МЕДАЛЬ

Чудотворная медаль с изображением Богородицы, стоящей на Земном шаре и ногой своей попирающей змея, восходит к видению, бывшему католической монахине Екатерине Лабуре в Париже 27 ноября 1830 г. Монастырь, в котором проживала Екатерина Лабуре и где ей явилась Богородица, находится в самом центре города, на Рю дю Бак (Rue du Bac). В начале октября 1987 г. этот монастырь посетил русский ученый-филолог Сергей Сергеевич Аверинцев. Он привез с собой пакетик с чудотворными медалями. В то время я уже был знаком с Аверинцевым, так как он иногда заходил к Норе Николаевне, а с марта 1987 периодически и сам стал бывать у него в его квартире на проспекте Вернадского (привозил ему книги, обсуждал с ним статьи и т.п.). Получилось, что я в очередной раз посетил его сразу после его возвращения из Парижа. Аверинцев захотел подарить мне чудотворную медаль, но забыл, куда положил пакетик, огорчился из-за этого и стал звать жену (Наталью Петровну). В конце концов, пакетик был найден, и медаль была мне вручена. Надо сказать, что в то время я не понял смысл происходившего: мне казалось, что Сергей Сергеевич недоволен моим приходом и хочет поскорее от меня избавиться. Лишь много лет спустя я понял истинное значение происходившего на Рю дю Бак и ценность сделанного мне подарка.

103. СЕКТОР ИСТОРИИ АСТРОНОМИИ

В Институте истории естествознании и техники оказались верующие (православные) сотрудники. Одним из них был Геннадий Евсеевич Куртик, с которым меня познакомил знакомый Норы Николаевны - Илья Гриц. В начале 1987 г., когда текст диссертации был уже готов, я написал на основании полученных мною научных результатов статью, которую несколько претенциозно озаглавил "Фома Аквинский и Коперник". В этой статье не было упомянуто учение Фомы Аквинского о Евхаристии, зато были подробно проанализированы его комментарии к сочинению Аристотеля "О небе". Геннадию Евсеевичу моя статья понравилась, и он решил организовать мое выступление на научном семинаре, регулярно проводившемся под эгидой сектора истории астрономии. Доклад состоялся осенью 1987 г. и имел успех. В результате, заведующий сектором Александр Аронович Гурштейн пригласил меня на конференцию по истории астрономии, которая должна была состояться в Юрмале в начале февраля 1988 г.

104. РИГА ПОСЛЕ ДОЛГОГО ПЕРЕРЫВА

Наконец февраль 1988 г. наступил, и я отправился на конференцию по истории астрономии. Помимо участия в конференции, мне предстояло встретиться в Риге с о. Георгием Фридманом, который в это время также должен был туда приехать. Поэтому по прибытии в Ригу я уже на вокзале оторвался от основной группы и пошел разыскивать о. Георгия. Это, к счастью, оказалось нетрудно. С вокзала мы с о. Георгием отправились в католический храм Скорбящей Божией Матери, находившийся в старой Риге. Там нас ждал молодой латышский священник-доминиканец о. Вильгельм Лапелис (ныне католический епископ Лиепаи на покое). О. Вильгельм в тот же день познакомил меня с о. Виктором Пентюшсом, проживавшим при Рижской католической семинарии на ул. Киевас. Любопытно, что здание семинарии оказалось мне знакомым. Оно расположено рядом с церковью Св. Франциска, которую невозможно не заметить из окна при въезде в Ригу на поезде из Москвы. Летом 1977 г. я как-то проходил по этой улице и хотел из любопытства зайти в "костел"; церковь была закрыта, но молодая женщина-католичка очень вежливо (и даже, как мне показалось, приветливо) объяснила мне, когда будет служба. Отец Виктор оказался близким другом Сергея Сергеевича Аверинцева. С того дня у меня установились с о. Виктором деловые отношения (я подрядился переводить учебники для Рижской католической семинарии; мой первый заказ был перевести с латинского на русский книгу иезуита Нольдина "О началах нравственного богословия"), а затем и духовные (я стал у него исповедоваться), продолжавшиеся до сентября 1992 г.
Вечером того же дня я провожал о. Георгия, который уезжал в Ленинград. Перед тем как пойти на вокзал, мы ходили по Старой Риге и я рассказывал о. Георгию о "Мемуарах" Миндсенти (об этой книге я слышал давно, но попала она ко мне лишь в конце 1987 г. через Жанну Гийом, причем на французском языке).
В тот приезд в Ригу также состоялась моя встреча с Леной П., оказавшаяся на сегодняшний день последней, т.к. вскоре она с мужем и ребенком уехала к отцу в Швецию, а затем на Мальту.

105. ЧЕЛОВЕК-ЗАГАДКА

В начале марта 1988 г. я покинул Библиотеку по естественным наукам и перешел на работу в Институт истории естествознания и техники АН СССР в сектор "История науки и логика". Любопытно, что в этом мне помог исполнявший в то время обязанности зам. директора по экономической части молодой ученый, специалист по древнерусским книгам, Алексей Мстиславович Пентковский. Оказалось, что Алексей Мстиславович был знаком с Дмитрием Федоровичем Лавровым. 
В связи с моим переходом из Библиотеки по естественным наукам в Институт истории естествознания и техники представляется необходимым упомянуть о том, что на появившуюся вакансию в секторе "История науки и логика" мощная партия в то время проталкивала дочь академика Бонифатия Михайловича Кедрова, возглавлявшего этот сектор долгие годы. Бонифатий Михайлович в 1982 году "дал добро" на мое поступление в заочную аспирантуру, так что морально я был перед ним в долгу. В связи с возникшей деликатной ситуацией мне позвонил Юлий Анатольевич Шрейдер и посоветовал мне не составлять конкуренцию дочери академика. Однако я в то время был слишком большим поклонником науки и воображал, что мои научные исследования принесут пользу людям. Поэтому я не захотел упускать свой шанс (тем более что меня поддерживала "православная партия" в лице Пентковского).

106. Ауце


В сентябре 1988 г. я, завершив перевод книги австрийского богослова-иезуита Нольдина "О началах нравственного богословия", поехал в Ригу к о. Виктору Пентюшсу. Получив новый заказ (перевести с латинского на русский книгу богослова-иезуита Йозефа Фукса "De castitate et ordine sexuali"), я отправился в маленький латышский городок Ауце, расположенный неподалеку от границы с Литвой. Там меня ждал о. Вильгельм Лапелис, недавно назначенный в этот город настоятелем местного католического прихода Св. Терезы Младенца Иисуса. Меня в той поездке сопровождала жена, которая была на пятом месяце беременности (мы ожидали уже третьего ребенка). Электричка прибыла в Ауце затемно, но, к счастью, на перроне нас встретил о. Вильгельм.
О. Вильгельм был на четыре года младше меня, т.е. в то время ему было 27 лет. Он до поступления в семинарию уже успел отслужить в армии. Я спросил его, тяжело ли было ему служить. Он ответил уклончиво: "Если Бог хранит, все можно перенести".

107. СЕМИНАР ГЕНИСАРЕТСКОГО

Наш знакомый Илья Гриц работал в Институте технической эстетики. В этом институте регулярно проводился семинар под руководством Олега Генисаретского. Меня дважды приглашали выступить на этом семинаре: оба раза в 1988 г. - в январе и в ноябре. Мое первое выступление было посвящено сопоставлению средневековой и современной космологии. Оно имело успех. Второе выступление было посвящено "принципу пробабилизма" (эта тема была навеяна книгой Нольдина, которую я переводил для Рижской семинарии). Этот принцип я попытался распространить на научную этику и поставил вопрос следующим образом: имеет ли ученый право придерживаться мнения, в пользу которого можно выдвинуть определенные весомые доводы, но которое нельзя строго доказать? В качестве примера я привел следующее утверждение: "В стихотворении "Памятник" А.С. Пушкин под "гордым внуком славян" имеет в виду поляков". В пользу истинности этого утверждения можно привести лишь один довод: если Пушкин в этом стихотворении перечисляет четыре стороны света, тогда "финн" символизирует север, "тунгус" - восток, "калмык" - юг, а "гордый внук славян" - запад (эту мысль высказал в свое время академик М.П. Алексеев в своей книге "Пушкин и Запад"). Но на западе Российской империи тогда находилось Царство Польское, следовательно, "гордый внук славян" - это поляк. Итак, суждение "гордый внук славян - это поляк" я назвал "вероятным" (лат. probabilis), а принцип, разрешающий высказывать такого рода суждения на научных семинарах и в научной литературе - принципом пробабилизма в научной этике. Надо сказать, что мое ноябрьское выступление было встречено без энтузиазма.

108. Николай Константинович Гаврюшин


В конце марта 1987 года я с приятелем Борисом Ашавским (весной и летом 1974 года мы обучались у одного и того же репетитора - математика Игоря Федоровича Шарыгина) пошел на лекцию Сергея Сергеевича Аверинцева в Дом ученых. После лекции были вопросы, один из которых звучал так: "Как вы, Сергей Сергеевич, можете прокомментировать слухи о готовящемся к выходу в свет двухтомнике Владимира Соловьева?" На этот вопрос Аверинцев ответил несколько странным образом. Он сказал примерно следующее: "Есть общий закон. Просто так ничего не делается. За все надо платить. И это страшно. Но как говорится в несколько неприличной детской пословице: глазенки страшатся, а ручки делают. Так что Алексей Федорович Лосев действительно издает Соловьева, но это дается ему не просто".
Прошел год. Двухтомник Вл. Соловьева действительно вышел в свет в серии "Философское наследие", где когда-то выходили Платон, Аристотель, Николай Кузанский, Декарт, Кант, Гегель… Редактором был А.Ф. Лосев, профессор, бывший узник Белбалтлага, автор знаменитых книг "Античный космос и современная наука", "Диалектика мифа" и многих других, издатель Платона.
24 мая 1988 года я был в Институте истории естествознания и техники. В нашем секторе "История науки и логика" состоялся доклад Николая Константиновича Гаврюшина о русском космизме. Николай Константинович открыто заявлял о своей религиозности (он православный). В Институте его уважали как специалиста по истории русского средневековья (его учеником был, кстати, Алексей Мстиславович Пентковский, о котором я упоминал выше). В конце доклада Николай Константинович сказал: "Сегодня умер Алексей Федорович Лосев. Предлагаю почтить его память".

109. Я ЗНАКОМЛЮСЬ С МАРГАРИТОЙ СЕРГЕЕВНОЙ

О Маргарите Сергеевне Шаровой - русской католичке - дочери революционера-троцкиста Сергея Сергеевича Епихина (Шарова - фамилия матери, работавшей корректором в "Правде") я узнал еще в начале 1980-х годов от Натальи Леонидовны Трауберг. Затем, в 1984 году, фамилия Маргариты Сергеевны прозвучала с амвона в католическом храме Св. Людовика (настоятель, отец Станислав Мажейка, торжественно отлучил ее от причастия за якобы распространяемые ей ложные слухи о московском католическом приходе). Наконец, много рассказывали о Маргарите Сергеевне ее бывшие сослуживцы по Библиотеке иностранной литературы, с которыми я семь лет работал в Библиотеке по естественным наукам. Знакомства с Маргаритой Сергеевной я страшился, так как в рассказах знавших ее людей она выглядела экстравагантной чудачкой. Наше знакомство все же состоялось в августе 1989 года, и вот при каких обстоятельствах. Еще в мае или июне 1989 года мне позвонил Александр Аронович Гурштейн и попросил меня написать статью о Нострадамусе (знаменитом астрологе XVI в.) для журнала "Земля и вселенная". Это была непростая задача, я занимался ей все лето 1989 года, и каким-то образом тема Нострадамуса всплыла в разговоре с о. Александром Хмельницким. Тот вспомнил, что Маргарита Сергеевна показывала ему переписанный от руки русский перевод "Центурий" Нострадамуса. Я понял, что у меня появился прекрасный повод познакомиться с Маргаритой Сергеевной. Для посредничества я прибег к ее давней подруге по ВГБИЛ Наталье Моисеевне Баевской, с которой я работал в одном отделе в БЕНе. Надо сказать, что первой реакцией Маргариты Сергеевны на осторожные рекомендательные слова обо мне была довольно резкая реплика: "Мне Машкиных детей не надо!" ("Машкой" Маргарита Сергеевна называла КГБ, поскольку в ВГБИЛе спецхраном долгое время заведовала некая Мария Ворова). С большим трудом Наталье Моисеевне удалось убедить Маргариту Сергеевну, что рекомендуемый ею молодой человек в связях с КГБ замечен не был. В результате я уже в августе 1989 г. посетил Маргариту Сергеевну в ее квартире на улице Алабяна, возле станции метро "Сокол". Мы понравились друг другу, и хотя непосредственный повод нашего знакомства, т.е. русский перевод "Центурий" Нострадамуса (это оказался перевод Завалишина, который был издан в 1991 в журнале "Литературная учеба") вскоре отпал, мы продолжали встречаться.

110. Мария Дурасова и о. Франц Шмидбергер

В августе 1989 года Дмитрия Федоровича Лаврова навестила его знакомая, русская эмигрантка, гражданка Бельгии Мария Дурасова. Дмитрий Федорович предложил ей посетить "русских католиков". Так Мария Дурасова в один из августовских дней оказалась у нас в гостях. Видимо, посещение нашего дома произвело на нее некоторое впечатление, так как, уже вернувшись в Бельгию, она вспомнила о нас в беседе со случайным попутчиком в поезде, каковым оказался не кто иной, как глава Священнического братства Св. Пия Х о. Франц Шмидбергер. Госпожа Дурасова дала ему мой адрес, и о. Франц написал мне письмо. В то время я еще не знал о связи между лефевристским расколом в Католической Церкви и братством Св. Пия Х. Да и о самом архиепископе Лефевре, рукоположившем 29 июня 1988 года без разрешения Папы Иоанна Павла II четырех епископов и за это отлученном от Церкви, я знал очень мало, в основном из религиозных передач западных радиостанций. Вскоре, однако, у меня появилась возможность существенным образом восполнить этот пробел в моих познаниях. Кажется уже в ноябре 1989 г. Жанна Гийом - сотрудница посольства Люксембурга и ревностная католичка - попросила меня отвезти в Рижскую семинарию несколько десятков номеров католических журналов ("The Tablet" и "30 Days"). В этих номерах, относившихся ко второй половине 1988 г. и первой половине 1989 г., содержалась достаточно подробная информация о событиях, связанных с архиепископом Лефевром. Оттуда же я узнал, что именно архиепископ Лефевр еще в 1970 году основал Братство Св. Пия Х. Узнал я и о роли о. Франца Шмидбергера как заместителя Лефевра и, таким образом, понял, кто был мой загадочный корреспондент.
Находясь под духовным руководством о. Виктора Пентюшса, я, естественно, даже не помышлял о том, чтобы перейти к лефевристам, тем более что напрямую такого предложения я не получил. Узнав о том, что представляет собой Братство Св. Пия Х, я написал о. Францу уклончиво: "Схизма, безусловно, есть зло, но Бог из всякого зла может извлечь благо. В данном случае благо - это сохранение латинского языка и латинской культуры". Получив такой ответ от меня, о. Шмидбергер больше писать мне не стал, а поручил вести со мной переписку своему помощнику по Восточной Европе о. Жану-Марку Рюлло. Из переписки с о. Рюлло я узнал о его намечающемся визите в Москву, который должен был состояться в августе 1991 г. Я также понял, что у лефевристов есть сторонники в Москве из числа бывших прихожан католического храма Св. Людовика.


111. ОТЕЦ АЛЕКСАНДР ХАУКЕ-ЛИГОВСКИЙ

При упоминании фамилии "Лиговский" цепочка ассоциаций уводит нас к Лермонтову ("Княжна Мери"), и это не случайно. Отец Александр действительно происходит по матери из тех самых Лиговских. Впервые я услышал о нем от Георгия Давидовича, который находился под большим влиянием о. Александра. Очень уважала о. Александра и Нора Николаевна. Наконец, в 1989 г. увидел его и я. В марте 1990 о. Александр снова приехал в Россию. Он сообщил мне, что мне пришлют приглашение из Польши на симпозиум, организованный варшавским отделением Клуба католической интеллигенции. Я с радостью согласился: намечался мой первый визит за границу.
Вскоре я получил приглашение и начал оформлять документы. Отстояв большую очередь в ОВИРе, я получил одноразовый вкладыш в паспорт, по которому мог отправиться в Польшу. Билет до Варшавы я купить не смог, а потому решил схитрить: купил билет до Бреста на поезд Москва-Варшава (в надежде после Бреста перейти в "польскую часть поезда"). Мой план оказался верным, и 31 мая 1990 рано утром (в 8 часов) я уже был в Варшаве. С вокзала я отправился в Клуб католической интеллигенции (он находился на улице Коперника), а затем в доминиканский монастырь на улице Фрета в старой части города. Впрочем, "старая часть города" - понятие применительно к Варшаве чисто условное, т.к. большинство старых зданий было разрушено во время восстания 1944 г. и восстановлено уже после войны.
О. Александра я застал в монастыре. Потом он целый день занимался мной, водил меня в картинную галерею, показывал старинные особняки. Почему-то он был недоволен моим желанием посетить монастырь оо. базилиан. Я, со своей стороны, давно хотел увидеть службу восточного обряда, так как, будучи русским доминиканцем, считал себя продолжателем традиций общины о. Владимира Абрикосова, служившего исключительно по восточному обряду. Как мне пришлось убедиться, у о. Александра Хауке к восточному обряду было достаточно прохладное отношение. В базилианский монастырь на ул. Медовой он со мной не пошел и сказал мне, что я сам найду обратную дорогу (это было нетрудно, так как мне предстояло пройти лишь несколько кварталов, чтобы вернуться на ул. Фрета).
Надо сказать, что восточный обряд в исполнении оо. базилиан меня разочаровал. Тут впервые не из книг, а своими глазами я увидел, что значит "латинизация". Достаточно сказать, что хотя уже был вечер, служилась не вечерня с утреней, а Божественная литургия. В храме не было ни икон, ни росписей, и я на протяжении всей службы не услышал ни одного слова на церковнославянском языке и ни одного знакомого византийского церковного напева. Но даже и этот предельно озападненный вариант восточного обряда был неприемлем для о. Александра, а мое желание увидеть это богослужение показалось ему в лучшем случае эксцентричным.
Итак, в тот вечер я добирался до монастыря самостоятельно. Мне выдали ключи от кельи, и впоследствии, когда кто-нибудь из монахов спрашивал меня (по-польски), кто я и куда я иду, я показывал им ключи и гордо отвечал по-латыни: Habeo claves (Имею ключи). В этом было что-то от поведения шута Вамбы из "Айвенго", который проник в осажденный замок, выдавая себя за духовное лицо и повторяя одно и то же латинское выражение: Pax vobiscum.
5 (?) июня я провожал о. Александра на вокзал (он уезжал в Париж). Уже в купе готовящегося к отходу поезда о. Александр поделился со мною своими планами. В Париже он намеревался встретиться с главным редактором газеты "Русская мысль" Ириной Иловайской.

Конец мая. Варшава. Я иду по улице Краковское Предместье. Раннее утро. Народу немного. Чисто всё. Я впервые заграницей. Я никому не известен. Я знаю, куда иду. Я иду в доминиканский монастырь на улице Фрета. Там меня ждут. Там о. Александр Хауке. Там помнят Нору Николаевну. Там делается большая политика, в которой я не хочу участвовать (м. б. от страха). Я ученый, я хочу изучать историю науки, сделать христианство "интеллектуально респектабельным" (термин о. Стэнли Яки).

112. PAX ROMANA

Столкновения между либеральными и консервативными католиками, которые имели место после II Ватиканского собора и которые породили лефевристскую схизму, оставались для меня, жившего в СССР, чем-то далеким и абстрактным. В московском католическом храме Св. Людовика отца Станислава Мажейку, служившего на латыни лицом к алтарю и спиной к верующим (как было принято до литургической реформы 1969 года), хотя и по миссалу Папы Павла VI, сменил в 1990 отец Франциск Рачюнас, отсидевший 16 лет в лагерях (с 1949 по 1965). О. Рачюнаса трудно было обвинить в либерализме, напротив, в некоторых дисциплинарных вопросах он оказался консервативнее о. Мажейки. Впрочем, в июне 1990 г., когда я впервые, оказавшись в Польше, столкнулся с "духом II Ватикана", даже о. Рачюнаса в Москве еще не было.
Что произошло в июне 1990 года? О. Александр Хауке-Лиговский рекомендовал меня и Игоря Дмитриева - сотрудника о. Александра Хмельницкого - для участия от имени России в симпозиуме, который происходил в монастыре сестер-лоретанок неподалеку от польского городка Вышков, километрах в 60 от Варшавы. Этот симпозиум был организован международной католической организацией Pax Romana. О либеральном духе, царившем на конференции, я догадался по нескольким характерным моментам. Вот, например, я подхожу к членам венгерской делегации и говорю им, что читал мемуары кардинала Миндсенти (главы венгерской католической церкви с 1945 по 1974 гг., исповедника, много лет проведшего в тюрьме при коммунистах). Реакция венгров была очень странной. Один из них сказал, что лично знал кардинала Миндсенти, и он совсем не такой идеальный. Другой венгр вообще оказался кальвинистом и лишь вежливо промолчал. А вот еще пример. От члена французской делегации я услышал, что пора уже Католической Церкви изменить отношение к разводам. Я наивно спрашиваю: "Почему?" - и получаю неожиданный ответ: "Во Франции 40% католиков - разведенные". И т.д. и т.п. Все это меня насторожило, и когда на обратном пути из Вышкова в Варшаву член немецкой делегации Норберт Дарга стал уговаривать меня вступить в Pax Romana, я ответил уклончивым отказом.
Возвращаясь из монастыря сестер-лоретанок, мы заехали в церковь Св. Станислава Костки, расположенную в одном из новых районов на окраине Варшавы. Там находилась могила о. Ежи Попелушко, убитого агентами польской госбезопасности 19 октября 1984 г.

113. БИБЛИОТЕКА ВАРШАВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

Маргарита Сергеевна Шарова дала мне телефон своей коллеги из Польши - сотрудницы библиотеки Варшавского университета Марлены Бернацкой. Варшавский университет расположен в центре города, на улице Краковское Предместье, неподалеку от президентского дворца. Каталоги библиотеки поразили меня своим богатством. Там я нашел книги, которые долго и безуспешно искал в России, например, книгу испанского богослова XVI в. Луиса Молины "О согласовании свободы воли с Божественным предопределением", два богословских сочинения английского католического священника и писателя Роберта Хью Бенсона и, наконец, трактат итальянского ученого XVII в. Джованни-Альфонсо Борелли "Теория Медицейских планет". Марлена Бернацкая познакомила меня с сотрудницей библиотеки иезуитского центра (о нем я расскажу отдельно). Общий вывод, который я сделал: богатства накоплены колоссальные, но лежат мертвым грузом, ибо люди на Западе говорят и думают вовсе не о том, о чем следует думать. Следовало думать о поощрении переводов сочинений католических богословов на русский язык, о том, как выявить вклад Католической Церкви в развитие науки, о феномене английского конвертитства - все это новые, незаезженные еще темы, способные всколыхнуть молодежь, избавить ее от морока консумеризма. Но у меня было четкое ощущение, что я натолкнулся на каменную стену. Книги принадлежат "им" (полякам, иезуитам etc.), и "они" определяют, кто получит доступ к этим книгам (благодаря Интернету, ситуация изменилась в лучшую сторону. - Прим. 2022 года), а уж тем более, какие из этих книг надо переводить и кто конкретно будет это делать.

114. ПРАВОСЛАВНЫЙ ХРАМ НА СТАЛИНГРАДСКОЙ УЛИЦЕ

В 1920-е годы поляки взорвали кафедральный православный собор Св. Александра Невского в Варшаве. Православному митрополиту пришлось перебраться в небольшой храм Св. Марии Магдалины, расположенный неподалеку от моста через Вислу, соединяющего правобережный район (Прагу) с центральной частью города. Когда мы с Игорем Дмитриевым подошли к храму, сторож довольно невежливо прогнал нас. Эта невежливость резко контрастировала с обходительностью польского духовенства и неприятно поразила нас. Впрочем, я оказался настойчив и совершил вторую, более удачную попытку проникнуть в православный храм, но уже без Игоря. Внутреннее убранство храма ничем не отличалось от обычных московских православных церквей. Служба шла на церковнославянском языке. Теперь, кстати, улица переименована, но тогда она была Сталинградской.

115. ДОМИНИКАНСКИЙ МОНАСТЫРЬ В ЗЕЛЕНКЕ

Впервые я узнал о существовании в Польше населенного пункта "Зеленка" от Норы Николаевны Рубашовой: рассказывая о расположенном там женском доминиканском монастыре, она в географическом отношении сравнивала Зеленку с подмосковной Малаховкой. В действительности Зеленка ближе к Варшаве, чем Малаховка к Москве. Монастырь доминиканок расположен на ул. Сенкевича неподалеку от железнодорожной станции и представляет собой большое трехэтажное каменное здание с встроенной в него церковью, которую в воскресные дни могут посещать и местные жители. Монахини в Зеленке не являются обычными доминиканками-затворницами: они работают в миру (в школах, больницах и т.п.), а те, кто помоложе, сами учатся и на учебу ездят, например, в Варшаву.
Стараниями сестры Ружи, которая была одной из старших сестер в монастыре, меня встретили очень тепло, для ночлега предоставили небольшую уютную комнатку. Вообще мое пребывание в Зеленке напомнило мне (видимо, по созвучию названий) пребывание сказочного героя Незнайки в Зеленом городе. Побывал я в качестве гостя и на монастырской вечерней службе, во время которой сестры пели акафист Божией Матери. Хотя слова были польские, мелодия была чисто русской. Чувствовалось, что монахиням нравится эта молитва, и они пели акафист с воодушевлением.

116. У ВАРШАВСКИХ ИЕЗУИТОВ

В последний день моего пребывания в Польше я отправился в гости к иезуитам. Мой визит к ним организовала пани Марлена: её знакомая заведовала библиотекой иезуитского монастыря. Сам монастырь (или центр Св. Андрея Боболи) находится на ул. Раковецкой. Андрей Боболя - один из наиболее известных польских святых, священник-иезуит, убитый казаками в XVII веке. Иезуиты назначили мне встречу на 8 часов утра, но когда я пришел в монастырь, там, казалось, не было ни души. Я просидел, как минимум, полтора часа, прежде чем увидел хотя бы одного живого человека. Наконец, меня пригласили в библиотеку. По окончании беседы мне разрешили взглянуть на каталоги. Я нашел там сочинение английского католического богослова Далгернса, а также несколько книг немецкого богослова-моралиста Нольдина, которого я переводил с латинского на русский для Рижской католической семинарии. Общее ощущение от посещения иезуитов - надежность и долговечность. Библиотека у них богатая и находится в прекрасном состоянии. Чувствуется, что иезуиты любят и ценят книги (дальнейшие мои наблюдения это подтвердили). Этим визитом закончилась моя первая поездка в Польшу, длившаяся 10 дней.

117. В РЕДАКЦИИ ЖУРНАЛА "ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ"

К лету 1989 г. у меня набрались материалы для статьи на тему "Масонство и Католическая Церковь". Эта тема казалась мне недостаточно освещенной в перестроечных СМИ, и у меня была иллюзия, что "патриотические" издания с интересом ее подхватят. Сначала я обратился в редакцию "Молодая гвардия" к Сергею Артамоновичу Лыкошину. Но тут произошло нечто напоминающее эпизод с о. Константином. Сейчас я думаю, что Лыкошин принял меня за провокатора, хотя я пришел к нему по рекомендации патриотически настроенного ученого-эколога Станислава Григорьевича Жукова, который знал меня еще с 1977 г. Потерпев неудачу в "Молодой гвардии", я решил переадресовать написанную мною статью "Масонство и католичество" своему коллеге по Институту истории естествознания и техники Николаю Константиновичу Гаврюшину (на основании различных слухов я имел основание полагать, что эта тема будет для него интересной). Я не ошибся. Николай Константинович выслушал меня доброжелательно (наш разговор состоялся в начале января 1990 года) и порекомендовал мне обратиться к своему знакомому - редактору журнала "Общественные науки" Вячеславу Михайловичу Хлесткину. Вячеслав Михайлович взял у меня статью, но печатать ее не рискнул, а предложил мне написать что-нибудь на тему науки и религии. Я принес ему уже готовую статью, предназначавшуюся для сборника, подготавливаемого в Институте философии Вадимом Львовичем Рабиновичем. Статья была посвящена вкладу в науку католических духовных лиц (Коперника, Гримальди, Бошковича, Менделя, Леметра и Тейяра де Шардена). Этот материал очень понравился Хлесткину и был опубликован в № 6 за 1990 год. На материалы, содержащиеся в этой статье, ссылается дьякон Андрей Кураев в своей книге "Традиция, догмат, обряд". В том же № 6 была опубликована стенограмма доклада американского католического священника и историка науки Стэнли Яки, который тот прочел в июне 1989 года в знании Киноцентра на Красной Пресне. Поскольку я был на одном из докладов Яки (но не на том, стенограмма которого была опубликована в журнале) и даже сумел познакомиться с ним, у меня возникла идея послать ему экземпляр этого журнала. В ответ я в апреле 1991 года получил от Стэнли Яки приглашение встретиться с ним в Кракове. Дело в том, что в Кракове в мае 1991 года должна была состояться конференция на тему "Наука и религия", где о. Яки должен был выступить со своим докладом. Подробнее о том, что происходило в Кракове, будет сказано в последующих главах.

118. СЪЕЗД ФИЛОСОФОВ В МИНСКЕ

В сентябре 1990 я был приглашен сделать доклад на всесоюзной философской конференции (последней в СССР, так что на ней можно было увидеть, например, делегатов из Армении). Я приехал в Минск в день открытия конференции рано утром, еще успел побродить по пустынным улицам просыпающегося города и побывать на мессе перед т.н. "красным костелом" (месса служилась в небольшой часовне и основная масса молящихся находилась на улице, т.к. здание костела тогда еще не было полностью передано верующим).
Мой доклад был посвящен сравнению средневековой и античной космологии. Главный тезис заключался в том, что аристотелевской дихотомии "небесное - земное" средневековые богословы противопоставили дихотомию "ангельское - космическое". Я сослался, в частности, на декрет IV Латеранского собора от 1215 года.
Любопытно, что, несмотря на мирную тему моего доклада, он спровоцировал весьма резкую реплику Светланы Сергеевны Неретиной, обвинившей меня в апологетике христианства под маской научности. Из этого эпизода я сделал соответствующие выводы.

119. Мощи преподобного Серафима

9 февраля 1991 я отвез детей к теще. Возвращаясь домой один, я решил зайти в православный Богоявленский собор поклониться вновь обретенным мощам св. Серафима Саровского. Когда я подошел к раке, я вдруг вспомнил все мучения и грехи своей жизни и жизни всего народа (в это время шла служба и поминали убиенных протоиерея Александра [Меня] и иеромонаха Серафима). Казалось, что с обретением мощей св. Серафима к нам возвращается милость Божия. У меня из глаз потекли слезы. Это был первый случай плача с 1977 года, но тогда были слезы обиды, а теперь слезы умиления и раскаяния.

120. КРАКОВ

Поначалу, получив приглашение от о. Яки, я решил не хлопотать о визе, памятуя, сколько усилий пришлось затратить в 1990 году, чтобы получить разрешение на поездку в Польшу. Однако затем я все же решил попробовать и обратился за помощью к о. Александру Хмельницкому. Он переадресовал меня к Володе Юликову, и через несколько дней у меня был на руках служебный загранпаспорт с разрешением на выезд в Польшу. С билетом мне также повезло: я купил его на Белорусском вокзале за полчаса до отхода поезда Москва-Берлин. Прибыв в Варшаву, я отправился в монастырь отцов-доминиканцев на ул. Фрета. Там я застал знаменитого богослова о. Яцека Салия, с которым познакомился во время своего визита в Польшу в июне 1990 г. О. Яцек распорядился, чтобы меня накормили, дал мне 100 000 злотых, после чего я отправился в Зеленку. Сестры встретили меня очень гостеприимно, накормили обедом, объяснили, как ехать в Краков. Сестра Ружа позвонила в доминиканский монастырь в Кракове и предупредила о моем приезде. Вечером того же дня я прибыл в Краков и, хотя было уже темно, добрался до ул. Столярской, где располагался монастырь. На следующий день я отправился на поиски о. Стэнли Яки. Он остановился в Краковской семинарии. Mы тут же договорились, что я переведу и издам книгу о. Яки "The Savior of Science" (Спаситель науки). По окончании работы я должен был позвонить Яки в Принстон (США) и указать, какая сумма денег потребуется на издание.
По окончании симпозиума я провожал о. Яки в Варшаву. В Кракове, гуляя по рыночной площади, в поезде Краков-Варшава и в самой Варшаве мы интенсивно обсуждали самые разные вопросы. Так, например, о масонах Яки сказал: "They are very shrewd" (Они очень коварные). Во время чтения своего доклада Яки сказал о себе: "I'm rather blunt" (т.е. говорю без обиняков). Присутствовавший на симпозиуме русский ученый Андрей Анатольевич Гриб задал Яки с места какой-то вопрос. После доклада Яки попросил меня: "Fetch me that man" (Найди мне этого человека). Вот как случилось, что я познакомил друг с другом этих двух знаменитых ученых.
Яки не очень-то любили в США. Когда мы гуляли с ним по Варшаве, он горько пожаловался: "I'm cut off" (Меня подвергли отлучению [либералы]).
В Варшаве я привел о. Яки к доминиканцам на ул. Фрета, где нас любезно встретил о. Александр Хауке-Лиговский. Он распорядился, чтобы нас накормили обедом. Потом мы с о. Яки посетили музей Марии Кюри, который расположен на той же улице, что и доминиканский монастырь. Затем я проводил о. Яки в аэропорт.