Система антиутопий. Роман

 
ПРОЛОГ
Идя на поводу у всех вас, я самоотверженно решил до написания самого романа изложить краткое его содержание. Если сказать откровенно, сам роман написан не будет, существовать будет только его краткое изложение, так как понимаю, что в наше быстроразвивающееся время, самого времени не остаётся практически ни на что, вернее ни на что не остаётся даже теоретически. Тем более на чтение трёхтомных романов – а этот роман обязуется быть именно трёхтомным. Также я прекрасно понимаю, что в школе - а сей монумент литературы обязательно будет входить в школьную программу – ученики и так загружены различными математиками и её прикладными свойствами, что читать им также не будет времени. Тем более я не желаю быть конкурентом Льва Николаевича, и не отниму у школьников удовольствие хотя бы пролистать все четыре тома «Войны и мир». Я не хочу у них отнимать этой святой возможности заработать эти же первые интеллектуальные мозоли на своих десяти пальцах при беглом и не очень перелистывании полуторатысяч страниц.
К тому же, моё эволюционирующее, идущее в ножку со временем, сознание безаппеляцинно дало понять, что на вступительных экзаменах в высшие учебные заведения именно знание моего романа будет содержаться в особом приоритете по сравнению с остальными, тут Лев Николаевич конкуренции не выдержит, это не прискорбно.
При переводе на все языки мира, даже умершие и ещё не появившиеся, потребуется время, а как я уже говорил – время у нас нет, и вот здесь на помощь всем приходит моё краткое содержание трёхтомного романа.
Особое значение краткое изложение имеет для тех людей, которые считают себя образованными. Вот у этих людей ситуация действительная безвыходная: времени читать нет изначально, а говорить о прочитанном и осмысленном приходится повсеместно. Это вся остальная братия книголюбов может говорить о вещах не возвышенных или даже грубых, а человек образованный не может позволить себе такой роскоши, как беседу, основным мотивом которой является инстинкт размножения у человека.
Теперь, собственно, приблизимся к самому повествованию. Есть одно но, на которое вы обязательно обратите своё невнимание. Имена героям не даны, и это сделано специально, потому как ни один уважающий себя человек не будет запоминать имена трёхсот действующих, безусловно, второстепенных, лиц. Если взрослый человек имеет свойство путать имена своих детей, которым уже за, то среди этих романных имён он непременно заблудится.
Имя будет только у главного героя.

ТОМ ПЕРВЫЙ
Главный герой романа Артур в очередной раз во сне понимает, что он живёт в мире, название которому одно – антиутопия. Но, проснувшись, сны обыкновенно забывает, и продолжает воспринимать свой мир как лучший из миров. Но в одну из ночей Артур не смог заснуть, и осознал, что живёт в мире несколько несовершенном. Впервые он прокрутил в голове свой день.
Артур просыпается, одевается так же, как и человек, живущий не в антиутопии, но, выходя из квартиры, теперь его жизнь начинает казаться ему странной. Во-первых, выходя из квартиры, он сталкивается с соседями, их у него трое, но здоровается он только с двумя, потому как если он поздоровается и с третьим, то у него не хватит слов, чтобы пройти проходную на заводе или в другой, требующей ответа, ситуации. Артур работает инженером и в его распоряжении ежедневно находится 189 слов. Ни словом больше.
Далее он следует к остановке городского транспорта. Когда он в хорошем настроении, то желая показать своё великодушие и своё же превосходство над остальными едущими в транспорте солюдьми, он чётко и громко говорит:
- Доброе утро!
В ответ ему всегда раздаётся весёлое молчание, потому как у остальных людей количество слов вдвое, а то и втрое меньше. И все экономят их. Лишь изредка ему в ответ раздаётся:
- Утро доброе, Артур!
Это начальник его отдела, количество слов оного достигает пятисот двадцати в день. После этого настроение Артура неминуемо ухудшается, поскольку начальник этим приветствием ставит нашего отчаянного антиутописта на своё место, а он это место не любит.
Далее на заводской проходной Артур непременно выдавал остроту – он себя этим зарекомендовал, и уже не мог от этого отказаться, потому, как очередной остротой подчёркивал, что он инженер. Придя в свой отдел, он ещё двенадцать слов тратил на приветствия коллегам, потом погружался в работу. К обеду у него оставалось слов шестьдесят, за обедом он обычно рассказывал анекдот – не потому как хотел насмешить – этим исключительно привлекалось внимание начальника. Остальные же соратники по цеху молчали весь день, слова из них вытянуть было невозможно. Артур знал, что они также и дома всю неделю молчат, это делалось лишь для того, чтобы на выходных собраться вместе и хорошо выпить, и поговорить. Артур этого не понимал.
Одно время он встречался с девушкой, наедине они всегда гротескно молчали. Артур понимал это, ведь так делали практически все пары – для того, чтобы в один безумно прекрасный день признаться друг другу в любви и предаться любовным утехам, которые были тому заслуженным вознаграждением, в отличие от утопий. Чтобы сделать ей приятное, он экономил до двух-трёх десятков слов в день на протяжении месяца, когда же он разразился перед ней своим красноречивым признанием, она не смогла ему ответить даже «да» - все слова она выговаривала ещё утром. Лишь некое первобытное хрюкание, корявый дикий рык из её внутренностей долетел до ушей Артура в знак согласия.
Помня это, Артур искренне не понимал свой коллег, потому как после выпитого спиртного, даже если у кого и оставались слова в запасе, общение продолжалось только на этих корявых диких рыках.
Домой Артур приносил в запасе пятнадцать слов. Пять он оставлял на непредвиденный случай, коим по обыкновению являлась нецензурная брань; но она была лишь следствием – причиной являлось постоянное отсутствие горячей воды в душе. Остальные десять он тратил на «попеть в душе».
Завтра он должен был наконец-то допеть свою любимую песню «Гемоглобин в норме». От слова гемоглобин он приходил в восторг, это было его любимым словом. После душа у него не оставалось и слова за душой. Эти минуты он пребывал в совершенном счастье – не нужно думать, как наиболее рационально использовать слово, какое именно слово подобрать. Отвечать ли на очередную колкость начальника, сносить ли его ругательства или же всё-таки вечером в душе спеть практически полностью припев «гемоглобина». Тем более, что эти зарифмованные буквы, а кое где и слова, он придумал сам. От этого чувствовал себя безусловно умнее других.
Именно сейчас ночью он понял, что его мир представляет собой совершенную антиутопию. Его вниманию мгновенно открылось отсутствие читательных писулек: не было книг, потому как некому их читать. Не с кем говорить, так как никто не отвечает. Он вспомнил, что самая длинноголословная реплика была им сказана этой неблагодарной девице. До этого он никогда вообще не имел желания что-то кому-то говорить, единственной целью было желание достигнуть разрешения говорить как можно больше слов. Он желал транжирить их направо и налево, кидаться ими, материться руганью. Артур в эти мечтательных уединениях представлял себя словесным мотом, безумным Жигало. Он мог представить себя наивысшей ипостасью Казановы: ведь женщины отдавались в этом антиутопическом мире тотчас по прослушивании нескольких внятно произнесённых в их адрес лестен; то есть, если ей отвешивалось больше пяти комплиментов «за раз». Но осмысленно выговаривать слова у него никогда не возникало желания. И вот сейчас он почувствовал жажду говорить, обратить внимание людей на такое безумное существование; если не их самих, то хотя бы Артура, в частности.
Артур принял банальнейшее решение человека в его ситуации – он решил вырваться из этой антиутопии, потому как действовать в этих условиях ему не представлялось возможным, а там, за этой антиутопией у него получится… у него всё получится! От этой мысли его действительно вырвало – но он счёл это добрым знаком.
Так как Артур относился к числу людей, представлявших свою жизнь как книгу, он немедля решил завершить первый том своего бытия.

ТОМ ВТОРОЙ
Утром Артур проснулся не раньше, чем обычно; нарочно умылся точно также как и всегда, сейчас ему представилось, что за ним наблюдают сотни камер, что его мысли прослушиваются самим Джорджем Оруеллом. «1984» - это Библия этого мира. Но прочитать её никто не мог, так прочитанное слово приравнивалось к трём произнесённым, а написанное – к сотне прочитанным. Артуру теперь стало ясно отсутствие печатных изделий.
Сегодня он поздоровался со всеми соседями, чем их немного напугал.
Дальше он поехал по иному маршруту, как ему казалось, в конец этого мира. Доехав до конечной остановки, он спокойно вышел, подошёл к первому человеку, тот стоял к нему спиной. Он нагло развернул его к себе и, отчеканивая каждое слово, произнёс:
- Мне нужно покинуть этот мир, куда мне пройти? Или нет, чтобы вам было понятней: я хочу уехать за город, - развязно выговаривал он каждую букву, - я желаю побыть один.
Услышав такое количество слов, несомненно, первый раз в своей жизни, этой жалкий Фёдор Михайлович Смит указал Артуру рукой совершенно верное направление.
 - Огромное тебе спасибо, дорогой ты мой человек! – сказал Артур, что рублём одарил Фёдора, и начал удаляться в указанном направлении. А Смит, изрядно поседевший за этот диалог, не стирал большую сочную слезу, тёкшую из его левого глаза. Фёдор Михайлович отдал себе отчёт в том, что для рассказа его семье об этом происшествии ему, Фёдору Смиту, потребуется около года, при условии, что он будет говорить в день не больше пятнадцати слов. А жить ему осталось недолго, и никогда никто не узнает, отчего Фёдор Михайлович Смит в одно утро поседел.
Артур уже стоял по ту сторону колючей проволоки, находящейся под напряжением в шесть вольт; напряжение достаточное для того, чтобы питать лампочки на столбах, предназначенных для освещения территории. Руки были его, разумеется, в ещё теплой крови, на лице его воцарилась победоносно-слащавая улыбка, которая бывает у человека, живущего в утопии, разве что только при вручении ему «Оскаров» за лучший сценарий, режиссуру, главную мужскую и женскую роли одновременно. Артур полной грудью вдохнул в себя охапку воздуха, и с наслаждением его выдохнул. Совсем другим показался ему воздух здесь. Но воздух был тот же.
Выйдя на берег океана, Артур бросился в воду. Вдоволь наплававшись, он впрок проголодался. Выйдя из воды, он осознал, что теперь может сколько угодно говорить. Он громко крикнул:
- Я хочу есть!
Эта фраза показалась совершенно щедрой на скупость содержания.
- Я очень хочу жрать!
Было лучше, но качественной составляющей голода передано не было:
Крепкая вереница матерных слов, заканчивающихся буквосочетанием «жрать», удовлетворило его духовно, но не физиологически. Он понял, что тогда, когда он может говорить сколько угодно, он совершенно не может удовлетворить свои телесные потребности. У него не было еды. У него не оказалось слов. Сейчас слова ему были совсем ни к чему, так как говорить было некому.
Он понял, что находится в антиутопии. Другой антиутопии.
Вырвавшийся из антиутопии и вновь в неё вошедший Артур побрёл по берегу океана.
Только первый раз целиком спетый «Гемоглобин в норме» вселил в него силы. Но сил хватило лишь на натянутую улыбку.

ТОМ ТРЕТИЙ
Артура бездыханного находят люди, которые уже несколько лет назад вырвались из антиутопии. Придя в себя, сытый Артур решил открыть им, что хотел рассказать там, но здесь это уже было бессмысленно. Артур спел им «Гемоглобин в норме», но песня не просто не имела успеха, а скорее способствовала падению авторитета Артура. Прожив несколько часов, Артур понял, что говорить здесь можно сколько угодно, но не всегда то, что ты думаешь. Это приводило его в молчаливое бешенство. Здесь он вспомнил слово «Иерархия»; подчиняться здесь приходилось не потому, что у кого-то меньше слов в ежедневном распоряжении, а потому, что тот, кто раньше пришёл, имеет власть над пришёдшими после него. В первую же ночь Артур понял, что он находится в очередной антиутопии.
Артур решил возвращаться поутру в первую антиутопию, так как понял истину:
- Человек должен жить в той антиутопии, в которой он родился.
Сказав это, Артур заснул. Во сне ему приснилась совершенна утопическая антиутопия: здесь, мало того, что было ограничение на произносимые слова, но ещё имелся наистрожайший запрет на количество слов, которые можно было услышать. Артур улыбнулся во сне и





ЭПИЛОГ
Третий том не закончен. Это я сделал совершенно осознанно. Это не из-за лени.
Теперь я привожу вам цитаты, которыми вы будете оперировать в подтверждение того, что прочитали все три тома романа. Если вы возьмётесь критиковать мой роман, то дабы не ломали вы своей светлой головы, подсказываю что необходимо говорить: смело утверждайте, что роман Лемма(можете коверкать фамилию автора, тем самым намекая на то, что вы с оным может даже и знакомы) написан исключительным языком, автор владеет языковыми приёмами в совершенстве, этих приёмов в романе больше, чем может позволить себе вся мировая литература до этого автора. Далее: соответствие языка, которым написано сиё благодатное произведение искусства тому, о чём говорится в нём, есть абсолютное тождество. Смысловая составляющая романа, его сюжет («сюжет» говорят только образованные люди), открывает нам понимание того, что находится за границей бесконечности.
Утверждая повсеместно всё вышеперечисленное, вы наверняка прослывёте человеком разумным, образованным, эрудированным и, безусловно, преуспевающим и обаятельным. Если же вы хотите обратить на себя внимание, то, пожалуйста, можете оспаривать одно из этих утверждений. Но будьте осторожны: если же вы начнёте оспаривать два или три догмата сразу, то публика тут же потеряет к вам всякий интерес, так как воспримет вас за сумасшедшего. Уж не обессудьте, но…
А чтобы никто не смел даже усомниться в том, что вы, мол, не сам роман прочли, а лишь его краткое изложение, я приведу несколько цитат из этого романа «Система антиутопий». Говорите их всегда, по поводу и без; даже если вы произнесёте их не «к месту», то все поймут, что неэрудированным, во всяком случае вас, ни в коем этом случае назвать нельзя.
Итак…
Цитата первая: «О, эта система антиутопий!»
Цитата вторая: «Если не можешь что-то изменить – измени своё отношение к этому!»
И конечно:
 «Человек должен жить в той антиутопии, в которой он родился».

13.02.2007