Один счастливый день

Морозное утреннее солнце с опаской, как-то тайком заглянуло в окошко. Ледок на стекле, с бархатистой изморозью на тонких кружевных завитках, тут же отозвался радостным жёлто-розовым отблеском.
«Пора!» – подумал уже заждавшийся Андрюшка.
– Ты куда это? – выглянула из горницы мать.
– Да вот, сходим с Кубиком в лес.
– Обождал бы хоть до обеда, потом ободняет, – попробовала отговорить мать.
Но Андрюша уже захлопнул дверь.

Во дворе отцепил Кубика, взвалил на плечо широкие отцовские лыжи, негромко притворил ворота, огляделся и зашагал по ещё дремлющей улице.
Тени путников смешно вытянулись в низких лучах солнца. Голова андрюшкиной тени так и прыгала по высоким корявым сугробам, и лыжи, которые эта тень несла, тоже то вдруг делались коротенькими, то неожиданно почти вдвое удлинялись.
Кубик, наслаждаясь долгожданной свободой, скакал по гладко отполированной машинами и ветрами дороге, оставляя на приметных только собакам местах метки, и в нетерпении трусил дальше.

За деревней Андрюшка надел лыжи и съехал с шоссе на заснеженную болотину. Наста ещё не было, и лыжи со звенящим хрустом потонули, скрылись под взрыхленными, похожими на пену, шуршащими обломками сугроба. Андрюшка вынул из ременного крепления левую ногу и «попробовал» сугроб. Нога ушла по колено. Хорошо, что широкие штаны надеты поверх валенок. «Нет, без лыж не пройти. Вот ведь умный кто-то их придумал. Досочки согнул, к валенкам приделал – вот и лыжи получились», – размышлял мальчик.
– Кубик, Кубик! – позвал Андрюшка.
Сзади послышалось сопение и хруст перемешанного снега. Тут же левая лыжа просела, а за ней и правая. Кубик, весело виляя завитком хвоста, ткнулся заиндевелой мордой в хозяйскую рукавицу.
– Ну что, друга, не пристал? – обметая ледяной налёт с пёсьего носа, проговорил Андрей. В ответ Кубик снова вильнул хвостом, по-собачьи улыбнулся и, чуть не уронив хозяина, прямо по лыжам пролез вперёд. Оставляя извилистую борозду, побрёл по снежной целине.
Андрюшке было весело. Снега сияли, играли самоцветами на плоских гранях ещё не изломанных ветром снежинок, и сам воздух полнился невесть откуда возникавшим прозрачным сиянием.
– Эй, Кубик, поди, и ты тоже видишь, красота-то какая!
Кубик молчал, высунув язык, обдавал паром опять отросшую белую бороду.
– Ну, пошли что ли!?

В заветерье под бугром снегу оказалось ещё больше. Увал – берег речной долины – возвышался над ними непреодолимой белой стеной. Чтобы забраться вверх, лыжи пришлось снять. Там, на кромке пашни, он вновь вдел ноги в ременные петли и направился к серому в дымке лесу. Ярое солнце низко повисло над ним, расцвечивая искрами белое безмолвие. Андрюшка чуть зажмурился, но шаг не сбавил, шёл прямо на светило, к лесу. А солнце, пробиваясь сквозь деревья, словно дразнило мальчика, выглядывая из-за осин.
– Эй, Кубик, смотри – заяц бегал! – обрадовался Андрюха звериному следу. Кубик тут же уткнулся в след мордой. Скоро он уже шастал по кустам и овражкам.
В лесу лыжи опять увязли, Андрюшка с усилием передвигал ноги, но всё же упрямо брёл, обходя лесины, к солнцу. Кубик рыскал в азарте, возникая то справа, то слева, выслеживал добычу.

Лесок кончился, и вновь открылся искрящийся простор. Среди ровных белых полей огромными мамонтами высились соломенные зароды в снежных шапках. Друзья направились к ближнему.
Бежавший впереди Кубик попетлял возле золотистого соломенного бока, да тут же и воткнулся в него, довольно урча.
– Опять мышей гоняешь?! – поинтересовался Андрюшка.
Кубик молчал.
– Эй, мышелов, айда обедать! – позвал мальчик, забираясь по рыхлому склону. Кубик, никого не добыв, но страшно собой довольный, полез следом.
– Ну-ка, что тут у нас? – Андрюшка развернул газетный свёрток с мамиными пирожками. Кубик, перебирая лапами, ждал. Мальчик разделил пирожок и положил половину перед псом. Кубик её тут же проглотил.
С зарода даль открывалась и вовсе, казалось, неоглядная.
– Вон, смотри, козлы! – показал рукой со своей половинкой пирожка Андрюшка. Кубик послушно последовал взглядом за хозяйской рукой. Но кроме пирожка так ничего и не разглядел.
– Ах ты, обжора! – покорил Андрей, протягивая другу и свою половинку, с которой пёс столь же споро расправился.
Козлы шли не торопясь небольшим табунком, временами роясь в снегу. Подросшие козлята поспевали за матерями. Здоровенные самцы двигались впереди. Кубик, целиком глотая куски, тоже стал озираться. Вскоре и он увидел косуль. Пулей выскочил из соломы, бухнулся в сугроб и с лаем кинулся на стадо.
– Кубик, Кубик, стой, дурачок! – вопил ему вслед Андрюшка. Но охотничий род всё гнал Кубика за добычей, а дворнягина нетерпеливая природа так и рвалась с привизгом из пасти.
Косули презрительно оглянулись и легко, с достоинством побежали. Скоро они скрылись за ближайшим колком. Кубик полаял ещё для порядку и вполне удовлетворённый вернулся к зароду.
– Фу, пустолайка, и сколь тебя учить? – выговаривал Андрюшка, отдавая собаке последний пирожок.
После они ещё долго бродили средь колков и зародов. Андрюшка объел нарядный куст боярки. Но солнце уже полезло за чернеющий лес и скоро подожгло его скупой январской зарёй.
– Ну, друг, айда домой, – позвал Андрюшка.
Из лесу обдало морозом. К закату он опять набрался сил. В холодной тишине леса чернели осины, берёзы почти сливались со снегом, только у комля прорисовываясь тёмными пятнами коры.
– Страшно? – шёпотом спросил мальчик.
Кубик понуро брел по лыжне. Но Андрюшка знал, что лохматые уши пса слышат всё, а глаза зорко следят и за хозяином, и за лесом.
Хотя лес уже почти кончился, светлее не становилось. Ночь накатывалась неумолимо. То тёплыми солнышками, то синим холодным светом засияли огоньки деревень. Над ними висели еле уловимые в сумерках пологи дымов. Там были люди. Лес уже не казался родным и знакомым, захотелось скорее домой.
Вот и дорога, по которой возят сено в деревню.
– Как асфальт в городе, – подумал Андрюшка, снимая лыжи. Ноги никак не хотели идти пешком, так и стремились скользить, как на лыжне.
Неутомимый Кубик опять кружил в поисках собачьих меток. Кончался ещё один счастливый день Андрюшкиного детства.
А. Мурзин, январь 2002