Live young, die fast

Кажется, было около пяти часов вечера, когда ты начал собираться. Помню, как меня всё раздражало: твои наэлектризованные волосы, льнувшие к моему халату, когда ты приближался, твоя наигранная полуухмылочка героя-любовника, твой преотвратнейший блеющий голосок, которым ты уже час с лишним воспроизводил одну и ту же заунывную мелодию, видимо для новой, не менее «гениальной» песни. Помню, каким звоном в ушах отзывалось бряцанье металлического браслета о пряжку ремня, когда ты, случайно задевая его, расчёсывал перед зеркалом волосы. «Майн Готт, как же он смешон, даже я так пристально не разглядываю себя, может, он ещё и глаза примется красить? - с саркастической усмешкой взирая на благоверного, думала я. – Вот ведь странно, раньше меня нисколько не беспокоила некоторая его женственность. Скорее наоборот…»

- Я сегодня дома переночую. Закончим поздно, не хотелось бы тебя будить, своим возвращением. К тому же в последнее время ты неважно себя чувствуешь, нужно высыпаться, - сказал ты, не оборачиваясь, глядя на моё отражение в зеркале.

Что-то невнятно проговорив, я продолжила закручивать вокруг пальца выдернутую из ремешка халата нитку.

- Ей, ты совсем раскисла. В чём дело? Мне показалось, что эта неделя было весьма позитивной. Устала от меня? –присаживаясь ко мне на подлокотник кресла, спросил ты, хитро прищурив правый глаз.

- Всё чудесно. Поезжай, а то опоздаешь, без тебя репетировать начнут.

- Это было бы затруднительно, - засмеялся ты. – Надеюсь, помнишь о пятнице?

- Помню… «Трезубец», начало в семь. Я очень постараюсь приехать, но если что, мне думается, ты переживёшь. Не так ли? – нагло глядя ему в правый зрачок, выдала я.

Улыбка, казалось, сконфузилась и поспешила скрыться с твоего лица. Ты запустил пальцы в волосы и принялся разглядывать серые узоры на рубашке.

Как же мне хотелось уязвить тебя, царапнуть по сизо-бледной нежной коже виска отполированным острым когтем и увидеть, как выступит кровь, как отразятся в ней мои истерично блестевшие садистским льдом глаза, и как растерянно ты примешься стирать её…

- Понимаю, тебе не хочется идти, но…

- А если меня вообще не станет, ты переживёшь? – перебивая его, спросила повышенным тоном.

Ты резко поднял на меня глаза и посмотрел осуждающе.

- Опять блажишь? Новые фантазии? Мать их…

- Ты не ответил.

- На глупые вопросы ответа от меня не дождёшься.

Ты встал с кресла, поправил ремень и взял с тумбочки сигареты, зажигалку и деньги. Не спеша надев пальто, распределил всё это по карманам, убедился в наличии ключей и молча, не поцеловав на прощание, вышел, тихо закрыв за собой дверь.
Таким ты мне нравился…

********************

Потянувшись за пачкой сигарет, я с сожалением вспомнила, что обещала зайти к своей «горькой парочке». Да-да, верно, взбешённый Гарик звонил вчера далеко за полночь, громко матерясь в трубку, он интересовался, где пропадает его, «с позволения сказать», невеста. Он явно огорчился, когда я выдвинула предположение, что она могла остаться у кого-то в общежитии, дабы закончить курсовую, и отключил связь. Угораздило же накануне свадьбы защищать диплом о втором высшем. Зачем он ей вообще? Амбиции…

Ах, Лилу, ребёнок декаданса. Казалось, она никогда не повзрослеет, навсегда оставшись в своём серо-жёлтом мире старых фотографий, будет притягивать и завораживать, но никогда отдавать и делиться. Вот и Гарика, впустившего однажды её в свою замкнутую жизнь, приморозило к нашей fille noire, словно он был влажным языком, а она - металлической поверхностью. Они были такими непохожими: он не понимал её странных, порой даже опасных хобби, не одобрял её образ жизни, она – считала, что Гарик слишком загружен работой и не представляла, как можно существовать, не кидаясь от одного страстного увлечения чем-либо к другому. И всё-таки что-то непреодолимо держало их вместе. Они миллион раз расставались, даже дрались иногда… Но сходились вновь.

Мы трое знали друг друга с малолетства и, что называется, выросли в одной песочнице, а после кончины моих родителей 3 года назад они стали мне ближе всех. Кто постоянно вытаскивал меня из циклотимических депрессий, выслушивал бесконечные брюзжания и недовольства серым мирком, на кого я вываливала клубы ненависти, источавшиеся каждой клеткой моего тела, кто в последний момент вырывал у меня из рук тяжёлую лопату, которую я уже готовилась обрушить на свою истерзанную гадкими мыслями голову в моих процессах самокопания? Мои загадочные красавцы? Мои родственники, которые после того, как не стало мамы с папой, в лучшем случае слали мне открытку на День Рождения? Или единственная, совсем уже пожилая бабушка, любое огорчение для которой могло бы стать последним? Non, эту ношу мужественно взвалила на себя моя «горькая парочка», у которой, надо сказать, тоже проблем хватало. Разумеется, я не могла закрывать на это глаза, и наш союз носил характер взаимопомощи.

Но в тот день одна лишь мысль о том, что придётся выслушивать их брань и выяснение отношений, приводила меня в ярость. Лилу, наверняка, только недавно соизволила появиться, и дотошному Гарику явно мало было времени на нравоучения. Я живо представила себя в их маленькой холодной кухне, поглощающей N-ую кружку любимого мятного чая хозяйки, непременно с сигаретой в руке, морщась от зашкаливающих герц их свистящих голосов. Вот я тушу сигарету, ополаскиваю под тонкой струёй воды свою кружку, выхожу на цыпочках в коридор, одеваюсь и плотно прикрываю за собой входную дверь. Так было не один раз, так будет и в этот.

«Майн Готт, как же всё надоело… - подумала, устало натирая указательным пальцем переносицу. - Нет, пожалуй, этот визит стоит отменить, не хватало мне только их грязи». Я набрала номер и приготовилась услышать раздражённого Гарика, но к моему изумлению, трубку сняла Лилу. В этот раз её, всегда холодно-металлический голос, на удивление был мягким и несколько меланхоличным.

- А мы тебя уже час ждём. Ты почтишь нас своим присутствием? – шутливо пролепетала она.

- К сожалению, не смогу. Что-то нездоровится. Впрочем, как обычно…

- Да-да, понимаю. Не страшно, будем ждать следующего раза.

Так необычно… Я почти слышала, как она улыбалась и почти видела, как идёт ей эта редкая, ускользающая радость.

- У вас всё в порядке? Кстати, где ты пропадала ночью?

- Ерунда, Гарик как обычно всё напутал. Извини, что разбудили тебя. Всё замечательно.

«Замечательно»… Сие словцо можно было воспринимать как наивысшую оценку их совместному существованию, ведь Лилу всегда была недовольна их отношениями.

- Оооо… Даже так? – не без ехидства заметила я, но вовремя остановилась и весело продолжила: – Тогда я вам точно не нужна. Так что вперёд! Посвящать себя друг другу.

- Обязательно. До встречи, не хандри и хорошо тебе отдохнуть за выходные. Твоему Маэстро привет.

Когда я нажала кнопку отбоя, мне захотелось швырнуть телефон в стенку так, чтобы он разлетелся на куски, но сдержалась. От, казалось бы, беспричинной ярости мне хотелось грызть мебель, слышать, как с хрустом ломаются зубы и чувствовать кровь. Но причина была… И чем яснее она становилась, тем хуже я себя ощущала. Зависть! Какое низменное и слишком человеческое чувство. Только подумать, даже у этих «всё замечательно»! Какого чёрта?! Я что, дегенеративный подросток, чтобы завидовать лучшим друзьям?! Или у меня, избыток гипертрофированных комплексов?! И всё же они счастливы. Какой абсурд…

С трудом формулирующиеся мысли варились в одном бурлящем котле моего мозга. Это были совершенно не сочетающиеся ингредиенты, и я смутно понимала: то конечное блюдо, что получится в результате, будет несъедобным…

****************

Вскочив с кресла, я подошла к полке с дисками и, лихорадочно скидывая на постель неподходящие, стала искать что-нибудь жёстко-агрессивное. Обычно меня это успокаивало. Отыскав стоящий коллектив и поставив почти на максимум, я постаралась привести свои нервы в привычное, медленно-расслабленное состояние.

Как бы ни так… Из коматоза меня вывел нахально-долгий звонок в дверь. «О, нет, только не сейчас,» - подумала я, и перед глазами сразу же всплыло водянистое тело гипертонической соседки с косыми глазками, противным голоском заявляющей о том, что она не намерена слушать «истошные звуки этой недомузыки». Тем временем, звонок нагло повторился, и меня подняло волной деструктивного гнева. «Ладно, б**дь, сама напросилась!»

Рывком потянув на себя дверь, я застала на лестничной площадке свою Майку. Она смотрела с изумлением и, кажется, чего-то не понимала.

- Давно не ассистировала хирургу?

- Почему ты решила?

- Выглядишь напряжённой…

Я отступила в сторону, чтобы она прошла, но Майка задержалась в дверях, тщательно вытирая потрёпанные ботфорты.

- Не трудись, проходи, я всё равно собиралась убираться.

- Спасибо… Как подумаю, сколько труда на снять-надеть потребуется, аж дурно, - несколько виновато бормотала она по дороге на кухню.

Открыв дверцу шкафчика, я автоматически потянулась за туркой, хотя кофе мне не хотелось, а Майка никогда его не любила. Одёрнув себя, я повернулась к подруге и тут же забыла о чём хотела спросить. Уставившись ей в зрачок, я пыталась что-то сказать, но не могла.

- Перезагрузите меня, - наконец выдавила из себя.

Майка шкодно хмыкнула.

- Я гляжу, вы прекрасно вчера повеселились. Где были?

- В «Райде», - вздохнув, ответила. – Невесело было, к тому же на обратном пути пришлось воспользоваться услугами недешёвого нынче такси, ибо Маэстро очень захотелось напиться.

После короткой паузы Майка участливо спросила:
- Так и не можешь сесть за руль?

- Нет. Сразу вспоминаю тот проклятый день. Странно, и почему я выжила? Чтобы всю жизнь теперь мучится от чувства вины и жутких головных болей..? – почти шёпотом, растягивая слова, непонятно к кому обращалась я. Глядя в окно, представляла родителей, какими бы они были, если бы не…

- Еееей, не стоит так. Мы же тысячу раз говорили об этом.

- Знаю-знаю, я должна, наконец, осознать, что мне повезло. Ты постоянно твердишь об этом, но, к счастью, ты не я, чтобы понять, насколько это сложно.

Мне стало трудно дышать и я, скинув руку подруги с плеча, поспешила открыть окно.

- Не будем это обсуждать, и так день не задался. Смотрю, ты при параде, - впервые за нашу встречу я улыбнулась, - куда-то идёшь?
 
Майка чему-то смутилась и, глядя в потолок, отрывисто сказала:
- Мне дали разрешение на открытие выставки… Вот и решили собраться. Собственно… Я поэтому и пришла. Ты будешь?

Как давно мы этого ждали. Сколько планов строили относительно того, где, как и с кем будем отмечать это грандиозное событие. Должно быть, Майка ликовала… но почему мне снова так безрадостно? Нет, в тот момент мне было гиперпротивно, и это предательское щекочущее чувство во мне выдала плохо сыгранная ухмылка.

- Что-то с тобой не так. Ты скверно выглядишь. Даже голос другой. Проблемы в больнице? С ним? – наклоняясь ко мне, спросила подруга.

- С собой…

Майка покачала головой и, затянувшись крепкой сигаретой, начала:
- По-моему, ты достигла апогея в саморазрушении. Так ведь больше нельзя. Хочешь в свою клинику в качестве пациента?

- Скорее в крематорий в качестве топлива…

- Всё юморишь? А пора бы уже подумать серьёзно.

Я театрально закатила глаза и тяжело вздохнула, пытаясь хоть как-то свести к шутке эту неприятную ситуацию.

- Всё-всё, замолкаю. Не время для нотаций… Всё-таки буду тебя ждать у себя к восьми. Не стоит сейчас аутировать, тебе нужно общение… и много виски, - прибавила оптимистично настроенная Майка.

- Ага. Странно, что ты не прибавила к этому много секса, травки и дэcрока.

- Ну, первых двух не обещаю, но третий будет точно! Почему, кстати, не оцениваешь мою новую майку? – нахмурясь, поинтересовалась моя подруга с говорящим именем, выставляя вперёд грудь с нарисованным на ткани вокалистом одной небезызвестной команды.

- Фантастиш! Я всегда поражалась твоим графическим талантам, - (После небольшой паузы): - Май, постараюсь, но не обессудь, если так и не появлюсь.

Она кивнула, докурила, а после тяжело потопала к выходу. Я пошла её провожать…

***********************

Когда за ней закрылась дверь, я медленно вернулась на кухню, прошла на балкон и посмотрела вниз. Майка как раз выходила из подъезда и своей знаменитой подпрыгивающе-расхлябанной походкой направилась к метро.

«Подруга… Как долго мы уже знакомы? Кажется, ещё со школы. Точно. Никогда не забуду, как мы разнесли девчачью раздевалку в спортзале и как однажды её выгнали с урока за внешний вид, а я одолжила ей пиджак… Помню, как слушали на переменах раритетные кассеты, по очереди передавая друг другу наушники. И как однажды, уже в институте, она решилась забрить виски, поставила ирокез, и мы поехали на какой-то подпольный концерт…» - вспоминала я и на лице появилась грустная улыбка. Было же время, когда голова разрывалась от количества мыслей, целей и стремлений, всё казалось таким очаровывающим, а эта «другая» жизнь такой увлекательной и непохожей ни на какую другую, окружавшие люди представляли загадку, а каждый день был наполнен новыми ощущениями. Мы спали по несколько часов в день, постоянно куда-то спешили, чего-то искали, все чувства были обострены до предела, иногда даже казалось, что тебя не хватит для них, они выльются, словно из глубокой чаши. Мы не боялись делиться ими со «своими», потому что знали, что те поймут. Хм… Мало кто остался из того времени, всё они, подобно призракам, появляются иногда в сумеречной комнате, рассказывают о чём-то, печально посмеиваются и снова исчезают. Чаще всего навсегда…

Я всё больше сама себе напоминала такого призрака. Старого-престарого, способного только вспоминать, слюнявя морщинистые узловатые пальцы, перелистывать потрёпанный фотоальбом. Как отвратительно осознавать, что из всей богатой некогда палитры чувств остались самые увечные, да и те в скорости зачахнут.

«Может, стоит прекратить всё это? Тихонько скрыться от любопытных глаз под старым добрым флагом «Live fast, die young». Что поделать, если всё, что мне было позволено прочувствовать, я так неэкономно растратила. И ведь в действительности никто не станет убиваться по мне. Некого бросать…» – размышляла я, и вот что любопытно: от этой мысли мне вдруг стало как-то спокойно, будто я нашла любимую, незаслуженно забытую, игрушку и прижала её к груди.

Я посмотрела вверх, на крышу соседнего дома и глубоко вдохнула летнего сладковатого воздуха. «А мои друзья-знакомые, пожалуй, достаточно быстро забудут обо мне, как это было не раз с нашими неразумно ушедшими приятелями. Представляю это пафосное торжество с океаном разноцветного алкоголя, безудержно горькими речами и картинными лицами с прикрытыми веками. Хотя… Может, всё будет более трагично? Ах, глупости всё, в любом случае я не увижу…»

******************

Но увидеть пришлось…
 
Не смотря на то, что я правильно подобрала медикаменты (со знанием фармацевтики это не составило труда) и, проглотив их разом, быстро потеряла сознание, я будто чувствовала, как бесконечно долго останавливалось сердце, словно по миллиметру его отрывали от артерий и вен, ощущала, как кровоточил желудок. А потом наступил кошмар…

Я видела всё: как меня обнаружил он, как, проверив пульс, перекосились черты его лица, как он позвонил в клинику, и как меня увозили. Суматоха, потом скучающие лица санитаров, везущих моё ледяное тело в морг, недоумевающе-испуганные глаза друзей, всех как один твердивших в трубку телефона «Это неудачная шутка», и совершенно обычные похороны…
Сколько себя помню, я всегда желала, чтобы меня кремировали, ибо мысль о том, что мои внутренности станут лакомством для трупных червей, приводила меня в предкататоническое состояние. И тогда, наблюдая за тем, как моё последнее ложе медленно опускали в двухметровую яму, я истерически кричала, металась, заглядывала в лица друзей и всё пыталась схватить кого-нибудь за руку. Напрасно… Меня больше для них не было.
В те первые дни мой бесплотный дух словно разрывали. Я видела каждого знакомого мне человека и могла наблюдать за его реакцией на мою кончину. Часто возникало непреодолимое желание закрыть глаза и заткнуть уши, но, увы, это было невозможно: нечего закрыть и нечем заткнуть. Чувства, которые меня терзали, сложно описать словами. Казалось, словно болело пространство, в котором я находилась. Если то была комната – сжимались стены, пол и потолок, если улица – асфальтированные дороги и небо, меня будто хотели расплющить сгустками воздуха…

Помню, как ты напился в каком-то маленьком баре… Сидел за столиком в углу, много курил и тихонько разговаривал сам с собой. А когда к тебе, наконец, подошла шлюха, весь вечер, присматривавшаяся к тебе, и взяла за руку, ты не задумываясь пошёл туда, куда уводили. О, я видела всё… Как ты плакал, грязно совокупляясь с ней, а она стирала с твоего лица слёзы уголком запачканной простыни.

Помню Майку, сидящую на своей кухне с нашими приятелями, я с трудом различала их силуэты в табачном дыме. Её лицо, всегда с хитрым, как у маленького напакостившего ребёнка выражением, в тот момент ничего не выражало. И музыка… На всю квартиру гремела отчаянная песня с того раритетного диска Alien Sex Fiend, что я привезла ей из Лондона.
Помню Лилу, закрывшуюся в ванной от Гарика, чтобы проглотить очередную порцию мескалина. Он сумасшедше кричит что-то и стучит кулаком в дверь; она сидит, закрыв глаза, на холодном плиточном полу, прислонившись спиной к проржавевшей ванне…

****************

Я не знаю, сколько прошло времени с того момента, как меня не стало, где-то около двух лет, но впечатления, от увиденного тогда, нисколько не помутнели. Правда, я научилась с ними уживаться…

Маэстро женился на своей бывшей однокласснице через год (кажется, сейчас она беременна), забросил группу и превратился в примерного семьянина. О моей Майке заговорили как о подающем надежды молодом таланте, даже с Гигером сравнили в каком-то журнале. А Гарик с Лилу так и не поженились… Разошлись по своим линиям, но, вроде, никто из них не жалеет.
Иногда, глядя на них, дразнящее отчаяние душит меня: как бы они ни были несчастливы в какой-то момент, они могут что-то изменить, перед ними несколько нитей, дёрнув за любую из которых, всё пойдёт иначе. И так, потому что они живы. А я? Что могу я? Как я вообще называюсь? Мне неизвестно даже это…

Единственный нюанс меня всё же греет, и ощущение, похожее на довольство, наполняет моё прозрачное естество. В каком-то богемном ночном разговоре моя Майка призналась своему собеседнику, который спросил, откуда у неё берутся такие чудовищные образы для картин, что часто, засыпая, до её слуха доносятся тихие, но жуткие звуки, происхождение коих неясно. Они производят наистраннейшее впечатление, она грезит наяву, и ей являются необыкновенные образы. Иногда ей кажется, будто это трещит крышка гроба, которую в исступлении скребут изнутри когтями…