Часть 5 - Цветники

Удивительна природа, которая создала грецкий орех похожим на человеческий мозг. Сравнивать руки и ветви, траву и волосы, значит примерять на природу человеческое тело и наоборот. Быть может, наш общий Создатель устал фантазировать, поэтому у него так много параллелей в растительном и животном мире, а может оба этих мира стремятся к какому-то единению или общей цели.
В поисках Цветников я забрел в такие миры, где цветы говорили, а люди множились почкованием, но опять и опять я понимал, что не нахожу одного языка с природой. Я учился говорить с деревьями, касаясь пальцами их морщинистой коры, мне пришлось убегать от вековечного леса, который хотел зарубить меня и запалить мной костер, и все же я научился видеть в природе не только борьбу за существование.
Однажды я беседовал с травой, которая заселила целый мир, и вот уже сотни веков пыталась осознать себя. Ей казалось, что весь мир – это трава, а трава – это мир.
И не раз я встречал миры, где человек уживался с природой, где дома росли из земли, а детей вынашивали кусты-качалки. Даже автомобили питались энергией воды и минеральных солей. На людях росла одежда, молодые деревца играли в мяч с детишками, зрелые растения вместе со взрослыми занимались делами, домашними хлопотами.
Но даже они ничего не слышали о Цветниках.
 
На звездах распускаются мириады огненных цветов. Звездный садовник собирает ослепительные букеты и дарит их бездне, где они увядают.
Подводные сады Атлантиды, радуги цвета, завораживающие водовороты глубины, Эдем моллюсков, кораллов, звезд.
Бородатый ветер пригибает к земле травы и нежно трепещет лепестками. Потоки запаха и яркие краски.
Тишина, сырость, теплое дыхание тления. Царство покоя, рождения и смерти. Бледный пахарь, ведающий жизнью.

Падая с небес на землю, умирающий ангел терялся в догадках, что падение – это восхождение на перевернутую пирамиду. Качнувшись на краю пропасти и оцарапав о камни крылья, ангел полетел вниз и одинокое перо трепетало на ветру, затерявшись в складках обнаженной земли.
Когда родился мир, из звездного света появился первый человек. Он посмотрел вокруг и из горсти земли создал животных. Из глотка воздуха и первого звука появились птицы, а из первой слезы выплыли первые рыбы. Из волос первочеловека родились боги, и ветер развеял их по миру. Первочеловек бросил свое сердце в небо и оно запылало солнцем. Первочеловек погрузил свои руки в землю и родились люди. Первочеловек закрыл глаза и мир окутала тьма.
Там, где царит вековечная тишина, качаясь на грани между жизнью и смертью, словно в тяжелой коме, умирал ангел. Уже не живой, но еще и не мертвый, он отчаянно боролся с неведомым врагом за каждое мгновение жизни. Там нашел его первочеловек.
“Проснись, спящий вечным сном,” - сказал первочеловек, возвращая ангела к жизни.
Ангел просыпался.
“Когда появился мир, я создал Огонь и дал его силу богам.”
Забилось сердце ангела.
“Когда появился мир, я создал Воду и подарил ее силу богам.”
Шевельнулся ангел.
“Когда появился мир, я создал Небо и подарил его силу богам.”
Приподнялся ангел.
“Когда появился мир, я создал Землю и подарил ее силу богам.”
Встал на колени ангел.
“Когда появился мир, я создал людей и подарил богов людям.”
Встал ангел.
“Когда появился мир, я создал ангела и подарил ему силу всего мира.”
Расправил крылья ангел.
“Я разбудил тебя, свергнутый, и вернул тебе всю твою силу.”
Так родился Ангел.

Густая тишина. Тепло, темно и сыро. Еще – чуть теплится жизнь. Стремление к рождению в течение пяти лет. Пять лет росток пробивается к жизни и потом умирает. Умирает растение, но не умирает стремление жить. И корни тех, кто пробился к свету, опутывают мертвый росток и впитывают его стремление жить.
Зелененький лучик пробивается сквозь окаменелую почву. Сколько сил требуется нежному стебельку, чтобы пробить камень глину, землю. Но вот распускается нежный листочек, и бархатное солнце дарит ему свое вековечное тепло, тем самым благословляя его за жизнь, за стремление к ней.
Сколько пройдет зим, сколько раз закатится солнце, прежде чем стебелек станет поднебесной елью. Сколько ураганов пройдет мимо, сколько дождей омоет его уже огрубевшую кору, сколько раз снег укроет своей шубой…

Я видел бесконечные поля, укрытые цветами и травами.
Мне читали книги, что скрывают истину и цветы, тайны рождения, бытия и смерти.
Я утолял жажду обжигающей жидкостью, где хранился аромат роз.
Я любил девушку, в чьем имени скрывался цветок.
Я обошел тысячи миров в поисках Цветников.

Искать единения с природой, чтобы познать самого себя. Пустить корни и полюбить землю, что дарит тебе жизнь. Проснуться пчелой в медовом рою и зачарованно лететь с цветка на цветок, собирая нектар, напиток богов.
Но разворочена земля бронированными машинами смерти и на пыльном каменном асфальте мертвая пчела…

Демонтаж

Я уже без любопытства наблюдал, как исчезает великолепное здание и, спустя секунду, невозможно было даже предположить, что совсем недавно на этом самом месте стоял дом, школа или государственное учреждение.
Глядя, как ветер гоняет по пустырям мятую бумагу и целлофановые обертки, я думал о том, что же будет дальше.
Мимо пронесся огромный, отбрасывающий металлический свет, грузовик. Хотя образ “пронесся” никак не вязался с этими бесшумными и юркими машинами.
Я сплюнул, затер плевок и пошел дальше, почему-то старательно обходя места, где раньше подпирали небо многоэтажки.
В парке, как всегда, раздавали одежду и пищу. Взяв норму, я уселся под деревом и в который уже раз зарекнулся все-таки определить вкус этой пищевой продукции.
- Эй, Стрела, сегодня баланда малиной отдает! – растекся рядом Веник, ехидно посмеиваясь над моими опытами. “Дармовой баланде в миску не смотрят,” - перефразируя, изрекал он народную мудрость.
То ли из-за слов Веника, то ли на самом деле, но еда действительно имела малиновый привкус. Хмуро косясь на лохматого зануду, я быстро проглотил паек, думая о том, что если вместе с технической цивилизацией исчезли бы и все подобные личности, мир от этого нисколько б не пострадал.
- Ладно, пойду смотреть как завод разбирают, - бросил я, проглотив последний кусок.
Увидев брезгливое отвращение, я мстительно сверкнул зубами и быстро исчез за чахлыми деревцами.
“Помело немытое,” - выругался я, представив, как дворник тщательно трет мыльной щеткой метлу. От такой картины мне сразу полегчало и я решился-таки взглянуть на завод, благо времени было хоть отбавляй.
Завод все еще высился среди пустоты исчезающего города и сторож так же прохаживался у ворот, охраняя уже никому не нужную коробку металлолома. Но вместо глупого “Добро пожаловать” на вывеске красовалась надпись “Демонтаж”, красным по белому, словно предупреждение об опасности.
- Что дед, не разобрали твое чудо-юдо? – издалека окликнул я старика.
- У-у, ироды! – только и сказал он, неизвестно кому адресуя свои слова.
Мне хотелось пожалеть никому не нужного строителя “светлого будущего”, но его согбенная спина вызывала столько же жалости, сколько старая, рваная галоша.
- Да, дед, слишком долго ты жил на этом свете, если тебе довелось повидать все это, - заключил я и присел на лавочку у сторожки.
Дряхлый сторож лишь хмыкнул, присаживаясь рядом со мной.
- Слышь, дед, а как дальше-то жить будем?
- Це вам знат, зиленым.
- А при вас-то еды бесплатно не раздавали, - мудро заметил я.
- Не чапай святыню, - равнодушно ответил старик.
Я вдруг задумался о том, что же святого принесет нам новая жизнь, представив себе зеленого инопланетянина-бога с раздаточными пайками в руках.
- Ладно, дед, бывай! – попрощался я и почапал от святыни, смутно осознав, что “чапать святыню”, значит топтать ее.
Я нашел ее там же, где и ожидал найти. Она сидела на краю овражка, а внизу журчал пересыхающий загаженный ручеек. Казалось, все эти события никак не коснулись ее, а в какой-то момент мне даже почудилось, что происходящее – только ужасный кошмар. Вдруг захотелось выбежать в город и удостовериться, что все здания стоят на своих местах, а рутина безжалостно поглощает бездушные тела людей. Но я тут же с горечью вернулся в реальность и осторожно прилег рядом с ней.
“Привет,” - хотел сказать я, но промолчал. Я лежал и любовался прядью волос, трепетавшей на ветру, изгибом плеча, расчеркнутого лямкой маечки, ритмично покачивающимися ногами.
Мы так и сидели до темна, не проронив ни слова.
На следующий день исчез завод и целый район. Город все больше превращался в пустыню. С исчезновением города стали пропадать и люди, редкой вереницей растянувшись по дорогам.
С утра получив свой паек, я ходил по опустевшим улицам, философски размышляя о том, что человечеству придется заново осваивать каменные топоры, изобретать колесо и ядерную бомбу, и так до следующего раза. И попав в это мертвое кольцо, людям так и не добраться до желанного берега мечты…
После полудня вместе с едой получил листовку: “Граждане Земли! Отныне вы владеете всей планетой и ваша обязанность…”
Я скомкал листок и выбросил в первые же попавшиеся кусты.
Я начал размышлять о том, что любая новая власть обещает золотые горы, но каждый раз эти горы оказываются все дальше и недоступней. Уж лучше бы это был просто фатальный, но спокойный закат цивилизации. Ан нет, прилетели со звезд, а туда же, в агитацию.
Вернувшись в парк, я снова нашел ее и снова залюбовался ею. И мне даже показалось, что не такие уж эти инопланетяне плохие, может, они действительно нам добра желают.
Но потом я встряхнул головой, выбрасывая всякие мысли. Было так романтично сидеть рядом с ней, любоваться ее красотой и закатом, который, к счастью, никто демонтировать не собирался.
- Эй, Стрела, они из смородины баланду варят, я видел, зуб даю!
“Да пошел ты, помело лохматое…” - устало подумал я, отчаянно решив, что завтра наконец расскажу ей все…

Пресс

  Под давлением в тысячи глаз шел человек.
С каждым днем его небо опускалось все ниже, словно огромный, чудовищный пресс. Оно уже находилось так низко, что человеку приходилось пригибаться.
Человека можно было назвать красивым, но никто этого не делал. У него было имя, но что мог значить глупый набор звуков.
Человек шел на работу…
Небо опустилось чуточку ниже…
Человек занимал семнадцать метров жилья…
Небо опустилось чуточку ниже…
Человек находился словно в паутине, ниточки от которой привязывали его к вещам…
Небо опустилось ниже…
Человек хотел быть Атлантом, чтобы удержать небо…
Небо опустилось ниже…
Выгорал, словно древняя лампочка, закат. Огромное небо падало на землю.
“Цветники”, - когда-то гласила вывеска, сейчас уже стертая ржавчиной.
“Что, человек?” - спрашивала змея, обвивая его.
Звезды, как дыры.
“Иди, человек.”
Ночь, как заклятье.
Сидхартха ушел.
И, уже уходя, Человек бросил взгляд в Небо.
Небо стало чуточку выше…

Рассвет, взрыв жизни и движения. Это время, когда можно лететь над полями, чувствуя, как из-под ног вырывается земля. Молодые золотые листочки пробивают кору деревьев, словно старый затертый асфальт.
Еще кристальная роса играет на зеленой траве, а уже пушистые шерстинки срезают ее, омывая бегущих на водопой зверей.
Прохладный ветерок холодит кожу, выгоняя остатки сновидений.
Пахнет землей, свежестью и ночной пряностью. Загорается костром солнце и не спеша выползает на еще влажный камень юркая ящерка…

Последняя вещь

- Олма!
- Яблоко, - мгновенно ответил я, дотянувшись до глиняной статуэтки, улыбающегося зубастого существа, которое по идее, наверное, должно быть страшным.
- Что это?
- Хушкулак, свистулька, - зевая, пробубнил он, отворачиваясь к стене, – не бери.
- Что?
- “Олма” означает “не бери”.
- А “яблоко”?
- Олма.
Комната была забита вселенским мусором. Здесь пылились различные фигурки, конструкции и просто украшения. В одном углу горой лежали потрепанные книжки, в другом – ветхие картины. Все вместе создавало впечатление то ли художественной свалки, то ли музея гениальных вещей. И среди всего этого хлама стояли стол, кровать и старинное кресло. Именно в него я и сел, все еще пытаясь найти общее в “яблоке” и “не бери”.
- Слушай, я прочитал твою последнюю вещь… где Али идет к морю… - сказал он.
Я вспомнил эту картину. Песчаный пляж, уходящий в бесконечность, и глубокое небо. Где начиналось море, уже было не разобрать, и создавалось впечатление, словно песчаное лезвие пронзало эту вездесущую синеву…
- Ведь он так и не дождался кораблей?..
- Не знаю… - устало ответил я, будто сам стал Али, умирающим, казалось бы, в мгновении от своей мечты.
- А у тебя Джа всегда такой грустный?
Я промолчал.
Черный Джа одиноко сидел на берегу и все ждал. На море мерно покачивались корабли, но только пустынной тишиной веяло от них. Где-то совсем недалеко, через море, умирал просветленный Али, царапая руки о песок. Джа все сидел и ждал…
“Пойти по воде?..” - мелькнуло в уже угасающем сознании Али…
- Кстати, - вдруг улыбнулся он, с головой полез под кровать и вытащил оттуда что-то. – Во!
В руках у него красовалась бутылка с прозрачной жидкостью и цветной этикеткой. “Бустон” - было написано на ней.
- Вот они, твои Цветники! – гордо засветился он.
- Как это?
- “Бустон” переводится “Цветники”.
- Нет, это не Цветники.
Я выхватил бутылку из его рук и открыл.
- Олма!
- Яблоко! – и припал к горлу…
(март.00г.)