Кощунство

*
Поезд был дополнительный и, судя по частым остановкам, очень нескорый. Однако людям, озабоченным близкими поездками, это было только наруку. О том, что вагон-ресторан такому поезду не полагался, никто из них особенно не тужил. Не та была публика.
 
Исключение составляли, разве что, пассажиры единственного мягкого вагона прямого сообщения, населённого отпускными тружениками, коим по милости своих профсоюзов достались южно курортные путёвки в зимнее время. Эти ехали издалека, с нерастраченными отпускными деньгами.

Рассчитывали в дальней дороге на комфорт, и отсутствием вагона-ресторана были очень недовольны.
И не то, чтобы негде было поесть. Прихваченной из дому, и прикупленной на проезжих станциях снеди было достаточно.
 
Не было выпивки. Домашние запасы легкомысленно распили с провожающими. А в дороге, кроме как в вагоне–ресторане, раздобыть в те времена её родимую было негде.

И вот, на тебе, угораздило попасть в поезд без этого самого вагона. Обретённая отпускная свобода теряла смысл, и настроение было соответствующим.

Стоя в коридоре сытый и трезвый Матвей курил, безразлично поглядывая в окно, и вспоминал, как только вчера дружки-механизаторы доставили его к станции на санях по укатанному утреннему зимнику.

Тогда в розвальни набилось человек десять. Но запрягли тройку и потому шли легко. Гикая и присвистывая. Пытались все одновременно что-то друг другу рассказать, перекрывая тщетные эти попытки дружным жеребячьим хохотом.
 
Чего веселились то? Разве упомнишь. Пить было что, вот и веселились.
А теперь общительный Матвей скучал. Однако заводить знакомства «на сухую» ему не хотелось.

Поглядывая искоса на других пассажиров, он без труда угадывал, что озабочены они той же ситуацией, выхода из которой, как и он, не видят. А раз так, к чему пустые разговоры.
 
Физиономии попутчиков, обладатели которых вряд ли отличались воздержанным образом жизни, выражали досаду, а сами они едва сдерживали раздражение, когда услужливый проводник, будто издеваясь, то и дело предлагал им чаю.

Матвей по опыту пытался обнадёжить себя тем, что на Руси всё это долго не продолжается и, в конце концов, непременно найдётся какой-нибудь разбитной мужичок, который подсуетится, предложит «скинуться» и «сбегать» и всё, в конце концов, уладится.

Но, похоже, в вагоне такого не предвиделось. Тоскующая по выпивке, публика, собственной инициативы не проявляла, предпочитая страдать.
- Это же надо! - сетовал про себя Матвей на нерадивых железнодорожников,- столько народу обидели.

*
Моим попутчиком по купе в том же вагоне был пожилой врач-южанин.
В Донецке, откуда мы ехали, он гостил в семье сына, который, провожая родителя, попросил меня приглядеть за ним в пути, так как накануне отъезда отец слегка недомогал.
 
Попутчик оказался общительным, располагающим к себе человеком и в дороге мы быстро разговорились. Заслуженного врача уже не первый год беспокоило сердце. Оно имело обыкновение напоминать о себе всякий раз, как только он выезжал из дома и менял привычный образ жизни.
 
В привычном этом образе ничего особенного не было. Всего лишь душевное равновесие доброжелательного человека, приязнь к старым друзьям у себя в доме, за вечерним преферансом и собственноручно приготовленным кофе. Вот и всё.

На выезде без друзей и преферанса было действительно скучно. Что же касается душевного равновесия, то оно никогда его не покидало, так как было ему присуще. А заветный напиток за много лет он научился готовить себе в любых условиях.

Из его рассказа я понял, что у себя в черноморском портовом городе Поти Арменак Аристакесович слыл личностью легендарной. Будучи отменным терапевтом, он не практиковал, как врач, но на всю жизнь с профессиональной страстью посвятил себя организации в городе медицинских учреждений.

Реализуя на этот счёт собственные идеи, он всякий раз брался за создание очередной лечебницы с нуля. Подробно разрабатывал до мелочей все детали её существования от штатного расписания до снабжения расходными материалами и преодолевал для этого неимоверный по величине и сложности бюрократический вал, от землеотвода и финансирования до подбора и подготовки кадров.

Сейчас его назвали бы талантливым продюсером. Создав очередную лечебницу, Арменак Аристакесович, как истинный строитель, не вселялся в то, что сотворил, а вознаграждал себя тем, что передавал своё детище в надёжные руки и тут же брался за следующий проект.
 
Когда его возраст перевалил за экватор, он в своём небольшом городе был уже родоначальником практически всех медицинских учреждений. Благодарный муниципалитет не остался в долгу, и выдающийся организатор местного здравоохранения стал обладателем в центре города обширного особняка с примыкающим к нему плодоносящим фруктовым садом.
 
Казалось, у тёплого моря довольным родителям, оставалось только радоваться подрастающим дочке и сыну. Однако судьба распорядилась по-своему, и замечательный дом был населён счастливой семьёй недолго.
 
Случилось так, что Арменак Аристакесович рано овдовел. Незаметно быстро выросли дети и один за другим упорхнули в иногородние ВУЗы, а затем и на службу в далёкие города. Оба были талантливы и трудолюбивы, радуя своими успехами в делах, но любящий отец остался в громадном доме с надвигающейся на него старостью один на один.
 
Сердце с годами стало пошаливать, и он наверняка не управился бы с обширным хозяйством (была ещё автомашина «Победа») если бы не внимание близких друзей детства, возглавлявших к тому времени в городе почти все ведущие предприятия.

Один из них – директор местной гостиницы вменил в обязанность пожилой горничной в служебном порядке дважды в неделю прибираться и готовить в доме заслуженного врача еду.

Другой - управляющий трестом субтропических культур, таким же манером поручил трестовскому садовнику присматривать за мандаринами и хурмой в его усадьбе. А начальник городской автобазы, не только выделил в своём хозяйстве Арменаку Аристакесовичу, страстному автолюбителю, отдельный бокс для его «Победы» но и закрепил за ним опытного автомеханика, который содержал машину в образцовом порядке, и сам садился за руль во время, теперь уже редких выездов её хозяина.

Однако, оттого, что дом теперь был ухожен, одинокая жизнь в нём стала ещё тоскливее и опекающие его друзья стали два раза в неделю сходиться к Арменаку Аристакесовичу на преферанс, расписывая пульку под дружеские разговоры и собственноручно приготовленный хозяином турецкий кофе.

Об этом кофе разговор отдельный. На морском побережье этот напиток культовый. И если считать классическим способ его употребления самими этническими турками, коих в любом черноморском городе множество, то кофе следовало готовить без сахара, обжигаясь отпивать очень маленькими глотками, запивая тут же каждый глоток каплей ледяной воды.
 
В наше время такое годилось только в кофейнях для пожилых турок. Что же касается остальной части поклонников божественного напитка, то они позволяли себе употребление кофе, и с ломтиком лимона, и с сахаром, и с молоком, и под коньячок, и по всякому, кто, во что был горазд.

Однако при всём, при этом, был один общий признак, который и для турок и для прочих знатоков черноморского побережья был незыблем. Никто из уважающих себя этих людей никогда не стал бы употреблять кофейные зёрна купленные в государственном магазине (то есть с вываренным кофеином) или ещё чего, растворимый кофейный порошок.

Это годилось только на потребу заезжим туристам. Кофе «для себя» местные гурманы готовили, используя только зёрна, взращённые на южноамериканских плантациях и завезённые контрабандой моряками торговых судов.

Вкус и аромат этих зёрен нельзя было спутать ни с чем и добывать их в любом черноморском порту не составляло особого труда.

Свой «фирменный» способ приготовления кофе у Арменака Аристакесовича был несложен. Он заключался в том, что насыщенные кофеином зерна хранились обязательно в тщательно укупоренной банке, откуда отбирались в количестве необходимом для приготовления только одной порции и перемалывались, при этом только вручную.

Делалось это на вывезенной из Турции, видавшей виды, старинной медной, ручной мельнице. Правда, однажды сын, глядя на усилия отца, подарил ему импортную электрическую кофемолку. Но отец, прочитав на её этикетке, что рабочий орган этой мельницы вращается со скоростью трех тысяч оборотов в минуту, сына поблагодарил, а подарок задвинул в глубину шкафа и никогда к нему больше не прикасался.

Такая же участь постигла и многочисленные кофейники, которые Арменаку Аристакесовичу преподносили по любому случаю.

Добрые дарители не понимали, что готовить настоящий кофе нельзя в общей посуде. Это надо делать только отдельными порциями, которые переливать в чашечки непосредственно из турки и тут же каждую в отдельности подавать на стол.
 
Особенно Арменака Аристакесовича передёргивало, когда он слышал фразу: «я сварю тебе кофе». Он не уставал повторять, что кофе не варят, а готовят. Потому что «варить» это значит - кипятить.

Но после того как кофе вскипит его останется только выбросить.
А «готовить» как надо, означает прогреть его до нужной кондиции на открытом пламени.

На выезде и в полевых условиях он мог мириться с тем, что это будет пламя газа или спиртовки, но у себя дома Арменак Аристакесович в присутствии друзей-преферансистов готовил кофе только на огне горящего дровами камина, пользуясь для этого специальной туркой с удобно загнутой удлинённой ручкой.
 
Для достижения, так называемой кондиции он мастерски манипулировал этой туркой. То, приближая её к пламени, то, отдаляя. То, подставляя её к огню одним, то другим боком. И добившись в результате максимально симметричной конфигурации пенящегося пузыря, не давал ему лопнуть, а заставлял опасть внутрь турки, чтобы образовать над перелитым в чашку напитком аппетитный каймак.
 
Возможно, употребление с детских лет столь крутого продукта и подорвало до срока сердце Арменака Аристакесовича. Но теперь, когда это произошло, оно уже не могло обходиться без привычного стимулятора, который превратился из губителя в его лекаря.

Теперь уже после любой нагрузки, даже такой безобидной как плотный обед, изношенное сердце требовало немедленного подкрепления и Арменак Аристакесович, щадя его, заблаговременно готовил себе спасительный напиток.

Для этого он научился готовить кофе в любых условиях, никогда не рассчитывая на то, что в другом доме это сделает для него кто-нибудь другой.

Будучи в гостях, деликатный Арменак Аристакесович не мог позволить себе быть зависимым от того, когда именно хозяйка удосужится подать кофе, и удосужится ли сделать это вообще.

В нужное для себя время он объявлял, что хочет угостить присутствующих особым, собственного приготовления напитком, и действительно это делал, выпивая незаметно сам, под видом пробы, первую спасительную чашечку.

Необходимые для этого принадлежности всегда были при нём.
Рассказывая мне об этом, Арменак Аристакесович достал из чемодана небольшой потёртый кожаный саквояж, дореволюционного происхождения похожий на те, которыми в начале века пользовались практикующие земские врачи, и познакомил меня с его содержимым.
 
Саквояж вмещал полный "джентльменский" набор необходимый для кофеприготовления. Этот набор состоял из герметичной банки с кофейными зёрнами и турки с удлинённой и особо изогнутой рукояткой. Старинной ручной мельницы из потёртой жёлтой меди и медицинской спиртовки, а так же гранённого литрового флакона со спиртом.

Во втором таком же флаконе был запас родниковой воды. В саквояже были даже спички, что исключало любую заминку на пути приготовления кофе, окажись Арменак Аристакесович даже на необитаемом острове.
 
За нашим разговором незаметно подошло обеденное время, и Арменак Аристакесович заранее предупредил, что все хлопоты о нашей еде он берёт на себя, так как его заботливая невестка снабдила его запасом домашней снеди, в количестве, заранее рассчитанном на попутчиков.При этом, очевидно предполагая, что купе будет четырёхместным.

Мы обнаружили в дорожных сумках такое количество украинских мясных деликатесов, что, наевшись до отвала, всё же не сумели заметить на глаз, что их от этого стало хоть сколь-нибудь меньше.
 
Арменак Аристакесович, как выяснилось, не страдавший отсутствием аппетита, со смаком приложился, чуть ли не ко всему ассортименту и в приятном изнеможении откинулся на спинку дивана.

Однако, позволив себе всего лишь минутную истому, он стал проворно убирать со стола, освобождая место для приготовления кофе.

Из упомянутого саквояжа была извлечена банка с зёрнами, откуда необходимая доза была отобрана им для перемола.
 
Мне же Арменак Аристакесович поручил, тем временем, заправить спиртовку. Это нехитрое задание я умудрился провалить. Ибо при дорожной качке не удержал в руке тяжёлый литровый флакон и пролил изрядную лужицу спирта на половой коврик.

Затереть на коврике жидкость было невозможно, и оставалось только дождаться, когда спирт, распространяя по вагону предательский аромат, испарится сам.

*
К середине дня скучающие пассажиры мягкого вагона стали расходиться по своим купе. Полуденную еду ели без аппетита, по-прежнему продолжая отвергать проводника, назойливо предлагавшего чай.

Новый необычный запах, распространившийся по вагону, первыми обнаружили женщины.

- Вы чувствуете, как запахло кофе? – спрашивали они друг друга, когда пространство вагона стало насыщаться терпким заморским ароматом.

- Похоже, кто-то переупаковывает импортные запасы, - предположили знатоки, - наш кофе так не пахнет.

И началось активное обсуждение, как именно пахнет наш отечественный кофе в отличие от заграничного.

Матвею тема этого разговора была глубоко безразлична, и он, покинув купе, привычно уставился в коридорное окно.

Но уже в следующий момент его безразличие к вагонным ароматам дрогнуло. Не веря себе, он вдруг уловил в терпком кофейном запахе явную примесь испарений качественного питьевого спирта.

Поначалу решив, что на почве досадного воздержания такое ему чудится, Матвей стал всё больше принюхиваться и вскоре убедился, что спиртовой запах действительно имеет место, и причём столь сильный, что не вызывает сомнений уже не только у него одного.

Высыпавшие в коридор мужики уже давно беспокойно переглядывались. В конце концов, стало ясно, что кто-то за их спиной употребляет в вагоне выпивку.

Факт был настолько возмутителен, что, не сговариваясь, они пошли по коридору, сдёргивая все купейные двери подряд.

Им не поддалась лишь одна, за которой в моём присутствии пожилой врач-южанин готовил на спиртовке свой послеобеденный кофе. Предохранительный флажок с обратной стороны удержал дверь, но приоткрыл щель, которую тут же залепили изумлённые мужские физиономии.

Всем не терпелось своими глазами взглянуть на существо, которому пришло в голову жечь питьевой спирт, чтобы приготовить на его огне кофе. Мало того, как выяснилось, святая влага была не только залита в спиртовку, но и пролита на коврик, испарения с которого приводили мужскую публику вагона в исступление.

На шум явился проводник и именем власти заставил нас опустить предохранительный флажок и впустить его в купе. Он, как и все остальные был озабочен только одним, а именно: какими запасами спирта мы ещё располагаем.

Арменак Аристакесович успевший перед этим упаковать и надёжно запрятать свой саквояж, авторитетно заявил, что все наши запасы это всего лишь те полстакана, что залиты в спиртовку.

Конечно, разводить открытый огонь в пассажирском вагоне, что называется « не лезло ни в какие ворота», и мы беспрекословно с бесконечными извинениями загасили спиртовку и, опасаясь конфискации, убрали её подальше.

Разочарованная публика стала расходиться, но общее возбуждение в вагоне долго ещё не стихало. Всё это меня мало трогало. Беспокойство вызывало только состояние Арменака Аристакесовича. Лишение после обременительного обеда обязательной чашечки кофе могло обернуться для него сердечной недостаточностью.

Я извлёк на свет упрятанную спиртовку и, прихватив с собой заправленную турку, пошёл на поклон к проводнику, рассчитывая рассказать ему, что за человек Арменак Аристакесович и в каком он теперь состоянии. Надеясь всё же уговорить проводника разрешить мне под его личным контролем приготовить на спиртовке в служебном купе одну порцию кофе.

Проводник после моего рассказа, как говорится «проникся», но запалить спиртовку в вагоне всё же не разрешил. Вместо этого он предложил мне прихватить заправленную турку и следовать за ним.

В тамбуре он открыл вагонную топку, в которой полыхал на углях доменный огонь, после чего выдал мне асбестовую рукавицу и сказал: вари.

Просвещённый рассказами Арменака Аристакесовича о технологии правильного кофеприготовления, я постарался сделать всё как можно похожее на это.

В жаркой топке кофе подошёл почти мгновенно, и я поспешил отнести его Арменаку Аристакесовичу, после чего к проводнику, чтобы вернуть ему рукавицу.

Он предложил мне в свою очередь забрать спиртовку, что я и сделал, слив предварительно в стакан проводника её содержимое.

*
Время на курорте проходит быстро. Матвей не заметил, как пролетели считанные дни его путёвки, и пришла пора возвращаться.

Добираться домой он решил самолётом и после нескольких часов томления в опрокинутом кресле выходил, по всё ещё царящей на севере зиме, навстречу дружкам-механизаторам, прикатившим его встречать всё на той же совхозной тройке.

Дружки укутали его в тулуп, раздавили за встречу по первой и покатили домой, добавляя начатое в дороге.

В их хозяйстве никому кроме Матвея побывать в южных сказочных краях ещё не доводилось и, ясное дело, ждали они от него историй необыкновенных.

Чего только Матвей им не рассказывал. И про море, и про пляж, и про дешёвое, почти бесплатное вино. Ну и про женщин, конечно. Много вечеров за чаркой он расписывал свои похождения, а дружки всё не унимались и требовали всё новых откровений, настаивая на подробностях.

Чувствуя, что иссякает, Матвей стал безбожно привирать, приписывая себе то, что было не с ним и то, чего не было вообще. Верили всему, кроме одного.

А именно, его рассказу будто бы он, Матвей собственными глазами видел человека, который жёг питьевой спирт, чтобы сварить себе кофе.
Честные работяги не могли себе такого представить, и сколько бы Матвей не божился, этой истории так никто и не поверил.

 Москва. 2004.





 
.