Умоли Его!

 Я уйду с первыми звёздами, когда встречаются день и ночь, отправляюсь навстречу новому шагу в моей жизни. Сколько башмаков я истопчу в очередных странствиях? Совсем несерьёзный вопрос! В прошлый раз я уходил в нехоженых лакированных штиблетах, а вернулся босиком. Ботинки я выбросил после первых десяти миль пути – натёр мозоли. Что? Нет, ногам зябко не было, только люди в Городах косились на меня как на душевнобольного. Хотя, почему «как»? Они недалеки от истинного положения вещей. Я болен духом. Мне душно, темно, неловко в людских потоках. Я словно чувствую их мысли, которые накрывают меня внезапно с головой, словно огромная волна, наполняют мои мысли шумом, впиваются в душу, поглощая живые соки…
 Ну, не ухмыляйтесь. Вижу лукавые морщинки-лучики, затаившиеся в уголках ваших глаз, подозрительный огонёк, сверкнувший в тёмном зрачке. Налейте лучше ещё чаю. А ваши пирожки с яблоками – просто прелесть. Дайте пару в дорогу. Большое спасибо!
 О чём это я? Ах да, о шуме… Помните, я рассказывал, как впервые мальчишкой пришёл на кладбище. В тишине бродил по аллеям, вглядывался в даты на надгробиях, считал, кто сколько прожил. 66, 73, 59, 48, 82, 61, 74, 12… Этот последний мальчишка, невинно смотревший на меня с фотографии на надгробии годился бы мне в отцы, будь он жив. А потом я стоял, очарованный коленопреклоненной фигурой скорбного ангела, застывшего на старинном склепе. Но нигде меня не покидало ощущения сотен, тысяч глаз, впившихся в меня любопытными взглядами. А той ночью, только сон мягкой подушкой обволок меня, тысячи людей предстали предо мною, говорящие на разных языках, но в их глазах стояло одно – немая просьба: «Умоли Его!». «Кого?» - спрашивал я, но они вместо ответа только отводили взгляд с таким укором на лице, что совесть моя раздирала меня на части.
 Помню, что проснулся с тяжёлой головой, наполненный сильнейшим страхом смерти, переходящим в панику. Я просто встал и бросился убегать от него. Я бежал очень долго через просыпающиеся дворы, срывая вывешенное для сушки бельё, разбрызгивая позавчерашние лужи. Бежал до изнеможения, до тех пор, пока боль в груди не стала обжигающей, кинжальной. Я остановился, силясь отдышаться, в глазах поплыл туман, в ушах стучали сотни паровых молотов, выковывая мою личность, мою судьбу, мой Путь. И вдруг зазвонил колокол Собора, разбивая мой страх на мельчайшие осколки слёз, брызнувшие из глаз…
 Вы говорите: «Бывает?». Я отвечу: «Случается». Случается встретить свою жизнь лицом к лицу, без масок и шелухи постоянного ощущения себя. Когда тело растворяется в потоке времени, а сознание сжимается в точку не больше острия булавки, а мысли мерцают вокруг разноцветными вспышками, переливаются взъярившимся калейдоскопом. А потом снова приходишь в себя, ощущая как трясутся холодные руки и предательски подкашиваются ноги, утратившие прочную опору повседневности.
 Я рад, что вы меня ещё слушаете. Говорите, что интересно. Нет, скорее чудно для неподготовленного уха. Но я вам очень благодарен – за хлеб и за кров, за то, что принимаете меня и моё слово. А ведь сколькие меня прогоняли… Били по спине кочергой, кричали ругательства вслед. А всё почему? Потому, что просто не могли понять меня, а признаться, что что-то не понимаешь, сами знаете, больнейший удар по самолюбию. Мне, увы (или к счастью) это было не впервой. В школе меня тоже часто били, точнее, по их словам – «выбивали дурь». Умнее я от тумаков не стал, зато научился терпеть, держать удар. А вот ответить ударом не поднималась рука, снова перед глазами маячили тысячи людей, просящие умолить Неведомого, снова конвульсировала совесть, и только тихий стон вырывался из моей груди.
 Осенью, когда дни превращались в застывшие кусочки янтаря, я часто уходил в лес, загребая ногами пожухлые листья, вдыхая их прелый аромат, так похожий на запах мороженого с корицей. Тогда каждое дерево превращалось в неопалимую купину, всё шептало мне что-то на языке, который, видимо, был родным для моего сердца – так оно отзывалось на него – сладкой болью и перебоями, подобными радостным вздохам. И сердце говорило с ними о чём-то, а я был только сторонним наблюдателем, гостем. Но гостем званным, перед которым расступались колючие ветви. Дорожка снова привела меня к старому кладбищу, но только одна пара глаз была заинтересована мною – коленопреклонённый ангел смотрел прямо на меня. Его каменная рука поднялась, указывая на запад. Я повернул голову, повинуясь ему, и закатное солнце опалило мои глаза, потому что это был не простой, но таинственный Невечерний Свет, созерцать который сумел только седой старец с ангелом на плече, смиренно приложивший к устам палец, потому что описать увиденное – выше человеческих сил.
 Так Неведомый стал для меня Открывшимся. Я только и мог, что шептать: «Прости их, прости их…», и мысленно добавлять «и меня вместе с ними»…
 В ваших краях я появляюсь, когда зацветают сирень и черёмуха, а в родной край возвращаюсь вместе с дымными кострами, пытающимися побороть листопад. Туда-сюда, туда-сюда, следуя за маятником жизни. Вы думаете, что я одинок в путях? Отнюдь. Со мной те, у кого я живу маленькой искоркой в сердце, со мной Он, со мной моя тень. Не так ли?
 И, пожалуйста, не забывайте о том, что я говорил вам – не ищите для всех единой меры, она и так уже есть – это смерть, до которой все мы пребываем в странствии. И совсем не важно, босиком ли мы или в лакированных штиблетах, говорим высокопарные слова или только учимся читать по слогам. Иной раз мы бросаемся убегать от неё что есть мочи, но, в конце концов, замечаем, что дивный Свет тогда уже не сочится впереди из-за горизонта, а затаился за спиной. Мы поворачиваемся и понимаем, что, увидев Его, уже и так погибли. Погибли для погибели… Не верите? Что же, ещё есть время поверить.
 А я вернусь, знайте это, ещё не раз вернусь во снах проведать вас до того мига, когда опять постучусь в вашу калитку. Вы выйдете на крыльцо, всплеснёте руками и скажете: «Добро пожаловать!». Надеюсь, на столе снова будет горячий чай, эти чудесные пирожки и, конечно, ваши добрый взгляд и улыбка…