Из Сибири с любовью

*
 - Вы там будьте очень осторожны с местным населением, - предостерегали меня перед командировкой в Ангарск ушлые «знатоки», - не забывайте, что это, как правило, потомственные каторжники. Заманят, обчистят, и хорошо ещё, если выпустят живым.

- Неужто так? – со слабой надеждой сомневался я.
- А, то! – заверяли «знатоки», - спросите любого, кто там побывал. Вам всякий подтвердит.

- Ну что ж, буду крайне осторожен. Стану пользоваться только общественным транспортом и ходить по улице только в сопровождении местных коллег.

 Сойдя с самолётного трапа в Иркутском аэропорту, я так и сделал. Сел в переполненный городской автобус и доехал до конечной остановки, чтобы пересесть на междугородний до Ангарска.

 Прохаживаясь в ожидании этого автобуса, я старался не удаляться далеко от других ожидавших пассажиров, крепко удерживая в руках свой единственный багаж в виде пухлого командировочного портфеля.

 Очень скоро я убедился в том, что предостережения «знатоков» перед моим отъездом были обоснованы. Вокруг меня на остановке стал вертеться молодой веснушчатый парень, который внимательно приглядывался ко мне и, как мне показалось, особенно к моему тугому портфелю.

 Парень был легко одет, без вещей и явно не похож на других пассажиров. Его интерес ко мне был очевиден, тем более, что он решил со мной заговорить.

- В командировку? – спросил он, улыбаясь.
- Допустим, - ответил я уклончиво.
- Впервые к нам? – продолжал он допрашивать.
- Ну, допустим впервые, - отвечал я строго, - почему это вас, молодой человек, интересует?

- Да я таксист, - продолжал он улыбаться. Тут за углом моя машина. Три тётки до Ангарска на заднем сидении уже сидят. Предлагаю поехать четвёртым. Не пожалеете. Тем более, если у нас впервые.
- А как далеко до Ангарска? – спрашиваю я, надеясь по километражу определить примерную стоимость предлагаемого удовольствия.
- С этой точки 60 километров. Беру по счётчику 6 рублей. По полтора рубля с человека.
 
 Последняя фраза меня поразила. В нашем родном городе такое не пришло бы в голову ни одному таксисту. У нас принято всем попутчикам платить полную сумму.

- Я и квитанцию могу вам дать для отчёта, - продолжал искушать меня веснушчатый.

 Мне бы вспомнить о предостережении добрых людей про то, как коварно заманивают в Сибири чужаков. Но я, вопреки этому, почему-то, следую за водителем и усаживаюсь на переднее сидение «Волги» ГАЗ-21.

 Мы быстро пересекаем окраинный квартал города и выезжаем на загородную трассу.
 
 Что представляет собой эта трасса, всякий новичок может увидеть сам, а вот откуда она взялась, ему обязательно поведают местные жители. И наш водитель, назвавшись Димой, тут же приступил к изложению этой истории.

 А была она связана с несостоявшимся приездом в СССР Президента Соединённых штатов Америки Дуайта Эйзенхауэра, имевшем к дороге до Ангарска прямое отношение.

 Дело в том, что после успешного визита в сентябре 1959 года Никиты Сергеевича Хрущёва в Соединённые штаты и его памятного выступления в ООН с программой всеобщего разоружения, отношения между СССР и США заметно потеплели.

 Хрущёв счёл возможным пригласить президента Эйзенхауэра посетить СССР летом 1960 года, обещая принять его на берегу мировой жемчужины, озере Байкал. И Президент это приглашение принял.

 В связи с этим местные власти на Байкале получили из центра миллионное финансирование для срочного строительства современной автомобильной дороги от аэропорта к молодому Ангарску, который собирались показать высокому гостю.
 
 Но то ли преднамеренно, то ли в результате обычной для нас неразберихи наши военные в январе того же года затеяли в СССР испытания сверхдальних баллистических ракет и не довольствуясь тем, что успешно достали ими до Камчатки, на радостях запузырили парочку аж в акваторию Гавайских островов.

 Советский союз, разбрасывающий свои ракеты на такие расстояния, был обвинён мировой общественностью в притворном миролюбии, и Президент Эйзенхауэр в страну, которая накануне его визита откровенно угрожает безопасности США, решил не ехать.
 
 Узнав об этом, в Москве визит отменили, а про Ангарск, который готовился к объявленной встрече как-то забыли, и местные власти, не получив отбоя, задуманную дорогу благополучно достроили.
 
 Таким чудесным образом шикарный европейский 60 километровый автобан между старым бревенчатым Иркутском и новым соцгородом, благодаря заморскому президенту, задарма достался сибирякам.
 
 Проектировали и строили его в ударном темпе, для чего не мудрствуя приставили к карте линейку и провели прямую линию между двумя точками - аэропортом и Ангарском, которая и стала осью будущей автотрассы.

 Потом проложили по этой оси на бетонном основании полотно автодороги, от кромок которой на 50 метров по обе стороны тайгу аккуратно выбрили с тем, чтобы ни человек, ни зверь не смогли выскочить неожиданно под колёса мчащихся автомобилей.

 При мне, по осени, стоящий вдоль дороги по обе её стороны в 50-ти метровом отдалении таёжный лес смотрелся как сплошной зелёный коридор, по стенам которого на фоне бархатных вечнозелёных пихт то там, то здесь были вкраплены необыкновенной красоты белые под золотой, не опавшей листвой берёзки.
 
 Про дорожное полотно - отдельно. Главное в нём. Подобрать для сравнения что-либо из инженерной терминологии невозможно.

 По ровности покрытия дорога была подобна бильярдному столу длиной в 60 километров.

 В «Волге» ГАЗ-21, не отличающейся комфортной подвеской, на скорости 120 км/час я не чувствовал никакого контакта с землей в полной уверенности, что наше перемещение происходит на бреющем полёте.
 
 Построили дорогу наши отечественные мастера, которые, как известно, всё могут, когда хотят.

*
 Дима, который на этой шикарной дороге выполнял за баранкой роль скорее автопилота, чем водителя, за время пути успел не только рассказать историю дороги, но также очень образно расписать красоты Ангарска и деревенской сибирской глубинки, откуда сам был родом.
 
 За один час нашей замечательной езды он нашел время, чтобы попытаться вызвать у меня, ограниченного горожанина, интерес к этой самой глубинке, своеобразные прелести которой, по его словам, я нигде больше не встречу.
 
- Сколько вы будете в Ангарске? - спросил он, загоревшись мыслью показать мне свою деревню, - а то прокатимся в Михайловку. Я там всякий выходной навещаю родителей.

- Да уж, наверное, не только родителей, - предположил я.
- Да уж, не только, - согласился Дима.
- А что это тоже на такси?
- Ну, зачем же на такси, - возразил он, - летом для такси туда дороги нет.

 Как снег станет, по зимнику ещё можно. А в навигацию наша дорога – Ангара. Катер к нам ходит. На нём и пойдём. Там ходу меньше часа.
 
 А может он заманивает, вспомнил я тех, кто предостерегал меня перед отъездом. Кто станет искать командировочного в глухой деревне, куда и дороги-то посуху нет.

- Ну, что ж, может и поедем, - ответил я из вежливости гостеприимному водителю, не предполагая, что несколько дней спустя действительно решусь на эту поездку.

*
 Город Ангарск оказался интересен многими чертами, выгодно отличающими его от других, и часто поспешных, новостроек. Он хорошо и удобно распланирован и утопает в вековых таёжных соснах, которые строители ухитрились сохранить буквально вплотную от домов.

 Роза ветров над городом так удачно определена, что с отнесённого в направлении господствующих ветров градообразующего нефтеперерабатывающего комбината № 16, известного своими отвратительными ароматами, сквозь трехкилометровую таёжную чащу до города-красавца никакие запахи не достают, и приезжие люди, не осведомлённые о наличие этого комбината, вполне могут принять Ангарск за город-курорт.

 Я мог вполне оценить эти обстоятельства, зная, к сожалению, много дурных примеров размещения предприятий нашей родной химической промышленности.

 Что стоит, например, «лисий хвост» ядовитых отходов из трубы химического производства , который горизонтально висит над городом, отравляя под собой всё и всяв Лисичанске.

 Или хлорный завод в Сумгаите, в окрестностях которого можно дышать только через влажный платок.

 Или тот же сажевый завод в степи между Тбилиси и Баку. Корпуса, которого невозможно разглядеть из-за постоянно окутывающего их до самой земли облака сажи, а можно только заметить, что с подветренной стороны в полукилометре от него у домов заводского посёлка сушится после бесполезной стирки на верёвках бельё.
 
 Таких примеров можно было бы привести множество. В Ангарске город и комбинат связывает трамвайная линия и автомобильная дорога, которые, пронизывая зелёный заслон, огибают комбинат по периметру и могут доставить работников и грузы на любую из его многочисленных проходных.

 Подъезд к комбинату тяжёлого автотранспорта через Ангарск запрещён. Для него есть грузовая дорога с обратной от города стороны.

 Все неприятные едкие запахи, которыми комбинат славен, в незначительном количестве заносят в город только сами люди на своей верхней одежде, неистребимо ими пропитанной. Этот неприятный фактор принимается населением как данность, от которой некуда деваться.

 Единственной мерой против неё является хранение этой одежды на открытом воздухе. Идя по улицам города, вы можете наблюдать почти на каждом балконе вывешенную на плечиках заводскую экипировку, которую невозможно держать в квартире. Поэтому в Ангарске балконы не стеклят. Иначе негде было бы проветривать эту вонь.
 
 В двухместном номере гостиницы случай свёл меня с Павлом, молодым парнем из Ленинграда, который был первый раз в жизни не только в Ангарске, а вообще где-либо вне родительского дома.

 Свобода и самостоятельность, которая свалились на него, вскружила бедному парню голову. Он каждый день в нетерпении вырывался из своего заводского цеха, чтобы, отмывшись, поспешить на клубные танцы, где от обилия красивых и незанятых девушек у него и шла кругом эта самая голова.

 Он видимо потерял бы её совсем, если бы не мощный сдерживающий фактор в виде неистребимого цехового запаха от его единственного пиджака, который отпугивал его партнёрш.
 
 В отличие от него, у меня проблем с заводскими ароматами не было, так как я был командирован в Ангарский филиал ОКБА, а это Особое конструкторское бюро автоматики было расположено в центре города.

 Павел пытался мой пиджак у меня одалживать, но, зная, что его потребности ежедневны, я вовсе не собирался обрекать себя на домашний арест.

 Несколько раз из сострадания к нему я ходил с ним в клуб. Там, отказываясь от участия в танцах, я менялся на время с ним пиджаками, чтобы дать ему возможность хотя бы завязать знакомство. Но после того, как он однажды чуть не сбежал в моём пиджаке с понравившейся ему партнёршей, я свои филантропические эксперименты прекратил.

 Всё же Павел подружился с одной очень симпатичной девушкой, с которой, по иронии судьбы, познакомился именно в том самом «пахучем» цехе, от которого каждый день торопился избавиться.

 Девушка работала на заводе оператором и жила в Ангарске с родителями в многодетной семье. Она так понравилась Павлу, что он забыл начисто о клубных танцах, до которых она была неохоча, называл её своей невестой и обещал забрать с собой в Ленинград.
 
 Без своего пиджака, который мы по примеру горожан вывешивали на балкон, Павел мог встречаться со своей девушкой только в нашем гостиничном номере, где моё присутствие в это время было совсем неуместным.

 Потакая влюблённым, я пересмотрел по вечерам в городских кинотеатрах все фильмы, побывал на всех гастрольных концертах областной филармонии и однажды даже коротал время на выступлении клубной самодеятельности.

Впереди были выходные, которые создавали особые проблемы, так как молодые не желали расставаться ни на минуту.

 Размышления об этом застали меня, по случаю, на другом конце города. Я проходил мимо стоянки такси, когда один из водителей окликнул и пригласил меня в машину. Это был веснушчатый Дима, который привёз меня в Ангарск.

- Что ж ты накануне выходных в городе? – поинтересовался я.
- Да, вот подберу попутного клиента до парка, сдам смену и успею на последний катер.

- Ну, а в мою гостиницу, это попутно? – спрашиваю.
- Попутно, - говорит Дима.
- Тогда, поехали.

 По пути Дима участливо интересуется моими успехами на работе и, между прочим, напоминает наш давешний дорожный разговор.

- Ну, что, - спрашивает он, - не надумали со мной в Михайловку?
- В Михайловку?! – осенило меня, - а подождёшь минутку у гостиницы?
- Что за вопрос. Минутка всегда найдётся.

 Быстро уложив в пакет свой гигиенический набор и две бутылки «Столичной», московского разлива, я ошеломляю молодых известием о том, что оставляю им номер в полное распоряжение до понедельника и, не дожидаясь ответной реакции, спешу на улицу.

*
 Рейсовый катер берёт на борт человек 10 пассажиров. Диму здесь все знают. Интересуются скоро ли бросит свою «баранку» и вернётся к невесте в Михайловку?

- Вот заработаю на дом и вернусь, - обещает Дима.
 До Михайловки километров 40. На обычном дизеле ходом в 2 узла мы шли бы часов 10. Но, отчалив от берега, после небольшого разгона наш катер выходит на подводные крылья, и мы «летим» со скоростью 75 километров в час. Это действительно, как и обещал Дима, всего минут на 50 хода.

 От нашего катера на берег накатывается мощная волна, покачивая стоящие на прибрежной ловле рыбацкие лодки. Некоторые их обитатели, видимо знакомые капитана, поднимают в приветствии руку, иные за распуганную рыбу грозят кулаками.

 Михайловка село богатое. Но сельскохозяйственные культуры здесь разводят только для собственного пропитания. На продажу промышляют пушниной и рыбой. Бьют в сезон белку и соболя, шкурки которых сдают в приёмный пункт местной фактории.

 По здешним меркам занятие весьма доходное. Знаменитый байкальский омуль вялят и коптят, связывают в золотистые гирлянды и выносят в Иркутске к московским поездам и самолётам. Прибыль от одного и другого позволяет содержать крепкое домашнее хозяйство.

 В каждой семье по нескольку коров и лошадей, не считая другой живности. От необременительной работы и хорошей пищи женщины в селе, особенно девушки, гладки и красивы.

 Нравы спокойные. Мужчины немногословны и непридирчивы. Женщины добродушны. Все с измальства работящи. Недалёкие от Михайловки городские блага Ангарска её население наблюдает с интересом, но к себе не примеряет. Диму за то, что зарабатывает на новый дом за баранкой городского такси, не одобряют, но и не судят.

 Бревенчатые избы в Михайловке сложены из отборной лиственницы. Они высоки и просторны. Окружены множеством хозяйственных пристроек. Заборы вокруг них невелики и собаки во дворах не злые. Их хозяева, уходя из дому, дверей не запирают.

 Воду для пищи берут из колодцев, а для чего другого попроще, с реки.

 Кроме традиционных занятий все мужчины, как правило, умеют плотничать и при необходимости сложить молодожёнам или погорельцам новый сруб.

 Но есть семьи, в которых из поколения в поколение передаются такие нужные для села профессии, как, к примеру, кузнеца, бондаря или гармониста. Охота охотой, но без этого тоже не обойтись.
 
 Народ в Михайловке очень общительный. Друг к другу, особенно женщины, заходят иногда по нескольку раз на дню. Но в осеннюю и весеннюю распутицу грязь на сапогах в избы не таскают. Вдоль всех деревенских улиц и к избам проложены приподнятые над землёй тесовые мостки. Это такие деревянные тротуары, дощатое покрытие которых пришито к уложенным под ним, наподобие железнодорожных шпал, круглым чурбанчикам. Их ширина достаточна, чтобы две встречные бабы, с коромыслами на плечах, разминулись, не зацепившись вёдрами.

 Мостки проложены не только по селу, но и до ближайшей недалёкой деревни, куда молодёжь ходит на посиделки и где Михайловские иногда сватают женихов и невест.
 
 О посиделках разговор особый. Это нечто вроде деревенского клуба, который объединяет молодёжь. Специального помещения для этого нет. По сухой и тёплой погоде парни и девушки собираются за околицей, на площадке, обложенной отёсанными брёвнами, на которых можно сидеть рядышком и, лузгая кедровые орешки, слушать гармонь, заводить песни и хороводы или просто разговаривать.

 На посиделках завязываются близкие знакомства и сердечные привязанности. В непогоду посиделки устраивают по очереди в избах родителей, а то и просто у какой-нибудь одинокой доброй женщины.

 Парень, пришедший на посиделки, даже слегка выпивший, рискует потерять всеобщее уважение и тогда ему придётся свататься уже в другом селе, где его не знают.
 
 В отличие от молодёжи, старшее поколение крепкими напитками не пренебрегает. Но только в застолье. Потому что, позволивший себе это, на охоте ничего не добудет.
 
 В родительском доме Димы нас первым долгом усадили за стол, сокрушаясь о том, как отощал их бедный сын в городе. Мои бутылочки со «Столичной» были приняты очень благосклонно.

 Но когда её стали разливать по стаканам, я попросил, чтобы мне налили для пробы местного самогона. Однако, вкусив эту откровенную сивуху, я тут же пожалел о своём эксперименте.

 Зато пища была простой и очень вкусной. Клубни обжаренной картошки, ветчина, соленья и, конечно, копчёный омуль, от которого невозможно было оторваться. Знаменитых сибирских пельменей не было. Их делают обычно зимой, чтобы можно было загодя выставить на мороз.

 В первый вечер, засидевшись за столом, да и по причине выпивки мы никуда с Димой не пошли. С утра ходили смотреть село, а вечером он повёл меня на эти самые сибирские посиделки.
 
 Должен вам сказать, что они ничем от любых деревенских сходок особенно не отличаются. Даже обычаем петь на них частушки. Это есть везде. Но слова частушек, тех, что поют в Сибири, вы действительно больше нигде не услышите. Сказать, что в них процветает мат, это значит не сказать ничего.
 
 Совсем юные, с нежными чистыми лицами, очаровательные девушки на выданье поют тексты о своих будущих супружеских отношениях с такими ядрёными физиологическими подробностями, которые не пришли бы в голову ни одному старослужащему боцману.

 И не только поют, но и соревнуются, кто круче и забористее завернёт свой сюжет. При этом на их чистых лицах нет тени смущения. В их понимании это живой русский язык, употребление которого не мешает совершенно патриархальным отношениям в деревне с обязательной добрачной девственностью невест.

 Надо сказать, что за пределами частушек обиходный язык сибиряков очень взаимно уважителен и практически обходится без мата.
 
 Вечером, после посиделок в родительском доме Димы за новым застольем собрались кое-кто из соседей, прослышавших про гостя из далёких мест. На Кавказе никто из мужиков Михайловки никогда не был, и они, не выдавая из солидности своего интереса, вместе с тем степенно, но подробно расспрашивали меня о неведомых тёплых краях.

 После ещё одной ночи, проведённой на мягкой овчине, мы с Димой возвратились на утреннем катере в Ангарск.

 Зашли неподалеку от причала в таксопарк за его машиной и направились в гостиницу. По пути Дима вдруг притормозил и указал мне на двух крепких молодых парней и девушку, которые около жилого дома в спешке запихивали как попало в багажник «Волги» соболью шубу и, взвалив на колени объёмистые сумки, поспешно отъехали прочь.

- Похоже, обчистили квартиру, - заметил буднично Дима, - под утро здесь такое случается.
- Ты куда-нибудь сообщишь об этом? - поинтересовался я.
- И не подумаю, - отвечал он, - каждый должен делать своё дело.
- Ты имеешь в виду милицию?
- Я имею в виду хозяев, которые должны сами смотреть за своим барахлом.

Всё-таки не совсем без основания предостерегали меня перед отъездом «знатоки» сибирских нравов.

*
 В гостинице меня ждала деловая телеграмма, требующая срочного вылета в Москву, и я помчался в ОКБА подписывать протокол о проделанной работе.

 А ещё через час со своим пухлым портфелем я уже стоял на остановке междугороднего автобуса. Каково было моё изумление, когда я увидел там Диму, вербующего четвёртого пассажира до Иркутска.

- Дима, - говорю я ему, - тебя сам бог послал. Скажи, дорогой, реально ли поспеть на дневной московский самолёт?
- Если очень нужно, то реально, - солидно заверил Дима, - прошу садиться.

 Следующий час на обратном пути из Ангарска я имел возможность ещё раз по достоинству оценить и качество президентской автострады, и качество замечательного водителя из Михайловки.

 Дима домчал меня до Иркутска за 40 минут. А ещё через 10 минут, не высаживая остальных пассажиров, которых пообещал развести по домам бесплатно, подкатил меня к аэропорту.

 Посадка на московский рейс уже закончилась, но трап от самолёта, на котором были свободные места, ещё не убрали.

 Небольшая очередь у кассы пропустила меня вперёд. И оставалось только умолить кассиршу продать мне билет на этот последний сегодняшний рейс, не попав на который, я неминуемо разминаюсь с очень важным для нас человеком в Москве и проваливаю порученное дело.
 
- Я уже узнал, - взволновано говорю я кассирше, - там есть свободные места.
- Места-то есть, - соглашается она, - но обеды по числу проданных билетов уже загрузили.

- Какие там обеды! - умоляю я, - рушится очень, о-о-ччч-ень важное дело. Я готов лететь без всякого обеда!
- Но я не знаю, по какой цене продать вам билет, если вы без обеда.
- Милая моя, - говорю, - мы теряем время! Самолёт улетит. Вот вам деньги по полной стоимости.

- А потом на борту недоразумений не будет? – всё ещё сомневается она, но уже выписывая мне билет.

Я почти выхватываю билет из её рук, а меня самого подхватывает симпатичная дежурная с красной повязкой на рукаве, и мы бежим с ней к неблизкому московскому самолёту. Она едва поспевает за мной на своих высоких каблуках.
 
На трапе, уже готовая его покинуть, стоит бортовая стюардесса.
- Люся! – обращается к ней моя дежурная, - я привела тебе ещё одного опоздавшего пассажира.

- У меня опоздавших нет, - говорит строгая Люся, - я приняла всех по счёту.

- Но это дополнительный, - говорит дежурная.
- Дополнительный? – саркастически уточняет Люся, - а дополнительный обед ты на него принесла? Нет? Тогда забирай его обратно. У меня нет лишних обедов.

- Люся, - уламывает её дежурная, - этот человек очень торопится и согласился лететь без обеда.
- Что значит согласился? - недоумевает Люся, - его что, кто-нибудь упрашивал?
- Да нет, - чуть не плачет от её бестолковости дежурная, - это он упрашивал.
 
- Значит согласилась кассирша, а не он, - уточняет Люся, - покажите билет. Я так и знала. Билет за полную стоимость без всяких пометок. И что же прикажешь с ним делать в воздухе?

- Ну и зануда ты, Люська! – роняет в сердцах дежурная.
Спор прерывает бортинженер, появившийся в дверях.

- Люся, кончай базар. Пора лететь.
- Да вот тут человек хочет лететь без обеда, - жалуется ему Люся.

 Бортинженер берёт в руки мой билет и, не обращая внимания на Люсю, приглашает меня в самолет, предлагая занять свободное место.

 А потом, забрав в охапку, молча втаскивает в самолёт саму Люсю и задраивает дверь. Я уже через иллюминатор вижу, как отъезжает трап, и благодарно машу на прощание дежурной.

*
 Наш самолёт круто взлетает и, выполнив разворот на 180 градусов, берёт курс на запад. Вскоре пассажирам позволяют отстегнуть привязные ремни, и они начинают обустраивать на время полёта свои наспех занятые места.

 Строгая стюардесса Люся проходит между рядами кресел и по-хозяйски подправляет ручной багаж, заброшенный ими на верхнюю полку.

 В салоне у неё есть напарница Надя, которой властная Люся даёт всякие указания. Обе они совсем молоденькие девчонки. Наверное, недавние десятиклассницы и, вероятнее всего, дочери работников аэропорта.

В те времена, о которых идёт речь, профессии стюардессы ещё нигде не обучали, и наши девочки толком не знают, чему они должны соответствовать.

 Им объяснили, что они хозяйки салона и девочкам кажется, что для этого нужно постоянно распоряжаться. Властолюбивая Люся, так та готова помыкать не только податливой Надей, но и пассажирами.

 Вот сейчас она проносит поднос, предлагая взлётные конфеты, сопровождая своё предложение указаниями, как именно эту конфету следует сосать и сглатывать слюну, чтобы в наборе высоты не закладывало уши.

 Я от конфеты отказываюсь, но Люся милостиво настаивает.
- Берите, берите, - говорит она, - конфеты у нас, как раз, не считанные.
 Конфет на взлёте я действительно не употребляю, но, чтобы не осложнять вопрос, беру с подноса одну штуку.

- А что, Люся, нет ли у вас на борту газет? - спрашиваю я.
- Вообще-то, газеты у нас приносят сами пассажиры, - строго выговаривает мне Люся.
- но если вам годятся не обязательно свежие, - смягчается она, - я принесу то, что собрала с прошлого рейса.

И принесла ворох самых разных газет и журналов, среди которых были даже с нерешёнными кроссвордами. Я достал авторучку и уселся в кресле поудобнее. Теперь можно было лететь хоть куда.

*
 За чтивом и кроссвордами незаметно прошла половина времени, отпущенного на полёт, и наши милые стюардессы, надев поверх униформы накрахмаленные переднички, приготовились кормить пассажиров.

 Люся установила свой командный пункт на раздаче, поручив послушной товарке разносить по салону подносы с обедами.

- Надя! – громко командует она через весь салон, видя, что та стала разносить обеды с последних рядов, - ты помнишь, что самый последний у нас без обеда? Смотри, не ошибись, а то обедов не хватит.

- Та, помню я, - раздражённо отвечает Надя, и добавляет тихо, как бы про себя, - могла бы и не орать.

Чтобы избавить её от неловкости, я закрываюсь газетой, но вижу, что она топчется в нерешительности у моего кресла.

- Это вы без обеда? - хочет она удостовериться.
- Это я, не беспокойтесь, - успокаиваю я девушку.
- Надя! – тем временем снова кричит Люся, - я же тебе русским языком говорю. Он без обеда. А ты прямо к нему. Смотри, не хватит обедов, отдашь свой.

- Отдам, отдам. Не ори только, - в сердцах отвечает Надя, раздавая обеды пассажирам.

Однако громкий диалог девушек не остаётся незамеченным. Сидящему передо мной соседу неловко оттого, что в то время как он ест, кто-то сидит голодный.

- А почему вы, собственно, без обеда? – участливо оборачивается он ко мне, – летите без билета?
- Отчего ж, без билета? – обижаюсь я подобным предположениям, - с билетом у меня всё в порядке.

- Тогда скажите, если не секрет, сколько вы за него заплатили?
Я называю цифру, и сосед торжествующе сообщает мне, что он платил столько же, и что в эту сумму входит стоимость обеда, который, как видите, ему принесли, а мне, почему-то нет.

- Не беспокойтесь, пожалуйста, говорю я, - так получилось.
- Как это, «получилось»? - не может смириться правдолюб, - вас просто морочат.
 
- Девушка, - обращается он к Наде, возвращая посуду, - вы тут с вашей подружкой ничего не напутали с товарищем? Почему это он за полный билет летит без обеда?

- Я позову сейчас эту подружку, и она вам всё расскажет, - отвечает Надя.
- Ну, что всё-таки скандалит? - спрашивает подошедшая Люся, явно имея в виду меня, - я же говорила, что на земле он на всё согласный, а поднимемся в воздух, будет скандалить. И вот на тебе.
 
- Люся, - пытаюсь я её успокоить, - вовсе я не скандалю. Просто сосед мой слышал ваш громкий разговор с Надей и стал задавать ей вопросы. А я здесь не причём.
 
- Как это «не причём»? – возмущается сосед, - вы же сами мне сказали, что у вас билет за полную стоимость. Что ж, по-вашему, я это выдумал?
- Я с вами разбираться не буду, - объявляет мне Люся, - пришлю бортинженера, который вас посадил. Пусть сам и расхлёбывает.

 Девушки уходят, а через некоторое время в проходе появляется улыбающийся бортинженер. У него в руках поднос с полным обедом и дополнительной бутылочкой пива.

- Командир корабля, - обращается он ко мне, - просит вас пообедать и извинить девушек, которые у нас ещё только стажируются.

- Теперь, - говорю я, - вы из-за меня хотите оставить без обеда командира?
- Да что вы, - смеётся бортинженер, - у нас в обеденном контейнере не менее пяти резервных комплектов еды. Ведь стюардесса может случайно выронить поднос. Что же по-вашему из-за этого на борту кто-то останется голодным? Кушайте на здоровье и ни о чём не беспокойтесь.

 Он уходит, а я с чистой совестью начинаю разбираться с обедом.
- Заварили вы кашу, - мягко упрекаю я соседа.
- Видал! – возмущается он, - это вместо спасибо! Да если бы не я, ничего бы вам не принесли. Знаю я их.
- Ладно, не обижайтесь, - говорю, доставая дополнительный стаканчик, чтобы разделить с соседом командирское пиво.
- Будем здоровы!

Москва. 2004