Московским вечером 1985-го

К 95-му дню рождения
моей мамы
Елены Константиновны

- Ну, что ж, пора за сыном,- взглянув на часы, нехотя подымаюсь я, с завистливой тоской оглядывая своё семейство, уютно уткнувшееся в вечерний телевизор. И тут же слышу:
 
- Раз уж ты едешь, привези, пожалуйста, чего-нибудь к чаю.
Это мама. Ещё бы. В 1985-м году в Москве, предложить покупку «к чаю» перед закрытием магазинов, мог только человек, живущий в виртуальном мире.

Маме 80. Она давно уже не ходит по магазинам и не подозревает, что мы, как и все москвичи, вынуждены делать свои ежедневные закупки только в первый час после их открытия. Потому, что уже в следующие часы, эти магазины становятся добычей поездных и автобусных десантов из голодных соседних областей.
 
Мы к этому привыкли, и нас давно не удивляет, что к вечеру в любом продуктовом магазине не найти, не только чайных деликатесов, но и чёрствого сухаря.
 
Разумеется, я намереваюсь пропустить мамин заказ мимо ушей. Но мама продолжает развивать тему:
- Что ты имеешь против свежего тортика, - уточняет она заказ.
- Ну, что ты, мама, - притворно подыгрываю я, - что я могу иметь против тортика? Особенно свежего. Просто я ломаю себе голову, какого именно свежего тортика тебе, вдруг, захотелось. На ночь глядя.
- Хорошо бы, например, «Птичье молоко», - с готовностью конкретизирует мама, в упор, не замечая моего ехидства.

Но тут не выдерживаю я сам.
- Мама, - спрашиваю я, уже без всякой иронии, но с откровенным любопытством, - мама, как ты себе представляешь, где именно в это время в Москве я смогу купить свежий элитный торт «Птичье молоко»?
- Как это где? - искренне недоумевает мама, - в магазинчике, конечно.

Маме 80. И я, в который раз, с восхищением смотрю на неё, безуспешно пытаясь понять, в чём же феномен её завидной жизнестойкости. В защитном слое тонкой иронии или, наоборот, в, присущем её поколению непоколебимом светском благодушии, которое не смогли сломить ни тяготы и лишения многодетного вдовства, ни десятилетие сталинских лагерей.
 
Тяжело вздохнув, и не найдясь с ответом, я уезжаю за сыном, естественно, не беря в голову никаких экзотических поручений, и твёрдо решив, воздержаться на этот раз от бесплодного монолога о весьма сомнительной гармоничности окружающего нас бытия.
 
В школу к сыну я попал на полчаса раньше нужного. Некоторое время проваландался, на улице, однако, резкий с ветерком, снежок скоро загнал меня бесцельно в ближайший, ещё не закрывшийся гастроном.
 
Магазин, как следовало ожидать, был абсолютно пуст и загодя прибран. Только в дальнем углу единственный продавец в мясном отделе над чем-то хлопотал у своего прилавка.

Я подошёл ближе и увидел, что он перекладывает в холодильный шкаф на ночь остатки своего дневного товара, который очень условно можно было назвать мясом.

Указанная в ценнике говядина 3-й категории по 2 руб. за кг. представляла собой оплетённые тёмно фиолетовыми жилами коленные суставы очень пожилого быка, возможно даже не дожившего до бойни.

Было неудивительно, что эта, продукция была единственно уцелевшей в магазине, даже после утренних набегов всеядных областных добытчиков.
 
Переждав снежок, я уже собирался уходить, когда у гастронома тяжело затормозил припозднившийся тульский «Икарус», из которого в магазин тут же ринулась затянутая в ватный тулуп и обвешенная многочисленными свёртками и пакетами, озабоченная женщина.

Мгновенно заметив, что мясной прилавок не пуст, она стала зычно звать из автобуса свою подругу.
- Галя! Галя! - торопила она, - скорее! Ну, иди же. Чего я тебе говорила? Говорила я тебе, что достанем мяса? Вот оно.

И даже не взглянув на это так называемое мясо, она торопливо стала перекладывать свою поклажу в одну руку, чтобы достать из-за пазухи нужные деньги.
 
- А ты, что ты мне говорила, Галя? Трать мол, на то, что есть. Мяса мол, всё равно так поздно уже не достать. А вот и достали.

Она добыла, наконец, из внутренностей тулупа мятый червонец и, глянув на ценник, радуясь, что мясо к тому ж и недорогое, потребовала на все. Пять килограммов.

Вошедшая в магазин, званная Галя, похожая на подружку тулупом и обилием, едва удерживаемых десятью пальцами, свёртков и пакетов, стояла со слезами на глазах, в шоке.

- Ты меня извиняй, Галя, - обращалась к ней, возбуждённая удачей подруга, - ты меня извиняй, что не смогу одолжить тебе. Последняя десятка. Пять килограммов на моих мужиков. Меньше не могу. Никак. Ты извиняй меня, Галя.

А Галя, по-видимому, и не надеялась на нечаянный делёж. Она понимала, что позвала её подружка в магазин просто в свидетели своего торжества.

Она не могла простить себе, что истратила отложенные на мясо деньги не по назначению, и теперь слёзы обиды и зависти кипели на её глазах.

Оказавшись нечаянным свидетелем столь необычной человеческой драмы, и вновь собравшись, было, уходить, я вдруг увидел среди многочисленных покупок незадачливой Гали нечто такое, чему нельзя было просто поверить.

На одном из её онемевших пальцев висела связка из пяти коробок с тортами «Птичье молоко».

Наверное, всем, кроме моей мамы было известно, что в Москве и в лучшие времена эти редкие и дорогие, по 10 рублей, торты всегда были дефицитом.

Спланировать и осуществить добычу в один день, хотя бы одного экземпляра такого деликатеса, даже для коренного москвича, знающего места, было бы редкой удачей.
 
Но факт был налицо.
Не веря своим глазам, и вкрадчиво извиняясь за любопытство, я спрашиваю Галю: действительно ли в её коробках торты? И не какие-нибудь, а именно «Птичье молоко»?
 
- Ну да, - отвечает она в сердцах, - будь они неладны!

И тут я понял, что стал свидетелем не драмы, а чуда. Хотя один мой приятель и объясняет такие вещи не покровительством Творца, а высокой энергетикой. Бог ему судья.

- Галя! - обращаюсь я, с новеньким червонцем в руках к расстроенной женщине, Галя, если вы мне уступите один из ваших пяти тортов за вот эти десять рублей, вы, так же, как и ваша подружка, сможете купить себе пять килограммов этого замечательного мяса.
 
- Что вы на это скажете, Галя? - совращаю я несчастную женщину, пользуя её рану и солью и бальзамом одновременно.
 
А, что она тут, бедная, могла сказать. Если только это не обман. Если я серьёзно. То почему ж не отдать. Это ж надо, так повезло. Встретила хорошего человека. Готового выручить.

Она уже не помнила сколько сама платила за торты, и предложи я ей отдать за один червонец все пять тортов, она отдала бы и пять. Ей это было бы куда легче, чем приехать домой без мяса, не умея объяснить, почему оно есть у соседки.

Трясущимися от волнения руками, Галя с готовностью распутывает бумажную бечёвку, связывающую тортовые коробки и высвобождает одну из них.
 - Вот выручили, дай Бог вам здоровья, - причитает она, не подозревая, кто кого, на самом деле, выручил.

Мне неловко перед ней, однако, прихватив нежданную добычу из магазина и заждавшегося сына из школы, я везу их в предвкушении сенсации домой.
Поручаю сыну преподнести торт любимой бабушке.

На лицах у домашних смесь недоумения с неподдельным удивлением и восторгом.

У всех, кроме мамы.
- Ведь можешь, если захочешь, - говорит она невозмутимо в мой адрес, - и вовсе не обязательно было посмеиваться над матерью, когда тебя попросили о сущем пустяке.
 
Вот так.
Я пристыжено молчу. И мы все вместе садимся пить чай с тортом «Птичье молоко», оставаясь, каждый при своих взглядах на миро устройство, но в тот вечер вполне довольные друг другом.
 


Москва.2000.