Утопия в стиле кантри

 

 До окончания рабочего дня оставалось минут тридцать, не больше.
Ганнушка разложила по местам приказы и решения, погасила монитор компьютера, огляделась по сторонам и заметила, что все находящееся вокруг нее в рабочем кабинете осуждает ее связь с этим холостым мужчиной, не имеющим никакого отношения ни к ее семье, ни к профессии экономиста, которую она выбрала для себя много лет назад. Ей показалось, что даже фиалки на подоконнике прекратили свое недавнее цветение и замерли, словно бы в знак протеста, безжизненно поникнув извилистыми краями листочков.
- Почему я так зависима от окружающих и что со мной происходит, если меня волнует мнение приунывших фиалок? Отчего я не умею быть просто счастливой только для самой себя, а считаю своей обязанностью тянуть за собой целый обоз фиалок, детских голосов и всякой дурацкой всячины? Это настолько страшно, что, кажется, я скоро сойду с ума или стану болезненно реагировать на грустную интонацию в голосе автоответчика.
Она приблизила лицо поближе к факсу и громко спросила:
- Скажите, пожалуйста, уважаемый автоответчик, вы тоже считаете меня потаскухой за то, что я позволила себе это, - осеклась вдруг Ганнушка, не находя подходящих слов, чтобы выговорить грубые обвинения, и нажала на круглую, в виде черной таблетки, кнопку:
- Здравствуйте, в настоящее время мы не можем вам ответить, перезвоните, пожалуйста, позже или отправьте сообщение после звукового сигнала. – Вежливо отреагировал аппарат, показав свое казенное безразличие ко всему, что выходило за рамки служебных отношений.
- Интересно, что со мной случилось за последние полгода? Настоящие эти чувства или примитивный трах? И почему трах примитивен?
Ганнушка закрыла глаза, прижалась затылком к высокой спинке кресла и опять, уже в который раз за сегодняшний вечер, возвратилась в чужую квартиру, где, не медля ни секунды, переступила через свою кружевную юбку, раскидала по полу колготки, мораль и все остальное, что сама недавно считала принципами. Она спешила снять с себя немедленно все лишнее, чтобы также широко расставить свои ноги, как расставляют крылья птицы, дабы взлететь повыше от всего земного и приподняться над тем, что находилось внизу, под этой высотой, и имело свойство становиться далеким. Потом она прижималась в своих воспоминаниях к тому мужчине, взлетала с ним вместе и опускалась снова и снова, попеременно взмывая прочь от реальности и опять возвращаясь на землю.
- Какая же я невероятная сука, по сравнению с другими замужними женщинами. Жуть, какая я дрянь, - тихонько призналась сама себе Ганнушка и тут же открыла глаза, чтобы увидеть стены родного кабинета, увешанные сертификатами вперемешку с благодарственными письмами, и силясь старательно отмахнуться от неприличных воспоминаний. – Ну, не знаю, что со мной происходит такое, не знаю. Лучше мне вообще не думать об этом. Голова кружится. Пора домой, уже шесть часов, дети ждут.
Ганнушка вышла на улицу, всмотрелась сквозь снег в пробегающие мимо машины, приподняла привычно полы длинной шубы, чтобы проворней шагнуть на ступеньку маршрутного такси, и вновь вспомнила про то, какая она пропащая сука.
Желание не чувствовать себя сукой почти непрестанно боролось в ней с сучьими влечениями и заставляло морщиться, как от зубной боли, обнажая самые разные обстоятельства жизни замужней женщины.
- Ну, зачем я это делаю? Почему я опять и опять встречаюсь с ним? – Спрашивала себя Ганнушка, невольно разглядывая сидящую напротив пассажирку. – Вот ведь, хорошенькая женщина, на вид ей лет тридцать, не больше, плохенько одетая и, наверняка, верная мужу до конца дней своих. Жарит дома картошку, бегает на работу, печет пироги детям, стирает и не помышляет о других мужиках. Со своей красотой она могла бы в кино сниматься, а у нее сумка копеечная, огромная, сшитая почти из клеенки, руки обветренные, но она спокойная. Почему так? Чего я мечусь?
Ганнушка презрительно взглянула на свою сумочку из бардовой кожи и, заметив возле замочка крохотное пятнышко снежной грязи, потерла его перчаткой.
- С жиру бешусь, зараза, темперамент во мне проснулся на тридцать пятом году, не умею быть нормальной женой, - вынесла Ганнушка себе обвинительный приговор и отвернулась к оконному стеклу с пестрой занавеской, болтающейся на толстом шнуре. – Жила бы в нужде, как другие, как эта женщина с тяжелой потрепанной сумкой, не бесилась бы с жиру. Рис мне надо купить, рис дома кончился.
Возвратившись в теплый и уютный дом, Ганнушка сразу же услышала голоса детей, сына и дочки, которых она в одночасье умудрилась родить двенадцать лет назад.
- Мама, Дима опять не помыл посуду. Сегодня ведь его очередь, да?- Затараторила навстречу дочка, выбегая из комнаты. – Я пришла с сольфеджио, а у него полная раковина.
- Ну, ничего, ничего, Даша. – Снимала с себя Ганнушка тяжелую шубу и пристраивала на полированные плечики. - Как у вас дела в школе?
- Я пятерку по истории получил, а Даша четверку по английскому, - докладывал сын Дима, забирая в кухню пакет с продуктами, - я еще на секции был. Скоро соревнование. Ты нам в дневниках не расписалась, мам, что придешь на родительское собрание.
- Давайте, несите дневники, распишусь, пока опять не забыла. Завтра собрание? Да? Только, мои дорогие, помогите плов приготовить по быстрому, мясо разморозили? А суп еще остался в холодильнике?
- Суп есть, я уже разогрела, и гренки сделала с яйцом, а пирожки мы доели с молоком, мясо разморозили, - по хозяйски докладывала матери дочка, - поможешь мне сочинение написать, мам? Дима написал уже свое, а я не успела.
- А какая тема? – Установила Ганнушка на плиту чугунок для плова и вошла в ванную.
- Да, как всегда у Марины Егоровны. Теперь у нее зашкалило про блюда в литературе. Мам, я сама лук порежу, а то у тебя тушь опять потечет.
- Что ж говорили про еду наши великие писатели? У Толстого есть про застолье, у Гончарова, у кого еще? – Мыла Ганнушка руки. - Вспоминайте, дети.
- У Гиляровского навалом, - напомнил матери Дима, пристраивая два дневника рядышком с разделочной доской.
- Точно, у Гиляровского! Молодец, сын, тащи Гиляровского.
- Мам, распишись сначала в дневниках, - настоял на своем Дима, протягивая Ганнушке авторучку, - мам, а ты точно придешь к нам на собрание?
- Конечно, только ужин завтра сами будете готовить. Договорились? И не филонить, слышишь, Дима? Поможешь завтра Даше.
- Я и без него сама приготовлю, - с гордостью заявила матери дочка, заранее отказавшись от помощи брата, - пусть лучше посуду вымоет сегодня и завтра, вон, полная раковина набралась. Ему хоть бы что.
- Даша, я все перемою после ужина, не ссорьтесь. – Пообещала детям свою помощь Ганнушка. – Давайте только доделаем плов и напишем вместе толковое сочинение.
- Чего, мам, мы должны за нее писать? Пусть сама постарается, нечего поваживать. Я написал уже про блины и про масленицу. Даже поговорки нашел, а она с гренками возилась и по телефону с подружками болтала.
Уже поздно вечером, когда все домашние и все детские дела остались в прошедшем времени, Ганнушка вошла в ванную и вгляделась в себя, стоя перед зеркалом.
- Круги темные под глазами. Брови надо подправить. Где скраб? Вот скраб.
- Солнышко, ты где, - заглянул муж в ванную, - я пришел. Покормишь?
Ганнушка ненавидела эту мужнину привычку приходить в дом после полуночи, чтобы возвращать ее снова к плите и к раковине и вести с ней бесконечные ночные разговоры. Но она промолчала, вернув на полочку тюбик с любимым абрикосовым скрабом, вышла в кухню, надела фартучек, забегала, открывая и закрывая холодильник, ставя на стол салат и хлебницу, включая чайник.
- Ты очень поздно приходишь, дорогой, уже начало первого. Плов остыл. - Сказала она мужу просто так, не дожидаясь от него никаких внятных объяснений.
- Так получилось, премьера «Парфюмера». Уже ехал домой и случайно увидел афишу.
- Ну, хорошо, ешь, - утомленно посоветовала ему Ганнушка, внутренне содрогаясь от упоминания о фильме.
- Ты совсем остыла к кинематографу. Когда ты в последний раз была в кино? – Доброжелательно улыбался ей муж, словно бы получая особое удовольствие от раздражения жены его ночным бдением.
В кино Ганнушка была только вчера. Убежала с работы после обеда, чтобы посмотреть того же самого «Парфюмера», только с другим мужчиной, а после сеанса еще пару часов пробыла у него дома.
- Гренки будешь? Вкусные, Даша сделала. – Испугалась Ганнушка набежавших мыслей о собственной сучести и начала старательно обхаживать мужа.
Больше всего на свете она боялась быть разоблаченной мужем, хотя много раз всерьез задумывалась над тем, что же это значит, по своей сути, и чего она так страшилась на самом деле.
- Что такое разоблачение? – Думала она и теперь, сидя напротив мужа. – Раз, и нет больше вокруг меня того облака, под которым я привыкла скрываться. А что есть вместо облака? Ничего нет. Только я лежу голая, в чужой квартире, с другим мужчиной на кровати. Ужас!
- Представь себе смелость режиссера, рискнул показать запахи. Пожалуй, кто не читал само произведение, тот может даже и не понять о чем речь. Но, к счастью, в фильме много авторского текста. Знаешь, солнышко, декорации потрясающие.
- А лица, костюмы, - чуть слышно произнесла Ганнушка, помогая мужу то ли вопросом, то ли своими впечатлениями.
- Да, да, ты права, особенно лица. Чудовищное лицо у главного героя. Буквально пугающее сочетание чутья ноздрей, горячих пор на лице и безумия в глазах. Мне жаль, солнышко, что ты не видела фильм.
- Да, действительно, жаль, мне нужно будет диск купить и посмотреть.
- Обязательно купи, не пожалеешь. Ты у меня что-то поправилась, увеличилась везде. Нехорошо. Побегать тебе надо по выходным.
- Мам, Даша плачет сильно. – Взволнованно и громко позвал Ганнушку сын.
- Что случилось, - метнулась она в детскую спальню и опустилась на колени возле девочки, - доченька, что случилось?
- За мной гнался, гнался, я не могла бежать больше, у меня живот свело, - плакала Даша, сидя на кровати и испуганно глядя на мать.
- Моя девочка хорошая, не плачь. Вот, посмотри, Дима рядышком с тобой, мама с папой дома, тебя никто не обидит. Не бойся, Даша. Ложись на бочок, не выключай светильник. Вот, львенок твой рядышком. – И Ганнушка запела тихонько, прижимая к своей щеке горячую ручонку дочери. – Спят усталые игрушки, мишки спят. Одеяла и подушки ждут ребят.
Когда она опять вернулась в кухню, то увидела, что мужа там уже не было, и только вилка, нож и пустой салатник с тарелками стояли на столе в каком-то неприглядном порядке. Ганнушка аккуратно сложила грязную посуду рядышком с раковиной, протерла столешницу, повесила фартук на блестящий крючок, посмотрела на настенные часы, выключила свет и присела в темноте у окна.
- Второй час ночи. Почему мне также хочется плакать, как Даше? Чего я боюсь?
Так погоревав с четверть часа возле прохладного подоконника, Ганнушка направилась спать, стараясь бесшумно расположиться на кровати рядом с мужем и опасаясь разбудить в нем ненужные ей порывы.
- Пока, солнышко. Я после работы задержусь, в зале управления в футбол с ребятами поиграю. – Доложил Ганнушке муж, уходя утром на работу.
- Мам, не забудь про родительское собрание. Не опаздывай. – Напомнил ей сын Дима.
- Я сегодня пельмени отварю, и салат сделаю с крабовыми палочками. – Поцеловала Ганнушку дочка.
- Я сегодня увижу тебя? – Спрашивал ее уже ближе к обеду по телефону другой мужчина.
- Нет, сегодня я в школе. Собрание вечером у детей. В шесть часов. – Обрадовалась Ганнушка его звонку.
- Может, в обед вырвешься на часик, я столик закажу?
- Не могу, правда, я завалена бумагами.
- Хорошо, тогда я встречу тебя возле школы, не возражаешь. Подвезу до дома. - Настаивал мужчина.
- Не возражаю, уйду с собрания в семь. – Согласилась Ганнушка и ощутила женское блаженство.
Без четверти семь вечера Ганнушка в очередной раз взглянула на часы. Родительское собрание не начиналось из-за того, что классная руководительница Димы и Даши почти час беседовала в школьном коридоре с какой-то расстроенной женщиной, показывая ей на что-то возмутительное в классном журнале. Пришедшие же на собрание родители других учеников, не торопили учительницу, и спокойно беседовали между собой, нисколечко не волнуясь.
 - Мне нужно срочно уйти, - обратилась Ганнушка в коридоре к учительнице, - можно спросить вас о Даше и о Диме.
- Как жалко, что вы уходите. У ваших детей все в порядке с успеваемостью, только разговаривают на уроках между собой, ссорятся часто. Особенно Даша. Им постоянно преподаватели делают замечания. Купите им второй циркуль и транспортир, пожалуйста, они не могут пользоваться одним. Еще, хотела вам сказать, что Даша часто жалуется на боль в животе, физкультуру пропускает. У нее, наверное, скоро начнутся месячные. Возраст такой, многие наши девочки на боли жалуются.
- Да, да, спасибо вам за информацию, Марина Егоровна, - невнятно поблагодарила учительницу Ганнушка и снова почувствовала себя полной сукой.
Она накрепко запахнула полы шубы, аккуратно спустилась с занесенного снегом школьного крыльца и обернулась назад, на большие светящиеся окна классных комнат, где десятки других матерей с интересом обсуждали дела своих детей, не торопясь на свидание.
- Куда я спешу? – Спросила себя Ганнушка, продвигаясь навстречу мужчине. – Зачем мне все это надо?
В темноте заснеженной улицы дважды моргнули дальним светом автомобильные фары, и Ганнушка побежала к обочине, в сторону знакомой машины.
- Что хорошего говорили про ДДТ? – Сразу спросил ее другой мужчина про Диму и Дашу Тименчук.
- У них все хорошо, отвези меня домой поскорей, - не захотела больше Ганнушка говорить о своих детях с мужчиной, который старательно воровал у них мать.
- Поскорей не получится. Снег укатали, скользко. Ты чем-то огорчена, - прикоснулся мужчина губами к ее руке и включил зажигание.
- Отвези меня домой, пожалуйста, - опять потребовала Ганнушка, - мне очень плохо сегодня.
- Что-то с детьми произошло? Скажи нормально. Может, я могу помочь?
- Чем? – Раздраженно спросила его Ганнушка.- Чем ты можешь помочь детям? Завалить их мать в свою постель или здесь ее трахнуть?
- С тобой невозможно разговаривать. Сто раз уже предлагал тебе переехать в Новосибирск вместе с детьми. Я ради вас готов на многое, ты же знаешь. Мне по хрену в какой академии работать, лишь бы ты была рядом и вам было хорошо.
- А детям нужен Новосибирск? Ты их спросил? Они в Питере живут. Зачем моим детям твой Новосибирск?
- Чтобы видеть счастливую женщину, а не задерганную мать, - ответил мужчина жестко и затормозил за перекрестком, вблизи Ганнушкиного дома.
Вернувшись с собрания домой, Ганнушка как – то совершенно отчаянно, по-новому, принялась возиться с детьми, придумывая для них все новые и новые развлечения.
- А вот, мам, я еще знаю одну игру, - расшумелся Дима, - только лист большой нужен и фломастеры.
- Сейчас я принесу ватман. – Несказанно обрадовалась происходящему Ганнушка.
- Мам, ну что Марина Егоровна сказала про мое сочинение? Проверила уже или нет? – Поинтересовалась у матери Даша. – А про Федотова она говорила тебе, как он меня толкнул в буфете? А рассказала про Диму, как он с Федотовым за меня подрался? Разрешат теперь Диме на соревнование ехать или нет? Он не виноват, мам, правда, это Федотов начал первый толкаться, а Дима только меня защищал.
- Про все мне учительница рассказала, хвалила вас, - врала детям Ганнушка и вновь чувствовала себя сукой с помойки, ничего толком не знающей о своих замечательных детях.
После одиннадцати часов, когда Дима и Даша уже улеглись спать, Ганнушка переоделась в толстый махровый халат, вошла в ванную комнату и открыла воду.
- Где моя любимая пена с лепестками роз? – Спросила она себя, сидя на краешке ванны и с удовольствием подставляя руку под сильную струю теплой воды.
- Солнышко, это я пришел. – Громко проговорил муж в кухне. - Покормишь? Мне бы душ принять после футбола. Ты скоро выйдешь?
- Ужинай сам. Мне не хочется выходить. – Четко и громко ответила ему Ганнушка и заплакала неслышно, осознавая вдруг, что бояться ей совсем нечего, и она вовсе не сука с помойки, а начальник отдела и живая баба, плачущая в ванной комнате без любви и понимания.
- Какая муха нас тяпнула? Чего солнышко такое сердитое? – Попытался муж пошутить в ответ на непривычную строптивость жены и загремел сковородкой.
А Ганнушка продолжала неслышно плакать, скорчившись на краю ванны, и не имея сил сказать мужу о том, как сильно ей хочется к другому мужчине, где есть широкая кровать, на которой можно взлетать над плитой, над работой и над холодильником и где не надо никого ждать до полуночи. Как не надо придумывать и доказательства тому, будто у Даши и Димы есть нормальная семья.
Весь следующий день Ганнушка ждала звонка другого мужчины, чтобы сказать ему о том, что им не нужно больше никогда встречаться. Но мужчина не позвонил ей ни утром, ни в обед, ни в конце рабочего дня. И Ганнушка нарочито медленно прибрала на рабочем столе бумаги, погасила монитор компьютера, установила факс в режим автоответчика, покрутилась в кресле с минуту и, вздохнув, засобиралась домой.
В полумраке маршрутного такси она едва различала пассажиров, когда передавала водителю чужие деньги, потом теребила свою сумочку из бардовой кожи и ни в чем больше не винила себя, потому что была просто матерью, которую ждали дома Даша и Дима.
- Сгущенное молоко надо купить и пачку маргарина, пирог испечем сейчас с Дашей.
Поздно вечером, когда дети уже спали, Ганнушка уселась за кухонным столом, положила перед собой чистый лист бумаги, разделила его вдоль прямой линией и написала сверху слова: за и против.
- Развод травмирует моих детей, - крупными буквами написала Ганнушка в колонке, где все было против ее отношений с другим мужчиной, и добавила мелким почерком напротив, где все было за эти отношения, - я люблю этого мужчину.
- Солнышко, я пришел, ждешь меня? – Послышался в прихожей голос мужа.
Ганнушка разорвала бумагу на мелкие квадратики и поспешно выбросила в мусорное ведро.
- Мы с Дашей пирог испекли с орехами. У Димы соревнование в воскресенье, может, составишь нам компанию?
- Не хлопочи, солнышко, я сыт, с компаньонами в ресторане ужинал. В воскресенье не смогу быть на стадионе, у меня важная встреча.
В тот вечер Ганнушка улеглась рядом с мужем, прижавшись вплотную, чтобы быть ближе к нему и почувствовать его желания.
- Может, я посижу на тебе сверху, - попыталась Ганнушка повернуть вспять семейное течение.
- Мы же не мальчики с девочками, чего выдумывать то, - придавил ее муж к матрацу своим телом.