сто 51

Мы давно с Грушенькой хотели съездить в Россию – она нас влекла эмоциональными рассказами наших друзей, уже успевших побывать в ней, яркими картинками из научных книг и журналов, что даже сквозь серость скучных страниц дарили читателю аромат русской загадочности и романтики, бесконечными воспоминаниями дедушки моей любимой, отец которого был родом из этой чудесной страны.
Поездка долго откладывалась – вмешивались то неурядицы на бирже, то нездоровье Грушеньки, но однажды все проблемы отступили на второй план, и после прохождения некоторых формальностей, после долгого, но необходимого ожидания в аэропорту имени Кеннеди мы начали своё путешествие.
- Ральф, а как ты представляешь её... Ну, вообще... Короче, как ты думаешь, какая она, Россия? – Грушенька всегда легко переносила несколько часов полета, мне же порой приходилось тяжеловато – мысли о всяких катастрофах и террористах частенько не давали покоя – а потому она щебетала без умолку, моим же основным занятием была попытка забыться успокаивающим сном.
- Милая, мы же с тобой пролистали ворох журналов, изучили весь Интернет… Мы знаем почти всё о России, что тут представлять?.. И... Прости, но я хотел бы немного вздремнуть.
- Да?.. А я… Ну, короче, я успела изучить даже несколько русских слов! Вот.
- Что ты?.. И какие же эти слова?
- Кфртя, водка, яыпруц, блйадь, фшкврт, - Грушенька была явно горда своими познаниями.
- Положим, что такое «водка», я и без изучения премудростей русского языка знаю, а вот то, что ты выучила русское ругательство, это не хорошо.
- Ральфик, ну, как же, я ведь... Короче, я ведь должна почувствовать себя настоящей русской, ну, и ведь, вообще-то... Я, это самое, немного и есть русская... А какая же русская женщина не умеет ругаться?

Россия предстала пред нами в полном соответствии с нашим представлениям о её холоде, Большом театре, Невском проспекте, пустынных улицах, меланхоличных жителях, и это даже несколько расстраивало, потому как хотелось увидеть нечто новое, неожиданное, нечитанное еще на сайтах о туризме в Россию. Маршрут нашей поездки включал в себя посещение Петербурга, Новгорода, совсем недавно построенного Свободограда, в заключение же планировались три дня в Москве, и именно в этом городе, слывшем средь путешественников «городом неожиданностей», мы с Грушенькой решили предпринять долгожданную вылазку, дабы придать нашему путешествию аромат настоящего приключения.
Последний день пребывания в Москве предполагал некоторое количество свободного времени, часов пять, тех, что мы могли заполнить прогулками по дождливому московскому холоду, либо посещением двух московских музеев – единственных в русской столице или же экскурсиями по городу на московском такси, и всё это должно было происходить в сопровождении нашего с Грушенькой персонального провожатого Анджея. Именно он и предложил нам выбраться в русскую провинцию, ту, что называлось «Подмосковьем», - в глушь, которая находилась вне зоны видимости поездов с тысячами туристов, проносящихся по железной дороге из Свободограда в Москву.
Наше эмоциональное состояние в ожидании предстоящей поездки уже было в высшей степени накалено одним фактом, что Анджей с нами ехать никак не мог, потому как он оставался в Москве изображать наши совместные передвижения по городу - нарушения туристического режима, зафиксированные системой космического наблюдения, карались достаточно суровым штрафом. Что же в таком случае говорить обо всех прочих обстоятельствах нашей вылазки – мы в сопровождении всего лишь одного русского шофера углублялись в места, строго запретные для посещения туристов, к тому же, в случае обнаружения, мы могли подвергнуться очень серьезным взысканиям, вплоть до ареста – всё складывалось в точности, как мы желали! Дабы у нас все же не возникло серьезных проблем, мы становились на время «русскими» - были переодеты молчаливым шофером Аркадием в традиционную русскую одежду под названием «телогрейка», нам выдали паспорта на имена неких Филиппа Киркорова и Аллы Пугачевой, и в силу того, что наше владение русским языком оставляло желать лучшего, мы, в случае чего, должны были изображать двух немых.

- Нет, партизаны опасаться нет, - Аркадий уверенно вел машину по тому сочетанию грязи и канав, что называлось «дорога». – Партизаны за Урал. Здесь всего два взрыв. После казни бывший президент Путин. Больше нет. Всё спокойно. Не переживать.
- А где же люди? Отчего... Короче, почему нигде нет людей? Так пустынно... - Грушенькино лицо выглядело необычно – было видно, что она переживает. С чего это?
- Идти. Много идти за Урал. Кто остался – в Москва. Лишь там работа. Лишь там жизнь.
Вокруг нас действительно было пустынно – мы миновали несколько деревень, проехали небольшой городок – и нигде никого, ни одного человека. Тем неожиданней выглядел человек, будто из-под земли выросший на дороге, – по активным взмахам его рук, по взволнованному лицу было видно - он хочет, чтоб мы остановились.
- Я думай, не надо стоп. Не надо, - Аркадий озабоченно смотрел по сторонам, явно опасаясь чего-то.
- Нет, нет, нам надо остановиться! Может, ему нужна помощь, - Грушенька взглянула на меня – она, как всегда, ждала от меня поддержки.
- Да, Аркадий, остановись.
- Кстрнмпиа! Спфбо врпшлимнп! Сткс, сткс! – русский был взволнован, махал руками, звал нас куда-то.
- Его жена болен. Рана. Надо помощь, - Аркадий нервно стучал обеими руками по рулю.
- Идем, идем! – Грушенька уже выскакивала из машины.

Жене русского, похоже, действительно была нужна помощь, и при том немедленная – пулевое ранение, воспаление, жар. В ответ наши вопросы Аркадий только разводил руками:
- Нет лекарств. Нет денег. Нет врачей. База есть. Военная база. Недалеко. Военные США могут продать лекарства. Нужно очень много долларов. Сто.
- Недалеко, говоришь? Держи деньги, езжай, - именно в те моменты, когда я действовал решительно, Грушенька смотрела на меня по-особенному. И мне это очень нравилось.

- Напишите мне, я вам пришлю деньги, лекарства... Всё, что вам нужно, - Грушенька обращалась к растерянно поглядывающему на нас русскому. Похоже, он не понимал ни слова. – Держите, - она написала на небольшом листке бумаги несколько слов и протянула мужчине. – Короче, это наш адрес. Адрес. Понимаете, ад-рес...
Кажется, не прошло и пятнадцати минут после того, как Аркадий уехал, когда в доме, где мы находились, распахнулась дверь, и на пороге застыл молодой человек – его лицо было испугано и растеряно.
- Вы – американцы? – он говорил чисто, почти без акцента. – Уходите, сейчас же уходите! Аркадий не приедет, его машину расстреляли на посту. Я ехал с ним до поворота, потом… Он мертв, уходите, уходите! Здесь скоро будет патруль, уходите же!
- Как расстреляли? За что? Зачем?! – Грушенька схватила юношу за рукав. – Как такое может быть?
- Здесь может быть всё, уходите! Идите на дорогу, по которой вы приехали, километров десять, выйдите на шоссе, остановите машину, скажете, что американские граждане. Да, и не забудьте перед этим снять телогрейки… Уходите...

Мы шли уже долго, из-за начавшегося дождя вымокли, телогрейки стали тяжелые, словно каменные, ботинки с налипшей коричневой грязью отяжелили тоже, и не было ни сил, ни желания говорить хоть что-то. Проходя через безлюдную деревушку, мы услышали негромкий шум – за одним из полуразрушенных домов кто-то ругался, быть может, спорил, просил, проклинал – мешались знакомые и незнакомые слова – понятные и русские. Потом раздался выстрел. Когда мы уже миновали покосившуюся ограду, мой взгляд непроизвольно всего лишь коснулся нескольких теней, что показались из-за дома. Четыре солдата в форме американских вооруженных сил несли женщину – легкое платье на ней было разорвано, тело испачкано грязью и кровью.
- Скст! – похоже, один из солдат кричал нам. – Скст! Ствп! Стоять, я сказал!
Наверное, надо было остановиться, наверное, надо было всё объяснить солдатам, наверное, они могли бы даже подвести нас до шоссе. Но… И во мне, и, уверен, в Грушенькой маленькой головушке бились одни и те же слова, услышанные нами совсем недавно: «Здесь может быть всё... Здесь может быть всё... Уходите...» А потому мы не остановились, нет, мы побежали.
...Я слышал, как сзади приближается тяжелое солдатское дыхание, я слышал, как все громче раздается лязг солдатской амуниции... Когда ж до меня донесся звук выстрела, я заслонил собой бегущую впереди Грушеньку. Больше сделать я уже ничего не мог.