Зачем Балда убил Попа?

Математику я не люблю, а люблю литературу и русский язык. На уроке русского языка, сидишь, как будто кроссворды разгадываешь. Как предложение, так надо думать, как правильно написать. Есть и подсказки – правила. Интересно. Я по русскому языку получаю почти всегда пятерки. Но самый интересный урок - это литература. Не надо прятать под парту книжку, чтобы читать. Я хожу каждый день в библиотеку, и каждый день мне говорит Евгения Михайловна, что больше нечитаных детских книг нет. На, говорит, Лермонтова, хоть программу школьную осилишь. Помогла Марь Тимофевна, записала меня в районную детскую библиотеку. Но она хитрая: привезут пачку книг, а она и говорит: «Вот эти - детские, а вот эти ты должен мне прочесть и рассказать». А мне хоть бы хны. Я все читаю и все понимаю. Я ведь если мне нравится, то запоминаю с первого раза. Если не нравится, то надо прочитать два раза.
Целый урок мы на литературе читаем или кто-то рассказывает, и можно всегда добавить. А особенно мне нравится, когда Марь Тимофеевна скажет: «Дети, давайте подумаем, что же главное мы поняли из прочитанного рассказа?» Здесь можно говорить что хочешь.
Не знаю почему, но почти каждый раз, когда никто не поднимает руку, Марь Тимофевна обязательно скажет: «Ну, мой мучитель, вставай. Разрешаю тебе пофантазировать». Сама улыбается, а зовет - мучителем. Непонятные эти женщины.
Сегодня как раз так и было. Мы учим сказки Александра Сергеевича Пушкина. Мне больше всего нравится сказка о царе Салтане, а не та, что мы сегодня проходим. Оказаться бы на необитаемом острове, взять в руки лук, натянуть тетиву и как стрельнуть – до самых облаков. Потом пойти на охоту. Настрелять дичи, на костре поджарить. И всех угощать. Затем - бултых в волны и купайся в море, а ученый кот тебе сказки будет наяривать.
Марь Тимофевна закончила объяснять, о чем написал Пушкин в сказке о рыбаке и золотой рыбке.
- Капишников, ты что заерзал?, - это она ко мне обращается.
 - Сделай вывод, почему старуха оказалась вновь у разбитого корыта.
Я честно стал объяснять: «Старуха оказалась у разбитого корыта из-за непутевого деда». У Марь Тимофевны сразу глаза под брови закатились.
- Ну-ну, продолжай, - говорит она.
- Дед был, во-первых, лодырь, а во-вторых, наверное, пьяница. Марь Тимофевна, он тяжеленный невод закидывал в море и тащил его на берег, да еще с тиной морскою. Я же знаю, как тяжело брести бреднем, а здесь целый невод, да еще с таким грузом.
- И к чему это ты, Тимофей? - спрашивает учительница.
- Дед притворялся немощным, а сам был сильным. А почему же у них избушка покосилась? Что, у деда топора да пилы не нашлось, чтобы починить избу? Значит, он лентяй, как наш Трак. (Трак мне из-под парты показал кулак. Теперь точно - получу по шее на перемене, но правда дороже). А почему у них нет никакого добра, кроме разбитого корыта? Да потому, что его никто не купит, а остальное он, наверное, пропил, как наш дядя Федя. Бегает утром весь синий, и что-нибудь продает всем из дома. Правильно его старуха назвала дурачиной и простофилей. Ни кола ни двора, а взял и выпустил рыбку. Мог бы на печи лежать и вообще не рыбачить. Все равно хозяин никудышный. А старуха, конечно, жадная, а почему? Она же с таким дедом наголодалась. Вот когда у них появились еда и хоромы, дед должен был сказать: «Все, больше я ничего просить у рыбки не буду». Старуха должна слушаться. Папа Коля скажет: «Верочка, все-таки я решил так сделать». И мамка ничего не говорит. Из слуг надо было создать фермеров, хоромы отдать под Дом творчества детям. Деду с бабкой построить просторный дом – пусть живут. Вообще, во всем виноват дед.
- Мучитель, кто еще-то тебе в сказках Пушкина не понравился? – серьезно спросила Марь Тимофевна.
- Еще - Балда. За что он убил Попа? Поп, конечно, жадина. Но ведь за жадность убивать нельзя. У нас в селе сколько жадных, ого-го! Если бы он был шпион или террорист - тогда другое дело. А так, посадят Балду в тюрьму, и правильно.
 Ян добавил: «Капка, надо было попросить у рыбки тракторы, автомобили и комбайны, а то слуги сохой пашут». Трак пробасил: «И самолет». Все засмеялись, а тут прозвенел звонок, и Марь Тимофевна ничего не успела сказать.