Первая Любовь Последнего Честного Армянина. Глава1

Я согласен, что нет на земле,
Человека, чтоб не испытал.
Подозрительной тяги к себе,
Если рядом не бьется, рядом не бьется

Женское сердце,

Женское сердце.

Если рядом не бьется, хоть иногда,

Оно!


 


 Хочется считать, что я, все-таки мужчина. Не люблю футбол, не разбираюсь в технике и не снимаю баб по пьянке, но, не смотря на это, хочется считать, что я, все-таки мужчина. Хочется все-таки на это надеется, и вы знаете, некоторые вещи свидетельствуют в мою пользу. Например, два пореза над губой оставленной новой бритвой, ну как-никак женщины не бреются. Или вот еще, меня совершенно не беспокоят волосы на ногах, более того это своего рода моя гордость и, наконец, самое главное, я отдаю предпочтение барышням. Но, тем не менее, чем больше я познаю жизнь, тем больше понимаю, что я не мужчина. Я как-то не по-мужски уважаю женщину во всех ее проявлениях. Как-то не по-мужски восторгаюсь этими нежными существами. Что может быть прекрасней женщины. Что может быть прекрасней женских рук. Я не знаю.
 Вот читает меня какая-нибудь женщина или настоящий мужчина ( или они не читают? ) и думает: сидит очкарик-размазня и слюни пускает. Не буду спорить. Хотя это далеко не так. Просто дело в том, что я так воспитан, а точней я сам себя так воспитал. Я видел слезы матери.
 Видя их с детства, начинаешь ценить женское счастье. Я сам себя сделал и я горжусь, что не могу забить гвоздь, в стену не поранив палец и, что терпеть, не могу футбол. Зато я знаю и умею, многое другое, а главное я тонко понимаю женское естество, я тонко чувствую то, в чем нуждается женщина, в чем нуждалась моя мать, и в чем будет нуждаться моя будущая жена и дочь. Мне кажется это все-таки важней победного гола "Зенита" на последней минуте. Хотя у меня есть те же недостатки, что присущи настоящим мужчинам. Я забрызгиваю зубной пастой зеркало в ванной, могу не заметить новой прически или еще что-то в этом духе. Но в отличие от настоящих мужчин, я знаю, как важны для нее мои цветы, как она ждет их. Ведь, в сущности, дело-то не в цветах, а в том, что я выкроил время и деньги, а потом долго не знал какие выбрать, а потом всю дорогу думал, как я ей их подарю, что она скажет, что будет в ее глазах. И она это понимает. Она смущенная подобным вниманием возьмет букет, а сама будет думать, что он выкроил время и деньги для нее, а потом выбирал оберточную бумагу для нее и так приятно этой счастливице думать, что это все ради нее, потому что ему-то от этих цветов ни горячо, ни холодно.
 Вы, мужчины, пробовали читать Есенина любимой женщине. А я читал. Сколько благодарности я увидел в этих нежных девичьих глазках, сколько ласки и слез тихого счастья. Вы думаете, что это глупо и, что не со всеми проходят такие штучки. Вы думаете, что на это ведутся скромные, невзрачные девушки, которые взахлеб читают Джейн Остин и мечтают о своем Дарси. Конечно же, нет. Женщина всегда остается женщиной и не важно толстая она или худая, рыжая или шатенка, читала она Остин или нет. Любая женщина мечтает о своем Дарси. Это вы, настоящие мужчины, делаете из них толстых и худых, классифицируете на блондинок и брюнеток. А вы вместо этого просто попробуйте прочесть ей Пастернака. Попробуйте подарить ей розы, ну скажем третьего августа, ни восьмого марта, ни на день рождение или годовщину, а так, просто, за то, что она есть. За то, что каждую ночь под одеялом, ее ножки касаются ваших. Этим ножкам так важно знать, что их любят. Ведь это мы, мужчины делаем из женщин женщин, а женщины в свою очередь делают из мужчин мужчин. И от того, как мы будем ухаживать друг за другом, будет зависеть результат.
 До семнадцати лет у меня не было ни одного сколько-нибудь серьезного романа или просто какой-либо незначительной интрижки. Хотя это во всю практиковалось у моих уже умудренные опытом сверстников, предметом, чьих разговоров давно стала тема "А ты с кем ходишь"? Меня всегда это раздражало и еще больше раздражал сам идиотизм поставленного вопроса. Они встречались, целовались, ходили на дискотеку только ради того, чтобы ответить на этот глупый вопрос не менее глупым ответом, мол "с Васькой хожу, похожу и перестану", или "с Машкой хожу, а по четвергам с Танькой, а ты с кем ходишь"? Поэтому-то я мало общался со сверстницами, предпочитая им гордое одиночество, потому как они были для меня слишком глупы и не интересны, а я для них был занудой, что меня надо сказать полностью устраивало.
 Конечно, мне хотелось любить и быть любимым, но в восемнадцать лет это выглядит смешно, потому что как не крути, а все же вместо любви выходит одна "ходьба" переходящая порой в пробежку, а я не люблю выглядеть идиотом, тем более идиотом пробегающим. А потому я предпочитал тихо придаваться мечтам, что когда-нибудь появится та разединственная, которую буду оберегать от негодяев и подлецов, а по вечерам мы бы гуляли в парке и вдыхали "теплый воздух от крыш".
 Но всему свое время. Ищущий найдет, желающий достигнет. "Терпенье мой милый Ватсон, только терпенье". Я же в свою очередь хоть и не Ватсон, но все же искал, желал и терпел. Ну а жизнь, со временем, становилась интересней и перспективней. Предпочитаю не размениваться на мелочи и жить по принципу "либо все, либо ничего", и тем более это относилось к любви. Либо моя девушка будет разкросавицей либо, ее не будет, либо она будет разумницей, либо ее не будет, а потому меня не устраивали отношения ради статуса. Уже в университете я встретил многих прекрасных барышень, разумниц и раскрасавиц, но что-то все-таки не хватало, и я по-прежнему был один, а мои принципы "либо все, либо ничего" если и не потерпели полного фиаско, то сама концепция довольно сильно модернизировались.
 Просто в какой-то момент понимаешь, что этого всего мало, нужно что-то еще. Что-то незримое, чего не выпить, не съесть, но этого в них не было, и я продолжал искать, желать и терпеть, потому что я хоть и не Ватсон, но все же поговорка "всему свое время" полностью себя оправдывает. А раз так, то я на этом не зацикливался, ведь вокруг столько прекрасного и интересного. Жизнь мне часто подкидывала интересные встречи и моменты и я ей за это благодарен. Хотя она, наверное, всем подкидывает много интересного, просто некоторые, в силу своего занудства, не замечают все то, что так щедро нам дарит жизнь.
 Учеба в университете была увлекательной, хотя точнее сказать не учеба, а то, что было "за кулисами", а значит якобы учеба. Университет мне многое дал, помог развить то, что с успехом закапывала во мне школа и ее питомцы. Поставила на ноги и помогла разобраться в том, что же я хочу от жизни. Я бы не написал этого всего, если бы не университет. Я бы не записал свою вторую пластинку, если бы не университет и самое главное, я бы не узнал мир, если бы не университет. Причем мир он помог мне узнать самым непосредственным образом. С размахом что называется. Проведенье забросило меня на целое лето в штаты, о чем я и хочу поведать подробней, поскольку глава эта в моей жизни всегда будет одной из самых ярких.
 Второй курс и мне восемнадцать. Я учусь на ин.-язе, а поэтому никто не удивляется, что каждое лето добрая половина нашего факультета разъезжается по заграницам. Кто в Англию, гулять по Гайд Парку и слать с башен Вестминстера русский привет королеве, кто в Германию, ухаживать за могилами наших фронтовиков, павших в Великую Отечественную, кто во Францию собирать виноград и рассматривать замки Нормандии где снимали "Фантомас Разбушевался" и "Айвенго". Но большая часть студентов, словно чума, растекается на просторах Соединенных в Штаты, манимая Голливудом, гамбургерами и начос.
 Вот и я и мои лучшие подружки-однагруппнихи решили одним глазком посмотреть на загнивающий запад. Мы приехали в Москву и оформились в тур компании, где кроме нас было много других студентов. Аудитория подобралась пёстрая, студенты здесь собрались, чуть ли не со всей России и, проведя там несколько часов, собрав все нужные документы и выслушав целую лекцию о том "что да как" мы разошлись. Жалко было так быстро уходить, поскольку там было огромное количество очаровательных барышень. И пока мы целой стайкой шли из офиса к метро, я все не мог налюбоваться приглянувшимися девочками, среди которых одна должна была лететь в штат Юту. Но я пока про это ничего не знал. А через час уже даже забыл про всех красавиц, от которых совсем недавно не мог оторвать глаз. Хотелось бы добавить маленькую пометку. У меня очень хорошая память и на лица в частности, это уточнение потом пригодиться в рассказе.
 И вот летом 2005, 6 июня самолет Москва-Нью-Йорк уже летел нас к несуразным янки. К слову, я совсем ничего не рассказал об однагруппницах. Ничего не рассказал о том, что мы втроем не разлей вода были. Что вместе прогуливали пары, обсуждали плохо одетых прохожих, Лебидкову Надю и просто часами болтали по телефону. Они для меня были маленькими, беззащитными созданиями, которые считают, что вполне могут постаять за себя и очень сильно обижаются, когда даешь им понять, что это совсем не так. Поэтому для меня они были не просто друзья, а своего рода две маленькие алебастровые принцесски, которых я по возможности старался опекать, ведь они девочки, всего лишь девочки, ставшие такими родными.
 В Москве нас провожала моя мама, она плакала, а мне было не понятно, ведь мы всего лишь на лето. Туда и обратно. Хотя теперь, когда я стал постарше начал понимать, почему она плакала. Плакала не оттого, что я улетаю на все лето в штаты, а потому, что улетаю во взрослую жизнь. Плакала потому что ни один кассир, ни в одной авиакомпании уже не продаст обратного билета, в детство. Когда мама еще могла повлиять на судьбу сына, могла предостеречь, удержать и помочь в трудную минуту? А еще могла оберегать его от нежелательных одалисок. Но тогда я об этом не думал, хотя мне всегда горько видеть маму печальной и я даже расстроился. Мы прошли контроль и последовали в зал ожидания, а мама скрылась за дверьми.
 
 Mother do you think she's good enough -- to me?
 Mother do you think she's dangerous -- to me?
 Mother will she tear your little boy apart?
 Mother will she break my heart?
 
 P.S. Mother, did it need to be so high?

 (Pink Floyd)
 
 Самолет летел нас девять часов и за это время мы успели познакомиться с некоторыми из его пассажиров. Прилетели в Нью-Йорк, где-то в восемь вечера. Прошли таможню и окончательно оказались в Америке. Люди в аэропорту мелькали туда сюда и отовсюду слышалась англинская речь. Ощущения были необычные и довольно волнующие, а главное я никогда не видел столько чернокожих разом. Но вот мы вышли из терминала на улицу, поймали такси и поехали на автовокзал, где купили билет до штата Миссури, Сент-Льюис. Там нас ждала работа и жилье. Таксист вез нас почти через весь Нью-Йорка, и мы успели пофотографировать город на закате. Было безумно красиво и как-то грустно. Фотографировали Манхеттен, его небоскребы и чувствовали всю ничтожность наших, русских, спальных районов.
 Словом после полутора суток в автобусе, а до этого еще девять часов в самолете, не считая путешествий по Москве и Нью-Йорку, мы опустошенными приехали таки по адресу, в отель Миллениум, штат Миссури и голодные разошлись по номерам. Нам уже было все равно где мы и что мы, мы просто смертельно устали и хотели спать.
 Утром я проснулся рано и меня сковало ужасное чувство чужбины. Вот уж правда "сладко обнимала ты, да мало любила". Ощущение, что на тебя все давит, воздух, стены. Включаешь телевизор, все на английском, радио, все на английском и комнату приходит убирать чернокожая женщина, которая думает, что русские вместо попугайчиков держат в доме белых медведей. Сначала, конечно, на это не обращаешь особого внимания, но с месяцами, это начинает изрядно раздражать. Знаете ли, американцы, привыкшие к сытой жизни, не утруждают себя образованием, но при этом смотрят на тебя, на приезжего, как на что-то третьесортное. Со снисхождением, в то время, когда ты лучше их знаешь историю их же страны, читал их Хема, слушал их Боба Дилана, а они только тупо улыбаются при упоминании этих имен, как вьетнамцы на Чиркизовском рынке. И от этого такое зло берет, что хочется пукнуть, громко и обезоруживающе. Ну да ладно. Подосадовал и хватит. Все в руках Божьих, а наше дело телячье, обосрался и стой.
 Кроме нас там было много студентов, русских и не очень, которые уже жили там неделю или больше и успели сориентироваться, что по чем. А точней успели узнать и с радостью поделиться с нами тем, что работа дрянь и заработать там ничего нельзя и, что по большему счету пора уезжать из Миссури потому как в этом штате особо не заработаешь, что я через месяц, кстати, и сделал, но без однагруппниц. Они не захотели рисковать, уезжая в незнакомое место. Вот таким образом страна которая соединила с пол сотни штатов смогла Рассоединить трех студентов, и навсегда изменить их жизни. Но это потом. А пока мы переживали некий шок от рассказов студентов, которые рассказали все прелести нашего, да и их положения. Когда мы ехали усталые в автобусе, мы мечтали, что вот приедем и попадем в сказку и что ради этого можно потерпеть полтора суток неудобств, а тут на те. Но прежде чем перейти к одному из главных событий моей жизни, я хотел бы немного соблюсти хронологию, а поэтому начну с первого месяца в отеле Миллениум, штат Миссури.
 Мы довольно быстро нашли общий язык с остальными ребятами, потому как беда сплачивает людей, тем более на чужбине. Ведь это своего рода была беда. Мы все-таки рассчитывали на то, что отработаем те деньги, что, потратили, да еще и заработаем малость. А вместо этого чуть ли не впроголодь жили. Это удручало, и мы, надо сказать, удручались.
 У нас там было нечто вроде семьи. Большой, невероятно сплоченной семьи, о которой вспоминаешь со слезами на глазах. В виду того, что зарабатывали мы мало и обращались с нами на работе, как с рабами, мы естественно поддерживали друг друга, как могли. Но считать, нас безропотными овечками тоже было бы не правильно. В конце концов, слабаков подобные приключения не привлекают, и они предпочитают помогать родителям на даче или на крайний случай устроиться работать промоутером и раздавать листовки плохо одетым прохожим, а не разъезжать по америкам. А раз так, то мы, всем миром искали пути к отступлению, поскольку так просто бросить работу было нельзя. Так многие думали по крайне мере, потому что работодатель запугала всех тем, что у нас возникнут проблемы с визой, если мы уйдем, конечно. Она и рассчитывала на то, что глупые русские студенты поведутся на подобную утку, но не учла одного момэнта. Среди русских были и не очень русские. И вот наиболее активные члены нашей "семьи", решили что-то думать. Поскольку нас держали наши контракты, которые в отличие от пустых угроз о нарушении визового режима и впрямь могли подлить еще ложку дегтя в бочку, в которой меда-то и не было никогда. Короче хотелось это как-то пограмотней обляпать.
 Мы по очереди и каждый день звонили нашим координаторам в Москву, консулам в Чикаго и даже департаменту по защите прав человека и доставали их жалобами и угрозами, а параллельно искали работу, как в самом Сент-Льюисе, так и в других штатах. Словом это продолжалось месяц. А в это время мы жили, дружили и веселились, не смотря ни на что. К слову с некоторыми, я до сих пор в очень теплых отношениях. Хоть и знакомы мы были месяц с небольшим, а остальные два года только переписываемся. Желаю всем побольше подобных знакомств. Это очень жизнеутверждает. Хотелось бы немного, совсем кратенько рассказать о той, незабываемой атмосфере, которая была в Миллениуме, потому что описывать это подробно нет смысла, либо ты там был, либо нет.
 Персонал отеля, в котором мы жили, работал в три смены и третья смена начиналась с 23.00 и до утра. Считается, что это не так уж и плохо, поскольку не столько работаешь, сколько делаешь вид, а к часу ночи завалишься в коморку и спи посыпоховай. Надо заметить, что подобный график особо не утруждал "трудолюбивых" афроамериканцев. Но ни тут то было. В конце концов, мы русские или титька тараканья. Все лето "трудолюбивые" афроамериканцы молились богу Вуду и слали проклятья на российскую экономику и на Путина в частности. По крайне мере я бы на их месте делал именно это, ведь мы, русские студенты, заставили работать этих детей солнца, а они, надо сказать, не смотря на свое "трудолюбие" не очень-то и трудолюбивы. И вот всей охране отеля, вместо того, чтобы как обычно спать мертвым сном, приходилось зорко следить за нами. Потому что мы, молодые и энергия таки бьет фонтаном и категорически не дает спать. И каждый вечер, вплоть до самого утра, мы, носились по всему отелю и плавали в бассейне, который, к слову, закрывался в 22.00, но нам до этого дела не было, мы ж русские, да к тому же не стоит забывать про вышеупомянутую энергию, что бьет фонтаном и категорически не дает спать.
 С каждой ночной посиделкой, я открывал для себя новых людей. И как-то так вышло, что ни один не был гадом, а напротив, все они были чрезвычайно приятны и было такое удовольствие в этой, нашей студенческой суматохе, что сердце от счастья и беззаботности в любой момент готово было разорваться. Ведь не смотря на то, что хоть у нас и были проблемы, и мы все оказались в довольно не завидном положении, мы понимали, что это очень скоро закончится и, что мы больше НИКОГДА не соберемся вместе, в отеле Миллениум, штат Миссури. А потому мы жадно глотали каждую минуту нашего праздника, разве что не давились.
 Меж тем, с течением дней, недель, наши ряды редели. Кто-то успевал найти работу в другом городе, кто-то в другом штате, кто-то ничего не находил и ехал к океану на удачу. Каждого мы провожали, чуть ли не со слезами на глазах, долго обменивались контактными телефонами, желали удачи и прощались уже навсегда, а потом жили дальше. На следующий день, кто-то ехал на работу, кто-то нет, но неизменно к вечеру, усталые возвращались, что бы носиться по отелю из одного номера в другой, от одних знакомых к другим, и так до утра, а параллельно вспоминать уехавших Ир, Маш и Жень.
 - А помнишь...
 - А помню...
 - Эх... вот было...
 - Жаль...
 - А помнишь...
 Тем временем и я обдумывал свой план "побега". У отца в Лос-Анджелесе живет лучший друг, с которым они учились в университете. Я знал об этом, да и дядя Леня перед моим приездом говорил отцу, мол, если что, то пусть звонит, поможем, чем сможем. И вот я звоню. Дядя Леня человек очень искренний и наивный, всей душой переживал за меня и обещал что-то придумать, но требовалось время, да и я не мог сразу уехать, поскольку должен был получить один документ, что-то вроде российского ИНН. Меня держало только это. Я ничего не боялся, потому что четко знал свои права и просто тихо делал свое дело и ждал. В Америке очень важно четко знать свои права и еще важней делать свои дела тихо.
 А чтобы ждать было веселей, я пытался как-то себя отвлекать от напряжения царившего у меня в голове и, не отставая от других, плавал ночами в бассейне, вопреки правилам отеля, отмечал дни рождения и говоря словами своего однагруппника Ромы Чугунова, "чумаходил".
 Так пролетел целый месяц, а однажды я пришел на работу, и оказалось, что пришел мой ИНН и я с легкой душой мог бросать работу и уезжать на все четыре. Я был на седьмом небе, потому что впервые за месяц почувствовал себя свободным. К тому времени дядя Лёня подыскал мне работу во Флориде, и я должен был отправиться туда, отрабатывать поездку.
 В день отъезда во Флориду, а если быть точнее в неизвестность я собрал всю свою одну сумку и намерился, было идти на вокзал, но, выходя, встретил Юру (Белоруса), Дена и Беляя. Оказалось, что у них выходной, и они вызвались провожать меня, чему я был нескончаемо рад и вот когда мы уже собрались выходить из отеля встретили Юру (осетина). Он был парнем набожным и самым представительным из нас, смешно сказать, но даже в штатах, работая в парке, он носил костюм. Так вот, Юрец, прознав, что я уезжаю, схватил меня за руку и потащил к себе в номер. Он пригласил меня войти, а сам подошел к тумбочке и вытащил оттуда пару книг.
 - На Серег тебе в дорогу Библию, чтоб с Богом.
 Я не знал, как выразить мужчине то, что я чувствовал, потому что если бы я попытался, то он бы меня не правильно понял, во всяком случае, я чуть не расплакался от накативших чувств-с. Странно, некоторых знаешь, годы, а ничего подобного ни разу не испытаешь, а тут знаком с человека месяц и он тебе дарит Библию, чтоб с Богом. Это просто не выразить. Мне и так тошно было уезжать от всех, а тут еще такое, но выхода не было. Я поблагодарил его от всего сердца, а он, в свою очередь еще раз пожелал мне удачи.
 Спустился вниз, уже без Юры и с ожидавшими меня друзьями двинулся в путь. На вокзал мы пришли где-то за час. Стояли, сидели, опять стояли, выходили курить, а Макс с присущим ему чувством юмора доводил нас до колик. Эх, ребята, как же я всех вас помню. Но вот подъехал мой автобус. Мы помолчали, попрятали налитые предательской солью глаза, и на прощанье крепко, по-мужски обнялись. Они стояли до конца, а как автобус тронулся, я уже не мог остановить слезы. За окном неслись картинки уже знакомого мне города постепенно меняясь на все более чужие пейзажи. И чем дальше мы отъезжали, тем четче я вспоминал каждый проведенный день в моей семье, и уже даже не думал о том ужасном положении, в котором мы с моими алебастровыми принцессами оказались с первого дня пребывания в Сент-Льюисе. К слову перед моим отъездом мы договорились, что если я найду что-то стоящее, то они ко мне приедут. Ну а сейчас, мы с Ксю иногда навещаем Юлькиных родителей в Тамбове, потому что Юлька решила остаться там, в штатах.
 Через час я оклемался, достал Юркину Библию, включил плеер с диском моего любимого Pink Floyd'а и начал читать. У меня были три ужасные пересадки. Все они были ночью, и я совсем не спал. В автобусе скука была смертная, а в голове сумбур. Я покинул ставших родными людей, Юльку и Ксю, и ехал не пойми куда. Не раз хотелось вернуться, но я понимал, что это еще большая авантюра. Жизнь удивительная вещь, вертит нами моськами как пожелает. Что такое расстояние для нее - пустяк. И мог ли я тогда знать, что в это время где-то далеко-далеко в штате Юта смеется или ест бутерброд, а может быть прячет свои слезки от подруг и мормонов не знакомая мне пока русская девочка. Мог ли я предполагать, что встречу ее через какие-то две недели и совсем даже не в Юте и совсем даже без подруг. И тем, что нас свяжет такое светлое чувство как любовь. Конечно, нет, я был слишком занят своими переживаниями и видами из окна автобуса.