Мишка едет домой

 Мишка сидел в Голутвинском отделении железнодорожной милиции. Без денег, без многих вещей, зато с фингалом и разбитым ртом. Он очень хотел домой. Он и вчера хотел домой, но опоздал на свой поезд из-за.. да из-за того, что хватил лишнего на вечеринке. Так то он не пьет, но ведь вчера было 22 февраля, можно было и расслабится. Но нужно было бы и не опаздывать, но уж вот так вот вышло, что помахал поезд Мишке на вокзале своим последним вагоном…
Хотя, к черту лирику, поезд то уже ушел. А ехать надо. Следующий поезд через 18 часов, что долго, как решил Мишка и пошел к расписанию электричек. Складывался неплохой вариант: всего на 10 часов, получалось, он опаздывал по сравнению с ушедшим поездом, если будет грамотно пересаживаться с электрички на электричку, и так до дома.
В электричке Мишка дремал почти весь путь до Голутвина. Да дрых, наверное, если честно, кто ж его знает, он разве расскажет теперь. Очнулся от громких разговоров. В вагоне оставались 5 человек: он, какой-то мужчина, престарелых лет, видимо, интеллигент, но, и, видимо, из тех, кто, как принято говорить, в свое время остался за бортом. Это Мишка решил по его одежде – опрятной, но уже видно повидавшей виды. А громко говорили, выпивали и курили прямо в вагоне что-то ужасно вонючее, трое остальных пассажиров. Без особых примет – особая примета таких.
Вдруг, в вагон вползло нечто женского полу и плюхнулось в сидение около двери, мгновенно приняв горизонтальное положение.
Без особых примет заинтересовались. Если опустить из их разговора все нецензурное, то через несколько минут молчания сия благородная шайка решила вступить с нечтом в интимную связь, по очереди. Один из них отделился и, подойдя к объекту, получил согласно пословице “молчание – знак согласия”, собственно это самое согласие.
Ситуация, согласитесь, несколько неприятная и неуютная. А по мнению Мишки так вообще хреновая. А что делать?
Вот за что не люблю Мишку – у него, вдруг, просыпается обостренное чувство справедливости. За то и дружим, наверное.
Короче, встал Мишка и сказал свои соображения типам без примет. И тут интеллигент, неожиданно для Мишки, а, может, и для самого себя(наверное, в первую очередь), поддержал его, Мишку. Трое предложили удалиться из вагона всем тем, кому что-то не нравится. Интеллигент нажал кнопку вызова милиции и четко высказал свои соображения о невозможности покинуть вагон по идейным соображениям. А, так как ответа не последовало, Мишка вышел в тамбур, благо рядом было, сорвал стоп-кран и вернулся.
На сорванный стоп-кран обязательно должны были прийти, и безприметные быстро удалились. Пришедшая милиция отругала за стоп-кран, забрала женщину и удалилась, оставив Мишку и интеллигента вдвоем.
Говорят, в древние времена, у рыцарей, победа считалась за теми, кто остался на поле боя.
И, хотя и боя никакого не было, Мишка и интеллигент с чувством пожали друг-другу руки. С самодовольством, конечно, но ведь и с заслуженным.., хоть немного ведь заслуженным?
Но вот и Голутвин.
Вагон был предпоследним, да еще поезд не до дал малость до станции – идти пришлось практически от самого начала перрона. Интеллигент оказался местным, т.е. уже приехал и ему надо было в другую сторону, распрощались.
И, когда Мишка остался один, его догнали откуда-то неожиданно взявшиеся те самые трое без примет. Вообщем, объяснили они Мишке, что он был не прав, по мере своих сил в руках и ногах.
Очухался Мишка, как уже говорилось, в милиции. Ждать приходилось до утра, до начала рабочего дня у следователей. Поездка домой, судя по всему, откладывалась (да и имела ли теперь смысл, вообще..) Над этим подумать у Мишки времени было.
“Надо же удивляться сволочности иных людских душонок. Хотя вот Интеллигент же – молодец же… Стоп… А вдруг и он с ними… подстава такая хитрая… Да нет же, не может быть..”, - ну, вот так примерно и думал Мишка, а что еще ему оставалось делать до утра.
Следователь был совсем молодой парень. Немного нагловатый, немного веселый, немного важный – словом, хозяин кабинета, главный в положении, и привыкший к таким положениям.
Мишка, после формальных вопросов и таких же ответов, решил двинуть в лоб, рассказав все как было, называя вещи своими именами, и спросил в конце совета что делать. (Ну, такой психологический ход, как подумал Мишка, что вот, вроде, он все-таки человек постарше, хоть и не намного, но все-таки, и вот, просит совета). Следователю понравилось, как показалось Мишке, следователь закурил, следователь внимательно посмотрел на Мишку и спросил, а что бы он, собственно, хотел бы делать. Мишка спросил позвонить по межгороду и выдать справку на бесплатный проезд до места. Следователь посмеялся наглости, но все это пообещал.
“А может и не все люди сволочи”, - думал Мишка, сидя в электричке на Рязань. Синяк тем временем прорисовался полными красками, щека раздулась, на свитер, из не закрывающихся плотно губ, капала кровь. Соседи косились. А тут еще и контроль. Мишка достал справку, начал рассказывать, но, контроль, недослушав его, ушел. Вдруг парень справа предложил сигарету, и только тут Мишка понял как же он хотел все это время курить, сказал спасибо. А девушка парня дала Мишке свой платочек. Мишка готов был прослезится, но, разумеется уже позже, в тамбуре, от боли во рту при затягивании сигаретой.
В Рязани Мишка, отбившись от графика, после несколько часов ожидания, сел в электричку до славной деревни Пичкиряево – максимально ближней на сегодня до Мишкиного дома.
В Пичкиряево поезд прибыл ночью. До электрички в направлении дома было 12 часов. Еще было -26С, была ночь, был холодный деревенский вокзал, голод и жажда. Мишка почти двое суток ничего не ел и не пил. Тут он вспомнил, что в 10 км. от славного во всех отношениях для человека, который в тепле и сыт, села Пичкиряево, живет дочь троюродной сестры его покойной бабушки. Пить хотелось ужасно. Снегом не напивалось, не таял он, набитый в разрезанную ключом пластиковую бутылку, даже на батарее вокзала. Обстоятельства не тетка, так что приходилось идти к ней.
Вот если задуматься: Ночь, 3-30, Вы, как ни странно, спите. Тут в дверь колотят (звонка нет, Мишка не виноват, пришлось колотить) и Вам, сонному, втирают, что за дверью тип с расквашенной рожей уголовника, ваш через 33 версты родственник, которого вы в жизни никогда не видели. Вы бы открыли? И я.
 А Мишке открыли.. Накормили, напоили и спать уложили. Сказка. “Какие же люди хорошие”, - думал, засыпая на теплой печке, Мишка.
 Явление Мишки на родину произошло на следующий день вечером. Тяжелее всего было молчание жены. Как же, поехал кормилец на заработки, и, вот нате, вернулся… Молча сидели они с женой на кухне, молча пили чай. Мишка завел свою песню. Наташка, жена его, перебила, сказала что денег теперь нет, нет их т.е. совсем, вообще т.е. нет, и жить им с дочерью не на что. Последние деньги она потратила на праздничный стол, когда Мишку ждала, на 23.
 Дочь, как оказалось, давно уже встала и стояла под дверью, слушала. Потом она вышла, подошла к своей копилочке (это Наташка приучает ее считать деньги, выдавая сколько-то в начале месяца, и потом не покупает ничего по мелочи, чтоб сама она решала когда и сколько ей брать шоколадок, жвачек и т.п.) и вытащила из копилочки этой все, что там было. 12 рублей 10 копеек.
- На, папа. Ты – бедный, да? На, у меня для тебя есть денюжки. Тебе хватит?
- Хва..ва..тит, - выдавил Мишка, отвернулся вниз и обнял свою дочку.
- Папа, а те плохие дяди мой подарочек тоже забрали?
- Да..
- Пап, а он был красивый?
- Красивый..
-Жалко…
-Жалко.
- Ну ты не переживай, пап. Ты мне еще потом купишь
- Да, даже лучше… Я вам.. еще лучше.. я…

Потом было много соплей и прочей сентиментальности, как надо думать. Мишка то, как обычно, не говорит, но, мне кажется, так оно и было.