Отель

1
Летели уже на четыре часа дольше положенного. А никто собственно ничего и не замечал. Никто не объяснял причины, и было совершенно бесполезно пытаться что-то выяснить у бортпроводниц. Они только широко улыбались и снова и снова предлагали что-нибудь выпить.
Недовольно шевеля густыми бровями, Генрих Иванович встряхивал газету и уже в седьмой или восьмой раз принимался её читать. Но читать вверх тормашками не получалось, а перевернуть газету Генриху Ивановичу в голову не приходило. Не любил Генрих Иванович самолёты, и затянувшийся полёт крайне его беспокоил.
Нажав кнопку вызова стюардессы, он взглянул на часы. Икнув от недоумения, Генрих Иванович обнаружил, что секундная стрелка мечется между двумя другими, и что ещё хуже – все цифры на циферблате перемешались. На месте тройки была пятёрка, а вместо шести – одиннадцать. Ну, и так далее.
«Чай или кофе?» – улыбалось над Генрихом Ивановичем лицо стюардессы. И это лицо показалось ему маской, которую он, Генрих Иванович, непременно должен сорвать, и тогда станет ясно, отчего это самолёт всё никак не садится. Он уже протянул было руку с растопыренными пальцами, как вдруг девица сверкнула левым глазом и щёлкнула зубами.
«Водки», - пискнул Генрих Иванович. Буквы поплыли перед его глазами, и он потерял сознание.
Самолёт летел среди чёрных и фиолетовых туч. Оглянувшись, Генрих Иванович обнаружил, что салон пуст. Напрасно он жал кнопку над своей головой – больше никто не приходил и ничего не предлагал. Генрих Иванович прошёлся по всему салону и попробовал нажать каждую кнопку, но и это не помогло: все они молчали. Как назло, именно сейчас нестерпимо захотелось пить.
И тут пришла гениальная в своей простоте мысль! Исполненный надежды утолить жажду, Генрих Иванович бросился к клозету. Ворвавшись внутрь, он припал к водопроводному крану, но тут же в ужасе отскочил. Громко шипя, из крана вырывались клубы горячего пара. Через секунду всё вокруг заволокло белым, и Генрих Иванович почувствовал, что задыхается.
Упав на четвереньки, он заметался на полу, натыкаясь лбом на стены. Какая-то сила подхватила его за шиворот, дверь распахнулась, и он получил смачный пинок под зад. Странно, но на лету его тушка в центнер веса не задела ни одного кресла. Приземлился Генрих Иванович аккурат на своё место. За стеклом иллюминатора по-прежнему плыли фиолетовые тучи.
Возмущённый до глубины души, Генрих Иванович резко встал и твёрдыми шагами направился в кабину пилота. Она была пуста.
«Здрасьте!» - сам себе и отчасти приборной панели крякнул Генрих Иванович. Сверкая полубезумными глазами, он плюхнулся в кресло пилота и нацепил наушники.
«…Я кому говорю?! Кнопку жми, идиот!!!» - тут же заорало у него в голове.
«Кнопку? Какую кнопку? Ай-ай-ай… кто это говорит? Не кричите, товарищ! Какую, вы говорите, кнопочку нажать?» - бормотал несчастный Генрих Иванович.
«Кнопку жми!!! Болван! Кнопку! Красную!!!» - не унимался голос.
Генрих Иванович нажал отчаянно мигающую красную кнопку. Буквы поплыли перед его глазами, и …он пришёл в себя.

Две хорошенькие бортпроводницы склонились над ним. Блондиночка прыскала Генриху Ивановичу в лицо водой, а брюнеточка измеряла пульс. Приоткрыв один глаз, прямо перед собой Генрих Иванович увидел загорелую сочную упругую грудь, и тут же открыл второй. Заметив, что пассажир пришёл в себя, бортпроводницы радостно всплеснули ладошками. Вздрогнув, Генрих Иванович метнул взгляд в иллюминатор и увидел здание аэровокзала. Сердце радостно бухнуло, и, раскидав в разные стороны красавиц, зажав под мышкой портфель, Генрих Иванович бросился вон из злополучного самолёта.
На бегу Генрих Иванович на всякий случай ущипнул себя за нос. Убедившись, что всё в порядке, он поймал такси, и такси помчало его в отель.

2
А в это время в Москве шёл дождь. Зинаида Петровна сидела на кухне и пила чай. Размышляла она о неверности мужчин.
Дело было в том, что вчера Родриго снова изменял Кончите с Лаурой. Кончита, бедняжка, ни о чём не подозревая, пошла к Родриго, чтобы сказать, что беременна. Но, застукав его с этой мерзавкой, она так распереживалась, что упала в обморок, покатилась по лестнице, потеряла сознание, и у неё случился выкидыш. Зинаида Петровна с нетерпением ждала вечерней серии, чтобы узнать, выживет Кончита или нет, и порвёт ли Родриго отношения с Лаурой. Всем сердцем ненавидела Зинаида Петровна этого Родриго! Потому что вот уже пять часов, как должен был вернуться домой её муж. И мысли одолевали Зинаиду Петровну самые пренеприятные!
Она вспомнила, как на прошлой неделе Велимир Осипович забыл сразу две вещи, которые не забывал никогда. Часы и очки. Это было дурным знаком, и Зинаида Петровна почуяла неладное. На следующий день все её подозрения подтвердились: Велимир Осипович собрался в командировку. А проницательная Зинаида Петровна прекрасно знала, для чего мужья ездят в командировки.
Тут началась вечерняя серия. Кончита выжила. Но Родриго, как и предполагала Зинаида Петровна, не бросил свою любовницу. Дело было в её богатом отце, у которого Родриго планировал спереть пару миллионов. А тут ещё донна Эстер пришла к брату Кончиты Маркусу и сообщила ему, что Родриго бросил Кончиту, и она, бедняжка, теперь лежит вся в синяках в больнице, плачет и молит деву Марию о смерти. Разгневанный Маркус достал отцовское ружьё и направился к Родриго. Тут серия оборвалась и по экрану полетели титры. Зарёванная Зинаида Петровна отправилась на кухню заварить себе чаю.

3
Что же касается Велимира Осиповича, то история с ним приключилась любопытная. В то утро, когда он забыл часы и очки, он проснулся в ужасном настроении. Ему приснился сон.
Будто бы идёт он на работу в свой родной НИИ. Подходит к зданию, поднимается по ступеням, хочет открыть дверь… Ан, двери-то и нет! Туда-сюда сунулся Велимир Осипович, нету двери! Ударил он в стену кулаком, сел на ступеньки и заплакал. Неожиданно из стены вышел полупрозрачный как кисель директор огромных размеров и, подняв за шиворот уважаемого, в общем-то, Велимира Осиповича, спустил его по ступенькам.
В холодном поту проснулся Велимир Осипович. Насыпав в утренний кофе вместо сахара две ложки соли, он разгадывал свой сон. И пришёл к неутешительному выводу, что сегодня он будет уволен. Только вот за что, Велимир Осипович не мог предположить. Сотрудник он был надёжный, ценный, так сказать, кадр. Забыв часы, очки, но зато зачем-то прихватив с собой вилку, Велимир Осипович в крайне угнетённом состоянии духа вышел из дома.
Дойдя до огромного серого здания НИИ с пыльными окнами, он зажмурился. Кое-как с зажмуренными глазами он поднялся по ступенькам, и… вдруг его окликнули. Велимир Осипович вздрогнул, съёжившись, приоткрыл один глаз. Открыв второй глаз, он оглянулся. Но никого не увидел.
«Начинается…» - простонал он и крякнул, увидев перед собой дверь. Осторожно потянув её на себя, он проскользнул внутрь и, постояв секунды две, осмотревшись по сторонам, вприпрыжку, что не вполне свойственно людям его возраста, поскакал на четвёртый этаж.
Полдня ничего не происходило, и Велимир Осипович даже повеселел. Но после обеда, в третьем часу, хорошенькая стажёрка Машенька подбежала к Велимиру Осиповичу и сообщила, что его ВЫЗЫВАЮТ. Велимир Осипович побелел и на негнущихся ногах дошёл до приёмной. Секретарша перестала колотить по клавишам печатной машинки и остреньким носиком нарисовала в воздухе траекторию, которая обозначала зелёный свет. Но Велимир Осипович начинал уже прощаться с белым.

4
У пыльного окна стоял, прищурившись, начальник. Отчего-то он показался Велимиру Осиповичу похожим на Сталина. Эти усы, и этот прищур… Присёрбывая, он неторопливо потягивал чаёк. А когда заметил застрявшего в проёме Велимира Осиповича, поставил чашку на краешек стола, и радушно развёл руками:
-Любезный Велимир Осич, проходите, проходите скорей!
Эта любезность ещё более насторожила Велимира Осиповича, но, собрав все свои силы и всю свою волю, он всё же перешагнул порог кабинета, дверь за ним мягко захлопнулась. И стало очевидным, что назад пути нет. Велимир Осипович прошёл к столу, хотя он и не помнил впоследствии как, и присел на краешек предложенного кресла. Не помнил он и разговора, который состоялся между ним и директором НИИ. Помнил только, а может, это ему почудилось, как из-за шторы несколько раз выглядывал крохотный старичок с блокнотом в руках. Тряся бородкой, старичок внимательно слушал, а затем записывал, почесывая карандашом за ухом.
Пришёл в себя Велимир Осипович на лестничной площадке перед дверью своей квартиры.
-Меня отправляют в командировку, Зина, - с порога сообщил он жене, и сам удивился сказанному, поскольку слова произнеслись сами собой, и ни о какой командировке он понятия не имел! С ужасом он ожидал естественного в данном случае вопроса…
-Куда?
-В штаты, - произнёс он, опешив от собственной неосведомлённости по части выдаваемой информации. Секунду проницательная Зинаида Петровна вглядывалась в неспокойное лицо Велимира Осиповича, но только она собралась задать следующий вопрос, как он взмолился:
- Зиночка! Завтра, самолёт в 13:30, Шереметьево… Не надо больше никаких вопросов, умоляю тебя!
При этом он целовал жене ЛЕВУЮ руку, да так усердно, что она потом до вечера горела. Кстати, впоследствии Зинаида Петровна припомнила этот факт, и сделала соответствующие выводы относительно неверности мужчин.
Пока же Велимир Осипович на три часа одиннадцать минут заперся в ванной, и оттуда были слышны всхлипывания. Мудрая жена разогрела ужин, а сама легла спать. А расстроенный Велимир Осипович, вволю наплакавшись и почуяв запах еды, пробрался в кухню, проглотил ужин и обрадовавшись мерному храпу супруги, также направился в постель.

5
Такси мчало Генриха Ивановича по неосвещённой дороге, ведущей к городу. Когда сердце после пережитого в самолёте перестало бешено колотиться, Генрих Иванович даже подумал, что ему всё приснилось. Только эту спасительную мысль опровергала ноющая боль и ломота во всём теле. Закатав брючину, Генрих Иванович обнаружил фиолетовую ссадину на коленке. Кроме того, ныла поясница и то, что немного ниже. Но, несмотря ни на что, Генрих Иванович был невероятным оптимистом. Он решил, что просто длительный полёт его утомил, и он потерял сознание. Ведь неспроста же две красавицы-бортпроводницы прыскали ему в лицо, это он помнил отчётливо. А все эти приключения в клозете и кабине пилота ему привиделись, пока он был без сознания. Правда, коленка, от которой теперь Генрих Иванович осторожно отколупывал запёкшуюся присохшую кровь, всё же вызывала смутное беспокойство относительно ирреальности произошедшего. Но как человек, не верящий ни в какие проявления сверхъестественного, Генрих Иванович путём сложных логических операций всё расставил по своим местам и, широко зевнув и два раза причмокнув пухлыми губами, прикорнул на заднем сидении несущегося по пустынной трассе такси…
Фонари вдоль дороги горели редко, кое-где и, надо сказать, чёрти как. По пути встретилось только штуки три-четыре.
А путь был длинным. И если бы Генрих Иванович не умудрился заснуть в столь неспокойный момент, он бы здорово перепугался, и никакие законы логики ему уже не смогли бы помочь, когда б он обратил внимание на то, что за рулём не было водителя. И что темень за окнами продолжалась уже несколько суток. И что вообще странно, что отель находится так далеко от города, да и собственно города на пути от аэропорта не встречалось. И вообще по пути не встретилось ничего, кроме трёх мигающих фонарей. И бесконечно тянулась чёрно-фиолетовая полоса кустов. Впрочем, оно и к лучшему, что не обратил. Мозг не выдержал бы такой нагрузки, и, чего доброго, хватил бы Генриха Ивановича приступ. Да, не дай Бог, летальный исход.

6
Генрих Иванович выспался, высморкался и выглянул в окошко. Смеркалось. Такси подъезжало к шикарному зданию. Это был огромный дом, утопающий в цветах. В сумерках он был особенно красив. И чуткий к прекрасному Генрих Иванович не мог оторвать от него восхищённых глаз. На лице его застыла улыбка умиления и восторга, и кустистые брови трогательно зашевелились и сложились домиком над переносицей.
Он сунул таксисту бумажку (а был ли таксист?), и вылез, несколько помятый и небритый из авто, которое тут же взвизгнув и выпустив клубы дыма, умчалось прочь.
Ощутив томное урчание в животе, Генрих Иванович направился к отелю, в предвкушении отличного, судя по времени суток, ужина.
«В таком чудесном месте, должно быть, необыкновенно хорошо кормят!» - невольно подумалось Генриху Ивановичу. Он заспешил, на бегу пытаясь открыть портфель, чтобы достать паспорт. Стоит ли говорить о том, что теперь уже окончательно испарились все его переживания! Он потерял бдительность. Окрылённый, он проплыл мимо розовых кустов, вдыхая дивный аромат. Белые каменные ступени вели к высокой белой двери, украшенной цветами и золотым колокольчиком. Ступеней было штук сорок, но Генрих Иванович, не обращая внимания на одышку и капли пота величиной с орех, словно молоденький козлёнок вмиг их преодолел.
С чего он решил, что прекрасный дом в цветах – отель, в котором ждут Генриха Ивановича как самого дорогого гостя…
Дверь открылась сама по себе. Шаркнув ножкой, Генрих Иванович благодарно кивнул ей, и услышал шаги. К нему направлялся красивый молодой человек в блестящих лаковых туфлях. Второе, что бросалось в глаза – рост, парень мог бы играть за баскетбольную сборную. Однако, для спортсмена он был довольно хрупким: тонкие запястья и аристократическая посадка головы ставили под сомнение наличие хоть какой-нибудь силишки в этом длинном и тонком теле, на которое был одет безупречный чёрный костюм.
Размышления Генриха Ивановича были прерваны густым басом, который принадлежал «баскетболисту в лаковых туфлях». Бас попросил Генриха Ивановича назвать имя и цель визита… Перепугавшись, Генрих Иванович обозвался Иваном Генриховичем, а с целью визита и вовсе было плохо, потому как припомнить точное название форума, на который он собственно прилетел, не представлялось возможным. Помнил Генрих Иванович только то, что там упоминались какие-то пищевые добавки или что-то вроде того.
На всякий случай он сообщил: «А здесь я должен жить». И, спохватившись, принялся копошиться в портфеле, отыскивая паспорт. В портфеле паспорта не было, восемь минут непрерывного поиска не дали никакого результата. В отчаянии подняв глаза на «баскетболиста в лаковых туфлях», Генрих Иванович увидал свой паспорт в его руках.
-Простите, господин Адоскин, видимо вы ошиблись. Здесь живёт Королева.
-Меня сюда таксист привёз!
-Ох, уж эти таксисты… Здесь разворот очень неудобный. Вероятно, таксист забыл сказать вам, что, чтобы попасть в… отель, необходимо перейти улицу. Ваш паспорт, - «баскетболист» протянул Генриху Ивановичу измятый документ. Приятная его улыбка выражала искреннее сочувствие к измятому гражданину, которому предстояло испытать не самые приятные эмоции. Он проводил опечаленного Генриха Ивановича обратно к двери, которая вновь сама распахнулась, и, вытолкнув его наружу, наглухо закрылась за ним. На улице снова была сплошная густая холодная гадкая темнота…

7
Варенька петляла по московским улочкам на своём крохотном красном автомобильчике. Ни малейшего внимания не обращала она на проезжавших мимо мужчин, которые все как один, высовываясь из окон, что-то орали в её сторону, очевидно, что-то нецензурное. Она так была несчастна, так безутешно она рыдала, такие огромные слёзы катились по нежным девичьим щёчкам… Ну, что за дело было ей до этих отвратительных, причиняющих одни лишь страдания, брутальных существ!
Эгоистичные, бесчувственные дураки! Неспособные чувствовать ничего, кроме жажды денег и власти! Все в мире катаклизмы происходили по их вине, все войны! Потому что кому-то не хватило чернозёму, чтоб себе ещё одну волость отгрохать. А жёны и матери ждали их, ждали, а зачем ждали? Чтоб пришёл он, герой такой, ноги на стол, мол, давай есть подавай!
У Вареньки весь макияж поплыл. Варенька была похожа на ведьмочку, опаздывающую на шабаш. Размазывая по лицу чёрные слёзы, она вопила: «Сволочи! Гады! Ненормальные психи! Экс-плу-а-та-то-ры!!!» и давила на педаль акселератора так, словно та была олицетворением всего рода мужского. И летела Варенька вперёд, обгоняя всех подряд и едва вписываясь в повороты переулков. А мужчинам за бортом подобная игра в шашки совсем не нравилась. Они шарахались от Вареньки как от огня, на лицах их застывал ужас, и из уст вырывались слова, что всегда наготове у настоящего автолюбителя.
Но в чём же была причина безнадёжно испорченного настроения юной Вареньки? Конечно, эгоист и эксплуататор-муж. Она от него ушла. Потому что он выпил ей всю кровь. Год замужества в конец расстроил Варенькину нервную систему. Это невыносимо. Уважающая себя девушка не может терпеть такие унижения! Работа для него всё! А она, Варенька, погибает от скуки. И как она ни пыталась объяснить ему, что больше так продолжаться не может, что такая жизнь загонит её в гроб, он ничегошеньки не понял. Мало того, предложил ей устроиться на какую-нибудь не требующую особого напряжения ума работу, чтоб она не умирала со скуки, и преспокойненько собрался на деловую встречу. И тут Вареньку понесло. Она высказала ему всё, что накопилось в душе за этот совместно прожитый год. И то, что ей надоело одной целыми днями смотреть телевизор, и что видеть она больше не может свою маникюршу с натянутой как на коленку улыбкой, и что больше она не поедет ни в эту скучную Европу, ни на эти чёртовы острова с бананами-кокосами. И что домработница, кажется, украла Варенькин любимый шелковый французский голубой шарфик, а теперь и на мужа позарилась. Но ему она, конечно не нужна, зачем ему домработница! ведь у него есть любовница, на «деловую» встречу с которой он сейчас и собирается. И Варенька уже давно обо всём догадывалась, но всё надеялась сохранить семейный очаг, только вот терпение её лопнуло, и вот, она уходит. Навсегда, и бесполезно умолять её остаться! Монолог оборвался на самой высокой ноте. Дома Варенька была одна. В запале она и не заметила, как ушёл на работу муж. Но, на секунду оскорбившись, что её яркая речь была проигнорирована, Варенька с достоинством промолвила: «Хам!» и тоже ушла. Правда, не так эффектно, как хотелось бы.
И вот теперь она неслась по столичным дорогам, сердце её переполняла безграничная ярость. В порыве гнева она сорвала с безымянного пальца обручальное колечко и швырнула его в окно. Мир перевернулся. Вспоминая свою несчастную жизнь, она чуть было не лишилась её вовсе. Мир остался на месте, а перевернулся её автомобиль. Вильнув вправо, сбив километровый столбик, он улетел куда-то вниз, приземлившись на крышу. Через пару часов подоспели гибэдэдэшники и Скорая помощь, вытащили окровавленную девушку из искорёженного автомобиля и отправили в ближайшую больницу.

8
Но Варенька этого ничего не знала. Она потеряла сознание мгновенно, как только перевернулся мир.
А в больнице было здорово. Не надо было каждый день краситься, потому что вся голова была в бинтах. И обалденно вкусно кормили: давали совершенно экзотическую еду, которая время от времени напоминала то рыбу, то сыр, то картофель. Странно было, что другие больные ели плохо, а иногда и вовсе отказывались. Зато всегда можно было попросить добавку. Не нравилось только санитарно-гигиеническое состояние помещений, в которых оказалась Варенька, но к ним она вскоре попривыкла. И вообще после аварии она стала покладистой и милой девочкой. И никогда не материлась во время процедур в отличие от остальных пациентов. Здесь у неё появилось много друзей, которые рассказывали невероятные истории о том, что льготы отобрали, что нечего бывает есть, что коммунальные услуги подорожали. Варенька не понимала, что такое льготы и почему их отобрали, и кто отобрал, и зачем же отдали! И почему, если нечего есть, никто не ругает домработниц, а все терпят, ну, в крайнем случае, ругают власти. А кто они, эти власти… И что это за такие услуги – коммунальные? Из школьного курса истории Варенька помнила, что когда-то кто-то собирался в нашей стране строить коммунизм. Слова «коммунизм» и «коммунальные услуги» Варенька считала однозначно родственными, и она сделала вывод, что раз есть коммунальные услуги, стало быть, коммунизм уже построили. Смутно беспокоило лишь то, что в последнее время коммунизм подорожал.
Варенька прижилась в обществе, в котором раньше просто побоялась бы находиться. И её здесь приняли.

9
Когда за Генрихом Ивановичем мягко захлопнулась дверь, швейцар, молодой человек, которого звали Амадей, улыбнулся и, неторопливо развернувшись на сто восемьдесят градусов, направился к украшенной живыми цветами лестнице. Он неслышно ступал по блестящему паркету, грациозно подаваясь вперёд всем корпусом. Он словно скользил над паркетом, и безупречную его осанку венчала голова с аккуратными маленькими ушами, высоким интеллектуальным лбом и добрыми глазами.
У подножья лестницы он остановился, чтобы поправить цветы, обвивающие перила. Пожалуй, во всём мире не сыскать столь изящных мужских рук. Пальцы нежно прикасались к головкам ароматных роз и слегка приподнимали тяжёлые ещё нераспустившиеся бутоны. Белые и розовые ленты кое-где подхватывали цветы, и повсюду выглядывали крохотные серебряные колокольчики.
Амадей услышал шорох платья и поднял голову. Наверху стояла Королева.
Она была удивительно хороша. Невозможно было угадать её возраст. Кожа её дышала свежестью, а под ресницами прятался взор юной девушки. Однако открою вам секрет, у Королевы было семеро детей. И все за границей. Никто их не видел, но все знали, что они есть. Стало быть, Королеве как минимум тридцатник был. Старший сын правил в Лапландии. А по законам этой страны правитель должен быть как минимум совершеннолетним, из чего следует, что Королеве было за сорок. Наконец, единственная дочь Королевы умерла пять лет назад в глубокой старости. Этот факт запутывал всех, и как ни старались люди вычислить возраст Королевы, ничего у них не получалось.
-Приветствую Вас, Ваше Превосходительство. Вы сегодня обворожительны, - молвил добрый молодец, склонившись в глубочайшем почтении.
-Благодарю тебя, мой мальчик. Всё ли готово к балу?
-Да, Ваше Превосходительство.
-Приглашения разосланы?
-Все гости уже в пути.

10
Думаю, вы уже догадались, что и с Велимиром Осиповичем должно было что-то приключиться. И с нетерпением ждёте, что я расскажу вам о тех бедах, что свалились на его седую голову после того, как он покинул родную землю, направляясь в Штаты?
Ничего с ним особенного не стряслось. Он, конечно, страшно переживал по дороге в аэропорт, и всё смотрел и смотрел на невесть откуда взявшийся билет. Но электричка без происшествий доставила Велимира Осиповича в аэропорт. Полёт протекал нормально, даже не тошнило на взлёте.
Просто в 18:37 самолёт пропал с радаров, а пьяный диспетчер этого не заметил. Самолёт растворился в воздухе или попал в какой-нибудь треугольник. Только и всего.
Но вы думаете, Велимир Осипович хоть что-нибудь заметил? Ничего! В самолёте он выспался, дочитал статью академика Тыковкина, напился минералки с лаймом, и решил, что нет ничего необычного в том, что он куда-то летит. В конце концов, не один он, а ещё человек сто. Его немножко тошнило при посадке, но он потерпел. А потом он на автобусе добрался до отеля, где ему выдали ключ и грязное полотенце и заставили расписаться, что в случае утери он обязуется возместить причинённый ущерб. Кроме Велимира Осиповича в номере жила мышь, но она была такая тихая и деликатная, что ничуть не мешала. Изредка она выныривала из-под отставших засиженных мухами и забеганных тараканами обоев, угощалась чем-нибудь со стола, и убегала обратно.
В номере Велимира Осиповича был телефон, который вскоре после его пробуждения следующим утром зазвонил. И приятный деловой голос, пожелав доброго утра и поинтересовавшись самочувствием Велимира Осиповича, сообщил, что его ждут в Белом Зале Дворца Науки завтра в полдень. Пока же у Велимира Осиповича есть прекрасная возможность прогуляться по городу и насладиться его красотой. Любезность звонившего подкупала. И Велимиру Осиповичу не терпелось увидеть что-нибудь более привлекательное, нежели этот по-питерски захламленный старым хламом внутренний гостиничный дворик.
Он поскорей умылся, побрился, набрызгался одеколоном, завязал галстук и, улыбнувшись в зеркало, подбросил в воздухе ключ и ловко поймал его. Но только он подошёл к двери, как в неё постучали.

11
Это был Генрих Иванович. Злой, небритый и голодный.
Ему пришлось всю ночь просидеть в вестибюле отеля, так как дежурная спала. И как ни будил её Генрих Иванович, она не просыпалась. А всё из-за проклятого светофора на перекрёстке.
Но обо всём по порядку. Матерясь и чертыхаясь, Генрих Иванович спустился по белоснежным ступеням королевского особняка. Он добрёл до перекрёстка и в сумерках попытался разглядеть отель, на который указал ему «баскетболист». То, что удалось разглядеть, не впечатлило никак. Двухэтажная избушка с кривой вывеской «ХОТЕЛ». В темноте не было видно, есть ли у избушки курьи ножки, но ощущение было такое, что есть.
Меж тем похолодало. Машины хаотично шныряли туда-сюда, светофор то и дело им подмигивал. Причём загорались одновременно красный и зелёный, потом все три огонька, потом минут десять горел жёлтый. А машины всё мчались и мчались, и взаимосвязи между автомобильным потоком и сигналами светофора не было никакой.
И каким чудом оказался Генрих Иванович на той стороне он и сам не понял, а только времени этот процесс занял немало. И когда он добрался-таки до отеля, была уже глубокая ночь. Дежурная дрыхла на книге учёта постояльцев. И сон её был крепок и надёжен, не удалось Генриху Ивановичу его нарушить. Не удалось бы это и целой артиллерийской роте.
И он, сломленный и подавленный, сел на дерматиновый диванчик подле фикуса, и просидел на нём всю ночь, не смыкая глаз и не сводя их с дежурной, мысленно приказывая ей: «Пробудись, …(непечатная лексика)…»
Утром он получил ключ и грязное полотенце и расписался, что в случае утери он обязуется возместить причинённый ущерб. Дежурная была уже другая, свеженькая, ругаться на неё Генрих Иванович не решился. Молча взял, что дали, кое-как расписался, где сказали, и угрюмо пошёл, куда показали.
Постучал. Дверь открыл Велимир Осипович.

12
Но что же наша милая Варенька? Врачи прописали ей полный покой. Это было для неё самым желанным лекарством. А то, что у неё черепно-мозговая и девять переломов разных частей тела, Вареньке было безразлично, и она плевать хотела на все эти бесконечные перевязки, рентгены и всё такое прочее. Она даже сама себе завидовала. Ещё бы! Все вокруг пеклись о ней как о родной и обеспечивали ей полный покой. Частичная потеря памяти избавила Вареньку от последней малоприятной семейной сцены, и она не могла припомнить, как сюда попала, в это чудное место, почти рай, если бы не тараканы в шкафчике и сломанный сливной бачок в туалете.
Спустя какое-то время к Вареньке начал приходить Психолог. Он подолгу разговаривал с ней, держа в своей большой крепкой ладони полупрозрачную Варенькину. Он задавал много вопросов, иногда вовсе не по теме, например: «Как вы думаете, отчего в мире любви так мало?», при этом он так трогательно смотрел на серые больничные занавески, что его очень хотелось пожалеть. И Варенька его жалела. Она угощала его бананом, принесённым каким-нибудь местным ухажёром, и Психолог задумчиво его жевал, глядя немигающими глазами в одну точку.
Психолог был хитрец ещё тот. Посудите сами, откуда в захудалой лечебнице взяться штатному психологу, когда полгода пустовал кабинет окулиста, и вместо трёх в регистратуре сидела всего одна барышня, да и та на восьмом месяце беременности. Она же бегала по этажам, раздавая больным таблетки, она же носила из столовки компот главврачу. Ей же доставалось за то, что по ночам больные ходят друг к другу в гости.
Психолог был психологом по жизни. И это он о себе решил сам. Откуда он здесь взялся? Его недавно выписали, а лежал он в палате №6, соседней с палатой №8, в которой лежала Варенька. Когда её, всю окровавленную, без сознания, вытащили из скорой и на трепыхающихся носилках поволокли в серый больничный корпус, Психолог как раз вышел на прогулку. Перед его глазами пронеслось кубло тьмы и света, и он понял, что есть жизнь и смерть. Его пленила тонкая кисть с длинными пальчиками, болтающаяся у края носилок. Её словно обмакнули в кровь, и от этого жуткого зрелища у Психолога закружилась голова, и он упал в обморок.
 Лишь спустя минут сорок его бледное туловище на ступенях главного входа обнаружила беременная. Подхватив его и закинув через плечо, она притащила его на четвёртый этаж в его шестую палату и бережно уложила на больничную койку. Психолог открыл глаза и услышал:
-Ну и тяжёленький вы, знаете ли… Отъелись тут на казённых борщах, - и постепенно наведя фокус, увидал исчезающую в дверях беременную. Остаток дня Психолог провёл за анализом пережитого, и даже ужин пропустил.
Прошло какое-то время, и Психолог её увидел. Варю. Она гуляла по коридору и напевала какую-то песенку. У окна она остановилась, наблюдая за ползающей по стеклу мухой. Психолог неслышно подкрался к Вареньке.
-Здравствуйте, - хотел сказать Психолог. – А у вас вся голова в бинтах, - но, подумав, что это будет глупо, собрался было удрать в свою шестую палату. Но она обернулась. Психолог застенчиво отвернулся к стене, отковырял ногтем кусочек голубой краски, искоса глянул на свою без пяти минут любовь, и, почувствовав себя дураком, поспешил в палату. С порога он кинулся на кровать. Кровать находилась у окна. Словом, он привлёк внимание. Сгорая от стыда, он нахлобучил на голову подушку. Кровь билась в его висках, щеках, ушах, во всём его теле. А перед глазами скакали кадры: её окровавленная белая кисть, кусок асфальта, ударивший его по лицу, изящный поворот забинтованной головки, большие глаза и ресницы… вверх-вниз… вверх-вниз…
Даже ужин пропустил. А наутро его выписали.

13
Дома было хорошо. Главное, чисто. Дома была мама, которая готовила на завтрак омлет, который не сочился голубоватой жидкостью. Но отныне жизнь для Психолога стала невыносима. Ведь в этой жизни не было её. Она жила, вполне счастливая, в своей восьмой палате, среди бедных больных людей, которые её искренне полюбили. Они каждый день таскали ей подарки: апельсины, сок, бутерброды с колбасой, кому что приносили родные. К ней же не приходил никто. Никто не знал, где она. Даже муж, который поднял на уши весь город, не сумел её отыскать. И ушёл в себя, точнее в запой.
А Психолог влюбился. Дни и ночи он проводил в мыслях о ней. Он не знал о ней ничего, даже имени. И в один прекрасный день он решился её навестить.
-Здравствуйте, я Психолог,- сказал он ей, присаживаясь на стул с отодранной спинкой (а точнее без нее) возле её кровати.
-А я Варя.
-Я знаю, - с умным видом соврал он. – Вы себя как чувствуете?
-Хорошо.
Повисла пауза. Психолог не знал с чего начать. В общем-то, дома перед зеркалом он отрепетировал, как признается ей в любви, и как покорно согласится ждать её всю жизнь, если она ответит отказом. И надо сказать получалось убедительно. А тут вот губы онемели, в горле запершило.
-Это хорошо, что вас ко мне подослали,- нарушила молчание Варя. –Мне как раз необходим психолог.
Варя задумчиво смотрела в окно. Теперь все повязки уже сняли. У Вари были коротенькие чёрные волосы, торчащие ёжиком.
-Мне кажется, я вспомнила мужа, - и она рассказала Психологу всё, что подсунула ей в эту ночь память. Сердце Психолога разрывалось на части в начале рассказа, но затем он понял, что бояться соперника не стоит, поскольку он глуп, и любви меж ними, судя по всему, не осталось, к тому же, где он, этот мачо, с зарплатой, превышающей прожиточный минимум раз в …цать! И на последний Варенькин вопрос Психолог ответил так:
-О, стоит ли так убиваться из-за изверга, сломавшего вам жизнь! Забудьте его, он не стоит бинта с вашей очаровательной головки. Поверьте, вы достойны большего…
Тут он споткнулся, потому что Варенька перестала глазеть в окно и перевела взгляд на него.
-Вы думаете?
В любви объясняться было уж как-то неуместно. И непрофессионально. Ведь пришлось вжиться в роль настоящего психолога, дабы узнать о Вареньке всё, что он теперь знал. Назад пути не было.
-Я вижу, вы устали, Варенька. Я пойду, - торопливо сказал Психолог на прощанье. И не удержавшись, поцеловал белую ручку, на которой уже не было ни единой царапинки.
-Приходите ещё,- попросила Варенька. – Буду вас ждать.

14
Ввалившись в номер, Генрих Иванович рухнул на кровать. Растерянный Велимир Осипович застыл в проёме, лишь слегка подавшись корпусом вперёд и взволнованно прижав ручки к груди. Видели бы вы, как вздрогнул он, услышав через мгновение зычный храп.
На сон Генриху Ивановичу понадобилось полчаса. Столько же понадобилось Велимиру Осиповичу на раздумья. Он сидел на своей кровати напротив спящего незнакомца и очень боялся пошевелиться. В конце концов, он решил тоже прилечь, поскольку оставлять в своём номере неизвестно кого без присмотра ему не хотелось. Он положил голову на подушку, аккуратненько приподнял ножки, освобождаясь от сандалий, как вдруг незнакомец громко вздохнул, отчего Велимир Осипович аж похолодел, и проснулся.
Минуту они молча смотрели друг на друга, причём один испуганно, другой враждебно. Протянув руку, Генрих Иванович, наконец, представился. Велимир Осипович осторожно её пожал. Воцарилась тишина.
-Велимир. Осипович, - спохватился, наконец, напуганный Велимир Осипович.
Да, знакомство состоялось как-то криво. Тем не менее, через полчаса меж ними нашлось немало тем для задушевного разговора. Более того, их было уже трое. Как это произошло? Когда в воздухе повисло самое напряжённое, какое только может быть, молчание, из-за нестиранной занавески робко шагнул маленький старичок. Тряся бородкой, он глядел на этих двоих, и в глазах его плясали лукавые огонёчки.
- Борис, - представился он, улыбка расплылась по его лицу, и ловким движением он как волшебник выудил из-за спины блокнот. Поймав ничего не понимающие взгляды, он посмотрел на блокнот, смутился, и спрятал руку за спину.
-Пардон муа, меа кульпа, господа, - пробормотал он и вновь взмахнул рукой. На этот раз в ней оказалась бутыль водки, которая и сблизила наших героев. Отныне и навеки.
-Нет, ты мне скажи, Вели-имир, я похож на дурака? Ты нормальный мужик, ты мне скажи, я похож на ду-урака?
-Бог с тобой, Иваныч, ты глупостей не говори! О! Гляди – мышь… Кушай, мышка, кушай, не боись. Она мне говорит, мол: куда ты? Я говорю – в Штаты. Она как при-ищурится… Не-ет, брат, женщины, они – недоверчивы! Они существа тонкие, чусь-ствить-ные.
-За женщин, господа! - воскликнул Борис.

15
Варенька и Психолог подружились. Виделись каждый день, часами болтая обо всём на свете. Он приносил ей шоколад, вкус которого она уже позабыла, читал ей французские романы и гулял с ней в саду. Всё чаще он брал её за руку, всё чаще заглядывал в её глаза, всё чаще она отвечала.
А может это просто весна наступила. Высокое небо, чистое пространство между этим небом и землёй, по которой бегали очарованные друг другом коты. Птицы, щебечущие на все лады, лужи повсюду, солнце в окна, всё настраивало на особое восприятие того нового, что происходило вокруг Вари. А главное внутри Вари, поскольку такого желания жить в ней не просыпалось ещё никогда.
Психолог стал настоящим другом, и в нём Варя нуждалась как ни в ком другом. Она ждала его, сидя у окошка и подсчитывая минутки, которые без него тоскливо тянулись, а, когда он приходил, бешено летели. И в эти дни она позабыла всех своих местных друзей, которые таскали ей ириски и все как один ныли про свои болячки. И вскоре никто кроме Психолога к ней и не приходил. И скука, невообразимая скука наполняла часы, которые она проводила в ожидании его прихода.
А он… А ему уже давным-давно надоело трепаться с ней о заморских странах и дивных дивах, и все его мысли сводились лишь к одной банальной и, даже более того, пошлой. Он разрабатывал план, как бы её поскорее отсюда увезти и сделать своей женой. Одно безоговорочное чувство вызывала она в нём, и чувство это было как сливочное масло. Животного происхождения.
Он продолжал навещать её, любуясь с ней вместе на воробышков, набухающие тополиные почки и копируя все её восхищения этим новым миром. Сам же он любовался ею как самым прекрасным в мире воробышком, стараясь угадать под пёрышками очертания набухающих тополиных почек…
Одним словом, маньяк…

16
Случай украсть её подвернулся крайне неожиданно. В больнице случился пожар.
Варя сидела на своей кровати. Она читала новую книжку, принесённую Психологом. Это была потрясающая история о любви двух юных сердец, которые не могли быть вместе из-за своей глупой враждующей родни. Варя так зачиталась, так вжилась в роль несчастной влюблённой девушки, что позабыла обо всём на свете, даже о том, что скоро придёт её друг. И она не чувствовала запаха дыма и не слышала криков в коридоре, топота бегущих ног и хлопающих дверей. Все эти звуки слились в ощущение беды, нависшей над главными героями, всё вокруг почернело, закружилось…
- Беги, дурочка! Ну, вставай же, вставай! – тормошил кто-то Варю. И, очнувшись, она задохнулась от ударившей в нос вони. Но, повинуясь голосу над собой, вскочила с кровати, прижимая к груди книжку, и бросилась в коридор. Наткнувшись на стул, она упала. Попытавшись встать, она упала снова, так как ничего не видела вокруг, чёрный дым щипал глаза. Она задыхалась, теряла сознание, приходила в себя, куда-то ползла, натыкаясь на стены, бегущие люди наступали ей на пальцы, из глаз бежали слёзы. И она совершенно не понимала, что с ней происходит.
- Варя! Варя! – услыхала она знакомый голос из какой-то неведомой дали. Он был едва различим, и в груди отзывался эхом.
А потом Варя поняла, что чьи-то сильные руки куда-то её несут. Немного приоткрыв веки, она увидела качающиеся перила, лестничный пролёт, снова перила. Поняла, что вниз по лестнице, значит скоро свежий воздух…


17
И вот они бегут, бегут уже оба, бегут быстро, быстрее ветра! Холодно и темно – весенний вечер, а Варя в больничном халатике. Психолог крепко держал её за руку, до боли сжимая пальцы. Но пытаясь собраться с мыслями, Варя не чувствовала ни боли, ни холода. Проносились мимо жёлтые вывески магазинов, тёплые окна ресторанов, пустынные пляжи, диковинные деревья, мимо и навстречу мчались автомобили с горящими фарами. И в хаосе этого бесконечного движения он увлекал её за собой. И ничего не оставалось другого, как повиноваться его сильной руке и лететь вслед.
- Но куда мы?! – спрашивала себя Варя. – Куда мы?! – кричала она Психологу, но он не слышал. Слова её подхватывал ветер. А она срывала горло, крича эти слова.
Но вскоре это стало неважно. Важнее было уж хоть куда-нибудь, лишь бы скрыться от погони. За ними гналась туча, как цунами, как лавина, едва ли не настигая беглецов. Оглядываясь на бегу, Варя улавливала в ней знакомые лица, слышала знакомые голоса. Но это тёмное кубло страшило её и, размазывая слёзы по лицу, она бежала вперёд, и если бы только могла, то бежала бы ещё быстрей.
- Как ты? – неожиданно обернулся к ней Психолог.
- Я в порядке, - вздрогнув, крикнула Варя, обезумевшая от страха.
- Тогда держись!
Они нырнули в переулок. Туча тупо пронеслась по прямой. Промчавшись мимо высоких мусорных баков, пролетев дворами, перепугав всех околотных котов, они сбавили скорость и вскоре перешли на шаг.

18
А мышь вконец обнаглела. Она развалилась в хлебном мякише словно в кресле и уже принимала живое участие в беседе Генриха Ивановича, Велимира Осиповича и старичка Бориса.
-Колбаски передайте, - говорила она Генриху Ивановичу. – А вы, Вельямир, сейчас над чем работаете?
-Ну-у-у, - важничал пьяненький Велимир Осипович, – это тайна государственного значения. Не имею права разглашать секрет. Права не имею.
-Гос-споди! И что это у нас в стране нынче все такие бесправные стали! По ТВ сплошные недовольства показывают: у кого воды нет, у кого крыша обваливается. И сплошной кругом беспредел, некому о людях позаботиться. А милиция! Сплошные поборы, бандитизм развели! Ой, блин, чего стаканы-то пустые?! Давайте, мужики, за справедливость. Она ведь от слова «право»!
Мышь разошлась не на шутку. Она трещала без умолку, по столичному растягивая слова и глотая окончания, затрагивая все самые острые, самые актуальные проблемы современности.
-А мы, женщины… Мы в наше непростое динамичное время вынуждены подстраиваться, прогибаться, подстилаться в конце концов!
Мужчины синхронно приподняли брови, уставившись на мышь.
-Вот только не надо, - продолжала она. – Так удивлённо на меня смотреть. Будто я что неприлично сказала. Я хоть и мышь, а в жизни кое-что повидала. Нам, ведь, женщинам, вообще ничего не надо, любви бы только. Откуда вот, по-вашему, взялся феминизм?
-Феми-и-кто? – решил уточнить Велимир Осипович, стыдливо оглянувшись на товарищей.
-Феминизм, мой разлюбезный Вельямир, - промолвила мышь, глядя на него с укором. Взгляд этот загнал Велимира Осиповича под стол. Но он сделал вид, что это хлебушек упал, и полез его доставать. – Феминизм, друзья мои, чума нашего века. Уносит жизни многих женщин со всего мира. Они гибнут, гибнут от невнимания, от нелюбви. Убить женщину, что может быть проще…
Мышь замолкла, поползла по щеке слеза, и, глядя в одну точку, мышь так просидела несколько минут. И каждый за этим столом боялся пошевелиться, дабы не нарушить этого скорбного молчания в честь всех на земле феминисток.
-Простите, что помешала вам водку пить, - неожиданно сказала мышь и юркнула со стола в норку.

19
А вместе с мышью пропал старичок. Изумлённые Велимир Осипович и Генрих Иванович озирались по сторонам, тыкали пальцами в воздух в том месте, где он сидел.
-Смотри, - тихонько сказал Генрих Иванович, осторожно наколов на вилку недоеденную мышью колбасу. И ухмыльнулся как Пуаро. – ОНИ УШЛИ ВМЕСТЕ.
-Но дверь закрыта, - возразил Велимир Осипович.
-Значит… - и они оба уставились на дыру в стене, туда, где под отставшими обоями была мышиная нора.
Они подошли совсем близко, и нора как будто отодвинулась от них. Они сделали ещё шаг, потом ещё и ещё – нора убегала. Они разозлились и бросились в эту дыру, которая разрослась до размеров стандартной входной двери. В спины им подул сильный ветер, и их понесло по длиннющему вонючему туннелю.
Впервые за всю «командировку» Велимир Осипович подумал о Зинаиде Петровне. И сердце его сжалось от мысли, как она там, без него?
А Генриха Ивановича передёргивало от встречающихся по пути кафкианских тараканов исполинских размеров. И он прижимался к рукаву пиджака Велимира Осиповича, бормоча про себя «Отче наш», безбожно путая порядок слов. Но полёт был недолгим, до «Аминь» не дошло.
Несчастные жертвы этих необычных событий оказались перед дверью, ведущей в Белую Залу. Дверь распахнулась. И мышь, та самая мышь, что недавно философствовала, закусывая колбасой, встретила гостей обезоруживающей улыбкой. Теперь она была необычайно хороша. Она выросла до человеческих размеров, и на ней было красивое вечернее платье. И вот тут Велимир Осипович с Генрихом Ивановичем решили перестать удивляться. Они вежливо поклонились мыши в ответ на изящный реверанс и проследовали в залу, полную гостей.

20
-А ведь я был здесь, - задумчиво протянул Генрих Иванович.
-Да ладно! – не поверил Велимир Осипович. – Уж как вы здесь могли оказаться? Не тем ли самым способом, каким и сейчас?
-Не тем… Однако, обратите внимание: видите вон того высокого молодого человека? – и он понизил голос. – Он местный. Не смотрите на него так явно. У него ботинки лаковые!
И они как бы невзначай подплыли к Амадею, чтобы убедиться, что тот в лаковых ботинках, а стало быть, Генрих Иванович здесь уже был. Каково же было их удивление, когда Амадей, едва завидев их, приветливо улыбнулся и учтиво поклонился. И это было словно знаком для всех остальных. Все тут же принялись кланяться и приседать в реверансах, отовсюду послышались восторженные возгласы и толпа перед идущими расступалась, открывая проход, ведущий к трону. На троне восседала Королева.
Генрих Иванович и Велимир Осипович чувствовали себя крайне неловко, излишнее внимание сковывало движения, на лицах застыли пугливые полуулыбки.
-Послушайте, а вы неплохо выглядите, - заметил Велимир Осипович.
И в самом деле, на Генрихе Ивановиче был новый костюм, бабочка в мелкий горошек, он был гладко причёсан, и от недельной щетины не осталось и следа.
-А вы тоже ничего, - ответил тот, с удивлением взглянув на своего спутника. И они, гордо распрямившись, проследовали дальше.
-Лестница! – вскрикнул Генрих Иванович. – Лестница с цветами! Ну, что я вам говорил! Я был здесь! Он мне ещё сказал, здесь, мол, живёт Королева. Это тот красивый дом через дорогу напротив нашего бунгало. Мы в гостях у Королевы, и, похоже, мы здесь желанные гости!
И, когда они подошли к трону, от испуга не осталось и следа. Голос откуда-то сверху громко доложил:
-Господин Адоскин Генрих Иванович, - зал взорвался аплодисментами.
-Господин Вертыхайло Велимир Осипович, - несмолкающие рукоплескания усилились.
-Рада вас видеть, господа, - молвила Королева. – Прошу веселиться, танцуйте, развлекайтесь, прошу!
Грянула музыка, и толпа сомкнулась вновь. Закружилась, подхватив в свой весёлый вихрь этих двоих и понеслась по огромным залам дворца. Всё вокруг смеялось, звенело и шампанское лилось рекой. Сказка…
-Гляди! – закричал Велимир Осипович. – Зинаида Петровна! Вот те раз! Зиночка, родная моя! – летел он к ней навстречу.
Зинаида Петровна стояла в окружении молодых людей. Она сама выглядела очень молодо.
-Ты восхитительна, - лепетал Велимир Осипович. – Какое красивое платье! Боже, как ты хороша… в твои-то пятьдесят восемь…
Но Зинаида Петровна пропустила нелепый комплимент и принялась знакомить Генриха Ивановича и Велимира Осиповича со своими друзьями:
-Дорогой мой, это Кончита, это её муж Родриго, это её брат Маркус, а это жена Маркуса Лаура. Друзья мои, это мой муж, Велимир Осипович, а вы, господин… - обратилась она к Генриху Ивановичу.
-Генрих Иванович, очень приятно.
-Слушай, - отвёл в сторонку Генриха Ивановича Велимир Осипович. – Вот ты говоришь, всё видел, всё помнишь, а я вот этих всех тоже уже откуда-то знаю! Имена какие-то заморские, жена их откуда знает?
-Не суетись, - деловито промолвил Генрих Иванович, оглядывая залу поверх головы Велимира Осиповича. – Договорились же ничему не удивляться, давай шампанского жахнем! Бесплатно же! – И он подхватил два бокала с проплывающего мимо подноса.
Откуда-то из толпы вынырнул старичок Борис и, чокнувшись поочерёдно с одним и с другим, вновь растворился в танцующей толпе. Две симпатичные девчонки в лётной форме пригласили их на танец. Причём, устроив свою ладошку на талии одной из них, Генрих Иванович уткнулся глазами в откровенное декольте, которое вызвало какие-то смутные воспоминания. А Велимир Осипович, запыхавшись в танце с белокурой красавицей, улизнул от неё и расположился на маленьком сафьяновом диванчике с золотыми подлокотниками. Вдруг он услышал знакомый голос где-то чуть позади себя и его бросило в дрожь. Несмело оглянувшись, он увидал своего начальника, но тот так увлечённо любезничал со стажёркой Машенькой, что бояться было нечего, и Велимир Осипович выпил ещё шампанского и, слегка отдохнув, снова пустился в пляс.

21
Было холодно, так холодно, что сводило зубы. Но, Психолог, казалось, этого не замечал, он говорил Варе о своей любви к ночному звёздному небу, и ему эта прогулка казалась романтичной.
-Давай зайдем, погреемся, - предложила она, перебив его на полуслове.
И они, скрипнув дверью, вошли в какое-то грязное неосвещённое здание. По ноге Вари пробежала мышь и она вскрикнула от страха, прижавшись к Психологу.
-Ты сама предложила сюда зайти. Теперь не бойся, - холодно сказал он ей. Варя отстранилась. В темноте не было видно его глаз.
Она сделала несколько шагов назад, пытаясь нащупать за спиной дверь, но дверь исчезла. Она закричала. Психолог очень близко подошел и, обняв её за плечи, согревая своим теплом, сказал:
-Не бойся, меня не бойся. Пойдём.
Он взял её за руку, и она послушна пошла за ним по тёмному коридору. В темноте она различила очертания напольных часов, диван и какое-то растение возле дивана в большом горшке. Потом они подошли к высокой стойке, и кому-то, кого Варя не видела, Психолог сказал несколько слов, которых она не разобрала. Затем он расписался в огромной книге и они пошли дальше. Они шли коридорами, спускались и поднимались по лестницам, и в темноте Варя уже ничего не могла разобрать. Он успокаивал её, говорил, что не надо бояться, но слов его Варя не слышала. Просто шла.

22
Варя очнулась в чистой, уютной комнате. Психолога не было. Несколько минут она боялась пошевелиться, боялась, что он вот-вот появится. Но ничего не происходило. Варя лежала в огромной кровати, в облаке белых простыней. На столике возле кровати лежала книжка, раскрытая на той странице, на которой Варя кончила читать. Обстановка в комнате была простенькая, но всё было белым и дышало свежестью. И, сладко потянувшись, Варя, как ни в чём не бывало, взялась за книжку. Дочитав до конца, она спрыгнула с постельки и отправилась в ванную комнату, заставленную красивыми баночками. Варя открыла и понюхала каждую. Выйдя из ванной в белом махровом халате, она принялась за завтрак, устроенный на маленьком столике посреди комнаты. А после завтрака она увидела на кресле шикарное белое платье. Трепетно дотронувшись до шелковистой ткани, Варя осторожно приподняла платье за тоненькие бретельки. Прижав платье к груди, Варя повальсировала в нём по комнате, и нимало не сомневаясь, сбросила халатик. И одела платье.
На туалетном столике Варя нашла розовые ленты и заколки и украсив ими волосы, снова завальсировала по комнате, улыбаясь своему девичьему счастью. Белые туфельки из сатина ждали её на подушечке возле зеркала в полный рост. Она примерила их, и они пришлись впору. Тогда она наконец-то взглянула на себя в зеркало, и так ей понравилось отражение, что сердечко быстрее забилось в груди. Она протянула ладони к своему отражению и погладила зеркальную гладь.
За спиной пробили часы. Варя сделала шаг вперёд и…

23
…очутилась на балу.
Она стояла на вершине лестницы. Внизу она видела множество незнакомых лиц, обращённых к ней. Варя спустилась на несколько ступеней, и все эти люди склонились перед ней. Остановившись, Варя увидела лишь два лица, всё ещё смотревших прямо на неё. Эти лица были прекрасны. Королева приветствовала Варю:
-Здравствуй, дитя моё! Добро пожаловать во Дворец! Амадей, что же ты стоишь? – обратилась она ко второму прекрасному лицу.
Тот, кого она назвала Амадеем, лёгкой поступью подошёл к лестнице и преодолел уже несколько ступенек, как вдруг Варя узнала в нём Психолога.
-Боже мой, - прошептала она. - Что же это мне сегодня такое приснилось! Как же он красив, как он прекрасен!
Амадей подошёл к Варе и сказал:
-Здравствуй, Варя. Ну, вот мы и вместе.
Варя смотрела немигающими глазами, в которых стояли слёзы. Амадей достал маленькую коробочку и открыл её. В ней оказалось кольцо. Такого красивого кольца Варя не видала ни разу в жизни, хотя у кого - у кого, а у неё их было столько, что ювелиру в самом страшном сне не приснится. Огромный бриллиант горел всеми огнями, и в нём Варя видела своё отражение.
Амадей взял Варю за руку и самым чистым взглядом заглянул ей не только в глаза, но в самую душу. Сердечко забилось, оно готово было вырваться из груди.
-Варя, я предлагаю тебе руку и сердце. Выходи за меня замуж.
И он хотел надеть ей на пальчик колечко, но только на нём одно уже было, не такое помпезное, не такое красивое, но было. Варя вздрогнула, увидав его, и толпа, всколыхнувшись, ахнула. Но Амадей не растерялся и поцеловал Варю, у которой от поцелуя закружилась голова. Она, счастливая смотрела на него, не зная, что ей сейчас чувствовать и как быть.
-Варя, будешь ли ты моей женой? – повторил свой вопрос Амадей.
-Соглашайся, соглашайся, - гудела толпа.
-Соглашайся, - кивала Королева.
-Да, - робко сказала Варя. И толпа взорвалась ликованием, оглушив её. Амадей сорвал с её безымянного пальчика старое колечко и швырнул его в толпу. Толпа веселилась, плясала, хлопала в ладоши и кричала: «Горько! Горько!» Амадей медленно надел новое тяжёлое кольцо и, взглянув на Варю, хотел поцеловать её. Толпа визжала всё громче, и ужас промелькнул в Варенькиных глазах.
-Не-е-е-ет! – пронзительно закричала она, отталкивая от себя Амадея. Варя бросилась вниз по лестнице прочь от него, на бегу стаскивая с пальца тяжёлое кольцо. Обернувшись, она бросила в него это кольцо, и на лету оно превратилось в чёрную птицу, которая, влетев в Амадея, пропала внутри него.
А Варя бежала, продираясь сквозь толпу. Толпа давила её и душила, но чья-то сильная рука подхватила её и помогала бежать.
-Милая моя, хорошая, - слышала она над собой до боли знакомый голос, и слёзы катились по лицу. И она бежала, бежала, не чувствуя ног, к этому голосу. Он был всё ближе. Всё ближе, всё ближе, всё ближе…

24
-Всё в порядке, - сказал кто-то очень тихо. – Она вернулась. Видите? Теперь самое страшное уже позади.
-Милая моя, хорошая, - шептал родной голос. – Варя, Варенька, родная моя, - шептал этот голос. И Варя чувствовала осторожные поцелуи на своей ладони.
-Она слышит вас, - сказал тихо первый голос. – Скажите ей что-нибудь.
-Маленькая моя, я люблю тебя. Прости меня… - слышала Варя.
-А теперь вам пора отдохнуть, езжайте домой, мы позаботимся о ней. Она очень слаба, но теперь бояться нечего. Всё будет хорошо. Идите же.
Он опустился перед ней на колени, прикоснулся ещё раз губами к ладони, и Варя слегка сжала руку, чтобы дать ему понять, что слышит его. Он вздрогнул, но через секунду встал, и медсестра проводила его из палаты.
Они вышли, но Варя всё равно слышала:
-Вы спасли её. Это я во всём виноват, но вы спасли её. Спасибо вам.
-Нет, это вы вытащили её. Своей любовью. А мы только помогли. У нас есть специальная техника, но она бессильна, если нет любви. До свидания, поезжайте домой, отдохните.

2005