Жизнь без прикрас. Гл. 10-11. 1925г

10
 
  По распределению я вместе с другим выпускником Сергуниным был направлен в Нижегородскую губернию. В Нижнем Новгороде, куда мы прибыли в начале июня, начальник ветеринарного отдела, пожилой человек с видом профессора с седой бородкой клинышком, предложил нам два места работы: одно в Сергачском, другое в Лысковском уезде. Я выбрал последнее и в тот же день уехал на пароходе в Лысково.
  Я впервые ехал на пароходе, и это путешествие было приятным. День был теплый, солнечный. Белоснежный пароход дореволюционной компании "Кавказ и Меркурий" весело бежал вниз по Волге, лавируя между красными бакенами. Он то прижимался к правому нагорному берегу, то отклонялся к низовому левому. С берегов доносились запахи цветущих трав и кустарников, слышалось соловьиное пение, и я любовался красивыми берегами, перебегая по палубе с одного борта на другой.

  Вечером приехал в Лысково, переночевал в доме крестьянина. Утром огляделся, городок был небольшой пыльный, с широкими немощеными улицами, с деревянными домами и заборами, за которыми виднелись сады и огороды. Уездный ветврач Свентицкий принял меня любезно, оставил обедать и назначил участковым ветврачом Сауровского участка.

  Саурово, куда я приехал на следующий день, оказалось небольшой деревней дворов в сорок, расположенных на одной улице. Кругом расстилалась равнина с крестьянскими пашнями. Место было не живописное, не было речки, леса, только на окраине деревни виднелся небольшой парк с садом и фундамент бывшего помещичьего дома.
  Ветеринарный участок помещался в центре деревни в пустующем доме с кирпичным полуподвалом. В этом доме я и поселился в небольшой комнате рядом с аптекой.
  Ветеринарный фельдшер Варахсин, человек не молодой и молчаливый, встретил меня, как мне показалось, недружелюбно. Впрочем, относился он ко мне, как к своему начальнику с известной долей почтительности, и  никаких ссор или недоразумений у нас не было.
  Началась моя ветеринарная деятельность. В институте я получил кое-какие теоретические знания; но практических навыков у меня не было. Приходилось учиться у ветфельдшера самым элементарным делам: как поставить термометр, клизму, сделать закрутку или подкожный укол. Пациентов было немного, и работой я не был обременен.
  Из своего пребывания в Саурове мне вспоминается один неприятный эпизод. Рядом с ветучастком жила молодая девушка по имени Дуня. Это была здоровая деревенская девка, с которой я познакомился и нередко разговаривал, гуляя по деревне. Это не понравилось местным парням. Однажды вечером, когда я уже лег спать, под окном раздались шум и крики: "А ну! Где этот скотский доктор? Выходи! Мы ему покажем, как с нашими девками гулять!" Зазвенело разбитое стекло, и в комнату влетел увесистый булыжник. Я не ответил. Парни пошумели и разошлись.
  Жил в Саурове я очень недолго, недели две. Вскоре ветеринарный участок был переведен в Бармино, живописное большое село на высоком берегу Волги в ста километрах на юго-восток от Нижнего Новгорода. Здесь же была пристань, где останавливались все пассажирские пароходы.
  Сначала нас поместили в какой-то халупе наверху в так называемом венце, рядом с клубом. Оттуда с горы открывался чудесный вид. Внизу по склону виднелись крыши домов, скрытые в садах, деревянная пристань, широкая лента реки, по которой часто бегали белые пароходы, и откуда часто доносились протяжные гудки. А дальше, на низком берегу расстилался широкий простор, и видно было далеко-далеко, верст на пятьдесят, где в мареве виднелись заволжские села и блестели на солнце купола церквей.
  Я был молод, не искушен, и меня подстерегали всякие соблазны. В аптеке стояла огромная бутыль со спиртом, которым я мог распоряжаться бесконтрольно. Было время, когда я пристрастился перед обедом выпивать мензурку спирта. Не мудрено было спиться и стать алкоголиком. Слава Богу, этого не случилось.
  Рядом с нашей халупой в клубе ночевала сторожиха, разбитная бабенка, которая заигрывала со мной. К счастью, наш санитар предупредил меня, что она болеет какой-то венерической болезнью, и я стал держаться от нее подальше во избежание греха.
  Помещение для работы было очень неудобным, и вскоре для меня была заарендована половина большого дома внизу в саду, недалеко от пристани.

11

  В один из воскресных дней начала июля на площади рядом с пристанью была ярмарка. В ларьках торговали всякими товарами и снедью, толпилось много народа, играл духовой оркестр, выступали приехавшие из Нижнего Новгорода артисты. Тогда я и познакомился с Катей Кузнецовой. Она была молодой, миловидной, несколько склонной к полноте девушкой, и, недавно приехав в Бармино, работала акушеркой в местной больнице. С группой других сельских интеллигентов мы бродили по ярмарке, катались на лодке, гуляли среди кустарника и цветущих трав на другом берегу Волги. Потом я провожал ее до больницы, сидели на крыльце, и между нами установилось то взаимное понимание и симпатия, которые обычно устанавливаются в таких случаях.
  На следующий день мы опять встретились и потом стали встречаться каждый день. Однажды я купил бутылку наливки, мы распили ее в ее маленькой комнатке при больнице, захмелели. Она упала на кушетку, раскинула руки, закрыла глаза, говоря шепотом: "Не надо, не надо, пожалей меня". И я пожалел, может быть потому, что не смог. Сказалось долгое воздержание и отсутствие опыта. На следующий день она пришла ко мне, сидела у меня на коленях, и у нас произошла первая физическая близость. "Вот я и стала такая",- сказала она, хотя "такой" она стала, конечно, раньше. Санитар истопил баню, и мы помылись с нею вдвоем. И потом начались эти сумбурные, счастливые дни и ночи. Мы совсем не стыдились людей. Ночевали всегда вместе; иногда приходила она ко мне, но чаще я ночевал у нее в больнице.
  Лето 1925 года, пожалуй, было самой счастливой порой моей жизни. После лет нужды и голодного существования жизнь одарила меня радостью и удовлетворением.
 
  Благодаря новой экономической политике страна быстро восстанавливалась и богатела. Всего было вдоволь. Моя зарплата была 60 рублей. 30 рублей мне платила за ветеринарный осмотр и клеймение туш артель старообрядцев, поставлявшая телятину проходящим пароходам, какие-то деньги шли ко мне и по линии госстраха за акты вскрытия павших животных. Были и частные приношения, которыми обычно пользовался фельдшер.
  Обедали мы с Катей в ресторане на пристани и каждый раз пробовали новые наливки или настойки. Работой я не был обременен и не помню каких-либо огорчений или трудностей по службе. Запомнилась поездка на противосибироязвенные прививки. Деревня, где была вспышка сибирской язвы, находилась в верстах пятнадцати вверх по Волге. За мной приехал крестьянин на лодке, и мы долго плыли против течения. Приехали к вечеру. На утро начали приводить коров и лошадей. Работа не ладилась, иглы для шприца ломались, и я с трудом закончил прививки к вечеру.
  Помню поездку в Лысково, где уездный врач Свентицкий справлял свой пятидесятилетний юбилей и двадцатипятилетие ветврачебной деятельности. Ездили мы туда с Катей. Попойка была грандиозная и продолжалась два дня. Собралось все уездное начальство.
  Один раз по делам службы я ездил пароходом в Нижний Новгород. В то время там проходила большая ярмарка. В павильонах было обилие всевозможных товаров. Бородатые персы в белых чалмах торговали восточными сладостями.
  Но всему хорошему и плохому приходит конец. Пришел конец и моей счастливой барминской жизни. В конце сентября я получил повестку прибыть в Москву для прохождения действительной военной службы. До этого времени я пользовался отсрочкой. Пришлось быстро собираться. Не обошлось без неприятностей. Когда я пришел в артель к нэпманам, поставляющим телятину на пароходы, за деньгами, заработанными мной в последний месяц, узнав, что я уезжаю, они сказали: "Чего захотел? А кукиш не хочешь?". "Сволочи, вы!", - крикнул я им и ушел, хлопнув дверью.