Шутка

У зеркал плохая память. Стоит отойти, как они забывают тебя и начинают отражать пустяки: неубранную постель, окно с занавеской и забытую расческу. Зеркала не меняют характер: одни льстивы, другие – некстати честны, третьи – заморочат тенями и бликами, наговорят комплиментов, и отправят на улицу с зацепкой на колготах и упавшей прядью.

Это особенное зеркало. В давнишний ремонт его вынесли в коридор, прислонили к стене, да так и оставили. Его стекло сумрачно и пыльно. Тяжелая рама искалечена трещиной и облезшим лаком. Оно очень старое, очень. И у него прекрасная память.

Зеркало напугало меня зимой. Я заглянул в него, когда стоял, опершись о стену, и стаскивал с ноги мокрый ботинок. Мне ответил мутный пьяный взгляд. Я не был так пьян. Я сел на пол. Мужчина в зеркале качался, кривил рот и пихал ногу в узкий сапог. Он был щеголеват и смертельно пьян, и он был Иван Олегович – мой сосед. Только здесь он был молод и еще жив. Я вспотел, а Иван Олегович сказал «Сука», взял сапог в руку и ушел из зеркала.

Наутро я был трезв. Из зеркала смотрела дама в домашнем платье. Смотрела внимательно и недовольно. Подняла подбородок, тронула его пальцем и нашла прыщик. Я убрал глаза. За дамой, в летнем свете, лежала комната. Пара плоских пуфов, этажерка, кровать с подушками и бронзовая люстра. И чистое стекло окна.

В следующую ночь зеркало вспыхнуло. Меня облило светом посреди темного коридора. В зеркале была та же комната, утренняя и пустая. В раскрытом окне надувалась и взлетала штора; сиял белый подоконник и сиял фарфор на этажерке. Свет был весенний, ломающийся и веселый. Я засмеялся. Зеркало смотрело в солнечную комнату и блестело гранями на краях. Потом свет ушел. Я остался в ночном коридоре, холодном и долгом.
 
Утром я не удержался. Сунул руку за зеркало, в узкую щель, и погладил его по спине. Паутина, пыльные комки, облезлая амальгама. Старое стекло, больше ничего.
Оно терпело два дня, отражая лампочку и нечистую стену.

Небо вошло полоской, повернулось, упало на спину и отразилось целиком. У меня закружилась голова, и я взялся за стену. Небо качалось и плыло, заливая коридор. Сверху вошла ветка акации, прошла наискось, пропала внизу. Появился край желтого карниза, потянулся следом за акацией. Высоко плыла веревка с бельем, верхушка столба, далекая птица. Зеркало лежало и глядело в небо. Его везли по улице.

Небо дрожало и кренилось. В небе дрожали провода, балконы и деревья. По стеклу съезжали синие тени. Потом небо повернулось, зеркало зацепило солнце и полыхнуло, нестерпимо.
 Я жмурился, пока солнце грело лицо.

Когда тень легла на глаза, я вернулся. И лег под виноград. Виноград закрывал небо, путал лозы и поднимался на стену. Осеннее солнце лезло через листья, просвечивало и сверкало в узкие щели. Исклеванные гронки, спутанные усы, желтые листья. Один упал, перевернулся и лег перед лицом. Замер на стекле, отразился в нем и исчез. Ушел в тусклую лампочку, в стену, в пыльное зеркало. Снова начался коридор.

Я помыл зеркало. Все, что додумался сделать.

Утром начались выходные. Соседи хлопали дверями, роняли кастрюли и ссорились под уборной. В коридоре бегали и орали дети. Пахло кухней. За окном был двор и бесснежная зима. И замерзшее белье на веревках.

Захотелось кофе, и я поплелся в кухню. Ждал, пока закипит чайник, курил в форточку и слушал соседский телевизор. Слушать мешал чей-то ремонт – били по дереву, сильно и неловко. Утопил окурок в ведре, взял кофе и вышел в коридор.

Зеркало лежало на полу. Его бросили лицом на грязные доски, прижали ногой и покалечили. В расколотую раму была вбита стамеска, а по ободранной спине катались вынутые гвозди. Мой сосед, напрягаясь и пыхтя, отрывал верх от резной рамы.

Я толкнул его ногой в зад. Потом ударил в лицо, опасно и сильно. Потом отталкивал его жену, морщился от мата и смотрел на зеркало в крови, щепках и разлитом кофе.
 
Зеркало болело в эту ночь. В нем плавала серая муть, моя комната, незнакомые лица и лампы. Я вправлял сломанное дерево, вытирал и гладил дрожащее стекло.

Зеркало бредило. Ему чудились туалетный столик, круглая пудреница и расческа с рыжим волосом – они выплыли, покачались в сумерках и потерялись. Всплыла ночная комната. Лунный свет на паркете, на мебели и в стекляшках большой люстры. Тени под кроватью. Видение ночного горшка. Дрогнуло, запрыгало и забилось бликами. Потухло. Мужчина в подусниках, морщась, выдернул волосок из носу и исчез. Вошла веранда и стол под клеенкой. На столе – яичница в сковородке и ломаная сирень в банке, надкушенный огурец, цветки сирени в солонке. Стынет завтрак. Стекло моргнуло. Другое утро, убогий коридор, женщина разливает в бутылки керосин из бидона. Плеснула мимо, облила юбку, подняла несчастное лицо и пропала. Стекло стало мокрым. Отразило прижатую тряпку, расплылось грязной водой. Блеснуло вымытым углом. В полосах и потеках отразило меня, вчерашнего. Улыбнулось и быстро высохло.

Стало зеркалом в голой комнате. Со старым стеклом в разбитой раме. Подслеповатым и сумрачным, с темными точками на лице.

Я просидел с ним до утра. Качался на табуретке, курил и смотрел в стекло. Видел себя, полосы дыма, стену и черное окно. Больше ничего.

Проснулся днем. Встал, наступил на пепельницу и рассыпал окурки, по холодному полу дошел до зеркала. Посмотрел на себя, опухшего, скучного, на сухую щетину. Отправился в ванную.

Ушел из дому без завтрака. Выпил кофе в подвальчике. Побродил по улицам, спустился в зимний порт, замерз, согрелся коньяком в баре. Мерз в пустом парке и на трамвайных остановках, пил чай в вечернем кафе. Возвращаться не хотелось.

Свет в доме не горел. Нащупал дверь, открыл, вошел в комнату. Темно. Темно, тепло и шум дождя за окном. Шагнул, поскользнулся на мокром полу и стал в лужу. Стал искать стену, ткнулся пальцами в деревянную раму, нашел зеркало.
 
Веранду заливал дождь. Ночной, летний и теплый. Блестели мокрые перила, блестел залитый стол, забытый стакан, ветка вишни, ввалившаяся из сада. Из желоба под крышей срывался водопад, летел вниз, бил в траву и в брошенную миску. В темноте светились мокрые кусты. Под верандой, на цементных плитах, рябила и пускала пузыри лужа. Пахло зеленью, дождем и сладким дачным бытом.

Шумел дождь. Он стучал по крашенным перилам, падал светлыми каплями, брызгался мне в лицо, на влажные руки, на грудь под мокнущей курткой. Он собрался лужей на полу, под искалеченной рамой, омыл мой ботинок и потек под половицу. Он сбил и прилепил к стеклу мокрый цветок сирени. Дождь шел в комнату. Зеркало смеялось.