Царица Тамара
Как-то неожиданно и быстро он оказался в просторном чистом подъезде своего дома. Он радостно заторопился по ступеням на пятый этаж. Он был счастлив предвкушением своего мира, собственной вселенной, где все планеты вертятся вокруг него – солнца. Он стоял перед дверью, переминая ногами и беспрерывно нажимая на кнопку звонка. Дверь открыла жена.
- Не звони так больше. Я умру. От разрыва сердца. – Жена посмотрела на него грустным коровьим взглядом.
Он мимолетно взглянул на нее, чуть приласкал большой замерзшей ладонью ее волосы и чмокнул в лоб.
- Дети я дома. – Крикнул он в теплое пространство квартиры.
Младшая дочь выскочила откуда-то как черт из табакерки. Большие золотистые глаза искрились счастьем, желтые кудряшки прыгали вдоль щек. Он наклонился и прижался губами к ее солнечной макушке, ноздри приятно щекотал сладко-молочный детский запах. Старшей дочери не было дома. Старшая была хороша: тонкая, звонкая, гибкая как весна. Бог раскрасил ее нежными неяркими красками, но эта неяркость удивительно шла ей. Пожалуй, он даже рад был, что ее нет. Оставалось время надеть маску ироничной насмешливости, а пока можно расслабиться и полноценно вкусить радость возвращения домой. Старшая дочь была независима и язвительна и всегда заставляла напряженно ждать какого-нибудь подвоха. Он защищался от подвоха покровительственно-насмешливым тоном.
Ужин был простой и сытный: румяно-поджаренная картошка и ароматная котлета с проблесками жира на коричневом боку. Жена тихонько тарахтела, он слушал, но не вникал. Как радио говорит – для фона, слышишь, но не слушаешь. Он наслаждался желтым светом кухни, ощущением сытой тяжести и присутствием жены-буренки.
После ужина был кабинет. Кабинет – это его личное царство. Вход воспрещен. Всем. Он любил свой большой письменный стол, качественную хрусткую бумагу и дорогие ручки. Он писал только от руки, потом приглашал машинисток. Так он познакомился с Томой. Она проработала два дня, на третий день он ее уволил, он не мог с ней работать. Она приходила и заполняла собой все пространство. Не приходила, а именно появлялась, как солнце, озаряя все ярким светом. Он не мог думать. Маленькая женщина с темными волосами, красной помадой и тонкими хищными пальцами. Он смотрел на пальцы, на кровавые ногти и думал о красных губах и белой прохладной коже. Он пригласил ее в ресторан. В ресторане она была уместна: дорогой ресторан, дорогая женщина, на нее смотрели.
Тома снимала бедную убогую комнату. Даже в эту убогость она сумела привнести удивительную необычность – отражение себя. Он не раз предлагал ей снять квартиру. Она не позволяла. «Независима как кошка, черт бы ее побрал» - думал он раздражаясь. Тома не пускала его в свою жизнь, как чужих людей не пускают в дом дальше прихожей. Она не позволяла ему оставаться ночевать, он делал вид, что « и не надо». Довольствовался вечерними встречами. Не просил, терпел. Знал, у тех, кто сильнее не просят. Дома он был Бог и все планеты двигались по его орбите, в маленькой бедной комнате он становился чужим спутником. Это было мучительно, стыдно и больно, но до того сладостно, что уйти не было сил.
Он взглянул на часы: два часа – глубокая ночь. Подошел к окну и долго смотрел в чернильное небо с искрами холодных весенних звезд. Взял телефон и набрал номер.
- Алло.
Он слушал ее голос и молчал.
- Ты уже приехал?
- Да, сегодня – ответил он. Он не удивился, она всегда его угадывала.
- Приезжай завтра в восемь – из трубки полетели гудки.
Он улыбнулся, лег на диван и уснул счастливый.
Весь следующий день он писал. Он работал как сумасшедший, запершись в кабинете. Было легко и радостно, на душе – весна.
Вечером он собрался, надевая пальто, увидел жену. Не увидел, а споткнулся о нее взглядом. Жена вцепилась глазами.
- Ты куда?
- В издательство надо съездить – соврал он. На душе стало пасмурно.
- К ужину приедешь? – Жена смотрела влажным и грустным взглядом буренки.
- Постараюсь. – Он торопливо выскочил за дверь. Чувствовал себя палачом. Во рту стоял липкий привкус крови.
Солнце посылало последним приветом яркие лучи. Он задвинул совесть в темный угол души, как старый пыльный тапок. Снова стало празднично и светло. Надвигались сумерки – весенние сумерки, как обещание любви.
Когда он приехал, стало уже совсем темно. Он с удовольствием шагнул в густой синий вечер.
Он прошел пешком два квартала. Зашел в темный подъезд, ощупью нашел звонок, дверь распахнулась сразу – она ждала.
- Ты рано, я еще не готова. Заходи.
Он удивленно посмотрел на нее. Она была строга и подобрана, как хищник перед прыжком. Такой он видел ее впервые.
- Садись, я сварю нам кофе – она вышла. Он растерянно сел на старый скрипучий диван. Это тоже было новое, обычно они пили кофе в каких-нибудь милых заведениях. Чувство беды медленно зашевелилось внутри.
На вернулась неся две фарфоровые тонкие чашки с дымящимся ароматным напитком. Поставила пепельницу на стол. Села напротив и закурила.
- Я уезжаю.
Он молчал. Ждал.
- Сегодня. Навсегда. Я не вернусь. Хотела попрощаться.
Он глупо улыбался и смотрел ей в лицо. «Не шутит. Не шутит. Не шутит…» - застучало молотками в голове. Он безвольно опустил голову и тихонько заплакал. Тома потрясенно смотрела на него. Она готовилась к сегодняшней встрече как к битве и знала, что победит. Воевать оказалось не с кем. Жалость острой иглой вонзилась в сердце. Она чувствовала себя палачом. Она мягко села рядом, положила холодную ладонь на его щеку, погладила по голове.
- Перестань. У тебя все есть. Ты знаменит, у тебя семья. Все будет хорошо. Ты будешь счастлив. – слова были фальшивы и глупы, она знала это, но других не было.
Он мелко суетливо кивал. Стыд и отчаяние затопили его душу.
Тома обняла его
- Мне пора. Проводи меня до такси.
Они вышли. У подъезда стояла машина. Он помог ей сесть. Тома грустно улыбнулась. Машина тронулась.
Он стоял. Не двигался. Внутри все было обожжено.
Он не помнил, как оказался дома. Встретила жена. На лицо жены медленно наполз ужас.
- Что с тобой? – большие коровьи глаза превратились в огромные блюдца.
- Заболел. Лягу. – слова давались с трудом.
На следующий день жена вызвала врача.
Через три месяца он умер от рака.
Свидетельство о публикации №207031600260