Стена. отрывки из неопубликованного романа. 2 встреча

Дни стремительно становились все длиннее и длиннее. Точнее, продолжительность дня-то не менялась, просто мне так стало казаться. Вообще я заметил, что, будучи в отпуске, когда завершаешь наконец все накопившиеся дела, которые постоянно откладывал в долгий ящик, мгновенно пропадает воля к действию. Выражаясь простым русским языком, становится лень. И вот, вроде бы полно свободного времени, вроде бы вот оно наконец – исполнение мечты, долгожданная свобода, как вдруг она – мечта, свобода ли, – становится ненужной и никчемной. Все заслоняет собой лень, и теперь ты сидишь, тупо уставившись в телевизор, или играешь на компьютере, или просто возлежишь на диване, как Обломов, и весь тот праздник, который рисовался во всех красках радуги в твоем воображении, становится такой же рутиной, как и рабочие будни. Разве что не нужно заставлять себя рано вставать.
А теперь отпуск мой был бессрочным.
Сандер утром протирал глаза, наскоро завтракал тем, что я успевал приготовить (мое утро начиналось часа на два раньше, чем его), и уезжал на работу. Мне он отдал запасной комплект ключей, и я был волен уходить и возвращаться в квартиру, когда хотел.
Сначала я просто катался по Москве, наслаждаясь собой и своей машиной, останавливался, если замечал какое-то интересное место или заведение. Однако к концу первого же дня я основательно вымотался – сказался стресс от езды по незнакомым улицам незнакомого города, шума, толкотни и пробок. Особо красивых видов я не нашел, а магазины и рестораны казались довольно однообразными. Мне вообще все довольно быстро надоедает – такой я человек.
Второй день я провел, гоняя фильмы по DVD, дымя кальяном и потягивая настоящее грузинское «Киндзмараули», что купил в магазине по соседству.
На третий день я решил сходить в театр. Хотя театр особенно не любил, но подумал, что было бы странно проторчать неделю в Москве, не зная чем заняться, и не сходить в один из ее знаменитых театров. Я выбрал «Современник» - там как раз шла какая-то комедия с известными актерами. Названия я не запомнил.
Проплутав немного по сложным переплетениям старых улиц центра, я наконец нашел театр. С трудом припарковавшись, купил билет. До спектакля оставалось еще четыре часа, и я решил провести их в кино. Зашел в первый попавшийся кинотеатр, купил билет на ближайший сеанс, заодно купил попкорн и большой стакан пепси-колы, хотя ни то, ни другое особенно не хотел, но так, мне казалось, впечатление от киносеанса будет полнее, и сел на место в середине зала. Шел какой-то боевик, зал был почти пуст, но я честно отсидел положенные полтора часа, неторопливо жуя попкорн и запивая колой. О чем был фильм, сейчас и не скажу. Помню только, что кто-то от кого-то убегал, кто-то кого-то догонял, а зачем – не понять. Как будто при монтаже фильма забыли самый важный элемент, вокруг которого все и было закручено. Или он просто намертво выветрился из моей памяти. Да, память – сложная штука… Иногда поражает такими мельчайшими деталями воспоминаний, что просто дух захватывает, и как бы переживаешь заново все события так, словно они происходят прямо сейчас, а иногда самое важное – и исчезает, растворяется в воздухе прошлого, оставляя лишь какое-то странное неуловимое послевкусие, и не понять уже – было это на самом деле или только приснилось.
Размышляя над этим вопросом, я уселся в машину. До начала пьесы все еще оставалось почти два часа. Есть мне не хотелось, покупать было уже нечего, и, несмотря на хорошее настроение, я решительно не знал, чем заняться. Подумав немного, решил просто пройтись. Снова вышел из машины, внимательно огляделся, отыскал название улицы и номер дома, у которого припарковался, записал их на всякий случай в телефон, и пошел вперед. Просто вперед.
Вообще я люблю ходить. Всегда предпочитал пешие прогулки поездкам на общественном транспорте. В моем родном городе, где все было близко, и пройти его из конца в конец можно было за каких-то пару часов, я везде старался ходить на своих двоих – на рынок, в магазины, и уж тем более на прогулки. Но в последние годы свободного времени становилось катастрофически мало – по двенадцать часов в день отнимала работа вместе с переездом туда-обратно, дома надо было обслуживать самого себя и содержать в порядке квартиру, на выходных постоянно требовалось что-то покупать… в итоге пешие прогулки сократились до одного-двух раз в месяц. Поначалу я это особенно не замечал, но потом все чаще стало появляться чувство, что чего-то не хватает. А снова начать ходить, как прежде, возможности не представлялось. И вот теперь я могу позволить себе гулять столько, сколько захочу.
От этой мысли я улыбнулся. Немногочисленные прохожие – большая часть москвичей, видимо, не разделяет моей любви к прогулкам, да и расстояния тут совсем другие – шли мимо, совершенно не обращая внимания ни на меня, ни на окружающую их действительность, погруженные в свои мысли, несомненно представлявшиеся им самыми важными на свете. Никто не обратил внимания на мою улыбку, никто, казалось, не подумал: «а чего это он, собственно, улыбается? Проблем что ли нет?». Но мне это было по душе. Я шел, четко чувствуя ритмичные прикосновения ног к ровному асфальту, разглядывал прохожих с ног до головы, отбросив дурацкую скромность. Каждому прохожему я мысленно придумывал прозвище и даже сочинял маленькую историю его жизни – просто так, для развлечения. Когда получалось особенно смешно, я подпрыгивал, хлопал в ладоши, и продолжал как ни в чем не бывало идти дальше. Большинство людей даже не удостаивало меня взглядом, кто-то косился с подозрением, но через секунду вновь погружался в свое безразличное безмолвие, закрывшись от всего мира в своей собственной герметичной сфере.
Настроение у меня настолько поднялось, что как будто превратилось в реальную силу, живущую внутри меня сама по себе; в какой-то момент я вдруг ощутил, что сила эта может двигать меня сама, совершенно не привлекая к процессу мускулатуру: руки и ноги двигались будто без моего ведома, а тело парило в невесомости, словно погруженное в теплое искрящееся облако. Мысли из головы совсем пропали, оставив вместо себя ощущение всепоглощающей эйфории.
Не знаю, как долго шел я в таком состоянии, но когда мне удалось-таки опомниться, уже было без десяти семь. Оглядевшись по сторонам, я обнаружил себя в совершенно неизвестном месте, видимо, свернув с улицы, где припарковал машину. Слегка занервничав, я повернул назад, попутно спрашивая прохожих, как мне пройти по записанному адресу. Дорога обратно заняла гораздо меньше времени, и через полчаса я уже с облегчением увидел замаячившую вдалеке афишу кинотеатра, в еще чуть спустя – и свой «лексус», смиренно дожидавшийся загулявшего хозяина. Но в театр я уже опоздал.
Подумав немного, я решил позвонить Сандеру и узнать его планы на вечер. Как-никак была пятница, вечер перед выходными.
Сандер оказался свободен, и завтра на работу ему было не надо.
- Пойдем пожуем чего-нибудь? – спросил он. - Я знаю один неплохой японский ресторанчик. Да, и подруги тут у меня нарисовались…
- Подруги?..
- Одна там, кстати, прямо в твоем вкусе, тебе понравится, сто пудов, - уверенно заявил он. Интересно, откуда он знает мой вкус? – подумал я. Но заняться все равно было нечем, а в случае чего всегда можно было сразу после ужина свалить в клуб, поэтому я решил, что пусть все идет как идет.
- Она тебе точно понравится, - говорил Сандер, когда мы уже ехали в такси по Ленинскому, - серьезно говорю, вот увидишь. Еще спасибо скажешь. Симпатичная, без залипонов особенных, к тому же москвичка коренная, квартира-машина, все при ней…
- А вторая кто?
- Вторая? Подруга ее, кто. Я с ними познакомился как-то на одной тусовке. Мы… встречаемся. Иногда.
Я замолчал. Никогда не любил двойные свидания. Не любил за их неестественность. Ты уже знаешь заранее, с какой целью идешь, и чего от тебя ждут. Ощущение жутко неловкое, и уже никак не получается вести непринужденную беседу. Честно говоря, сколько ни ходил я на подобные встречи, никогда ничего хорошего из этого не получалось.
Я вспомнил одну из последних таких встреч. Приятель решил познакомить меня с сестрой своей подруги. Почему-то мои трудности с нахождением себе пассии вызывали у людей нечто вроде жалости, поэтому рано или поздно практически все мои приятели предпринимали подобные попытки. Хотя дело-то было совсем не в том, что мне трудно знакомиться… просто я не хотел тратить свое время на девушек, в которых не влюблен. А влюбиться все никак не получалось. Вот и жил один, и не жаловался, надо заметить. Просто такой я человек, и все. «И лучше будь один, чем вместе с кем попало», - вспоминал я Омара Хайяма.
В тот раз девушка – та, которая сестра подруги приятеля, - была действительно симпатичная: стройная, черноволосая, с острыми чертами лица, маленькими ровными зубками и задорной улыбкой, простая и скромная, но с какой-то внутренней искоркой – словом, точно в моем вкусе. Если бы мы познакомились при других обстоятельствах, возможно, из этого могло что-то получиться. Но в данном случае… Да, мы провели замечательный вечер, я уже даже не помнил, когда в последний раз так прекрасно себя чувствовал. Мы смеялись, шутили, болтали обо всем подряд, пили шампанское из горлышка, сидя в теплой машине, а потом танцевали на искрящемся ночном морозе у Мостика влюбленных, что перекинулся через тихую речку в старом районе нашего городка… Но на следующий день я не смог позвонить ей и сказать «давай встретимся», хотя она, возможно, этого ждала. Что-то меня останавливало. Несмотря на обалденный вечер, я не влюбился. И отчетливо понимал, что и не влюблюсь. Просто так бывает: вроде всем хорош человек, а вот не хватает чего-то непонятного, какой-то крошечной детали, и сам не понимаешь, какой именно – и все, без этой неуловимой шестеренки весь механизм не сможет закрутиться.
Короче, через некоторое время я все же позвонил, надеясь сам не зная на что – а вдруг эта безымянная деталь вдруг чудесным образом отыщется? Выдавил из себя пару каких-то скомканных фраз… Естественно, в итоге все сошло на нет.
Поэтому я не любил двойные свидания.
- Знаешь, Сандер, если ничего не получится, давай просто напьемся в клубе, как в прошлый раз, и поедем спать, только чтобы не помнить, как доехали. Просто очнуться на следующий день, как после странного и далекого сна. Только в этот раз без девок. А то ощущение после такого сна остается какое-то… будто слизняка проглотил.
- Ха! По-моему, в прошлый раз твоего слизняка глотали… - Сандер ехидно улыбнулся. - Ну ладно, как скажешь, дорогой. Нажраться я тоже не против. Можешь не искать себе подругу, дело твое, а я буду решать на месте.
Такси подъехало к ресторану, и мы вышли.
Метрдотель проводил нас к столику в дальнем углу, поглощенному мягким полумраком. Низкий стол из тяжелого темного дерева производил впечатление очень дорогого и качественного. На столе стояли две белые свечи кубической формы, лежали четыре маленьких циновки и блестящая черная пепельница. Мы уселись на низкие кожаные диванчики и заказали кофе.
Ресторан был отделан со вкусом, в безупречном японском стиле. С потолка на длинных подвесах свисали неяркие светильники, стены были обтянуты светлой тканью, закрепленной деревянными брусками. Людей было довольно много, но шума не ощущалось. Играла негромкая музыка их тех, что создают приятный фон для разговора, но ни одну мелодию потом ни за что не вспомнишь, и, сливаясь с приглушенным гулом людских голосов, она будто обволакивала теплым липким красноватым туманом, расслабляющим и успокаивающим, как горячий ароматный глинтвейн и теплый клетчатый плед у тихо потрескивающего горящими дровами камина в долгий зимний вечер… Повинуясь этой музыке, я погрузился в какие-то приятные воспоминания, неторопливо наслаждаясь горячим эспрессо. Теплая волна ощущений из прошлого захватила меня в свой нежный плен. В памяти быстро сменяли друг друга приятные образы, возникая и тут же исчезая, как метущиеся тени от пламени, но я даже не пытался их поймать, довольствуясь теми чувствами, которые они оставляли после себя.
Через некоторое время за столиком появились девушки – я и не заметил, как они подошли. Некоторым усилием я вернул себя из вязкого моря памяти обратно за столик ресторана, обнаружив свое тело вальяжно развалившимся на удобном диване, с полупустой чашкой кофе в руках. Прошло, видимо, всего каких-то пару минут – в кубических свечах только начинал плавиться воск, образуя блестящий водяной кружок у подножия оранжевого столбика пламени.
Я слегка улыбнулся, когда Сандер представил нас друг другу; девушки кивнули в ответ. Одна из них села рядом с Сандером, другая – через столик напротив меня. Я поставил чашку с недопитым эспрессо на стол, откинулся на спинку дивана и принялся неспешно их разглядывать.
Девушку напротив звали Настей. Она, как я понял, была предназначена Сандером для меня. Ощущая, видимо, как и я, неловкость подобной ситуации, Настя сидела прямо, не опираясь на спинку, положив ногу на ногу, опустив глаза и держа себя правой рукой за локоть левой, твердо упершейся в сиденье дивана; я про себя удивился, неужели она не ощущает неудобство своей позы. Настя была довольно красивой, ухоженной брюнеткой с прямыми волосами, темно-карими глазами, четко очерченными линиями ресниц; тонкий аккуратный чуть вздернутый носик вел взгляд к накрашенным темной помадой губам. Я задержался на них подольше. Губы как губы, вроде бы ничего особенного, не тонкие, но и не чересчур полные, их очертания казались идеальными. То есть вот если бы существовала идеальная форма губ, подумал я, то она была бы именно такой, как у этой девушки. Я не испытал по этому поводу никаких эмоций, просто вдруг пришло в голову. «Да, у этой девушки идеальные губы», - отметил я еще раз и перевел взгляд на ее шею. Шея как шея, тоже вроде ничего особенного… И грудь вполне средняя… Вполне обычные худенькие плечи… «Идеал среднестатистической девушки», - подумалось мне. То равновесие, некое среднее положение, к которому стремится большинство женщин. Настя как раз попадала ровно в этот идеал. Таким женщины завидуют, а мужчины… мужчины не обращают внимания. Как ни крути, глазу не за что было зацепиться в ее внешности: все в ней было слишком «средним». Я опустил глаза, и через секунду поднял их на девушку, присевшую рядом с Сандером.
Марина – так ее звали – была прямой противоположностью своей подруги. Вернее, так мне почему-то показалось. Хотя, рассмотрев ее внимательнее, я понял, что это не совсем так – по всем параметрам она казалась практически таким же среднестатистическим идеалом, как и Настя. И все же в ней было что-то другое. Что-то, отчего мое сердце тут же напомнило мне о своем существовании, застучав в ушах бодрыми толчками. Я смотрел на нее не отрываясь, лишь изредка на автомате отпивая по глоточку из чашки с эспрессо. Время сплющилось в тонкую лепешку, так что успела высохнуть парочка небольших океанов – или это были лишь капли кофе на блюдце, - а я все смотрел. Она была… особенной. Когда она говорила что-то, мне казалось, что я вижу, как колеблется воздух в такт ее словам; ее улыбка проникала глубоко-глубоко, всколыхивая какие-то давно забытые ощущения тепла, самого нежного в мире тепла и света; в движениях ее рук была некая врожденная грация, и казалось, что вот именно так, так и должна двигаться, говорить и выглядеть моя девушка, лучшая для меня девушка, единственная по-настоящему моя девушка, как будто я всю жизнь это знал, и вот наконец убедился воочию, как этот образ воплощается в живое существо, сидящее в каком-то метре от меня, отгороженное лишь эфирной стеной моего внутреннего мира и слоем мутного воздуха. Мне казалось, что я знал ее всегда, что ее трехмерное анимированное изображение было намертво впечатано в карту моей памяти с четкой инструкцией: «это то, что тебе на самом деле нужно, пойди и возьми это, иначе твоя жизнь потеряет смысл». Будто теперь я ее просто вспомнил. Я смотрел на нее – она с кокетливо-довольной улыбкой и опущенными вниз глазами слушала, что шептал ей на ухо Сандер, - и понимал: эта девушка должна быть моей. Или я должен уйти отсюда немедленно, третьего не дано. Я не знал, что именно вызвало во мне такую реакцию, но понимал, что Сандер, видимо, тоже попал под действие ее странных чар. Хотя он вел себя так со всеми девушками, которых собирался уложить в постель, так что у меня оставалась надежда… «Встречаемся иногда», - всплыли в памяти его слова. В любом случае, через несколько минут я уже был готов воевать до победного конца, все равно с кем, но Марина должна была быть со мной. Не знаю, откуда у меня взялось это странное чувство, я даже не мог вспомнить, посещало ли оно меня когда-нибудь раньше… Если это и случалось, то очень давно. Я уже был уверен, что освободился от инстинкта собственности в отношении к людям, и вот – на тебе. Марина вызвала в моей устаканившейся действительности внезапную бурю, в считанные мгновения сломавшую все построенные мною укрепления. Мне оставалось только молча сидеть, пытаясь смирить свою внутреннюю стихию, но она рвалась наружу. Я почувствовал, как на моем лице воцаряется натужная улыбка.
Я влюблялся. Какая-то часть моего «я», отстраненно наблюдающая за происходящим, констатировала этот факт. Прямо сейчас я ощущал, как происходит этот скоротечный процесс – процесс влюбляния. «Отстраненный я» с интересом наблюдал за тем, как с калейдоскопической быстротой сменяют друг друга физиологические реакции. Через пару минут диагноз был поставлен: «влюбился как шестнадцатилетний мальчишка». «Отстраненный я» саркастически констатировал: есть у тебя миллион долларов или нет, все происходит одинаково. Провинциальное кафе сменяется на столичный ресторан, турецкие шмотки – на костюм от Ferre, но процесс остается прежним. Ты видишь человека, который тебя чем-то цепляет, задевает что-то, неизвестное тебе самому, в потаенных глубинах твоей запрятанной за высокими стенами души, и все: все остальное, что ты ценил, во что ты верил и о чем ты мечтал, разлетается, как будто вдруг мгновенно сгорело, превратилось в пепел и развеялось по ветру. «Любовь – это крематорий», - подумал «отстраненный я» и воображаемо хмыкнул, довольный своей оригинальной метафорой.
Тем временем «настоящий я» продолжал молча сидеть, растекаясь по дивану под действием неодолимой тяжести свалившихся вдруг эмоций. Официантка принесла роллы. Настя делала вид, что я не существую, Сандер и Марина были поглощены друг другом. Я перевел невменяемый взгляд на Настю, и так и остался сидеть, неподвижно глядя сквозь нее.
С этим надо что-то делать, что ты сидишь, как истукан выдолбленный, - «отстраненный я» двинул мне по башке воображаемой кувалдой. «С этим надо что-то делать», - повторил я самому себе, и взял тарелку с роллами.