Учитель шел к ним, точно такой, каким они видели его семь лет назад, - сухонький, бодрый, с живой, веселой улыбкой и посохом в руке. Позади него шло несколько матросов-новобранцев, очевидно, обеспокоенных долгим отсутствием капитана.
Синдбад и Дубар кинулись в его объятия.
-«Как я рад видеть вас, дорогие мои!»
-«Учитель, этот замок… Там погибли наши друзья… Мы не смогли их спасти!»
-«Синдбад, Дубар, вы в порядке? Жутко выглядите!» - из-за спины Дим Дима суетливо выскочил Фируз, за ним следовал Ронгар.
Капитан и его брат отшатнулись назад, переставая понимать что-либо. Синдбад провел рукой по лицу, пытаясь отогнать наваждение. А в следующий миг оба бросились в объятия вновь обретенных друзей.
Дубар схватил Фируза в охапку и чуть было не задушил от восторга.
-«Скретч меня возьми, но как это случилось?!.. Вы же остались там, в замке! Как вам удалось спастись?»
-«Аллах с тобой, Синдбад, откуда нам было спасаться? Ты точно здоров?..» - Фируз обеспокоено заглянул в блестевшие от волнения и подступивших слез глаза капитана.
-«Но ведь вы же каким-то образом выбрались из обрушившегося замка!»
-«Синдбад, какой замок, о чем ты говоришь!» - воскликнул Фируз, недоуменно улыбаясь, - «Вы с Дубаром и Гудур решили обследовать замок втроем, а нас с Ронгаром оставили присматривать за кораблем. Все это время мы были на Номаде и ждали вас! А потом нам явился Учитель Дим Дим и сказал, что вам нужна наша помощь. Поэтому мы сошли на берег»
Ронгар согласно закивал
Синдбад и Дубар переглянулись, окончательно изумленные и потерянные.
-«А где же Гудур, что с ней?» - оживленная улыбка замерла на губах Фируза по мере того, как он осознал, что случилась беда. Учитель Дим Дим положил руки на плечи братьям.
-«Я знаю, как вы сейчас растеряны и напуганы, друзья. Но не стоит впадать в отчаяние. Я постараюсь пролить свет на странную историю, случившуюся с вами».
Дим Дим сел на обломок обсидиановой плиты, опершись на посох, и начал свой рассказ.
-«Этому обсидиановому замку множество столетий, друзья. Он был выстроен в незапамятные времена, в далекой-предалекой западной стране, за безбрежными морями. Построили его приказу принца Армана, сладострастного, тщеславного и необузданного в своих прихотях человека. Однажды принцу приглянулась дочь придворной дамы Фиона, легкомысленная и привлекательная женщина. Фиона была невестой графа Джулиуса, любившего ее без памяти. Но Фиона тоже соблазнилась любовью принца, его молодостью, красотой и богатством. Она бросила графа и тайком приехала в обсидиановый замок. Однако Джулиус обнаружил, где она скрывается. И тогда Арман и Джулиус решили устроить бал на троих, чтобы Фиона выбрала одного из них. Бал закончился дракой, в ходе которой Джулиус убил Армана, сбросив его с лестницы. Но затем его гнев перекинулся на изменившую ему невесту, и он убил Фиону, проткнув ее неверное сердце кинжалом. Жизнь была больше не нужна Джулиусу, преданному любимой женщиной и потерявшему ее. Но перед тем как наложить на себя руки, он собрал украшения из обсидиана, которые Арман, Фиона и он сам всегда носили на себе, - медальон, серьги и браслет, - и проклял их, а заодно и весь замок. Обсидиановый замок исчез, сокрылся от людских глаз вместе с мертвыми телами этих троих людей, которых любовь, ненависть и ревность подвели к смертной черте. Но каждые сто лет он появлялся, возникал из небытия в самых разных точках земли и подыскивал себе жертв – двоих мужчин и одну женщину, имеющих внешнее сходство с погибшими. Силы заклятия заманивали этих несчастных внутрь, внушали им одеть проклятые драгоценности. И тогда неупокоенные души принца, графа и его невесты завладевали их телами, и трагическая история повторялась вновь и вновь. Каждый раз Джулиус убивал Армана, Фиону, а затем себя, и замок опять исчезал, чтобы начать охоту через сто лет, в другом уголке мира. Таково было проклятие обезумевшего от горя и гнева графа Джулиуса, и ничто не могло нарушить этот магический круг. До тех пор, пока очередными жертвами не оказались вы. Вы видели портреты на стене- так случилось, что Арман имел поразительное внешнее сходство с Синдбадом, Джулиус – с Дубаром, а Фиона – с Гудур. Замок избрал вас, и души этих троих вселились в ваши тела, когда вы надели их украшения. Вам казалось, что вы вошли внутрь не втроем, а с Фирузом и Ронгаром, но это был лишь обман, мираж, наваждение. Заклятие уже тогда начало проникать в ваши мысли.
Ход заколдованной истории был нарушен тогда, когда Гудур догадалась о том, что нужно снять серьги. Затем Дубар смог вспомнить и признать в Синдбаде своего брата несмотря на то, что им все еще владел дух Джулиуса. В итоге Арман не был убит, и заклятие было снято. От того обсидиановый замок и начал разрушаться. Время разрушило бы его много веков назад, если бы каждое столетие он не питался новыми жертвами. Но теперь пришел конец его земному существованию, а души Армана, Фионы и Джулиуса упокоились с миром.»
-«Но ведь в замке были не только мы! Там были другие люди… много людей! Прислуга, охрана… Куда они делись?» - воскликнул Синдбад.
-«Всего лишь наваждение, мой мальчик,» - мягко улыбнулся Дим Дим, - «Эти люди действительно жили в замке – во времена настоящего принца Армана. Но их давно не стало в живых. Замок же возвращал их к жизни, вызывал их души из небытия. Больше ничего этого не повторится. Оглянись, Синдбад, - ведь и самого замка больше нет!»
Друзья оглянулись. Они стояли среди голых барханов. Великолепные, безбрежные поля, засаженные розами, исчезли, точно руки неведомого садовника выкорчевали из земли все цветы и засыпали ее песком. Далеко вокруг, насколько видел глаз, простиралась песчаная степь – и ни намека на руины обсидианового замка. Они просто исчезли, словно их и не было.
-«Это больше похоже на берег Евфрата, который я помню,» - заметил Дубар.
-«А где же розы? И что стало с кипарисовой аллеей?» - изумленно спросил капитан.
-«Теперь ты видишь, какому обману вы подверглись, Синдбад. Ничего этого не было – ни роз, ни кипарисов. Всего лишь мираж затуманенного воображения».
-«Посмотри-ка, Синдбад! Что это за вещица?» - Фируз бережно протянул Синдбаду небольшой деревянный ящичек, расписанный причудливыми узорами, - «я нашел это не земле неподалеку».
Это была шкатулка. Капитан взял ее в руки и открыл. Она была пуста, но из нее потекла музыка. Музыкальная шкатулка – единственная вещица из обсидианового замка, которая не исчезла вместе с его обломками. Мелодию исполняли скрипка, флейта и свирель.
-«Это те самые «музыканты», которые играли на вашем балу, Синдбад. Музыку этой шкатулки ваше помраченное сознание приняло за игру настоящих людей,» - произнес Дим Дим.
В мелодии Синдбад узнал тот самый танец, который они танцевали с Гудур – нежный, стремительный, волнующий. Он внезапно вспомнил все случившееся с ними так ярко: танец Фионы и Джулиуса; их яростная схватка с братом; умирающее, но сияющее нежностью и любовью лицо Гудур, ее падение с высоты…
-«Значит, мираж?.. Тогда почему же смерть Гудур – настоящая?.. Почему она умерла?»
-«Никто не ответит тебе на этот вопрос, капитан. Так было суждено,» - сурово ответил Учитель, но его глаза смотрели на молодого человека с лаской и участием.
Синдбад склонил голову, украдкой смахнув с лица потекшие слезы.
Друзья стояли среди барханов и молчали; каждый из них думал о смерти молодой женщины, и это молчание словно бы проводило ее душу в последний путь.
Голубые воды Евфрата бились о пустынный песчаный берег, и повсюду - по воздуху, по небу, по голой бесплодной земле, неслась музыка из шкатулки – такая же легкая, прозрачная и мимолетная, как жизнь Бесстыжей Гудур.
«БЛАГОСЛОВЕНИЕ»
-«Отряд, смотреть сюда! Подходя к противнику, держите меч прямо перед собой! Удар наносите быстро и резко. Не оставляйте незащищенным живот – помните, что противник может подсечь вас снизу,» - Измир поднял меч и скрестил его с кинжалом Брин. Та парировала удар, отбросив его клинок в сторону. Оба двигались медленно и четко.
Брин и Измир стояли на помосте перед большим отрядом солдат – новобранцев и обучали их основным приемам военного искусства. Солдаты были распределены по парам; более опытные, уже натренировавшиеся мужчины занимались с «неоперившимися» новобранцами. В воздухе безостановочно звенела сталь, рождая безумную песню из лязга и скрежета, отрывистых азартных выкриков и топота ног.
Для военных учений халиф Багдада освободил огромную площадь в центре города. Халиф был давним соратником Дим Дима и поклонником его учения, а потому всячески способствовал формированию войска белых защитников. К тому же ему очень нравилась Мейв. Ученица волшебника навсегда пленила сердце правителя карим взглядом печальных глаз и своим неистовым нравом. Подобной помощи белым защитникам не наблюдалось в Басре, самир которой был черным защитником.
Измир был обнажен по пояс, и видно было, что вся его кожа – на руках, на груди и спине – испещрена затейливыми татуировками в виде драконов, змей, священных сур из Корана. На нем были лишь шальвары из белого полотна, опоясанные кроваво-красным кушаком, сапоги, и покрывавший голову белый платок, закрепленный кольцом из верблюжьей кожи. На запястье блестел широкий медный браслет с выгравированными магическими символами. Черные тонкие усы на смуглом бронзовом лице плавно переходили в маленькую бородку.
Брин была одета в белую рубашку, вправленную в черные кожаные штаны, опоясанные тяжелым ремнем. Свои длинные темно-русые волосы она убрала в узел.
Измир отер пот со лба – утро превращалось в полдень, а августовские полдни в Багдаде невыносимо жарки. Солнце почти стояло в зените, и зной стекал по раскаленным до блеска минаретам мечетей, жег землю под ногами. Даже шумный базар немного притих, торговцы спрятались под навесами, а покупатели разошлись по домам. В это время суток «Город Мира» впадал в спячку. Солдаты также выглядели усталыми.
-«Ну вот что. Я вижу, вы устали, друзья. Не будем же тратить время попусту. Мы возобновим занятия вечером!» - с этими словами Измир сошел с помоста. Брин последовала за ним. Люди стали расходиться.
Брин и Измир шли по теневой стороне улицы, в тени акаций. Они держались за руки. Брин еда финики и смеялась, слушая своего попутчика. Волосы упали ей на лицо – и тотчас пальцы помощника Мейв ласково убрали их. Взгляды, которыми обменивались эти двое, еще не были исполнены той щемящей интимности, которая возникает между любящими после близости. В их глазах все еще скользила игривая, ничем не замутненная, первоцветная нежность.
-«Знаешь, что я сделаю на следующий же день после того, как мы победим? Я куплю тебе красивое-красивое платье из чистого шелка… стану перед тобой на колени и скажу: «Брин, ты выйдешь за меня?»
Оба остановились. Брин замерла, словно прислушиваясь к себе, и тихо ответила, улыбаясь:
«А я скажу: «Выйду, Измир. Я ведь люблю тебя».
-«И на нашей свадьбе ты будешь в шелковом платье. Ты в нем будешь словно дочь халифа,» - губы Измира тронула мечтательная, немного печальная полуулыбка. Казалось, он уже видел перед собой эту картину, и восхищался ею. Его мысли скользили где-то далеко, глаза почернели от ласкового тепла. Он прижал к себе Брин и крепко поцеловал.
- -«У твоих губ вкус финика».
-«Наверное, это потому, что я их ем,» - засмеялась Брин.
Он неспешно пошли дальше.
В жизни влюбленных бывают моменты, когда никакая беда, никакая напасть не имеет власти над их сердцами. Жизнь и смерть – все нипочем, потому что в сердцах пышным майским цветом распускается счастье.
В такие дни кажется, что от блаженства, от сознания близости своего любимого можно умереть.
В такие дни время не идет, а течет сквозь пальцы, словно расплавленное наслаждение.
В такие дни ты без оглядки шагнешь в пропасть за любимым, и даже разбившись на ее дне, твоя боль будет сладкой.
Такие дни редко длятся долго, хотя и грезится, что их ход будет бесконечен.
Листья акаций падали им под ноги, солнечные пятна скользили по безмятежно-счастливым лицам, и Тигр шумел где-то вдали.
А в это время в квартале Аддис-Бей, Мейв, будущий генерал Багдадского войска, вышла из здания гостиницы. Теперь здесь все было по-другому. Были распроданы дорогая мебель, механические соловьи, все золото и драгоценности, из которых составлялась ее роскошь. Взамен были куплены простые, но необходимые предметы обихода и поселена добрая половина нищих со всего города. Мейв без малейшей жалости рассталась со всеми великолепными нарядами и украшениями, продала их взамен на еду для новых жильцов. Теперь они с Брин жили в доме Измира.
Она была одета в полууоблегающую светло-зеленую тунику, коричневые кожаные штаны и высокие сапоги, в вырезе туники сверкал изумрудный талисман Воина Первой Гильдии. Ненавистный парик был забыт, и кудрявая солнечная грива билась по спине от ее быстрых, уверенных шагов. Неожиданно кельтка замедлила шаг. Куда она так торопится? Нищие в гостинице сыты и ни в чем не нуждаются. Отряд, с которым она все утро вырабатывала военные приемы, вымотан донельзя и отправлен на отдых до следующего утра. Необходимое оружие закуплено. Рабочая часть дня кончилась, а что делать дальше, она не знала. Мейв так привыкла быть занятой, куда-то бежать, торопиться, что внезапно выкроившееся время привело ее в замешательство. Куда же ей идти?
Мейв вдруг стало невыносимо тесно и душно в городе. Узкими, извилистыми улочками бедных кварталов она выбралась к окраине. Стражи выпустили ее из городских ворот. Впереди высилась огромная сторожевая башня, а еще дальше шумел Тигр. Ученица волшебника бесцельно брела по песчаной насыпи и смотрела на мерцание сверкающих от солнца водяных бликов. Река вся искрилась, точно усеянная звездами. Мейв нахмурилась и пошла вперед. Вскоре она оказалась на берегу. Сев на песок, молодая женщина окунула ноги в теплую воду. Река текла бурно, сине-зеленые волны с шумом выносили пену на берега.
Зачем она здесь? Что привело ее к реке? Почему она ищет что-то взглядом на горизонте, там, где вода сливается с небом в одну синюю бесконечность?
Она ждет кораблей. Ждет белоснежного паруса, который замаячит в призрачной дали. Ждет, когда Номад гордо разрежет речную гладь на пути к Багдаду.
Но кораблей все не было. Битва была уже на подходе, войска черных и белых защитников концентрировались в разных частях города, а второй половины войска Дим Дима все не было.
Мейв почувствовала себя невыносимо усталой. А что, если они не поспеют к началу боя. Численность черной армии огромна – они просто устроят бойню, и все багдадские белые защитники погибнут… если Синдбад опоздает. И она умрет, так и не увидев своего Дермотта. Не повидавшись с толстяком Дубаром, смешным недотепой Фирузом, преданным Ронгаром… Она не увидит Синдбада.
Мейв не поняла, отчего очертания неба и воды дрогнули и смешались в ее глазах, не заметила, как слезы потекли по лицу. Она закрыла лицо руками и заплакала – впервые за много лет. Схватив изумруд, покоившийся на ее груди, она зашептала, роняя на него слезы:
-«Синдбад, ты слышишь меня? Где ты сейчас? Когда ты приплывешь? Мы все ждем тебя… и я очень тебя жду. Я больше так не могу. Не хочу войны, не хочу вечно ждать, не хочу бояться за друзей. Я не хочу быть одна. Знаешь, оказывается в моей жизни скоро не останется смысла без тебя. У меня пока что еще есть две цели, которыми я и живу: убить Румину и спасать людей от зла. Но что я буду делать, если мы победим, и все это осуществится? Учитель уйдет на покой, и я буду не так уж нужна ему. Измир и Брин поженятся, обзаведутся детьми, будут жить долго и счастливо. У меня останешься только ты, Дермотт и твоя команда… Ты нужен мне сейчас, Синдбад… Слышишь? Ты мне нужен…»
Если бы Синдбад слышал все это, он почувствовал бы себя счастливейшим из смертных. Но ученица волшебника не знала, что изумруд, ее подарок, с помощью которого она нашли связь в широтах Сур, остался в старой одежде Синдбада. А старая одежда исчезла вместе с руинами обсидианового замка после того, как капитан сменил ее на наряд принца. Синдбад утратил свой последний талисман, и признание Мейв улетело в никуда.
Со стороны кельтка вовсе не выглядела величественным генералом Багдадского войска – всего лишь красивая, одинокая рыжеволосая женщина, плачущая на берегу.
Несколькими днями раньше.
Синдбад шел по палубе, раздавая указания матросам-новобранцам. Он делал уже далеко не первый обход корабля за день, в который раз проверял крепления парусов, приказал заменить на палубе доски, показавшиеся ему подгнившими. Третий раз посылал шлюпки с матросами к командирам, назначенным на остальных кораблях, чтобы получить отчет о командовании и передать указания. Казалось, он не может позволить себе расслабиться ни на минуту. Матросы были озадачены поведением капитана. А Дубар только хмурил косматые брови, стоя у руля. Он видел упрямую, печальную морщинку, пролегшую на лбу младшего брата, он знал, в чем дело. Синдбад не мог простить себе гибели Гудур, он винил в ней себя. Он ведь с самого начала жалел, что взял на войну неприспособленную, беспомощную женщину. А теперь угрызения вины оплели его паутиной со всех сторон. Только постоянная занятость позволяла ему отвлечься и забыться на какое-то время, потому он и работал непокладая рук. Он вновь замкнулся в себе, переживая потерю в глухих потемках души. И хотя Дубар уверял его, что Гудур стала жертвой проклятия, а вовсе не войны, Синдбад по-прежнему терзал себя.
Меж тем в воздухе уже витал запах большого города. Около двух недель назад флотилия переправилась в русло Тигра и теперь приближалась к Багдаду. На кораблях царило оживление и радостная суматоха. Только Фируз последнее время выглядел озабоченным и потерянным. А когда однажды вечером по левому берегу Тигра замаячили огни городка Хилла, он подошел к капитану со странной просьбой:
-«Отпусти меня в Хилла, Синдбад. Прошу тебя, всего на один день. Я должен туда попасть, я умоляю, Синдбад.»
Никогда еще молодой капитан не видел застенчивого Фируза таким вдохновенным. Страстный, отчаянный огонь горел в его глазах, - и весь он был точно на острие ножа. Чего мог так отчаянно, до слез желать этот забавный, незаметный человек?
-«Хорошо, Фируз. Будь осторожен, не вздумай попасться черным защитникам. Я отправлю с тобой несколько матросов. Мы ждем тебя в Багдаде.»
-«Спасибо, капитан, « - Фируз с такой благодарностью сжал ему руки, словно тот только что спас ему жизнь.
Через несколько часов ученый был в Хилла.
Во что же превратился этот некогда богатый город! Двухэтажные каменные дома выгорели изнутри, разбитые окна закоптились от гари, бассейны были опустошены, а там, где стояли бедные глинобитныедома, вовсе ничего не осталось – все было разорено дотла. Особенно жестокому обращению подверглись мечети. По узким улицам сновали черные защитники – один тащил золотой альков, пятеро – бронзовый купол, другой волок за собой упирающую девушку в чадре. Простых жителей в городе почти не осталось – большинство подалось в Багдад, в армию Мейв. Но Фируз будто бы не замечал всех этих превращений – он торопливо шел в сопровождении пятерых солдат, сосредоточенно глядя прямо перед собой; кровь то приливала, то отливала от его лица.
Вот он, долгожданный дом, по адресу, бережно хранившемуся в памяти столько лет. Простой, неказистый одноэтажный дом с разбитыми стеклами. Как во сне, Фируз постучал в дверь. Ее открыла маленькая, сухонькая, подслеповатая старушка.
-«Простите… Здесь живет Ванда?» - дрожащим голосом спросил врач.
Женщина выпрямилась и со странным выражением посмотрела на ученого.
–«Откуда ты знаешь Ванду?»
-«Ради Бога, скажите мне: здесь живет Ванда?» умоляюще прошептал Фируз.
-«Ванда была моей племянницей. Она умерла 17 лет назад от чумы.»
Фируз тяжело оперся о дверной косяк. Женщина явно была близорука и не заметила, как замерло, застыло точно в картонной маске его лицо.
-«А кто ты такой? Что тебе нужно?»
-«Теперь уже никто,» - опустошенно пробормотал он.
Прищурившись, женщина смогла разглядеть на его одежде амулет лекаря.
-«О, да ты врач из войска белых защитников, сынок! Подожди-ка, я сейчас кое-что принесу тебе,» - старушка засуетилась, - «а знаешь, ведь моя Ванда тоже была врачом. И надо же было ей случиться помереть от чумы, когда она сама лечила людей от этой напасти,» - она торопливо скрылась в дверях.
Фируз так и остался стоять у порога, бессильно опустив руки, даже и не заметив ее ухода.
Через минуту тетя Ванды вновь вышла к нему. Женщина, по всей видимости, доверчивая и болтливая, она сразу же отбросила все свои подозрения, узнав, что перед ней белый защитник, и охотно добавила кое-что про свою племянницу:
-«Она так и не вышла замуж, бедная девочка. За три года до своей смерти она проводила в матросы своего жениха, и все ждала, что однажды он вернется к ней, что они поженятся и будут вместе лечить людей – он тоже был врачом. Фезир… Геруз… не помню, как его звали. Она очень его любила. Перед самой кончиной она, бледная, тощая, - от болезни она очень исхудала, бедное дитя, - все рассказывала мне об их встрече. Как он, этот ее врач, смешно подскользнулся на банановой кожуре, и еще находила силы улыбаться… Ну да ладно, что-то я заболталась с тобой, добрый человек. Вот, я принесла масла лаванды для раненых,» - скрипучим голосом проговорила она.
Фируз взял в руки склянку, долго смотрел на нее и вдруг заплакал. Масло лаванды… Именно его посоветовала ему Ванда для лечения больных 20 лет назад, да не просто посоветовала, а навязала, с характерной для нее милой, бесшабашной настойчивостью. Ванда… Сквозь многоцветную радужку слез она бежала к нему по песку, точно такая, какой он видел ее в первый и последний раз – босая, без чадры, с распущенными, растрепанными волосами., -взволнованная, нежная, любящая Ванда… Ванда, которая бросилась к нему сквозь пожарища войны из осажденного Хилла в осажденный Вавилон, только для того, чтобы проститься с ним навсегда. Ванда, о которой он мечтал 20 лет как о живой, не в силах даже представить, что такая сильная, жизнерадостная женщина тоже однажды перестанет жить. Его Ванда…
-«Что с тобой, сынок?» - сипло обеспокоилась старуха.
-«Все хорошо, матушка. Все хорошо. Спасибо вам за маленькую помощь, вы не представляете, как наша армия нуждается в лекарствах. Клянусь вам, что мы победим черную магию и отомстим за всех людей, которых она сделала несчастными.
-«Знаешь, я принесла бы тебе еще лекарств, но вчера эти черные ироды ворвались в мой дом, переломали всю мебель и потоптали все склянки со снадобьями. Все растоптали, ироды…» - пожаловалась женщина.
-«Кому что, матушка. Вам они растоптали склянки, а мне - мое счастье,» - Фируз, как обычно, сконфузился, смущенно улыбнулся сквозь слезы, суетливо собрал свою аптечку и, ссутулившись, поспешил прочь, - невысокий, незаметный человек, в общем-то и не способный ненавидеть.
На следующий день он уже был в Багдаде.
…Прошло часа два, а Мейв все так же сидела на берегу реки.
-«Отчего ты так печальна, дитя? О чем ты плачешь?» - раздался позади добрый, родной голос.
Мейв встала с песка, вытирая слезы.
-«Ты всегда приходишь в трудную минуту, учитель. Мне тебя не хватало,» - она обняла старика Дим Дима, незаметно возникшего на побережье.
-«И я рад тебе, Мейв. Сперва я хочу похвалить тебя – ты отлично справляешься со своими обязанностями. Багдадское войско уже готово к сражению. Из тебя получится великолепный генерал.»
-«Наше войско не будет готово, пока к нам на помощь не подоспеют корабли Синдбада. А я… я порой сомневаюсь в своих успехах, Дим Дим.»
-«Не сомневайся, Мейв, потому что я в тебе не сомневаюсь. Но я пришел с доброй вестью. Ты ждала кораблей? Так взгляни же на горизонт.»
Мейв подняла глаза на реку и увидела, как далеко-далеко впереди призрачный парус рассек туманный воздух, словно возникая из небытия. Номад.
Сердце Мейв взорвалось где-то глубоко внутри. Тяжело дыша, она перевела на Учителя безумный от радости взгляд. Тот торжествующе улыбался.
-«Через час две армии сольются воедино.»
Краска бросилась в лицо кельтки. Она повернулась и побежала.
К сторожевой башне.
Внутрь.
Отбросила стражника, ставшего на пути.
Вверх…
Этаж…
Еще этаж…
Все вверх и вверх по лестнице.
Мейв не слышала стука собственных шагов, слышала только бешеную чечетку сердца и слезы, льющиеся по лицу.
Преодолев множество этажей, она оказалась на самом верху, на широкой террасе, с которой открывалась великолепная панорама не только на весь город, но и на бескрайние степи, окружавшие его. Ветер швырнул ей в лицо горсть песка, взметнул рыжие волосы. Мейв рванулась к перилам у бортика, до боли, до рези в глазах вгляделась в жемчужную гладь. Сверху река казалась сверкающей серебряной лентой, оброненной наземь незадачливым владельцем. И словно прекрасные, гордые дикие лебеди, плыли по ней 25 кораблей Синдбада. Впереди был Номад. Мейв узнала бы родной корабль с любого расстояния. Но людей на нем пока что не различить – слишком далеко.
Мейв подняла руки и направила в сторону реки, шепча доброе заклинание. Она благословляла их.
Сильный взрыв, раздавшийся позади, заставил ученицу волшебника в страхе обернуться. Если северная сторона открывала вид на реку, то на западе и востоке были лишь степи, а далеко-далеко на юге, слишком далеко, чтобы мог различить глаз, - Скала Черепов. И вот в той-то гиблой стороне и раздался взрыв, с земли поднимался дым. Странная туча медленно двигалась по направлению к городу. Мейв пригляделась и обмерла. Это войско. Огромная армия черных защитников, заполонившая собой весь горизонт, двигается к Багдаду.
Ну вот и пришел этот день – День Великой Битвы, поняла девушка. И она в этой войне – одна их главных, от нее зависят жизни сотен. Мейв бросилась вниз – к учителю Дим Диму, к друзьям, к своим солдатам. К людям, которым она сейчас нужна.
Дим Дим, щурясь, стоял у кромки воды, встречая долгожданных гостей.
- «Учитель!» - Синдабд бросился к волшебнику в объятия, едва сойдя со шлюпки. Номад и остальные корабли гордо покчивались на волнах.
Солдаты один за другим сплавлялись а берег в шлюпках.
-«Мальчик мой, если б ты знал, как долго я ждал этой встречи!»
-«Да ведь мы виделись совсем недавно!»
-«Нет, Синдбад. Я ждал именно этой встречи – здесь, у стен Багдада. Вы – благословение, которого жители города так долго ждали.»
Синдбад окинул высокие каменные стены влюбленным взглядом, и небо отразилось в почти счастливых глазах.
-«Я не вижу ни дыма, ни пожаров, Учитель. А я так этого боялся! Неужели все спокойно?»
Дим Дим поник головой.
-«О нет, Синдбад. Твой родной город решил встретить тебя последними минутами мирной жизни. Огромное войско движется с юга.
Скоро мы схлестнемся с ними на равнинах. Но прежде должно произойти слияние двух армий. Багдадское войско уже за городом. Мейв будет его генералом. Она, Брин и Измир строят людей. Ты же поведешь в бой своих солдат, а мы пойдем вслед за ними. Ты поведешь в бой нас всех.»
Синдбад молча кивнул и повернулся назад.
- «Солдаты! Все за мной!»
Огромная толпа, ладно выстроенная в ряды командой Номада двинулась в город, Жемчужину Востока. Неприступные ворота распахнулись перед ними.
* * *
Огромная масса людей. Живые, кипящие волны человеческой плоти. 625 человек – армия Синдбада – и более 1000 воинов из Багдада, его предместий и соседних городов, выстроились на равнине, в обширных барханах за стенами столицы.
Голоса – оживленные, нервно-веселые, взволнованные, угрожающие – какие угодно, только не безразличные. В основном лишь мужчины – женщины мелькали кое-где, воительницы из племени амазонок, пришедшие на помощь белым защитникам. Уже прошли радостные мгновения слияния армий, приветствия обеих сторон, товарищеские объятия. Теперь же настал тягостный момент – момент ожидания, когда приблизится противник. Когда командиры отрядов дадут сигнал к началу боя. Командиров было назначено несколько: Брин, Измир, Дубар, Фируз, Ронгар и еще несколько опытных защитников взяли руководство над отрядами по сотне человек; Мейв, чей отряд расположился рядом с отрядом Брин, во главе армии Багдада, руководила двумя сотнями.
А где-то далеко-далеко впереди, за живой блокадой из тел, стоял Синдбад.
На горизонте уже маячила тень огромного, безбрежного темного водоворота из тел всех рас и мастей, и неслись крики солдат армии Скретча. Медленно, но неумолимо враг надвигался на белых защитников.
За спинами воинов чернели городские ворота. Вот та обитель, почти священное место, которое они ни под каким предлогом не могут отдать врагу. Там их жены и дети, в страхе и ожидании, что еще тягостнее боя, молятся за своих защитников и ждут их возвращения.
Ронгар стоял во главе своего отряда, и, высоко подняв голову, смотрел в зенит.
-«… Как ты сегодня прекрасна, Кассурамун, любимая моя… Твои глаза как две бездонные пропасти, твои волосы струятся подобно божественной реке мертвых.»
-«Ты и вправду любишь меня, муж мой, мой повелитель?» - настойчиво спрашивала Кассурамун, гладя его мускулистую черную грудь, увиваясь возле него на ложе, как ласкающаяся кошка.
Кассурамун… Предательница, изменница, обожаемая Кассурамун… Он и сейчас ее любил, страстно любил и страстно ненавидел. Теперь настал его час. От отомстит за всех – и за себя, и за сестру Урарту, за сотни сомалийцев, которых черные защитники превратили в своих рабов, и ему больше никогда не будут сниться ее черные, распутные глаза и хищное лицо негодяя Мтвары.
Мейв тяжело дышала и озиралась по сторонам, ее глаза горели тревожным, лихорадочным огнем, как лучи солнца за минуту до начала шторма. Она искала кого-то среди толпы, цепко впиваясь взглядом в каждого окружающего, искала и не находила, приходя от этого в еще большее исступление.
Вдруг из-за спин стоящих впереди воинов вышел Дим Дим.
-«Учитель Дим Дим! Где Синдбад?» - сорвавшимся голосом воскликнула Мейв.
Старик с ласковым сожалением посмотрел на любимую ученицу.
-«Дитя мое! Он впереди всего войска, поведет в бой всех нас. А войско наше велико и растянуто на необъятное расстояние.»
Мейв порывисто шагнула вперед, но Учитель мягко удержал ее.
-«Мейв! Подумай о том, что ты делаешь. Эти люди – твоя армия. Твой взгляд, твой голос, твоя рыжая головка вселяют в них веру в победу. Как ты можешь бросить их, когда бой начнется с минуты на минуту? Останься с ними, поддержи их – ты нужна этим людям», Дим Дим как-то странно посмотрел на ученицу, - «время опять упущено, девочка. Слишком поздно.»
-«Да-да… Поздно… Слишком поздно…» - бессмысленно повторяла Мейв, все еще дрожа, как потревоженная осенним ветром ветка, - «учитель Дим Дим, передай ему… передай ему… Нет, ничего ему не передавай,» - Мейв замерла, угасла и низко опустила голову.
Дим Дим с бесконечной любовью смотрел на нее. Он вспомнил, как Синдбад, сидя в лодке с Измиром, после того, как он помог ему бежать из Скалы Черепов, сделал нелегкий выбор между встречей с этой женщиной и возвращением в Басру, к своим солдатам, которым он был нужен. А ведь до Багдада было подать рукой. Он вспомнил, как ему было тяжело. И ведь Мейв сейчас поступает также, жертвуя любящим сердцем. И Дим Дим взмолился, чтобы эта потеря стала для нее последней, а если так не будет, то лучше ей умереть, чем потерять кого-то еще раз. Лучше сердцу остановиться навек, чем в каждом биении ощущать боль и пустоту одинокой жизни.
Дим Дим нежно обнял кельтку и поцеловал ее в лоб.
-«Будь благословенна, дочь моя. Будь сильной и мужественной в этот нелегкий для нас день. И помни, помни всегда – САМЫЙ ТЕМНЫЙ, САМЫЙ ГЛУХОЙ И БЕЗНАДЕЖНЫЙ ЧАС – ЭТО ЧАС ПЕРЕД РАССВЕТОМ,» - с этими словами учитель скрылся в толпе.
Мейв стояла, высокая, статная, возвышаясь над Брин и над многими из своих воинов, подняв голову, гордо распрямив плечи, побелевшими пальцами сжимая рукоять тяжелого меча, - настоящий полководец. И все-таки Брин заметила, как внезапно потемнело ее лицо, и скорбь бледной тенью легла под чуть запавшие черные глаза. И Брин от души пожалела ее. Она опять опоздала. Она столько лет ждала этого мгновения. Она ведь просто хотела попрощаться, возможно, в последние минуты своей жизни. А время опять упущено, безнадежно упущено – теперь уже, наверное, навсегда.
… Синдбад ходил взад-вперед перед войском, не понимая, отчего он нервничает, что за странная тоска гложет его изнутри – нет, не страх, а что-то другое. Раза два он выбранил одного солдата, который никак не желал становиться в строй. Сердечно обнял подошедшего к нему Дим Дима.
-«Пожелай мне удачи, Учитель, - бой будет горячим!»
-«Пожелаю, и не только от своего лица, Синдбад,» - сказал Учитель, странно глядя на капитана, - «Я только что говорил с Мейв. Она просила передать тебе… ну, в общем-то, ничего. Но поверь мне – она будет с тобой во время боя. Душою она будет с тобой, также как всегда была с тобой. Будь же храбрым и справедливым, капитан. Я помню тебя совсем маленьким мальчиком, а теперь в тебе - вся надежда Персии. Надежда всего Востока. В добрый путь, Синдбад.»
Синдбад замер на месте, не в силах вымолвить ни слова. А когда вдали послышались крики наступающего войска, перед ним во всю ширь горизонта плыли огромные, безысходно-грустные карие глаза.
Синдбад, задыхаясь, повернулся к солдатам, ко всему огромному войску за спиной. Его лицо горело, и сердце билось, словно хотело вырваться из темницы груди. Он сжал руку Дубара, стоящего рядом.
- «Друзья мои! Братья, соотечественники, солдаты! Перед тем как наши мечи покинут ножны, я бы хотел сказать вам несколько слов. Нет, не для того, чтобы подбодрить вас, а просто, чтобы вы знали. Знали правду об этом сражении и бились с чистым сердцем. Я не скажу вам, что этот бой будет простым и легким. От него зависит вся судьба нашей страны, да что страны – всего Востока! А если думать о будущем – черные защитники не остановятся на завоевании Востока, они захотят заполучить весь мир. А значит, сегодня мы решаем судьбу всего мира, она в наших руках. И как бы мы не сомневались и не боялись, мы не имеем права пренебречь этой ответственностью, раз она возложена на наши плечи. Вы должны знать – я прощу все, кроме предательства, кроме отступления в последний момент. Я такой же человек, как и вы. Я не владею магией, не обладаю силой сотни человек, и сердце мое так же замирает, когда я смотрю на эту огромную тучу на горизонте. Но я не сдамся, не преклоню перед ней колени, и точно так же не сдадитесь вы.
Я не полководец, друзья. Я моряк. Я вовсе не хочу войн – хочу лишь моря, хочу плыть навстречу солнцу, встречая рассветы и закаты, открывая неведомые земли… Вот истинное счастье! И у каждого из вас есть свое счастье и мечты. Воздадим же по заслугам тем, кто помешал нам быть счастливыми.
Не думайте ни о победе, ни о поражении, ни о смерти – думайте лишь о том, что когда все закончится, вы вернетесь к своим женам и детям, некоторые из них ждут вас прямо за стенами этого города. Надеются и ждут. Думайте, как вы обнимите их и прижмете к груди, думайте, как проживете с ними долгую и счастливую жизнь.
У меня пока нет детей. Но есть женщина, которую я люблю и которую не видел очень много лет. Она здесь, в этом войске, и может быть, слышит меня сейчас. Так вот, я хочу, чтобы она знала: ради того, чтобы ее жизнь обрела покой и счастье, я готов сам перебить все это проклятое сборище пособников Скретча. Хотя и сильно сомневаюсь, что смогу это сделать,» - Синдбад улыбнулся дрожащими губами, - «И еще я хочу прожить с ней вместе все годы, что отведены нам Аллахом. Я хочу, чтобы в конце битвы она была жива. Чтобы мы все были живы и радовались победе, чтобы мы все обрели любимых людей и больше никогда не расставались с ними. И для этого нам нужно лишь немного постараться.
Вперед, друзья! За Персию! За Жемчужину Мира! За всех тех, кто ждет нас и верит в победу!»
Синдбад поднял меч и с вдохновенным возгласом бросился навстречу врагу.
И все то бесчисленное множество самых разных людей, растянувшихся по степи позади него, - – простых и знатных, храбрых и не очень, двинулось следом, слившись сотнями голосов в единый воинственный гул…
* * *
… Вначале, перед тем как тела столкнулись и слились в единую бушующую массу, в ход пошли луки и пращи. Смертоносный град стрел, камней и огня осыпал противников с обеих сторон, и многие воины полегли тотчас же, толком не успев сразиться. Редкие кустарники на поле тотчас заполыхали.
Затем живой ужас замаячил над войском черных защитников – отвратительные кричащие гарпии и две огромные птицы Рух. Они ринулись прямо в ряды защитников, раня и убивая своими когтями. Они хватали людей, поднимали их высоко ввысь, а затем бросали оземь. В целом, магия была задействована мало – после выступления стрелков воины схватились врукопашную. В ход пошли мечи, копья, кинжалы, метательные ножи. Воздух огласился криками и стонами.
Гарпий удалось уничтожить с помощью луков отрядами Дубара, Фируза и Ронгара; одну птицу Рух совместными магическими усилиями убили Мейв, Брин и Дим Дим. Учитель, годы которого не позволяли ему принять участие в битве, помогал воинам магией со стены багдадской сторожевой башни.
Но вторая птица Рух продолжала кружить над воинами страшной тенью – огромная и чернокрылая. Перья, выпадавшие из ее крыльев, острыми наконечниками пронзали тела дерущихся.
Внезапно она склонилась над отрядом Измира, сражавшегося рядом с людьми Брин. Стрелой она опустилась на командира, на мгновение накрыла землю своей тенью – и взвилась вверх с добычей в когтях.
-«Брин..! Помоги мне!..» - донесся с высоты срывающийся хриплый голос.
- «Измир!!! Нет!! Измир!» - пронзительно закричала Брин. Сердце ее перестало биться, тяжело ухнув куда-то вниз, меч выпал из онемевшей руки. Она бросилась вслед за уносящейся тенью. Страх за любимого и ненависть пробудили магию в ее теле – огненные волны срывались с ее рук и обдавали жаром зловещую птицу. Земля вокруг горела, а Брин все бежала следом за любимым, не чуя под собой ног. Она не бежала – она летела, сквозь огонь, по коросте выжженной земли, сама исходя волнами света и жара. А перед ее глазами неслась не страшная птица с Измиром в когтях, а вся жизнь, которую она помнила. С того дня, когда она НАУЧИЛАСЬ ее помнить.
Ее появление на Номаде…
Новые друзья, необыкновенные приключения…
Поцелуи и ласки Синдбада…
Ее путешествие в Багдад и знакомство с Мейв…
Встреча с мрачным, красивым черноглазым мужчиной, ставшим для нее всем миром и всей душой, самым дорогим человеком на свете…
А теперь ее любовь уносила тень, черная, словно проклятие.
Наконец, крылья Рух обгорели, и она начала клониться к земле, по-прежнему не выпуская добычу из когтей. Чуть поодаль высился высокий холм – у его подножья все пылало огнем – частью выпущенным из боевых стрел, частью созданном Брин.
Рух сделала последнюю попытку взвиться в небо – и тяжело упала вниз, за выступ холма.
В самое сердце пламени…
… Брин, бежавшая со всех ног, замерла на месте, точно застреленная. Все вокруг горело и взрывалось, но Брин услышала только один взрыв – внутри своей души. Страшный и оглушительный взрыв, заглушивший все остальные звуки войны.
Измир… Красивый, любимый, желанный… Единственный на земле человек, которому она нужна. Который нужен ей. Словно рождаясь из дыма, гари и пламени, на нее смотрели черные как полночь глаза, такие грустные и в то же время улыбающиеся, такие ласковые, тоскующие о неведомых далях… Такие темные, словно недра грешной души. И полуулыбка, щемящая печальной загадкой.
Больше ничего этого нет. Нет тихого голоса, нет надежных, спокойных рук. Нет любви. Нет жизни. Отчего же память не покинет ее именно сейчас, когда она жаждет этого превыше всего?.. Однажды она уже забыла свою жизнь с ее горестями и радостями – почему она не может забыться еще раз, в этот страшный, проклятый час?..
… Позади слышались крики ее солдат, похоже, ее отряд терпел поражение… Но что ей до этого теперь? Зачем ей война, это выяснение отношений двух властителей Востока? Зачем ей годы одинокой, безутешной жизни? Зачем все, когда единственный смысл ее жизни погиб в когтях отвратительной птицы?
Надо было чем-то остановить боль, распространившуюся от взрыва, усмирить его горестный жар. И Брин знала как.
Она разбежалась и во вспышках пламени бросилась вниз с холма, вслед за птицей Рух и Измиром, прямо в огненное ложе, обнявшее долину красно-рыжим покровом…
День прошел и угас; на небе замерцали звезды, а под небом все продолжалась ожесточенная сеча. Наконец, когда даже не раненые, но вконец измотанные воины стали падать наземь от усталости, командиры обеих армий дали приказ к отступлени.. Два войска подали назад, и, отодвинувшись на безопасное расстояние, устроили небольшой привал.
Во время передышки Мейв начала искать командиров соседних отрядов. Солдаты разводили руками – они не могли понять, в какой момент их предводители скрылись с глаз. Мейв отчаялась искать продолжать поиски; в глубине души она уже понимала, что вряд ли найдет Брин и Измира… Возможно, толпа дерущихся оттеснила их в совсем другую сторону войска… Но тогда они бы уже вернулись. Значит, пали от проклятой руки врага. Но в сердце Мейв не было ни страха, ни волнения, ни даже жалости – только тупая боль. Вокруг, на ее глазах, гибло столько людей…Столько добрых, праведных, ни в чем неповинных людей… Мысли и чувства покинули ее разум – осталась только механическая способность сражаться – убивать и защищать себя и других, когда уже срывалось дыхание, и раны начинали немилосердно болеть.
После 3-часового отдыха битва возобновилась. Занимался рассвет.
… Мейв билась отчаянно и иступленно, как никогда в жизни. Волосы разметались вокруг ее лица; охваченная пылом битвы, она двигалась вперед, пролагая путь своему отряду. Как можно дальше от Багдада. Как можно ближе к передним рядам.
Вскоре ей надоело орудовать мечом, она призвала магию. Вся пылая магическим огнем, она уничтожала врага, даже не прикасаясь к нему.
Дермотт летал вокруг, верный, как ее собственная тень, он бросался на темных защитников сверху, раня их когтями, сея панику.
Силы кельтки были на исходе, когда она вдруг услышала странный голос внутри себя:
-«Я жду тебя Мейв. И, признаться, порядком устала. Ты решила убить всю армию
наших людей, чтобы только оттянуть встречу со мной?»
До боли знакомый, ненавистный женский голос. Мейв вздрогнула всем телом от предвкушения и обратила взгляд на шумевший далеко вдали Тигр. Румина там. Неужели все решится сегодня? Неужели сегодня день ее мести, последний день, когда она может отомстить?
Недалеко от себя она увидела знакомого помощника Дим Дима, орудующего мечом.
-«Хасан! Я больше не могу вести свой отряд! Меня ждет Румина. Ты же знаешь, я должна покончить с ней, раз и навсегда. Ты не мог бы взять на себя моих людей?» - прокричала она.
Хасан молча кивнул.
Мейв с удвоенной силой начала работать мечом, пролагая себе дорогу к побережью.
…Синдбад прорывался все вглубь и вглубь в стан врага, ведя за собой своих людей, нанося удары направо и налево. Он не помнил, сколько перекошенных злобой лиц и отвратительных чудовищ полегло от его руки, не считал также нанесенных ему ударов. Он шел все вперед и вперед, словно решил пройти армию врага насквозь.
За его красавицу Персию.
За золотые минареты Багдада.
За друзей.
За Мейв.
Он не заметил, как сбилось дыхание, как потемнело перед глазами и из ран потекла кровь. И не обращал внимание до последнего, пока не подкосились ноги, и он не упал на колени.
Капитан прижался к земле как к любимой женщине, словно желая взять у нее силы, прекратить боль и встать… И сознание покинуло его.
Дубар, видевший это, дрогнул сердцем.
-«Синдбад! Встань, брат! Встань!»
Но Синдбад уже не слышал ни голосов, ни шума, уплывая душой в неизведанные дали. В те далекие просторы за горизонтом, куда всю жизнь влекла его душа путешественника. Светлые васильковые глаза помутились от боли, дрогнули еще раз и устало закрылись.
Передние ряды белых защитников остановились, смешавшись от потери своего храброго лидера.
-«Братья! Не стойте на месте! Воспряньте духом и бейте врага! Потеряете город - потеряете всю страну! Ваш генерал вел вас до последнего – вы решили теперь остановиться на полпути?! Вперед!!» - Дубар с ревом бросился на ближайшего черного защитника, гуля с перекошенным лицом, и воодушевленные воины последовали за ним.
Лишившись поддержки гарпий и птиц Рух, черные солдаты начали терять уверенность в победе, меж тем как сторонники Дим Дима преисполнились решимости и желания мстить.
…Волны с глухим рокотом бились о берег, вынося на песок речной ил и белую пену. У кромки воды стояли две женщины. Стояли и просто смотрели друг на друга, будто молчание было для обеих лучшей беседой. Одна была в черном- черная блуза, черные шальвары, и золотые браслеты на руках на ногах. Черный цвет резко контрастировал с бледным лицом, губы аскетично сжались, в светлых глазах застыли пустота и холод. В них уже не было ни былой ненависти, ни надменности, ни злой насмешки. Они были пусты – холодны, пусты и равнодушны. Жизнь уже ничем не волновала эту женщину, и не задевала никаких ее тайных страстей. И хотя ситуация все еще обязывала ее выглядеть насмешливой, эти глаза были мертвы.
Другая возвышалась над ней с гордой статью, одетая в белую рубашку, кожаные брюки и такой же жилет. Но ее упрямая пылкость и задиристость тоже стерлись и поугасли, превратившись в спокойную, полную достоинства печаль. Потери и несбывшиеся ожидания сделали свое дело. Но в отличие от первой эта женщина все еще была жива.
-«Ну здравствуй, Мейв. Мы так давно не виделись. Ты почти не изменилась - все такая же наглая и строптивая. Может, теперь мне нужно обращаться к тебе на вы – ты ведь теперь стала знатной дамой, хозяйкой гостиницы?» - произнесла Румина, вглядываясь в лицо противницы, - «ходишь в шелках, в сопровождении прислужниц, и обмахиваешься веером!»
Эта фраза должна была колоть насмешкой, но она прозвучала все так же холодно и безучастно, каким был весь облик Румины.
-«Все давно не так. И сейчас на мне рваная сорочка и солдатские сапоги, а в руке меч. Я вызываю тебя на бой, Румина.»
Черты колдуньи наконец оживились чувством - злостью.
-«Неужели ты до сих пор не уразумела, с кем имеешь дело, несчастная дура?»
-«Отчего же, уразумела. С жалкой, напыщенной стервой, жестокой от собственного малодушия.»
-«Я могу призвать на помощь самого Скретча, дрянь. Кто поможет тебе, кроме твоей спеси?»
-« Я знала, что ты низка, но неужели настолько, что будешь прятаться за спиной этого рогатого беса? Это наша с тобой война, дочь Тюрока, и мы будем биться наедине, без вмешательства всяких чертей. Мне поможет мой меч и вера в справедливость, - Мейв слабо улыбнулась, - «А еще мне поможет поддержка Синдбада. Душою он сейчас со мной, Румина, и я чувствую его любовь. Чья любовь поможет тебе?»
Это был первый удар Мейв. Румина покачнулась от охватившей ее минутной горькой слабости, сменившейся яростью.
-«Любовь не может помогать. Она лишь делает гордых людей слабыми и беззащитными. Мне поможет ненависть, она никогда не предаст и не изменит.»
-«Любовь не помогает лишь тем, кто не умеет любить. Сегодня ты ответишь мне за все, что сделала с моей жизнью и жизнями моих друзей. За смерть моего отца. Ты помнишь это селение – одно из многих, разрушенных тобой. Помнишь, как убила людей, живущих в нем. И моего отца. Когда он умирал, я поклялась всю свою жизнь посвятить мести. Я долго ждала этого дня, » - в голосе Мейв задрожала боль и ненависть.
Лицо Румины исказила жестокая усмешка.
-«Не думай, что ты одна такая невинная. Тебе тоже есть, за что мне ответить. За мужчину. За НАШЕГО мужчину. За то, что всегда, когда он смотрел на меня, он видел тебя. Но знаешь… в те ночи, что мы провели вместе, он вовсе не был ко мне холоден. Он из тех, что умеют дарить любовь, даже не любя, потому что он полон этим чувством. Он счастливый человек и щедро делится своим счастьем с другими. За это я всегда любила его. И даже в ту минуту, когда он уходил от меня, спускаясь по скале, объятый пламенем, - я любила его. Хотя он и лгал мне все то время, что был со мной, он ушел достойно, без насмешек и подлостей. И он вдохнул жизнь в мою пустую обитель. Я была очень счастлива, когда он был со мной,» - молодую женщину было не узнать. Нежная, светлая дымка воспоминаний легла на алебастрово-бледное лицо, делая его теплым и добрым. Но тут же возле губ пролегли злые складки.
-«Я простила ему его нелюбовь. Простила его побег, убийство отца, его измену. Но его любовь к тебе я простить не могу. Это игла в моем сердце, и я выну ее, когда убью вас обоих.»
Мейв по своему обыкновению высоко вскинула голову, упрямо тряхнув спутавшейся кудрявой копной.
-«Он никогда не был твоим мужчиной, Румина! Только в твоих мечтах.»
-«Твоим он не был тем более…» - змеиная ухмылка коснулась капризных губ колдуньи, накрашенных ярко-алым.
-«Так ты хочешь, чтобы наша схватка решила, кому он будет принадлежать?» - усмехнулась кельтка, - «этого не будет. Синдбад сам в состоянии решить, с кем он хочет остаться, но ты явно не числишься в этом списке. И хватит болтовни, а то мне начинает казаться, что ты боишься,» - магия заискрилась на кончиках пальцев Мейв.
Румина вдруг поджала губы и стушевалась.
-«Скретч на время лишил меня магии за то, что я ослушалась одного из его приказаний. Я не могу противостоять тебе тем же оружием.»
Мейв усмехнулась: «Ведьма без колдовства?.. Что ж, а это даже забавно. Но я хочу, чтобы поединок был честным. Обещаю не использовать свою магию. Ты владеешь мечом?»
Мейв вынула из ножен свой тяжелый, огромный меч с рукоятью, украшенной изумрудом, и решительно встала в позицию.
Румина презрительно усмехнулась, однако сбросила с плеч расшитый бархатом плащ, подошла к лежащему неподалеку убитому воину и взяла у него меч.
-«Отец учил меня искусству фехтования, и будь уверена, я кое-что запомнила из его уроков.»
Румина говорила, лениво растягивая слова, но ее губы дрожали от ярости, и под насурьмленным глазом дергалась злая пульсирующая жилка. Воспоминания о ненависти к этой женщине на время вернули ее к жизни.
Две пары глаз – темно-карие, со вспыхивающими в глубине золотыми искорками, и пронзительно-светлые, холодно-голубые, встретились, пронзая друг друга ненавистью, тяжелой, словно железные доспехи.
-«За победу белой магии. За моего отца и друзей.»
-«За капитана Синдбада.»
Черные грозовые тучи совсем заволокли небо, клубясь в вышине как
ядовитый дым, как испарения от войны.
С первым ударом грома, с первой косой молнией, расколовшее набухшее небо пополам, с первой каплей дождя мечи скрестились.
Первый удар нанесла Мейв, скользнув острием по щеке противницы. Из пореза тотчас засочилась кровь, но изнеженная ведьма даже не обратила на это внимание – в такой она была ярости.
Обе женщины неловко прыгали по мягкому, вязкому песку, делая длинные выпады, хрустко скрещиваясь блестящими в свете молний мечами, причем обе проявляли явное желание отбросить оружие и вцепиться друг другу в волосы.
Заунывный косой дождь быстро перешел в настоящий ливень, ледяной, заливающий лицо.
Понемногу Мейв начала уставать. Она уже сражалась без передышки почти двое суток, а колдунья вступила в бой с непочатыми силами. Дочь Тюрока нанесла ей неглубокие, но болезненные раны в живот, бедро и плечо. Ученица волшебника выбивалась из сил, пот вперемешку с дождевой водой застилал глаза, стекал по лицу, груди, ногам.
-«Вы не устали, госпожа Сирен?» - со смехом вскричала Румина, - «Готовься к смерти, ведьма – я убью и тебя, и всю вашу команду, и дряхлого старика Дим Дима, и трижды предателя Синдбада! Только вначале я подвергну твоего любовника таким мучениям и пыткам, каким еще не подвергался ни один человек на земле! Я убью вас всех!»
-«Я уже говорила - только в твоих мечтах!» - парировала Мейв, наотмашь нанося удары.
Обе уже были довольно сильно ранены. Вдруг по пальцам Румины пробежали знакомые искорки, и по мечу в ее руках, от основания и до кончика лезвия, побежали язычки колдовского пламени. Она со всей силы ударила Мейв раскаленным мечом. Румина солгала.
Молодая женщина как подкошенная упала на песок, взрывая его ногами.
Колдунья занесла над ней свой пылающий клинок, торжествующе смеясь.
Мейв смотрела в небо помутившимся взглядом…
…Красные пятна застилали горизонт, все кружилось, вертелось, плыло в дьявольском танце. И лицо ее врага, склонившееся над ней, смеющееся кроваво-красными губами.
Дыхание причиняет боль.
Движения причиняют боль.
Взгляд причиняет боль.
Гнев причиняет боль, даже мысли – страшную, мучительную боль.
Мейв приоткрыла губы, ловя холодные струи дождя и одновременно пытаясь сделать вдох.
Вот и конец. Больше ничто не имеет смысла. Ни дождь, ни это ненавистное лицо, ни магия, ни даже сама война. Все это приземленно, дешево, бессмысленно. А она летит в зенит, туда, где за свинцовой грядой облаков лишь ей одной светит хрустальный небесный луч. Туда, где ее ждет счастье вечного покоя.
Вдруг острая тоска пронзила ее смертельную грезу.
И словно наяву, словно поднявшись ввысь над полем битвы, она увидела лежащего в барханах Синдбада, раненного и бездыханного, - такого же, как она. Медово-русые, выгоревшие от южного солнца волосы разметались по
загорелому, запыленному лицу, такому же молодому и прекрасному, каким она помнила его семь лет назад. Тонкие, пересохшие губы слегка приоткрылись, словно в ожидании поцелуя или глотка воды.
Синдбад умирает.
Но ОНА не даст ему умереть. Румина найдет его и замучает, как и обещала.
Страх, гнев и внезапный приступ любви взорвались в душе Мейв единой горючей смесью. И далекий, словно из другого мира, голос Дим Дима:
«Самый глухой, самый темный и безнадежный час – это час перед рассветом.»
Она почувствовала, как падает с высоты, падает с головокружительной скоростью, и спасительный луч все больше отдаляется от нее, а бушующая земля, с кипящей на ней жизнью и страстями, все ближе.
Она распахнула глаза. К ней стремительно приближалась сталь.
Раздался душераздирающий крик, полный ярости и боли. Но это была не Мейв.
Лежа на песке, ученица Дим Дима внезапно выставила перед собой меч, и Румина, делая выпад, сама напоролась на него.
Дочь Тюрока упала на спину, схватившись обеими руками за торчащую из нее рукоять, и в ее глазах не было ничего, кроме бесконечного изумления.
С минуту она корчилась и извивалась на земле, но затем судороги кончились. Она вдруг вся вытянулась в струну и замерла, глаза остановились.
Колдунья издала горлом странный звук – не то стон, не то хрип. Пальцы с очень длинными, накрашенными черным ногтями судорожно захватили воздух, словно пытаясь поймать уходящую из них жизнь, - вот и все. Кровотечение прекратилось, только из уголка рта вытекла тонкая струйка крови.
Мейв, все это время притупленно смотревшая на Румину, вздрогнула, осела всем телом, будто с нее сняли неимоверную тяжесть, и уронила голову на песок.
Дождь, наконец, перестал.
… Синдбад лежал на песке, запрокинув голову назад, так, что его тонкий, красивый профиль был устремлен прямо в зенит. На белой, испачканной песком рубашке, расплылось пятно крови.
Смерть ходила совсем близко, она дышала ему в лицо.
Миндалевидные, немного раскосые глаза были закрыты. И в этот момент, за два шага до гибели, капитан был удивительно, особенно красив. Его лицо, лицо сильного, уверенного в себе мужчины, в беспамятстве приобрело какую-то трогательную, беспомощную юность. Что в это время творилось в его изможденном, забывшемся в летаргическом сне мозге?.. Что за видения проносились в нем, какие далекие события переживала усталая память? Спокойная, мирная жизнь без войны, великая и цветущая Персия, окруженная раскаленными песками? Заплаканное лицо Брин во время их расставания? Страстные поцелуи Румины в темном замке Скалы Черепов? Сумасшедший крик Гудур, летящей в глубину пролетов? А может, что-то совсем иное?..
* * *
…Весна пришла легко и незаметно. Еще не прогремели по всему Междуречью бурные разливы Тигра и Евфрата, еще не палило нестерпимым зноем полуденное солнце. Каштаны сомкнули раскидистые изумрудные кроны, морской ветер с залива принес терпкий соленый воздух, обдав загорелые лица свежестью.
Треугольный парус легко рассекал васильковую небесную гладь, нос корабля резал воды залива, словно лезвие тонкую шелковую ткань. Солнце играло теплыми бликами на крепко просмоленных досках, легким румянцем на скулах капитана, и неясно было, что рождает этот румянец – погожий ли день, весенний ли ветер, или же просто молодость, словно вино разлившаяся в его крови. Синдбад стоял, глядя вперед, на мерцающие туманы приближающегося Острова Рассвета, острова Дим Дима, и жизнь была прекрасна, свободна и полна надежд, даже несмотря на то, что позади стоял нервный, вечно недовольный принц, жаждущий поскорее обрести похищенную Тюроком невесту, не внушающий доверия везирь, а еще дальше, в Багдаде, маячила тень тюрьмы и плахи.
* * *
-«Не двигайся!»
- «Даже не мечтаю об этом!»
Лежа на земле в весьма комичном положении, Синдбад смотрел снизу вверх на удивительную особу, посмевшую сбить его с ног. Узрев вначале показавшиеся ему бесконечно длинные ноги, затем талию, грудь и лишь потом презрительно нахмуренное лицо, обрамленное рыжими волосами, он был поражен в самое сердце…нахальством и самоуверенностью странной амазонки. И лишь потом отметил, что она, пожалуй, самая красивая из всех женщин, что ему приходилось встречать. И на руке ее, облаченной в кожаную перчатку, нахохлился ястреб, такой же неприступный и колючий, как его хозяйка…
…А потом они шли по полю, заросшему ярко-алыми розами, точно простыми сорняками, по колено утопая в траве, навстречу Учителю Дим Диму, с которым Синдбад не виделся много лет, и ему казалось, что он попал в сказку – чудную, красочную сказку с участием добрых волшебников, магических ворот, переносящих человека из одного мира в другой, и воинственных амазонок, запросто беседующих с птицами.
* * *
Эти дни пронеслись быстро, заполненные событиями, приключениями и потерями. Так, в неравной схватке с демоном, они потеряли Мустафу и Дим Дима. И обрели двух членов команды – непримиримую Мейв с ее странной птицей…
* * *
-…Знаешь, у тебя могущественный враг, Мейв…»
- «О, Румина всегда была моим врагом..» - отмахнулась Мейв, и тут же осеклась, понимая, что проговорилась.
Синдбад сразу же посерьезнел.
- «Постой-ка… Кажется, в этой истории есть что-то, что мне еще предстоит узнать?»
- «Возможно, Синдбад, возможно… Но не сегодня.» - Мейв улыбалась загадочно и дразняще.
- «Ну что ж… Я подожду, ученица волшебника,»- так же игриво ответил Синдбад и вдруг удивил сам себя – развернул девушку за плечи и закрыл ее смеющиеся губы поцелуем.
- «Ах ты… грязный варвар!!» - почти взвизгнула она, отстраняясь от него.
- «Прости, Мейв. Я не хотел тебя обидеть. Знаешь, ты удивительная девушка. Я никогда не встречал раньше похожих на тебя. Наверно, таких больше и нет,» - Синдбад взял Мейв за руку и почувствовал, как она вздрогнула.
Она успокоилась и пришла в себя так же быстро, как и вспыхнула, и в углах ее глаз вновь запрыгали озорные бесенята, хоть она и напускала на себя оскорбленный вид.
Она отвернулась и поднялась на палубу, Синдбад шел вслед за ней. Увидев, что они движутся на корму, Дубар быстро ретировался в сторону камбуза.
Свежий ветер надувал паруса, дул в лицо, заставляя жмуриться.
- «Отличная погодка,» - заметил Синдбад и взял в руки осиротевший штурвал. Мейв встала у самого борта и широко простерла руки, наслаждаясь бескрайним синим простором.
- «Как же это хорошо – быть мореходом! Море… оно прекрасно! Я бы хотела прожить так всю жизнь.»
- «Может быть, так оно и будет, Мейв. Я не знаю, кто так насолил тебе в жизни, но обещаю, что однажды мы обязательно найдем Дим Дима. И тогда все пойдет хорошо.»
Высоко в небе запестрели какие-то точки, и вскоре с юга потянулся целый косяк птиц. Пришла весна, и воздушные путешественники возвращались обратно на север, в земли своей далекой родины. Мейв попросила у капитана подзорную трубу, чтобы полюбоваться ими. На миг она задержала его пальцы в своих.
- «Твои руки пахнут морем, Синдбад. Всегда, еще в детстве, мне казалось, что счастье должно пахнуть морем.»
- «Море – это и есть счастье,» - убежденно сказал Синдбад.
Он смотрел на ученицу волшебника, и его тянуло к ней как магнитом. Он все еще ощущал на губах их быстрый поцелуй. На мгновение в голову пришла мысль: может быть, именно такую девушку он искал всегда – гордую, красивую и.. удивительную.
Синдбад распрямил плечи и начал тихо напевать восточную мелодию, уверенно направляя корабль. Какое-то большое предчувствие волновало обоих, заставляя сердца биться быстрее и громче, нежнее и трепетнее. Что там, впереди – счастье?.. Любовь?.. Опасность?.. Неизвестно… А сейчас – только солнечная погода и ветер в паруса, только молодой мужчина и молодая женщина в ожидании больших событий и перемен.
Позади осталось цветущее Междуречье и багдадская весна, последняя довоенная весна, когда они видели Багдад мирным и свободным. Но тогда это было совсем неважно. Ведь у них был весь мир – корабль Номад, точно гарцующий на волнах под руководством своего горячего, совсем молодого капитана; зеленый, как тихий омут, залив; его берега, задыхающиеся в яблоневом и вишневом цвете, и две пары молодых глаз, переглядывающиеся со смущением и волнением зарождающегося чувства.
* * *
Синдбад!.. Синдбад!.. Ты жив? Да очнись же!»
Издалека, словно из другого мира, доносились до Синдбада знакомые голоса. Утихшее было сознание прорезала боль. Он с трудом открыл глаза и увидел большую мозолистую ладонь, хлопающую его по щекам. Но сладкое наваждение все еще не желало уходить.
-«Мейв…» - слабо позвал он.
-«Жив, слава Творцу! Упаси тебя Аллах, Синдбад, неужто я похож на женщину?» - облегченно рявкнул Дубар. По его щеке струилась кровь.
Синдбад, наконец, нашел в себе силы оглядеться по сторонам – Фируз и Ронгар также были на месте. Фируз, который, видимо, пострадал меньше всех, в основном помогая раненым, перевязывал Синдбаду грудь и плечо. Дубар и Ронгар также были перевязаны; Ронгар сидел на земле, так как на его ногу была наложена шина; все были изрядно потрепаны и побиты. Синдбад облегченно откинул голову.
Лязгающий свист мечей и крики совершенно утихли; не было больше топота сапог, а пожары давно погасил дождь. Блаженную тишину нарушали только карканье воронья, кружащегося над барханами и стоны раненых. Между воронами кружил Дермотт. Он шумно хлопал крыльями, разгоняя птиц и оберегая раненых от кощунства.
-«Неужели всё? Неужели победа? Неужели живы?..» - простонал Синдбад.
- «Живы, капитан. Живы и победили, хотя болят чертовски все места. Попробуй встать.»
Дубар протянул Синдбаду руку, и тот, сделав над собой усилие, поднялся. Прижимая к груди окровавленную повязку, он огляделся по сторонам… и замер.
Везде, насколько видел глаз, было разбросано сломанное оружие, лежали распростертые тела, над ними кружили черные птицы, а песок под ними был алым от крови.
-«Красные дюны… День красных дюн…» - потрясенно прошептал он.
-«Что ты несешь, Синдбад? К чему эти поэтические сравнения? Или ты бредишь?» - Дубар встревожено заглянул капитану в глаза.
-«Если в день красных дюн она пронзит ножом грудь принцессы змеи… Где же она теперь?..» - в смертельной тоске Синдбад окинул поле глазами.
Ливень перестал, и теперь моросил мелкий теплый дождь. Пахло мокрым песком и кровью. Воздух полнился стонами и отдаленными грозовыми раскатами. Тучи синими стаями толпились в небе, и где-то высоко над ними светило солнце; оно окаймляло их края золотыми лучами, словно золотыми нитями, расшитыми по бархатному персидскому ковру. На место побоища было страшно смотреть. Какими только существами не изобиловало поле – оно было усеяно ими, словно страшными цветами. Здесь были и простые люди – белые и черные защитники, и творения черной магии – отвратительные гарпии, и огромные птицы Рух, пустынные гули и гномы, циклопы и странные мохнатые звери, оборотни и ведьмы всех мастей… Ее не было нигде.
Между ранеными сновали люди с носилками и врачи; павшие уносились с поля боя.
Вдруг вдалеке замелькала чья-то фигура. Маленький сухощавый старик в развевающемся балахоне с деревянным посохом в руке спешил к ним, перешагивая через трупы.
-«Учитель Дим Дим!»
-«Дети мои! Как я счастлив видеть вас живыми! Слава Небесам, хвала Аллаху!» - Учитель, отбросив в сторону свой посох, в великой радости кинулся в объятия друзей.
-«Победа, Учитель! Мы победили!»
-«Победили…», - Дим Дим вытер слезы, - «как же ты настрадалась от этих варваров, земля арабов! Во что они превратили прекрасную, цветущую долину Междуречья! Мое сердце скорбит о каждом павшем воине, о каждой пролитой кровинке!»
-«Не убивайся, Учитель! Мы победили зло. Теперь грядет новое время – время счастья и мира. Люди залечат свои раны и начнут новую жизнь,» - произнес Синдбад, - «но убит ли Скретч?»
-«Нет, мой мальчик, и это также печалит меня.,» - удрученно молвил Дим Дим, - «но Скретч не может быть убит, ведь он – великий демон, воплощенное зло, и его судьба лишь в руках самого Аллаха. Однако все его пособники убиты, и ему придется много лет собираться с силами, чтобы вновь вступить в бой! Но этот бой будет уже не нашим, друзья.»
-«Учитель! Мейв жива? Где она?» - взволнованно спросил Синдбад, - «сегодня должно сбыться пророчество, данное мне оракулом.»
Волшебник ласково посмотрел на молодого человека.
«Пойдем, капитан. Нам нужно найти ее. Пришло время.»
Они бродили по безрадостной глади степи около часа. Теплый дождь заливал равнину и тела, распростертые на ней. Наконец, Синдбад сорвался на бег, превозмогая сильную боль в груди, сильнее прижимая к себе повязку. Тревога, страх и нетерпение гнали его вперед и вперед, давая силы изнеможденному телу. Ее не было нигде.
Занятые поисками, они не заметили, как вышли к реке. Капли дождя с шумом падали в неспокойную, мутную воду, оставляя в ней круги.
-«Смотрите!» - вдруг воскликнул Фируз.
-«Чтоб меня!» - пробормотал Дубар.
В нескольких шагах от них на песке лежала мертвая Румина. Все шестеро застыли, пораженные этим величественным и ужасным зрелищем – Румина действительно была прекрасна в смерти. Из ее груди зловеще торчала рукоять меча; песок стал темно-алым от крови. Волосы тонкими черными змеями раскинулись вокруг белого как снег лица. Пальцы напряженно скрючились, словно колдунья, умирая, хотела что-то взять в руки, да не успела. Остекленевшие, широко раскрытые глаза смотрели прямо в небо, и в них не отражались ничего – ни гнева, ни страха, ни удивления. Они умерли задолго до того, как перестало биться сердце жестокой женщины, так долго вершившей судьбы Востока.
Дермотт с клекотом подлетел к лежавшему рядом мокрому существу, вовсе не выглядевшему таким величественным, потому что в нем все еще теплилась жизнь. Верная птица даже спустя годы узнала свою любимую хозяйку.
Синдбад молча кинулся к лежащей, упал на колени, приподнял ей голову, откинув с лица спутавшиеся, покрывшиеся песком волосы. Он не слышал радостных восклицаний команды, не видел Фируза, схватившего руку Мейв и начавшего считать пульс, а затем объявившего «она жива», - он смотрел на родные, незабытые черты, бережно, как драгоценный сосуд, сжимал в руках мокрую голову, словно боясь уронить и разбить его. Лицо Мейв было спокойно и безмятежно, точно она спала, и только по плечу медленно текла кровь.
Как во сне, он вместе с Дубаром поднял ее на руки, и понес вдоль побережья, по направлению к городу.
И никто не заметил бегущего по барханам черного человека. Он задыхался, он бежал из самой Скалы Черепов, он переплыл на лодке Тигр, он изранил ноги, добираясь до окраин Багдада. Айша, верный слуга Румины, спешил на помощь своей «богине персидской ночи», спешил спасти свое божество. И даже видя, что он опоздал, Айша продолжал бежать. Он бросился на колени перед распростертым телом, и целовал мертвое, холодное лицо, и плакал, и звал до хрипа свою госпожу. Он всё ей простил в эту минуту – все унижения, всё зло, всю нелюбовь.
Скорчившись на песке, согнувшись в три погибели, негр ничком распластался на окровавленном теле, сам похожий на живой труп, и не было на свете горя более простого и ужасного, чем горе бедного Айши. За годы своей беспутной молодости, посвященные одним прихотям и страстям, Румина сменила множество мужчин, но никто из них не любил ее, уходя к менее злым и бессердечным женщинам. Только Айша всегда был рядом, неизменно любящий, верный, незаметный, как ангел-хранитель. Никто кроме него не пришел к великой ведьме в ее смерти, никто больше не оплакивал ее с такой скорбью. И на мгновение застывшие черты Румины просветлели, словно со слезами Айши к ней пришло отпущение всех грехов.
* * *
* * *
Солнце медленно поднималось из предрассветных волн, окрашивая небосвод нежной лаской розовых бликов. Начинался рассвет нового дня, первый рассвет новой жизни. Первое утро после конца войны.
Оживленная болтовня, дружеские объятия и смех сквозь слезы в комнате Мейв прекратились. Дубар, Фируз, Ронгар разошлись по своим спальням, усталые, измученные, израненные, но счастливые. Капитана среди них не было. Он был с ней все то время, что она была в беспамятстве, а как только молодая женщина начала приходить в себя, тотчас покинул комнату в сильном беспокойстве. Синдбад всю ночь просидел на крыльце гостиницы, глядя слезящимися от ветра глазами в темноту, несмотря на все уговоры друзей лечь в постель и отдохнуть. Может быть, он еще переживал события прошедших дней, а может, ему просто хотелось покоя и одиночества. К утру все уже сладко спали. Не спала Мейв. Она сидела в постели, безмятежно сложив руки на одеяле, приподняв брови, точно в ожидании, что сейчас кто-то войдет. Дермотт примостился на окне, прямо возле ее головы, и тихо курлыкал, разговаривая с душой хозяйки на своем, понятном только этим двоим, языке. Минуты шли, а она все ждала, что сейчас откроется дверь.
И дверь открылась.
На пороге стоял Синдбад.
Первые лучи осветили его красивое, усталое лицо. Солнечные зайчики заглянули в уголки губ, позолотили каштановые пряди у лба, полыхнули в светлых, горячих глазах.
Они долго смотрели друг на друга.
Солнечное сияние затопило два тела и две души, глубоко изнутри поднялось что-то неизмеримо-огромное, поднялось к горлу и схватило его судорогой.
Синдбад шагнул вперед, точно в омут; Мейв подалась вперед, и от этого движения из ее ран вновь засочилась кровь.
Золотой рассветный туман окутал всю комнату, в ней ничего уже не было видно, кроме смутных очертаний мужчины и женщины, прижавшихся друг к другу так крепко, так нежно, будто уже ничто на свете не могло разлучить их. Будто ничего не было важнее, чем ощущать под своими ладонями тепло любимого тела, чем слушать захватывающе-нежный стук любимого сердца.
И словно не было ни войны, ни боли, ни крови – только теплые пальцы, уставшие от железа и стали, только родной, соленый запах моря из их прошлого, бьющегося о борт в безысходной, отчаянной нежности, в предчувствии счастья на земле, такого счастья, какого еще не было на свете никогда… И надо бы что-то сказать, что-то сделать…
-«Мейв… Ну как ты, хорошая моя?.. Как ты?.. Тебе очень больно?» - дрогнувшим голосом спросил Синдбад, держа за плечи молодую женщину, словно в страхе, что она исчезнет. На его губах дрожала улыбка, в глазах, как в переполненных сосудах, стояли слезы. Вот они не удержались и покатились по щекам – Синдбад смущенно стер их с лица.
-«Все хорошо… Мне уже не больно, Синдбад. Ты пришел, и мне уже не больно,» - Мейв металась взглядом по лицу капитана, тяжело дыша от нахлынувшей радости и горечи.
-«А твои руки все так же пахнут морем, Синдбад, как тогда, много лет назад, когда мы только встретились. Они так пахнут…» - прошептала Мейв. Она крепко зажмурилась, и горячие слезы полились по лицу, обжигая исцарапанную кожу. Слезы сильного мужчины и сильной женщины – они дались нелегко обоим. Синдбад вздохнул и только крепче прижал к себе рыжую голову.
Над Багдадом, над всем Востоком сияло яркое утреннее солнце, и от Тигра до Евфрата люди благословляли его, кто – оплакивая потерю близких, кто – радуясь счастливому избавлению. И каждый, от дряхлого старика до малого ребенка, искренне верил, что Добро, Счастье, Истина, за которые они бились до последнего вздоха, останутся с ними навсегда.
И двое одиноких людей в комнате багдадской гостиницы тоже поверили в сказку о счастливом конце, в то, что покой, негаданно нахлынувший в их жизнь, уже не уйдет, что больше не будет ни войн, ни боли, ни разлук. Столько лет они мечтали, как их руки отдохнут от холодного металла, а сердце научится радоваться и любить. И позабыли одинокие люди, как зыбка и неверна жизнь воина, потому что сейчас им было хорошо, потому что они снова были вместе. Казалось, они сидели обнявшись целую вечность.
Наконец, Мейв отстранилась от Синдбада.
-«Синдбад, уже утро, а ты за всю ночь не ложился. Ведь ты так сильно ранен. Тебе нужно отдохнуть.»
-«Я не хочу спать. Мне хорошо с тобой. А отдохнуть я могу прямо здесь,» - Синдбад опустился на колени перед кроватью и осторожно положил голову на живот Мейв, бережно, стараясь не задеть ее ран. Мейв невольно вздрогнула, до того нежен и ласков, трогателен и полон любви был этот жест.
Они оба тихонько рассмеялись. Мейв запустила руки ему в волосы, ласково вороша их. Они чувствовали себя такими близкими и родными друг другу, словно и вовсе не расставались. Синдбад сам не заметил, как провалился в тихий, глубокий сон.
Мейв откинулась на постели, нежно прижимая к себе русоволосую голову и медленно проваливаясь в сладкое забытье. И впервые за много лет грустные вишневые глаза озарились счастьем.
* * *
В голой безлюдной степи, в барханах, по которым вечно гуляют бесприютные дикие ветра, стоял памятник. Высокий, строгий и гордый монумент из серого мрамора. В тех самых барханах под стенами Багдада, где не так давно шла величайшая из битв тех времен. Говорят, что некоторые и по сей день находят на окраинах столицы его вершину, почти целиком ушедшую в землю и покрытую мхом. Но уже много столетий никто не приходит к нему с поклоном и цветами. А в тот сентябрьский день вокруг изваяния собралась огромная толпа. Одни плакали у его подножия, другие молча возлагали ему свою скорбь. Это была каменная память всем тем, чьи тела не были найдены по окончании войны. С тех пор прошел уже месяц.
В передних рядах стояла команда Номада, Дим Дим и белые защитники.
Дим Дим, Дубар и Ронгар стояли, низко склонив головы, Фируз неловко переминался с ноги на ногу, скорбно поджимая губы. Веселый и солнечный человек, ему было не по себе переживать этот день вместе со всеми. Ученому все время хотелось утешить рыдавших, и странно, печально было сознавать, что это и его горе. В душе он уже пережил самые горькие моменты потери друзей; и даже смерть Ванды оставила в его душе если и неизгладимый, то не мучительный след. Созданный лечить, избавлять людей от боли, он не замечал, как сам много раз исцелял собственную душу. И сейчас он смотрел не на серую твердь памятника, а ввысь, в светлые небеса. И свет отражал в добрых голубых глазах, ставших лишь более серьезными, надежду. Фируз чувствовал себя свободным, свободным от любви, от войны и от ожидания. Он уже не видел перед собой прошлого - только будущее. Жизнь продолжается. Она всегда продолжается, хотим мы того или нет.
Синдбад и Мейв стояли рядом, держась за руки. Синдбад поддерживал кельтку под локоть, и временами, когда та вздыхала особенно тяжко, он крепко сжимал ее пальцы своими. Он был весь в черном; голову Мейв покрывала черная накидка.
Они не смотрели друг на друга и не шептались ни о чем, но одна рука лежала в другой, нежно и крепко сжимая ее пальцы, и это говорило красноречивей любых слов. Только близость друг друга поддерживала их и хранила от отчаяния в этот час, потому что эта близость была сильнее смерти.
Вдруг Мейв рванулась к подножию памятника, увлекая за собой капитана. И все так же, не выпуская его руки, заговорила:
- «Простите меня за то, что нарушаю молчание этой минуты. Но я вижу, как вы все убиваетесь, и, возможно, мои слова хоть чуть-чуть облегчат ваши сердца.
Здесь, в этих полях, лежат дорогие для меня люди – мои… мои брат и сестра. Они не родственники мне по крови, и не родственники друг другу, но мне они стали братом и сестрой. Они были для меня всем; в дни, когда я была совсем одинока, они были моей семьей, в дни, когда я убивала врага, они были моими соратниками. И они любили друг друга. После войны они хотели пожениться. И их мечта исполнена. Пусть не совсем так, как они того хотели, но, возможно, даже лучше. Небо обвенчало их души, и теперь уже ничто не разлучит их – в отличие от нас, живых. Брин и Измир,» - Мейв подняла лицо к небу, - «Я знаю, что сейчас вы вместе. Вы оба заслужили лучшей жизни, чем той, что прожили среди нас. И я знаю, что сейчас вы счастливы – отныне и навсегда.» - Мейв помолчала.
- «Эти люди, как и все, павшие в барханах, добились для нас победы. Они герои, потому что благодаря им Персия вновь расцветет и станет прекрасной. В этой земле нет больше зла. Так не плачьте же о погибших – им сейчас хорошо и светло, они радуются, глядя на свою спасенную землю. И у нас все тоже будет хорошо…. Эти слезы – последние… Не плачьте же!..» - Мейв прервалась на полуслове и, в противовес своим словам, опустилась на колени и заплакала, закрывая лицо руками. И люди, внимавшие ее словам, заплакали еще сильней, хотя теперь просветление спустилось на многие лица.
Синдбад склонился над ней, крепко обнял за плечи, и зажмурил глаза.
Брин… Нежная, верная, понимающая Брин. Как его сейчас жгли все те обидные слова, вся та не отданная нежность!.. Как ныла в груди любовь к этой тихой, незаметной женщине, пожертвовавшей своей жизнью ради кого-то на поле боя, - любовь не мужчины, но друга. Когда-то она отдала ему все тепло и ласку своего одинокого сердца – а он не принял, не понял, не ответил… Хорошо, если Измир успел понять ее любовь и ответил сполна тем же…
А он даже не успел попрощаться с ней перед боем, не сказал даже пары добрых слов… Но ушедшего не вернешь. Брин сейчас видит его тоску и печаль, она простит его. И Мейв права – теперь все будет хорошо. Эти слезы – последние, светлые, очищающие душу. Они несут с собой надежду.
* * *
.. Октябрьский вечер был теплым, спокойно-золотистым, как процессия факелов на празднике осени в Эль-Ашхара, как листва далеких западных лесов, облетающая в последней нежной истоме. Волны ласково омывали борт корабля, словно руки трепетных юных любовников. Небо посветлело и подернулось серебристой дымкой в преддверии первых звезд. Раны понемногу заживали, силы восстанавливались, вот только память о побоище не хотела уходить.
Синдбад стоял у штурвала, ветер обвевал его стройный силуэт, пронизанный предзакатными лучами, трепал мягкие светло-каштановые волосы. Синдбад бездумно смотрел вдаль, на горизонт, явно наслаждаясь прекрасным вечером, голубыми водяными бликами, мерцающими в его светло-серых глазах. Да, он все еще был молод, и весь его облик был пронизан неповторимой, вдумчивой грацией молодости, очарованным дыханием еще не ушедшей человеческой весны.
Каков был курс? Они плыли прямо на горизонт, навстречу новым приключениям, как, усмехаясь, говорил Дубар. Ронгар хотел попасть в Могадишо и узнать, что же стало с его государством. Никто из друзей не мог понять, что он забыл в столице Сомали. Дубар хотел плыть вдоль аравийского побережья и навестить порт Эль-Ашхара. Синдбад поддерживал его: ему тоже хотелось проведать многочисленных старых друзей, рассыпанных по всем городам побережья Аравии.
В день памяти погибших, стоя у подножия памятника, Синдбад думал, что уже никогда не покинет он родной город – слишком много было отдано ради его спасения. Но проведя пару месяцев в Багдаде, сполна насладившись радостью победы и возвращения на родину, проведав всех друзей, которые остались в живых после войны, командой вновь овладел дух путешествий. Дух моря, который никогда не смолкает в крови настоящих моряков. И вновь Номад снялся с якоря.
Синдбад, как и все остальные, еще не совсем окреп от ран, и поэтому члены команды сменяли друг друга у штурвала каждые два-три часа. Но в этот день погода была так хороша, что капитан пробыл на палубе весь день, вовсе не чувствуя усталости. Мейв подошла к нему, сладко потягиваясь – запахи моря и осени вливались в кровь, принося истому и наслаждение.
-«Все в порядке? Разве ты не устал, ведь ты весь день не отходишь от штурвала?»
-«Нет, все хорошо. Чудесный вечер, правда?»
Мейв пристроилась рядом, на пустом деревянном ящике; ей тоже не хотелось уходить. Дермотт с тихим воркованием слетел со своего сторожевого поста и опустился на руку своей хозяйки, одетую в толстую кожаную перчатку. Она стала рассеянно перебирать его перышки, любуясь сверкающим солнечным диском, опускающимся все ниже и ниже. Мейв нравилось дежурить по вечерам – она любила золотые персидские закаты, столько лет тосковав по ним в разных странах.
Солнце тихо тонуло в волнах, словно его засасывало в пучину, оно отдавало воде все, что так щедро дарило людям в полдень: весь свой жар и огонь, все свое тепло, всю свою радостную золотую жизнь. Там, на горизонте, небо и море сливались в одно, мешаясь алыми и синими цветами, голубыми и розовыми всполохами. Мейв смотрела вдаль, по своему обыкновению нахмурив лоб, но в ее взгляде не было тревоги – просто тихая, светлая печаль. О чем она думала в эти минуты – о том, как вместе с маленьким Айдахо Фетхемом, верным помощником и соратником, провожало тусклое, умирающее в снегу солнце на снежном северном островке? Или вспоминала погибших в боях друзей и врагов, людей, оставшихся далеко позади, за пределами ее жизни? А может, она думала о человеке, стоящем перед ней, уверенно держащем штурвал сильными, загорелыми руками, человеке, который…
Синдбад в блаженстве вдохнул янтарный осенний воздух.
-«Знаешь, Мейв… Я чувствую вину за то, что не я исполнил твою просьбу. «
-«Какую?»
-«Убить Румину. Но, прости, я не смог бы исполнить ее. Да, Румина причинила много зла всем нам. Но я не смог бы убить женщину, которая… признавалась мне в любви. Не знаю почему, но не смог бы.»
-«Ах, это… Я сама не понимала, о чем прошу тебя. Ведь убить Румину было целью моей, а не твоей жизни. Я была бы не я, если б не смогла сделать это. Но теперь, когда она мертва, я не чувствую к ней ненависти – только презрение. Ведь, по сути, она была обыкновенной мерзкой ведьмой, склочной, малодушной развратницей, наглой…»
-«Ладно, ладно, Мейв. Хватит,» - ухмыльнулся Синдбад.
-«Я давно хотел тебе сказать… прости меня за Брин. И за Румину тоже.»
-«С какой стати ты просишь у меня прощения? Я ведь тебе не жена и даже не…» - Мейв нервно встала с места и подошла к борту.
-«Все равно прости. Мейв, я много думал о нас… И, знаешь, иногда мне хотелось бросить к черту все эти войнушки, найти тебя и просто поговорить.»
-«О чем?» - кельтка стояла у борта, скрестив руки и покусывая губы. Она нервничала, как нервничал и Синдбад.
-«Я же говорю – о нас… Мейв… ты вспоминала обо мне… ну, там… в других землях?»
-«Опять начинается старый разговор. Синдбад, я же сто раз говорила тебе, что мне эти расспросы неприятны,» - Мейв опустила дрожащие ресницы, покраснела и вся напряглась, как на лезвии ножа.
Синдбад посмотрел на нее и тихо рассмеялся.
-«Мейв, столько лет прошло, а ты ведешь себя совсем как девчонка на первом свидании! Но ведь мы взрослые люди. Неужели ты ничего не поняла за эти годы?»
Мейв покраснела еще сильней.
-«Я поняла больше, чем ты можешь себе представить!.. Если ты не перестанешь, я уйду.»
Синдбад начал заводиться.
-«Хорошо! Если я тебе безразличен, признайся в этом честно, нечего прятать глаза! Если тебе на меня наплевать, то так и скажи!»
Мейв тяжело дышала.
-«Нет… Мне не наплевать на тебя… Просто я… Просто мне… Синдбад, зачем ты так меня мучаешь?»
Капитан вдруг взял молодую женщину за плечи и долго, нежно поцеловал, несмотря на ее слабые попытки высвободиться.
-«Тебе прекрасно удается мучить себя самой, без моей помощи. Сделай одолжение, Мейв… Оставайся такой навсегда.»
-«Зачем тебе все это, Синдбад? Ты будто играешь со мной. Ведь ты знаешь, что Скретч жив и всегда будет жить. Что Учитель может дать мне миссию на другом конце земли в любое время. И я больше не увижу никого из вас,» - выдохнула из себя волшебница, поправляя растрепавшиеся волосы, - «Всю жизнь на радость мне отводилось определенное время. Дни… часы… иногда даже просто минуты. А потом судьба – являлась ли она в облике моих врагов, белой магии, или этой бесконечной подготовке к войне, - требовала с меня свою долю. Это моя жизнь, Синдбад. Так было всегда, и я пожалела лишь однажды – в Ночь Безлунных Мистерий, когда волна смыла меня в море, и Дим Дим спас меня. Но если подобное случится вновь, я пожалею еще раз. И это будет самое горькое сожаление в моей жизни. Я не хочу уходить, Синдбад. Больше всего на свете я хочу остаться в твоей команде навсегда.»
Мейв помолчала, проглотив вставший в горле ком.
-«Я знаю, пройдет время, меня вновь отошлют Скретч-знает-куда, и мое место займет новая Брин, другая женщина, которая полюбит тебя, с которой ты будешь счастлив. Это правильно, так должно быть,» - у Мейв дрожали губы, - «А я… я в конце-концов служу благому делу. Я посвящена белой магии, я сама посвятила себя ей много лет назад. Это мое утешение и мое наказание, которое я должна нести сама.»
Синдбад смотрел на Мейв во все глаза; в ее словах он слышал признания в любви, и никогда ему еще не было так сладко и так горько, как в этот тихий летний вечер.
-«Замолчи, Мейв. Перестань говорить о каких-то женщинах. Брин была дорога всем на Номаде, но она не смогла заменить тебя; это место было твоим всегда, и даже если бы ты опять исчезла, оно осталось бы твоим покуда мы живы.»
-«Синдбад, я белая защитница! Как только в любом из уголков Земли возникнет опасность, Дим Дим вновь отправит меня на помощь, и мы расстанемся, возможно, навсегда!» - с болью воскликнула Мейв. Она напряженно заглядывала в лицо Синдбаду, пытаясь разгадать тайну его безмятежной уверенности.
-«Синдбад странно улыбнулся и покачал головой.
-«В ту ночь,в гостинице, когда я не спал,» - тихо произнес он, - «ко мне подошел Дим Дим. Он сказал, что ты героически сражалась. И еще он сказал, что ты заслужила отдых на всю жизнь. Он не стал даже спрашивать твоего согласия, потому что знал, что ты никогда не согласишься, даже желая этого больше жизни. Но ты свободна, Мейв. Ты больше никогда не получишь задания.»
Взволнованная улыбка замерла на губах капитана в ожидании реакции девушки.
Мейв слегка приоткрыла губы, словно ей было больно дышать и покачнулась. Глаза наполнились слезами.
-«И… теперь я могу делать что хочу без страха за ваши жизни? За твою жизнь, Синдбад?»
-«За мою жизнь?» - Синдбад подался вперед и замер.
-«Я люблю тебя, Синдбад. Люблю все годы, что мы знаем друг друга, и прости, что я порой бывала груба к тебе, что молчала… Я так боялась, что ты погубишь себя из-за моей магии, из-за Румины. Я так ждала тебя в Багдаде…Ждала в далеких странах, что однажды увижу на горизонте твой парус, и ты заберешь меня с собой. Вот и пришел день, когда в моей жизни не осталось смысла без тебя, без наших друзей.»
-«Мейв… О, Мейв…» - Синдбад прижал ее к себе, весь дрожа, «ведь ты же знаешь, что я всегда любил одну тебя! И семь лет ты снилась мне каждую ночь… Я никуда тебя не отпущу, никогда. Я больше не хочу делить тебя с магией - ты будешь только моей.»
Они порывисто обнялись и долго стояли, прижавшись друг к другу, дрожа от нахлынувшего в сердце молчания. Воспоминания, счастливые и ужасные, о мире и о войне, вставали в растревоженной памяти одно за другим; им было о чем помолчать. И все-таки предчувствие счастья летало вокруг, и опять, как в ранней юности, в это предчувствие верилось.
Любящий человек наивен и доверчив. Он свято верит в свои нежные, глупые надежды, и нет на свете ничего трогательнее и беззащитнее влюбленного мужчины и одинокой женщины.
Лица были совсем близко. Они вздрогнули еще раз от томительного желания. Руки сплелись, губы слились в долгом поцелуе, а сердца забились громче от счастливой тоски, забились друг рядом с другом, в такт. Последние лучи заката озарили двоих влюбленных на палубе Номада – стройного синеглазого капитана и его рыжеволосую красавицу-кельтку, словно ниспосылая им вечное счастье. А далеко-далеко в столице Персии, в Городе Мира, Учитель Дим Дим воздел руки к небесам, благословляя любовь Синдбада и Мейв.
Корабль медленно плыл по лазурным водам Персидского залива, оставив позади пустыни Персии, гордо расправив паруса подобно крыльям дикой птицы. Солнце скрылось за кромкой волн, на синем южном небе призрачно засветились жемчужные крупинки звезд, и сумеречный ветер с побережья качал повисшее в воздух молчание.
Вся команда была на палубе. Фируз и Ронгар украдкой наблюдали за Мейв и Синдбадом из-за мачты.
Дубар стоял у борта, и, глядя вниз, куда-то сквозь воду и пространство, тоже молчал. Он был уже пожилым человеком. Вокруг добрых веселых глаз давно уже пролегли лучики морщин, а когда-то огненно-рыжая коса припорошилась снегом. Война добавила ему еще морщин и седины.
Перед его глазами протекала вся его жизнь задом наперед; точкой отсчета был День Красных Дюн. Вот на Номаде появляется Брин, вот Мейв тонет в море, вот они с Синдбадом, Фирузом и Ронгаром объединяются в замечательную, сплоченную команду, дружнее которой не сыскать…
Еще, еще назад, в далекое прошлое, в душный трактир Эль-Ашхара, на полуночный пирс Аравийского моря.
… «У тебя в глазах яхонты горят,
Льется с плеч коса как ночной Евфрат,
Ты, моя краса, вся – вишневый цвет,
А в твоих слезах грезит лунный свет…»
Когда-то «Черноокую» распевали в каждом порту, в каждом городе ближнего Востока. А потом она забылась, как забывается большинство песен.
Когда-то к нему на свидания ходила девушка с виноватыми глазами лани и птичьим сердцем. А потом ее не стало, как не стало нежной, горестной песни.
… Любая боль быстро успокаивается, когда на жизнь человека снежной лавиной обрушивается счастье. День Красных Дюн, он был и прошел, и молчание, последовавшее после него, тоже пройдет. Люди похоронят погибших, построят новые дома, начнут новую жизнь, у очагов будут смеяться новые дети. А еще спустя некоторое время седовласые старцы будут рассказывать своим правнукам про страшную войну, когда земля набухала от человеческой крови, и даже песчаные дюны стали красными…
… «Выйди на порог, плача и любя,
Я спешил как мог. Я загнал коня…»
День красных дюн, часть 3
© Copyright: Татьяна Наумова, 2007
Свидетельство о публикации №207031800151
Свидетельство о публикации №207031800151
Рецензии
Здравствуйте, Татьяна!
Давно уже прочла Ваш фанфик, много лет назад, но дошли руки до написания рецензии лишь сейчас. Просто потрясающее произведение Не устаю восхищаться даже после -надцатого прочтения. И плакала, и радовалась под финал, всё в одном флаконе, как большой ценитель сериала с самого детства, распирает от восторга и Вашего взгляда на героев.
Гениальная работа, повторюсь. Лучшее, что находила по сериалу, да и вообще в целом. Удачи Вам в дальнейшем творчестве! И, возможно, когда-нибудь порадуете читателей ещё одной захватывающей историей по Синдбаду? :)
Светлана 29 27.09.2019 17:58 • Заявить о нарушении
Давно уже прочла Ваш фанфик, много лет назад, но дошли руки до написания рецензии лишь сейчас. Просто потрясающее произведение Не устаю восхищаться даже после -надцатого прочтения. И плакала, и радовалась под финал, всё в одном флаконе, как большой ценитель сериала с самого детства, распирает от восторга и Вашего взгляда на героев.
Гениальная работа, повторюсь. Лучшее, что находила по сериалу, да и вообще в целом. Удачи Вам в дальнейшем творчестве! И, возможно, когда-нибудь порадуете читателей ещё одной захватывающей историей по Синдбаду? :)
Светлана 29 27.09.2019 17:58 • Заявить о нарушении