Дух бунтарский в рок-поэзии

 Пролог.

 По сути, русский рок родился, как протест против давления социума. Сама эпоха исключала любые проявления индивидуальности. В России, уже утомленной «железным занавесом», иронией: «если у вас паранойя, это не значит что за вами никто не следит», обличением, сродни инквизиции, инакомыслящих, к середине семидесятых вызвало бунт. Правдами и неправдами добывались пластинки «The Beatles», Джанис Джоплин, позднее «Deep Purple». В музыке их было что-то от свободы, пьянящее и лихое. Не хватало, разве что слов. Русских, знакомых, родных...
 И появились первые группы. Повторяющие на гитарах скверного качества «западные» мелодии. Об этом пути поется в песне группы «Крематорий» «Последний шанс» : «... грязный подвал и на стенах женщины, отчизна которых туземный атолл. Сомнительный звук, но в каждом аккорде слепая вера в рок-нн-ролл».
 Удалось ли сохранить пронзительность стиха, которым «дышал» русский рок? И как он «дышал»?
 Александр Башлачев пел «и дар русской речи сберечь». А также «как же любить их, таких неумытых? Да бытом пробитых, да потом пропитых? Ну ладно там друга, начальство, коллегу, ну ладно, случайно утешить калеку, да всех кто рискнул попросить».
 Янка еще более категорична в песне «Гори, гори ясно». Со свойственной только ей горечью ироничной «славься великий рабочий народ!», вслед чему: «дом горит – козел не видит, он напился и подрался, он не помнит кто кого козлом впервые обозвал».
 Борис Гребенщиков, порой прячась в «Городе Золотом», намекал «поколению дворников и сторожей», что «в наше время, когда каждый третий – герой»...
 Константин Кинчев еще более прямолинейно в «Сумерках» : «Только в комнатах воздух приторный, то ли молимся, то ли блюем. Купала в России кроют корытами, чтобы реже вспоминалось о нем».
 Виктор Цой со свойственной ему простотой и чудесной способностью находить гармонию даже в полной разрухе намекал в песне «Мама, мы все сошли с ума» : « ты должен быть сильным, ты должен уметь сказать руки прочь, прочь от меня. Ты должен быть сильным, иначе зачем тебе быть?».
 В сущности, русский рок был одновременно и оторванным от повседневности, и «скованным с ней одной цепью».
 Так рвутся к свободе. Не ради собственной выгоды, не власти в угоду. Это способ жить. Отдельная философия. Которая была. И которая, быть может еще вернется.


 Александр Башлачев.

 Мнения поклонников Александра Башлачева редко совпадают. Одни считают его истоком рок-поэзии, другие просто гениальным поэтом, третьи считают его бардом. Башлачев всегда балансировал на грани. Он был близок и к бардам, и к рок-музыкантам, а поэтом он просто был. Он чувствовал свое время, то любил его, то люто ненавидел. И он знал имя своего времени - «Время Колокольчиков».

 Что же теперь ходим вкруг да около
 На своём поле, как подпольщики?
 Если нам не отлили колокол,
 Значит, здесь время колокольчиков.

 Первый бунтарь. Он мало чего хотел лично для себя. Разве что машинальную роскошь быть понятым. А он и был и понятым, и понятным. Может даже чрезмерно. Не героем своего времени. Не революционером. Бунтарем. Который слишком устал от того, что:

 Век жуём матюги с молитвами.
 Век живём - хоть шары нам выколи.
 Спим да пьём. Сутками и литрами.
 Не поём. Петь уже отвыкли.

 Он объяснил любопытствующим и страждущим разъяснений, откуда пришел русский рок. И больше. Как случилось, что едва ли не громом небесный обрушилось на тогда еще морализаторствующию, а потому и лицемерную страну, бунт, выраженный в творчестве:

 И в груди - искры электричества.
 Шапки в снег - и рваните звонче.
 Рок-н-ролл - славное язычество.
 Я люблю время колокольчиков.

 И пронзительность в строках песни «В чистом поле дожди косые...» в чем-то открывает внутренний мир Александра Башлачева. И протест. Эта песня надрыв:


В чистом поле - дожди косые.
Эй, нищета - за душой ни копья!
Я не знал, где я, где Россия
И куда же я без нея?

Только время знобит, колотит.
Кто за всех, если дух - на двух?
В третьей роте без крайней плоти
Безымянный поет петух.

Не умею ковать железо я -
Ох, до носу мне черный дым!
На второй мировой поэзии
Признан годным и рядовым.

В чистом поле - дожди косые,
Да нет ни пропасти, ни коня.
Я не знал, как любить Россию,
А куда ж она без меня?

И можно песенку прожить иначе,
Можно ниточку оборвать.
Только вырастет новый мальчик
За меня, гада, воевать.

Так слушай, как же нам всем не стыдно?
Эй, ап - спасите ваши души!
Знаешь, стыдно, когда не видно
Что услышал ты то, что слушал.

Стань живым - доживешь до смерти.
Гляди в омут и верь судьбе -
Как запискe в пустом конверте,
Адресованный сам себе.

Там, где ночь разотрет тревога,
Там, где станет невмоготу -
Вот туда тебе и дорога,
Наверстаешь свою версту.

В черных пятнах родимой злости
Грех обиженным дуракам.
А деньги - что ж, это те же гвозди,
И так же тянутся к нашим рукам.

Но я разгадан своей тетрадкой -
Топором меня в рот рубите!
Эх, вот так вот прижмет рогаткой -
И любить или не любить!

А тех, кто знает, жалеть не надо.
А кровь - она ох, красна на миру!
Пожалейте сестру, как брата -
Я прошу вас, а то помру.

А с любовью - да Бог с ней, с милой...
Потому, как виновен я.
Ты пойми - не скули, помилуй,
Плачь по всем, плачь, аллилуя!

На фронтах мировой поэзии
Люди честные - все святы.
Я не знал, где искать Россию,
А Россия есть росс и ты.

И я готов на любую дыбу.
Подними меня, милая, ох!
Я за все говорю - спасибо.
Ох, спаси меня, спаси, Бог!

В чистом поле - дожди косые.
Да мне не нужно ни щита, ни копья.
Я увидел тебя, Россия.
А теперь посмотри, где я.

 Теперь уже только в памяти тех, кто позволил себе помнить его. Увы.

Янка

 Эмоциональная, честная, рано ушедшая по «милости» морального урода, задавившего ее, Янка Дягилева. В ее песнях звучал серебряный век русской поэзии. Иногда кажется, что сама Марина Цветаева нашла в душе Дягилевой свой уголок. Правда не надолго.
 В песне «Декорации» Янка коротко и четко подвела черту нелепости, творившейся вокруг:

 Великий праздник босых идей
Посеем хлеб, соберем тростник
За сахар в чай заплати головой
Получишь соль на чужой земле

 Это и было декорацией. Любые высокие идеалы, построенные на крови тех, кто и вовсе был не причем, не более, чем маскировка подлости и жажды наживы.
 В песне «Мы по колено», Дягилева раскрывается. Она просто устала от глупости и «босых идей» :

Мы по колено в ваших голосах
А вы по плечи в наших волосах
Они по локоть в тёмных животах,
А я по шею в гибельных местах
Мы под струёй крутого кипятка,
А вы под звук ударов молотка
Они в тени газетного листка
А я в момент железного щелчка
Мы под прицелом тысяч ваших фраз,
А вы за стенкой, рухнувшей на нас
Они на куче рук, сердец и глаз,
А я по горло в них и в вас и в нас.

 И она «оставляла еще пол-королевства». Утратившая веру в себя, раздавленная, Янка оставила не только пол-королевства, она жизнь бросила к ногам равнодушной системы в целом, и урода, не заслуживающего внимания, в частности:

Я оставляю ещё пол-королевства
Восемь метров земель тридевятых
На острове вымерших просторечий
Купола из прошлогодней соломы
Я оставляю еще пол-королевства
Камни с короны, два высохших глаза
Скользкий хвостик корабельной крысы
Пятую лапку бродячей дворняжки
Я оставляю еще пол-королевства
Весна за легкомыслие меня накажет
Я вернусь, чтоб постучать в ворота
Протянуть руку за снегом зимой
Я оставляю еще пол-королевства
Без боя, без воя, без грома, без стрёма
Ключи от лаборатории на вахте
Я убираюсь, рассвет в затылок мне дышит
Рассвет пожимает плечами мне в пояс
Рассвет машет рукой

 И пусть, «гениев не судят», особенно за их хрупкой спиной, но рано она свои пол-королевства оставила. Рано...

 Виктор Цой

 «Виктор Цой – жив» - эту надпись можно прочесть едва ли не на каждой второй стене. Его песни, простые, ненавязчивые, делают его действительно живым. В раннем творчестве Виктор Цой, наблюдая за странностями, творившимися вокруг, пел, как ленивый бунтарь:

А я смеюсь, хоть мне и не всегда смешно,
И очень злюсь, когда мне говорят,
Что жить вот так, как я сейчас, нельзя.
Но почему? Ведь я живу.
На это не ответить никому.

 В отличие от Башлачева и Янки, он умел «просто, мудро жить». Его протест пропитан иронией. В текстах песен угадывается невероятная внутренняя сила, шарм человека, способного понимать практически все, но не биться головой о стену от этого знания.
 В песне «Перемен» Цой неплохо объяснил, что, в сущности, люди привыкли все усложнять. Он не был против перемен, однако:

Мы не можем похвастаться мудростью глаз
И умелыми жестами рук,
Нам не нужно все это, чтобы друг друга понять.
Сигареты в руках, чай на столе - так замыкается круг,
И вдруг нам становится страшно что-то менять.

 В творчестве Цоя нет конкретики, как таковой. Его стихи – это балансирование между притчей, сказкой и намеком. В духе «умный - поймет, дурак – не догадается». И в песне «Война» каждый увидит что-то свое:

Покажи мне людей, уверенных в завтрашнем дне,
Нарисуй мне портреты погибших на этом пути.
Покажи мне того, кто выжил один из полка,
Но кто-то должен стать дверью,
А кто-то замком, а кто-то ключом от замка
 Земля. Небо
 Между Землей и Небом - Война!
 И где бы ты не был,
 Что б ты не делал -
 Между Землей и Небом - Война!
Где-то есть люди, для которых есть день и есть ночь.
Где-то есть люди, у которых есть сын и есть дочь.
Где-то есть люди, для которых теорема верна.
Но кто-то станет стеной, а кто-то плечом,
Под которым дрогнет стена.
 Земля. Небо.
 Между Землей и Небом - Война!
 И где бы ты не был,
 Что б ты не делал -
 Между Землей и Небом - Война!

 И, все-таки, Виктор Цой не умер. Он просто пошел покурить. Чтобы там не гудели скептики и материалисты.

 Константин Кинчев.


 Творчество Константина Кинчива прямолинейно и агрессивно. Порою он «рубит с плеча». Но, по сути, его лирический герой не только бунтарь. Он и оптимист. Основная песня бунтарского духа - «Мое поколение». Кинчев, как врач, ставит диагноз. И тут же предлагает решение проблемы. Потому что нередко даже самую безнадежную болезнь можно исцелить. Было бы желание:

Две тысячи тринадцатых лун, отдано нелепой игре,
Но свет ушедшей звезды все еще свет.
Тебе так трудно поверить, твой путь
От этой стены к этой стене.
Ответь: понял ты меня или нет?
К несчастью, я слаб, как был слаб очевидец
Событий на Лысой горе.
Я могу предвидеть, но не могу предсказать.
Но если ты вдруг увидишь мои глаза в своем окне
Знай,
Я пришел помешать тебе спать!
Ведь это
Мое поколение молчит по углам.
Мое поколение не смеет петь.
Мое поколение чувствует боль,
Но снова ставит себя под плеть.
Мое поколение смотрит вниз.
Мое поколение боится дня.
Мое поколение пестует ночь.
А по утрам ест себя.
Да!
Сине-зеленый день
Встал, где прошла гроза.
Какой изумительный праздник,
Но в нем явно не хватает нас.
Тебе так трудно решиться, ты привык
Взвешивать - против, взвешивать - за.
Пойми,
Я даю тебе шанс.
Быть живым - мое ремесло.
Это дерзость, но это в крови.
Я умею читать в облаках имена
Тех, кто способен летать.
Если ты когда-нибудь
Почувствуешь пульс великой любви,
Знай,
Я пришел помочь тебе встать!
 Но поэт понимает, сомнительно, что на пути к переменам можно обойтись малой кровью. Его наблюдательный взгляд цепляется за ошибки, неисправность системы. И тогда он находит слова. Песня «Новая кровь». То, что было. Без прикрас:

Гроза похожа на взгляд палача,
Ливень похож на нож,
И в каждой пробоине блеск меча,
И в каждой пощечине дождь.
Начну сначала и выброшу вон,
Все то, что стало золой.
Я вижу - ветер отбивает поклон
Крестам над моей головой.
Новая кровь!
Слышишь стон роженицы-ночи?
Новая кровь!
В крике рожденного дня.
Новая кровь!
Дорога домой могла быть короче,
Но новая кровь
Вновь наполняет меня.
Кровь, кровь,
Новая кровь!
Дорогу выбрал каждый из нас,
Я тоже брал по себе.
Я сердце выплевывал в унитаз,
Я продавал душу траве.
Чертей, как братьев, лизал взасос,
Ведьмам вопил: "Ко мне!"
Какое тут Солнце? Какой Христос?
Когда кончаешь на суке-Луне?
Костер, как плата за бенефис,
И швейцары здесь не просят на чай.
Хочешь - просто стой, а нет сил - молись!
Чего желал, то получай!
Вино, как порох, любовь, как яд,
В глазах слепой от рождения - свет,
Душа - это птица, ее едят,
Мою жуют уже тридцать лет.
Новая кровь!
Слышишь стон роженицы-ночи?
Новая кровь!
В крике рожденного дня.
Новая кровь!
Дорога домой должна быть короче,
Но новая кровь
Вновь наполняет меня.
Кровь, кровь,
Новая кровь!
Кто-то минирует океан,
Кто-то вот-вот родит,
Кто-то прошел через Афганистан,
У него обнаружен СПИД,
Кто-то сел на электрический стул,
Кто-то - за праздничный стол,
Кому-то стакан гарантировал жизнь,
Кого-то не спас укол,
Кто-то шепчет: "Люблю тебя!"
Кто-то строчит донос,
Кто-то идет под венец,
Кого-то ведут на допрос,
Кто-то в драке нарвался на нож,
Кто-то смеется во сне,
Кто-то попал под дождь,
Кто-то погиб на войне.
Кровь, кровь,
Новая кровь!
 Осмысленный протест, динамика, желание хоть что-то изменить, «не молчать по углам» - основа основ творчества Константина Кинчева. Сейчас не мало прежних фанатов группы «Алиса» считает, мол Костя спёкся. Как знать, может еще одумается...

 Заключение.

 Память о славе русского рока сохранилась в песнях группы «Крематорий». «Звон гитары и немного слов – это все что есть у нас. Мы громко лаем и кричим, бросая на ветер слова. Но только я знаю о том, что все это – зря». Рок-поэзия – она всегда бунтарская. Это протест, то осмысленный, порою не очень, против давления. Это неистовое желание просто быть собой. Едва ли не греза жить среди людей, а не безликой толпы.
 
 18 марта 2007