Мы шли на Берлин

МЫ ШЛИ НА БЕРЛИН

We were moving away from the border...
Uh? What border?
Roger Waters

A man lies and dreams
Of green fields and rivers
But awakes to a morning
With no reason for waking
David Gilmour, 3 года спустя

-Давай вернем все, что было!..
-Боже, о чем ты говоришь...
Тот, о ком это, поймет.

Мы шли на Берлин. Победа была уже близко. Все чувствовали ее дурманящий запах и сражались в разы ожесточеннее.
Мы шли на Берлин. Те, кто был вооружен пистолетами, стреляли из них, и убивали врага. Те, кто был вооружен автоматами, строчили очереди из своих автоматов. И убивали. И умирали сами. Война не щадила никого. Достойнейшие смешивали свою кровь с грязью под сапогами недостойных.
Мы шли на Берлин. Наша дивизия держалась на удивление стойко. Мы потеряли менее половины состава, и это притом, что находились на Центральном фронте, где немцы оказывали самое ожесточенное сопротивление.
Я был вооружен пистолетом и слыл своего рода ассом. Молва о моей меткости и быстроте реакции шла из уст в уста, от роты к роте. Мне иногда претило во время очередного маневра, когда мои товарищи грудью шли на штыки, сидеть в укрытии, зажав в потной ладони Смит-Вессен, и точными выстрелами снимать пробегающего солдата или зазевавшегося снайпера. Я не сделал ни одного промаха, с того дня, как первый раз взял в руки оружие. Успел привыкнуть к тому, что любое существо, попавшее на воображаемую линию, служащую продолжением ствола моего пистолета, неловко взмахивало руками и с остекленевшими глазами падало на землю. Сначала меня от этого выворачивало, потом стало забавлять, а затем перестало вызывать какие-либо эмоции. "Война никого не щадит", - твердил я себе. Никто не выходит живым из горнила войны. Война забирает жизни. Вернее, войне отдают жизни.
И сегодня мы шли вдоль длинной, уже давно начавшей казаться бесконечной стены, вдоль которой стояли металлические контейнеры, где-то 10х10х10м, содержимое которых подлежало выяснению в мирное время.
Между рядом контейнеров и стеной было расстояние метра три, и, в то время как основные войска шли по одну сторону от контейнера, в этом узком промежутке осуществлялась переброска войск, как союзных, так и неприятельских. Моей задачей было, спрятавшись между двумя контейнерами, прореживать вражеские силы в трехметровом коридоре. Самое трудное было - отличить своих от чужих, ибо глаза слепила пыль, смешанная с чужой кровью и собственными слезами. Плакал я не от жалости - боже упаси! - это были слезы нетерпения, ведь победа была так близка! но до нее надо было дотянуться, слезы восторга: сегодня у нас выдался откровенно удачный день! - и слезы страха, страха умереть накануне конца. Победного конца. Сейчас, спустя почти три часа, мне не стыдно признаться в этой слабости.
Враги сдавались целыми ротами. Неся огромные потери, роты картинно выстраивались в ряд, каждый солдат и офицер держал правую руку поперек груди. Затем, по команде, все бойцы вытягивали эту руку в сторону и разжимали пальцы, бросая оружие на землю, спасая таким образом свои жизни, которые отныне получали право именоваться жалкими и никчемными. Ведь на войне нельзя выжить. Никогда. Ни при каких условиях. Это может случиться только при двух обстоятельствах: ПРЕДАТЕЛЬСТВО и ОШИБКА. Хотя многие склонны к совмещению этих понятий. В какой-то степени я с ними согласен. Всякое предательство - бесспорная ошибка. Равно как и всякая ошибка - предательство. Предательство истины.
"Наверное, долго репетировали!" - смеялся я, глядя на отточенные движения сдававшихся немцев. Вражеские роты тут же уводились в плен. Я не видел, что с ними было дальше...
Все мои помыслы были устремлены вперед, все молекулы моего тела сдвигались относительно положения равновесия в одну сторону, все электроны имели сонаправленные спины. И направлены они были к Рейхстагу.
В то время, как я задумался, стройные ряды нашей армии огласил бодрый крик. Это могло означать только одно. Прибытие рыцарей. С Люфтваффе было покончено, и этот род войск обрел особую стратегическую важность. Сверкая датами из сверхпрочного и сверхлегкого металла, являющегося секретной разработкой наших КБ, вооруженные огнеметами, они выкашивали толпы наших врагов, теперь даже не успевавших сдаваться. Моя душа ликовала. Исход битвы был предрешен.
...
Я выбежал из укрытия и взглянул на поле боя, которое представляло собой свалку Люгеров в ближней ко мне части и пожарище в дальней. Я взял в охапку несколько пистолетов, из лежащих на земле, подобно сюрреалистическому урожаю. Люгеры были чрезвычайно неэргономичны и плохо лежали в руке. Это были свидетельства нашего над ними превосходства. Поэтому я бросил их без отвращения, но с наслаждением глядя, как они влетают в груду себе подобных и лязгают, как зубы зверя, прогрызающего себе путь вперед.
К Берлину.
Неподалеку от меня стояли командующий нашей дивизией и его помощник. Они, без сомнения, испытывали те же чувства, что и я, да что там, вся наша армия жила этим чувством, дышала в одном ритме, и это делало нас невыразимо сильными, возносило нас над покорно склоненными головами врагов.
- Солидный презент набирается Гессенштерну,- заискивающе сказал помощник командующему, указывая на немецкое оружие, лежащее на земле.
- Ага. Но меня сейчас интересует другое.
- Что именно?
- Устоит ли наша бравая дивизия перед фервормусом?
Помощник командующего поперхнулся.
- Ну... все можно проверить эмпирически. CARRE! - тут же крикнул он дивизии.
Недоумевая, что бы это могло значить, уже расслабившиеся бойцы выстроились в каре, рыцари охватили каре двойным кольцом, согласно правилам боя. Я оказался в центре. Все напряженно ждали, ни у кого и мысли не возникало обменяться двумя словами с соседом. Стояла гробовая тишина. И тут мы услышали ЭТО.
Я до сих пор не знаю, было ли это звуком, колебаниями воздуха, воздействовавшими на мои барабанные перепонки, или же это было нечто иного рода. Факт остается фактом, я почувствовал его присутствие, оно было столь же неоспоримо, как то, что Земля круглая, а F=mg.
И тут я почувствовал ужас. Не мой ужас. Это был ужас тех, кто стоял впереди. Он был почти материальный. Воздух звенел от тихого ужаса моих однополчан, именно тихого, ведь никто не произносил ни звука. Еще через долю секунды все метонимии вылетели из моей головы, которую практически разорвало бесконтрольное, необъяснимое, всеобъемлющее, но все же оставляющее в рассудке уголок для осознания происходящего, чувство животного, ни с чем не сравнимого страха. Я не испытывал ничего подобного ни тогда, когда вражеский снаряд разорвался в нескольких метрах от меня, и меня отбросило и завалило трупами, ни тогда, когда я первый раз убил человека, еще в первые дни войны, такого же юнца, как я, мучительно соображавшего, на что надо нажать, чтобы выстрелить в меня.
Потом ужас объял и стоящих сзади. Если бы ноги не одеревенели, то непременно подкосились бы. Я знал, затылком чувствовал, что другие испытывали то же самое. Серая колышущаяся, дрожащая и бурлящая масса, состоящая из равных составляющих людей и их смятения - вот то, что осталось от нашей храбрейшей дивизии, притчи во языцех всего Центрального фронта.
Затем что-то врезалось в наше каре. Послышался лязг металла - это рыцари приняли на себя основной удар. Вся человеческая масса зашаталась, сделала безвольный шаг назад. Многие упали, и не встали. Чтобы удержать вертикальное положение тела, многие бойцы, как и я, рефлекторно уперлись ногами в землю, а руками и грудью - в спины впереди стоящих. Но натиск спереди внезапно ослаб, и мы почти пали на колени, увлекаемые инерцией, едва не захлебнувшись от потока свежего воздуха и надежды, внезапно хлынувших в наши стиснутые клешнями ужаса глотки.
Затем все повторилось. Животный страх, затмевающий сознание, затем сильное давление, потом облегчение, от которого не делалось легче.
В короткие мгновения облегчения, когда я мог соображать, я оборачивался и видел страх и смятение во всех глазах. И те, кто оборачивался, видели страх и смятение в моих. У меня носом шла кровь. Кто-то позади истошно орал и рвал волосы у себя на голове.
Третьего раза мы не выдержали. Едва почувствовав первые нотки страха, первые ряды бросились в разные стороны. За ними вторые. А там и вся дивизия поддалась панике и бросилась врассыпную. Многие падали. Их затаптывали, мяли, давили ногам, об них спотыкались и падали рядом.
Краешком глаза, до того как обратиться в бегство, я успел заметить то существо, которое внесло смятение в наши некогда стройные ряды. Да, меня не оставляет ощущение, что это было именно существо. Я окрестил его для себя Зверем. Тот момент, когда я увидел Зверя, я запомню на всю жизнь.
Я не уверен, что он вообще что-либо собой представлял, это было НИЧТО, и это ничто отбрасывало черную, как смола, тень (что было странно, ибо погода была пасмурная). Под "ничто" многие понимают воздух, но я не уверен, что даже воздух был в теле Зверя. Нет, это было АБСОЛЮТНОЕ НИЧТО. И я его ВИДЕЛ.
Я видел, как Зверь схватил рыцаря, раздался скрежет брони, рыцарь картинно взмахнул руками...
Я был слишком занят спасением собственной шкуры, чтобы отвлекаться на подобные мелочи. Еще пять минут назад я готов был встать под дуло пулемета на защиту Родины, отдать жизнь без малейшего содрогания мускула лица за клочок родной окропленной кровью земли. Но сейчас мои ноги несли меня с максимально возможной скоростью в сторону, противоположную опасности. Потом я запнулся и упал лицом в грязь. Рядом со мной стояли командующий с помощником. Они взирали на все происходящее.
- Что это? Боже, господи, что же это? - мой голос дрожал.
- Ничего особенного,- сказал помощник командующего. - Это сублимация твоих страхов из прошлого. Всего лишь то, что было с тобой года два назад. Тень твоего прошлого, скажем так...
- Моего??! При чем здесь я??!
Я плакал и размазывал слезы по лицу грязными руками.

****************************
****************************

КАК ПОЛУЧИТЬ ФЕРВОРМУСА
Фервормуса можно получить двумя способами. Первый, наиболее распространенный из-за малых ментальных затрат, заключается в отделении тени от одушевленного предмета, напр. камня, бревна и т.д. (Глупо думать, что камень явл. неодуш. предметом только потому что не склонен афишировать свою одушевленность. Строго говоря, только одушевленные предметы имеют способность отбрасывать тень. - Прим. ред.) Для этого одушевленный предмет кладется на землю, его тень фиксируется ментальным взглядом, а потом предмет убирается и сразу же уничтожается, дабы он не стал объектом нездорового внимания со стороны людей, неискушенных в науке сохранения Мирового равновесия. Оставленная тень уже лишена воли при потере связи с исходной материей и должна быть сохранена в таком состоянии достаточно длительное время (порядка 1-3 лет), в течение которого будет пытаться нарастить материю, которая при определенных обстоятельствах превращается в антиматерию, затем совершенно самостоятельно эволюционирующую.
Второй способ гораздо более быстр и заключается в смещении материи и тени. После установки предмета на землю, человек концентрирует ментальный взгляд то на предмете, то на его тени, смешивая таким образом циркулярные потоки нейтрино и фотонов. Важно уловить ту стадию диффузии, когда материя уже достаточно разрежена, а тень еще не сконцентрирована настолько, чтобы прекратить процесс дематериализации. По достижении этой стадии необходимо оставить предмет, материя и тень должны перестать диффундировать, и синтез фервормуса может самопроизвольно произойти в течение 30 секунд. Всего процесс может занять от получаса до двух суток, в зависимости от способностей человека.

24е января 2006 года.