Подарите женщине любовь

- Наташа, Наташа... Все это, конечно, очень интересно. Я в шоке, конечно. И ты ведь тогда просто глупенькой прикинулась. Вот, что ты делала, Наташа. А я поверила, дура. Дура поверила!
- Нет, Амалия, нет. Алло! Громче говори, пожалуйста.
- Наташа, Наташа... Сучка ты, Наташа, вот ты кто. Дружили с тобой, ездили вместе. А ты сучка. Наташа, Наташа.
- Алло! Амалия, алло! Ты еще долго собираешься мне мерзости говорить?
- Я не железная, Наташа. Я очень терпеливая и вообще-то не девочка. Сама знаешь. И тогда я из Томска приехала. Взяла и приехала. У меня ведь ничего не было, я одна здесь была совсем. И я добилась, ты сама помнишь. Я ныть не люблю. Я сильная вообще-то, это у меня от матери. И мне в принципе все это не удивительно. У меня тоже есть нервы.

«Такой мужик, слов нет. Какой мужик? Уникальный. Как снимал костюм, как раздевался - а косточки белели, и череп такой гладенький, тазик симметричный, позвоночки кругленькие, в глазницах огоньки. Хрустит и запах вокруг глубокий, вкусный и не важно мне, что он в яме, он милый очень, а вместо носа у него треугольничек. И когда целовался - помню, помню! - иногда у него челюсть кляцала, гладкая, гладкая челюсть...»

- Знаешь, Амалия, знаешь, что я тебе скажу. Если ты думаешь, что он вот так просто взял и сделал то, что он сделал, или же наоборот, что я его окучивала, окучивала, а он потом взял и пришел – ты ошибаешься, Амалия.
- Сучка ты Наташа, вот, что я знаю. Сучка ты Наташа, Наташа.
- Нет, Амалия! Алло! Тебе легко так думать, ты вообще очень удобную позицию заняла в жизни - все плохие, а я одна хорошая. Была бы ты такой распрекрасной принцессой, мужик бы от тебя не сбежал.
- Как ты смеешь! Как ты смеешь, ты же шлюха.
- Я не шлюха.
- А как тебя назвать? Хочешь стервой назову? Тебе так больше нравится?
- Не надо меня никак называть. Не тебе меня судить. Ты, Амалия, еще многого не знаешь. Ты, Амалия, просто очень удобную позицию заняла. И сейчас тебе легко других людей шлюхами называть. Тебе легко ругаться, а жить ты так и не научилась.
- Ох, надо же. Вот ты как заговорила. Может, ты меня научишь? Только, что ты умеешь, Наташа? Ты скажи мне, что ты умеешь? Мужиков чужих уводить? Это ты умеешь. Да уж.

«И еще знаешь, что мне в нем нравилось? Мне нравилось, что он интеллигентный. В нем порода была, прирожденное чувство такта, вкус, стиль. Ведь, что важно в интимной жизни? В интимной жизни важно сдерживать отрицательное и не сдерживать положительное, нужно уметь подавлять такие отрицательные явления как нечувствительность, желание посмеяться над чужими промахами, чувство превосходства… И многое другое тоже очень мешает в интимной жизни. А он был не такой. Он сядет так на краешек постели, положит руку на плечо – а пальцы ровные-ровные, белые-белые, каждая костяшечка блестит, красота и праздник духа! – и скажет что-то утешительное. Не стесняйся меня, мол, я не рассыплюсь, у меня внутри позвоночного столба медный стержень есть».

- Да, Наташка. Может, скажешь, все-таки – совестно тебе хоть чуть-чуть? Или нет у тебя больше ни совести и не стыда? или ты совсем стала сучкой?
- Амалия, ты вообще способна нормально разговаривать? Мне приятно сейчас это все слушать, как ты думаешь?
- А мне приятно знать, что ты с ним в санатории тогда? А? Я ведь думала, что тебе можно доверять. Какая же я дура была. Вот сижу и корю себя, дура я, просто дура. Поверила в людей. А ведь нельзя верить, нельзя верить людям.
- Что ты все о людях? Ты о себе думала? Почему ему с тобой плохо было? Почему он на других женщин стал смотреть? Счастливые мужчины так себя не ведут. Счастливые мужчины не ****уют.
- Значит, я виновата? Ничего себе, сучка ты этакая. Увела и теперь еще нотации мне читаешь. Да мне надо бы просто взять сейчас, приехать и ноги тебе вырвать, корова ты тупорылая. А ты еще смеешь мне нотации читать. Да ты на себя посмотри. Ты же шлюха, тебе же доверять нельзя.
- Знаешь, что он мне сказал? Ты помолчи хотя бы секунду. Он, Амалия, сказал мне о тебе кое-что. Он вообще много, чего говорил. Я все пересказывать не буду. Но вот, что ты за человек такой, я по его словам хорошо поняла. Я и раньше представляла себе, что ты за человек, но после его слов мне окончательно стало ясно. Все, Амалия, все мне понятно. И странно только, что он так долго с тобой был. Странно, как тебя вообще люди терпят.

«И утром… Знаешь, как это прекрасно утром? Утром он вставал, доставал из грудной клетки флейту и начинал играть. Я просыпалась под звуки флейты, представляешь? Потом он гладил меня, потом целовал, потом… И такой он был нежный, такой аккуратный, что просто слезы на глаза наворачивались. И я даже плакала пару раз. А он их платком вытирал. Но слезы – это от счастья. Чаще, конечно, веселье было. Он, когда танцевал, очень шутить любил. То тазобедренный сустав открутит, то череп задом наперед повернет. Меня это так умиляло… Очень вдохновляющий был мужчина.»

- Некрасивым женщинам не к лицу зависть. Запомни это, Наташа.
- Чему завидовать? Тому, что ты мужика профукала? Тебе, наверное, еще не такое в жизни ждет. С такими как ты ничего хорошего и не бывает. Потому что злая ты. Вот даже сейчас - вместо того, чтобы мирно поговорить, ругаешься, обзываешься, дразнишься. Чего ты ждешь-то? Что я заплачу, разрыдаюсь? Не заплачу я, не старайся.
- Ясное дело, что не заплачешь. Был бы стыд, заплакала бы, а стыда у тебя нет, это я поняла.
- Амалия, не звони мне больше. Мне очень не приятно с тобой разговаривать. Ты все свои проблемы, все свой неумение жить на меня вываливаешь. Я тебе ничем помочь не могу. Профукала мужика – вот сиди теперь и думай. Тем более что я на этого мужчину никогда не претендовала. Он мне не нужен.
- Как же ты смеешь такие вещи говорить? Сучка, ты сучка, Наташа. Ты увела у меня самое драгоценное, что у меня было, ты счастье семейное разрушила, сучка, ты сучка. А теперь ты мне еще советы даешь, жизни учишь. Ты ****ь. Тебя нужно в психиатрической больнице лечить.
- Ты прекратишь меня оскорблять или нет? Знаешь, что он мне сказал? Он сказал, что ему со мной гораздо лучше, чем с тобой! Что ты бесчувственная, неудавшаяся женщина. И еще сказал, что ты завладела им только ради денег, только ради статуса и жилплощади. И еще сказал, что от тебя пахнет плохо. Еще очень много про твое поведение в первый месяц вашего знакомства рассказывал. Очень много я узнала о тебе.
- Да что ты можешь знать! Кто ты такая!

«У гориллы и шимпанзе обыкновенно 13 пар ребер, а у гиббонов 14. У человека 12 пар. А у него было 13! Мы сидели и пересчитывали. Видишь, какой он чудесный! Что в нем самое прекрасное? Самое прекрасное это то, что он нежный. Он внимательный. Мне с ним уютно было жить, понимаешь? Гулять с ним непросто, приходилось укутывать его в пальто или плащ, потому что дети пугаются и собаки лают, но мы вечером на улицу выходили, когда темно. А однажды смешной случай был. У него коленка отвалилась. И покатилась куда-то в сторону автостоянки. Он стоит и только подъязычной костью клацает. А я прислонила его к деревцу и за коленкой побежала. Еще чуть-чуть и ее бы грузовик раздавил. Потом вернулась к нему, а он плачет и благодарит. Ведь это так хорошо, когда мужчина не сдерживает своих чувств.»

- И еще, Амалия. Вот, что он про тебя рассказывал. Ты ведь тоже налево ходила, пока с ним жила.
- Не смей про меня гадости говорить!
- Ходила, ходила! Еще как ходила! С Генрихом Васильевичем, например.
- Ты хоть знаешь, о ком ты говоришь? Это очень уважаемый человек. Он пенсионер, у него несколько государственный премий и наград. Как же ты смеешь так о нем?
- А что такого? Что ты так засмущалась?
- Я не смущаюсь. Я просто удивлена твоей беспредельной наглости, Наташа, сучка, ты сучка.
- А с Натаниелом? С ним, хочешь сказать, у тебя ничего не было? Да он вас чуть ли не в постели застукал. Ему просто чувство собственного достоинства не позволило скандал устраивать. Имей в виду, он все про тебя знал. Все твои похождения ему были известны. И про аборт твой он тоже знал. И про то, как ты на дачу к Савельевым ездила потом. И про то, как ты на самом деле машину разбила. Ты ведь Натаниелу дала покататься? Так ведь? А он пьяный за рулем ее об забор разбил. Зачем ты лгала ему? Зачем ты унижала достоинство уважаемого мужчины? И теперь ты смеешь звонить мне и обзывать меня плохими выражениями. Тебе самой-то стыдно хоть на капельку?
- С Натаниелом нас связывает дружба с детства. Когда я почувствовала, что в семье все пошло как-то не так, мне нужен был человек, которому я могу доверить свои проблемы. Это дружба, понимаешь, что это такое, Наташка, сучка, а? Мне нужно было хоть что-то, что удержит меня от самоубийства. Мне нужно было утешение.
- Утешение! Вот, как ты это называешь.
- Сучка, не смей!
- Расплакалась? Ну, поплачь.
- Сучка. Вонючая.
- Слезами делу не поможешь. Одна ты теперь, Амалия, совсем одна.
- Тварь...
- Жаль мне тебя.
- Тварюга.
- Понимаю ведь. Сердце не камень.
- Да.
- Перемелется, мука будет.
- Тушь потекла.
- Амалия, Амалия…

«И еще, еще было прекрасное. Что? Мы обнимались, играла музыка, и он гладил меня, целовал, ласкал. А потом осторожненько так ножку свою открутил, потом другую. Потом ребрышки по одному вынул. Потом тазик свой отсоединил. Потом стал позвоночки один за другим отщелкивать. Потом правой рукой левую разобрал. Все это рядом на стул сложил. Он ведь никогда ничего не разбрасывал. И когда меня раздевал, все на стул рядом аккуратно складывал. С большим уважением к моим вещам всегда относился. И потом, когда я уже горела вся, он правой рукой такое движение сделал – раз! – и рука вся тоже по частям распалась. Тогда один череп остался. Он челюстью пошевелил, а я нагнулась, думала, что он что-то шепчет мне – что-то интимное, как он это часто делал – а он бесшумно подергал челюстью и она от черепа отпала. Потом я вижу, как у него в глазницах, где-то в глубине что-то задвигалось. По черепу трещинки пошли, из треугольничка, там, где нос, вылилось что-то, звук такой шуршащий послышался и череп на кусочки распался. И вижу я - внутри как будто кто-то студень неправильно готовил. Кусочек белого сварился с кусочком желтого, сверху серая сеточка и все в розовеньких прожилках. Мозг. Милый мой, думаю. Милый мой и родной! Счастье-то какое…»