Дорогой деспот

ДОРОГОЙ ДЕСПОТ

Когда я возвращалась, он порой ждал меня. По низу жилета – разные брелки, финтифлюшки, ботинки отполированы так, что сияют даже при тусклом искусственном освещении:
- Я никогда не засыпаю, пока ты не вернешься. Поешь ветчины, рагу в кастрюле на балконе, еще теплое, наверное. Есть твои любимые рулеты. И пиво в холодильнике.
Но это было редко. Помимо подобных ослепляющих моментов, я помню только очень редкие случаи открытого проявления его мужской нежности по отношению ко мне. Глупая, что могла я о нем знать? Чтобы порадовать меня, он изредка позволял тратить деньги на так любимые мной глянцевые журналы с неизменно ослепительными звездами на обложках и яркими картинками другой жизни внутри и еще на алкоголь. Он не любил пить вместе со мной. Иногда он давал мне, своей Дюймовочке, как он называл меня все реже и реже, припрятанные где-то у него купюры, разноцветную бумагу, скопив некоторое количество которой, я тайком покупала дорогое белье, совсем недорогую бижутерию и свое любимое лакомство - румяные круассаны с шоколадной начинкой, которые я могла есть бесконечно… И еще я помню, что он был намного обаятельнее, чем его соперники… В то время, когда он еще позволял им занимать какое-то место в моей жизни.
До конца нашей совместной жизни время от времени он терзался тягостными приступами ревности:
- Ну? Ну же! – спрашивал муж. – По-моему, на этот раз… Говори же! Черт!
- Конечно, - только и оставалось ответить мне с притворно-безразличным выражением лица, после чего я предпочитала уходить из дома с его раскаленной атмосферой на воздух.
Подгримированная, я всегда была очень мила и хороша собой, но без грима сразу бросались в глаза покрасневшие от линз веки и бледные губы. Поль, глядя на меня по вечерам, перед сном, не уставал напоминать, что мои «волшебные чары», безотказно действующие на мужской пол, кончаются за порогом нашего жилища.
- Очень уж усталый у тебя вид! Перед сном ты страшна как смертный грех.
Я пожимала плечами. Не принимая его слов близко к сердцу, я точно знала, что назавтра буду столь же очаровательной, как и всегда, вот так-то.
- Ты говоришь одно и то же каждый вечер. «Очень уж усталый у тебя вид!» - с шутовским видом передразнивала я его, желая лишь одного – поскорее лечь в уютную постель и погрузиться в мир кружащихся впережку пар, скрипок, бубнящих вирши поэтов, пения и музыки – мои сны всегда сливались в такой пестрый, оглушительный кавардак, что представить подобное наяву невозможно.
- Что ж, если это правда? Ты стараешься хорошо выглядеть каждый день, а что толку? Ты же понимаешь, что за красотками из твоих журнальчиков тебе не угнаться. О Гос-поди! Твоя жизнь бессмысленна, как только я тебя терплю! И не целуй меня, перестань!
Очень редко он, обратив внимание на выгодный для меня ракурс, говорил иначе:
- Неужели я все-таки женился на прекраснейшей из женщин? – и весь его вид говорил об искреннем удивлении, удовольствии и мужской гордости.
- О, Поль, не начинай, пожалуйста, все сначала, я очень устала. Расскажи лучше, как у тебя прошел день.
Да, мы, двое великовозрастных детей, мешали друг другу жить. Да может ли быть иначе в семьях, где мужчина, изо всех сил пытающийся убедить себя в земном несовершенстве своей спутницы, на самом деле все-таки еще безумно влюблен в нее? Мы всю жизнь мешали укрепиться тому союзу двух сердец, о котором втайне мечтали оба… Врожденные способности к покорению слабого пола могут способствовать сближению мужа с женой. По природному недостатку нежности, мягкости и чувствительности, встречающемуся у мужчин гораздо чаще, чем принято это признавать, они, как правило, привязы-ваются к своим женам, только если чувствуют свое гордое превосходство, превосходство человека, обладающего большими знаниями и опытом. Но Поль, человек образованный, не блистал ни в одной области знания и так и не смог найти того места в жизни, которое приносило бы ему такое же удовлетворение, как мне – моя игра в театре, пусть и во второстепенных ролях. Средоточием, в которое устремлялись лучи его великолепного сияния, была «Она» - та выдуманная женщина, которой он хотел бы видеть меня, но, внимательно осмотревшись, замечал, что его «сияние» уходит впустую. Хотя любовь помимо его воли со временем стала такой безмерной, что ушло даже желание меня ослеплять. А иначе не стоило бы жить.

- Послушай вот это, - говорил мой муж, давая мне послушать новый купленный им музыкальный диск. Его забывчивость выводила меня из себя – я слушала это уже миллион раз, сколько можно покупать диски только из-за того, что на каждом из них есть всего один новый трек! Однако приходил любезно слушать, чтобы легче расположить Поля к себе.
Убывающая сила взаимного внимания подтачивала мои чувства к нему. «Мне холодно без тебя», - думала я порой про себя, не веря этому позже, когда вновь видела не того человека, о котором мечтала. «Согрей меня, исцели меня! Я ведь не прошу ничего сверхъестественного.» В иные мгновения он улавливал мое настроение, тогда он подбирался поближе, прислонял голову к моим коленям и набирался терпения… Как этого было мало! Я боялась, что превращаюсь из дарующей жизнь в просящую… Узнаю ли я когда-нибудь, какие мысли он скрывал от меня? Согреть меня – обязан ли он был это сделать? Принять от него полное счастье – я пользуюсь этим словом, хотя не вполне его понимаю, - не значило ли это дать ему поработить меня полностью?
- Передайте мужу моей девочки, этому Полю, что, если он не спасет это бедное дитя, жить ему осталось до сумерек. - Так говорила моя мать брату Поля при встрече с ним, и я испытывала угрызения совести из-за ее слов. Я чувствовала, как в душе зарождается и растет чувство долга заступиться за человека, который был не так уж и плох. Не страшно, что время от времени он пытался найти другую, более совершенную женщину среди самок, окружавших его всю жизнь. Я умышленно вбивала в голову эту мысль, доводя себя до изнеможения, но всегда сдавалась, не достигнув желаемого результата: «Поль, иди ко мне», - муж приходил, пусть неохотно, но я могла черпать в этом неиссякаемом источнике тепло и самообладание. Теперь он слишком далек от меня, хотя и оказывает при редких встречах особые знаки внимания. Я помню, что первый период «безмужней» жизни, длившийся около двух лет, был для меня периодом пустоты и неустойчивости. Все причиняли боль, будь то близкие люди или случайные знакомые. По соседству, в нескольких метрах от моего одинокого дома, живет восхитительная девушка лет двадцати четырех, она тоже одна, но в каждом ее движении видно наслаждение своей эгоистичной жизнью; она не боится ни новых ощущений, ни радостей, ни горестей, она убеждена в своем жен-ском могуществе и очаровании и почти неуправляема. Порой, ближе к вечеру, когда очередной обессилевший любовник моей соседки нервно зевает на террасе, побледневшая мать заходит ко мне, глаза ее, и без того большие, становятся огромными от сиреневых кругов: «Она ужасна… Знаешь, мне кажется, она не ночевала дома четверо суток подряд… Ты посмотри, она ведь почти твоя ровесница, а все не выдыхается, как острый перец…» Тогда я поднимаюсь с неизменного кресла и выхожу из надоевшего дома, чтобы оказаться лицом к лицу с единственным существом, в котором для меня находится исток жизни. Она всегда приветливо улыбается, здоровается с улыбкой и заводит разговор о том, как легко ей удалось за последнюю неделю сбросить три килограмма за счет того, что пила она только чай и водку, разбавленную персиковым соком, либо принимается критиковать мой наряд: «Эти брюки тебе совсем не идут, ты мне вообще больше нравишься в юбках», либо, развалясь на шезлонге, принималась напевать какой-то застрявший в памя-ти куплетец из хитовых песенок.
Плохо узнанная, не узнанная вовсе… «Ох уж эта неисправимая Жозефина!» - восклицала мать. Мне кажется, она не столько мысленно корит ее, сколько удивляется. Она кажется ей веселой – ведь она так хорошо поет! Но я – ведь я всегда насвистываю, когда гадко на душе, я не умею уйти от волнующей мысли, когда в мозгу лихорадочно пульсируют слоги опустошающего имени, - я знаю теперь, что Поль не понимал одного: нет обиды сильнее жалости. И Поль, и я – мы не признавали жалости. Её отвергала наша непре-клонная замкнутость. И нынешними терзаниями души я обязана мужу – он тоже, я знаю, всем соблазнам мира предпочитает быть правым на свой лад, не обременяя своими предпочтениями другой души… Скоро я услышу до боли желанный звук его подъезжающей машины и увижу свет фар.