Спокойной ночи, Земля!

Сегодня один из тихих летних одиноких вечеров. Почему? Да потому что. Тихий – потому что все разъехались из душного пыльного города в более подходящие для этого времени года места. Одинокий …а просто так. Пятница. После вечера придет ночь. Пустая квартира, свобода и одиночество, одиночество и свобода, - где здесь плюс, а где минус?

Я живу на девятом этаже. Сначала было немного непривычно смотреть на землю из окна – раньше я никогда не жила так высоко. А потом у меня появилась своя маленькая традиция.

Я выхожу на лестничную площадку и отпираю железную решетку, которая отгораживает последний лестничный пролет от остального подъезда. Осторожно закрываю, просовывая руку сквозь прутья, и шагаю вверх по ступенькам, пробираясь между соседскими старыми велосипедами и прочими полезными предметами. Теперь от крыши меня отделяют приставная лестница из сваренных арматурин и амбарный замок на двери. Двери к небу… Банальное сравнение – но это так. Ключи от крыши у меня, потому что я живу на самом верху. Отпираю замок – и среди серых стен возникает квадрат вечернего пурпурного неба. Это очень красиво. Если бы я была художником – обязательно нарисовала бы: серые стены, углы, паутина – и дверь к вечернему небу. В моем окне небо тоже выглядит красиво, но здесь все как-то иначе. Как будто это не просто дверь, а портал в другое измерение – настолько неожиданно смотрятся рядом яркая бесконечность и… лестничная клетка.

Я выбираюсь на нагретую крышу и на всякий случай прикрываю за собой и эту дверь. Дышу. Воздух горячий, но здесь дышится гораздо легче, чем внизу. Ветер… Я гуляю по крыше, глядя на небо, на город, на сады и дороги. Я танцую вальс между лифтовыми и вентиляционными шахтами. В тишине – несмотря на то, что плеер у меня с собой. Постепенно смеркается. Небо теряет теплые краски, наполняясь чернильными оттенками. Появляются первые блеклые звезды, зажигаются окна в домах. Все это очень красиво, но я пришла сюда не только за этим.

Крыша по периметру огорожена довольно удобным бортиком – наверное, полметра в ширину и около метра в высоту над уровнем крыши. Я подхожу к бортику и кладу на него руки. Он горячий и немного шершавый от ржавчины. Заглядываю вниз и чувствую привычный страх. Я боюсь высоты. Уже сейчас мне страшно, хотя довольно сложно упасть, когда стоишь за таким надежным барьером. Говорят, от высоты кружится голова. Нет, голова у меня не кружится, но этот страх похож на головокружение. И на чувство полета одновременно. Хочется скорее отойти на безопасное расстояние, не видеть, не чувствовать эту высоту, закрыть глаза, сесть, прислониться, обхватить коленки…

…Я легко взбираюсь на бортик и останавливаюсь, проверяя чувство равновесия. Ветер раздувает мою шелковую легкую юбку, кроссовки мягко пружинят, руки машинально взметаются вверх – устоять, удержаться. Делаю первый шаг. Под ногами вдавливается и распрямляется неплотно прилаженный металл. Нет, он вполне прочный, просто слегка гремит. Иду вперед.

Я делаю это не в первый раз. Опять собираюсь сделать круг по периметру крыши. Ну, не круг, сложный многоугольник, но, в общем, собираюсь вернуться сюда же, обойдя всю крышу по самому краю.

…Я не знаю, дышу я, или нет. Я не слышу, как бьется мое сердце. Я смотрю немного вперед – как меня учили в детстве, когда я, еще совсем маленькая, училась ходить по бревну. Я не смотрю вниз. Но я ощущаю высоту всем телом. Иду против часовой стрелки и правая половина моего тела постепенно наполняется страхом, пустотой и легкостью. Почему-то против часовой стрелки идти страшнее, чем наоборот. Уши закладывает, руки дрожат, ноги… ноги самоотверженно несут меня вперед.

Из пункта А в пункт Б… Сколько времени нужно взрослому человеку, чтобы пройти пешком двести-триста метров? А если эти метры по бортику крыши? …Совершенно разные расстояния.

Наконец, я делаю последний поворот. Осталось пройти мимо лифтовой – и можно спрыгивать. Боковым зрением ловлю движение. Какая-то тень дергается по направлению ко мне. Рывок – и я падаю в черноту.

***

Когда я прихожу в себя, то первое, что понимаю – кто-то держит меня за плечи, обхватив руками крест-накрест. Я ничего не понимаю. Страх… ушел. Какое-то равнодушие. В ушах звенит, в теле слабость. Делаю вялую попытку вырваться.

- Ты как? – спрашивает незнакомый голос.
- Я упала… - вяло констатирую я.
- Нет, нет, ты не упала, все в порядке, - горячо убеждает меня все тот же голос.
- А ты кто?
Меня мягко отпускают и я усаживаюсь прямо на крышу, бессильно прислонившись к стене какой-то вентиляционной шахты. По-моему, со стороны я похожа на куклу-марионетку – бессильно повисшие руки, безвольные ноги, тряпичная спина.
- Я? Костя.
- А я Таня.
- Зачем ты… Зачем ты хотела это сделать?
- Что? – равнодушно спрашиваю я.
- Ну… умереть. Ты что?!
- Я вовсе не хотела умирать, автоматически отвечаю я, и тут до меня доходит:
- Так это ТЫ меня толкнул?
- Я тебя спас…
- Ага, как же… Еще парочка таких спасений – и смерть от инфаркта мне гарантирована.

Я начинаю приходить в себя и с любопытством разглядываю своего «спасителя». Думаю, он младше меня года на два-три. Лет семнадцать… от силы восемнадцать. Довольно симпатичный. И взгляд такой… одухотворенный. Не стеклянный.

- С чего ты взял, что я собралась прыгать вниз?
- Ну, подумал, - он отводит взгляд.
- Как ты вообще тут оказался?
- Просто вышел через дверь.
- Из какого подъезда?
- Из седьмого.

Хм. Не знала, что там не заперто. Почему-то воображала, что здесь только моя территория.

Вглядываюсь ему в лицо. Бледный он какой-то. И взволнованный. Глаза все-таки дикие. Одухотворенные – это иначе. А у него - дикие.

- А зачем?
- Что?
- Все. Зачем вылез, зачем полез спасать незнакомую девицу?

Он улыбается.

- Просто так, - что-то в его словах звучит неубедительно, но я не успеваю ему об этом сказать, он добавляет:
- Так расскажи мне…
- Что?
- Ну… Нафига ты бродишь по краю крыши, как тень отца Гамлета.
Я вздыхаю и отвожу взгляд. Как можно объяснить то, что делаешь вопреки здравому смыслу, если знаешь, что каждый человек, который об этом узнает – покрутит пальцем у виска?
- Как тебе объяснить… Мне это нравится. Здесь я остаюсь наедине с большим миром. А когда я хожу по краю – я наедине со своей жизнью…
- И смертью, - мрачно добавляет Костя.
- Ну… У меня удобные кроссовки, бортик широкий, я делаю это не в первый раз. Риск минимальный.
- Да неужто? А зачем вообще рисковать жизнью, даже если, как ты говоришь, шансы свалиться малы?
- А зачем вообще – жить? Утром – на работу, в институт, потом домой, ужин, клубы, музыка, вечеринки, друзья… Здесь я вспоминаю, что живу. Вообще-то. Взаправду живу! Что я жива, что жизнь – это красиво… Ты понимаешь меня?
- Понимаю.
- А еще мне надоедает знать все наперед. От страха приходит неизвестность и можно просто жить СЕЙЧАС… - это он вряд ли поймет, но я все же говорю.

На нем белая, очень чистая и вкусно пахнущая свободная футболка, джинсы, кепка, из-под кепки торчат вихры черных волос. Правильные черты лица. Нет, все же какие-то неправильные…

- Ты что, пьяный? Или под кайфом?
- А ты думаешь, что тебя может понять только алкоголик или наркоман? – криво улыбается он.
- Нет, просто у тебя лицо странное.
- Ну, был пьян, пока тебя не увидел, - нехотя признается он, - Сразу протрезвел.
Мне кажется, или он покраснел? Ссутулился, отвернулся. Трогаю за плечо:
- Что случилось?

Молчание. На фоне звездного неба топорщатся антенны. Устрашающе. Хищно.

- Ты! – взвизгиваю я от внезапного озарения.
- Ты полез сюда пьяный, чтобы…
- Неправда!
- Я еще ничего не сказала! Значит правда! Что? Наркота, деньги, несчастная любовь? Что?!
- Неважно.
- А по-моему, несчастная любовь. Ромео хренов.
- Тоже мне, бэтмэн… в юбке нашелся, тебе-то какое дело?
- Очень даже большое мне дело. Если мы оказались здесь и сейчас вместе – значит это мое дело.
Он открывает рот, чтобы что-то сказать, потом досадливо вздыхает:
- Это все на самом деле ерунда!
- Да неужто? А твоя жизнь тоже ерунда?
- Да. Все ерунда.
- Хочешь, послушаем музыку вместе?
- ЧТО?!
- У меня плеер с собой, могу наушником поделиться.
- А… ну… давай.
Плеер у меня в большом кармане на пузе. На майке. Ставлю случайный выбор. Неторопливо журчит Ив Монтан. Сидим. Отдельно. У него один наушник, у меня другой. Музыка совсем спокойная и ласковая, вообще не в тему. Или наоборот – в тему?

Перед нами переливается золотыми огнями огромный город. Над ним горит какая-то звезда. Спокойно, красиво, умиротворяюще.

Я обнимаю Костю за плечи. Он теплый и уютный.
- Все будет хорошо.
- Да. Наверное. Ты не думай, я бы никогда не полез сюда, если бы был трезвый.
- Может, расскажешь, что случилось?
- Ну… девушка… ушла…
- И?!
- Ну, больно было… как-то. Нажрался, показалось, что больше не могу.
- Молодой ты еще.
- Ой, а ты очень старая.
- Ну, сколько тебе лет?
- Шестнадцать.
- А мне – двадцать. Я взрослая тетя, - показываю язык.
Смеемся.
- Это, знаешь, как в детском садике – а у меня машинка, а я тебя старше, - весело добавляет он, и его лицо совершенно меняется.
- А ты, вообще-то, умный, - удивляюсь я.
- Вообще-то, да, но как ты успела это понять?
- Не знаю… Человек со скудным воображением ни за что не сказал бы про садик, - я улыбаюсь.

Теперь мы на одной волне. Почти близкие люди.

- Я прямо представила себе: я такая девочка в красном платьице в белый горошек, ты такой карапуз в кепке - и спорим, кто главнее… в песочнице.
- Ага, - он опять улыбается.
- У меня еще в детстве, знаешь, волосы были довольно короткие, а на макушку мне по праздникам бант цепляли. Так и ходила: ля-ля-ля, ля-ля-ля…
- Слушай, а если бы у тебя волосы были покороче, ты была бы похожа на Амели.
- На кого?
- Ну, на Амели, из фильма.
- Ну… Вообще-то я не очень люблю этот фильм. Предпочитаю более простое и незамутненное отношение к жизни.
- Оно и видно, - язвит Костя, ловко уворачиваясь от подзатыльника.

- Нет, знаешь, все-таки ты дура последняя!
Изображаю мрачную суровость.
- Нет, я серьезно! Там впереди по твоему курсу - разбитая бутылка! Если бы ты прошла еще пару метров – наступила бы на стекло.
Иду, проверяю. Действительно, какие-то придурки разбили бутылку, и на бортике валяются острые осколки.
- Если бы и не поранилась – могла бы поскользнуться… Раз уж ты занимаешься такой ерундой, так хоть проверяла бы… куда идешь… Неизвестность ей нравится…
- Спасибо, - серьезно говорю я, - Я могла бы споткнуться, ты… получается, ты, действительно…
- Ну да.
Молчим. Костя трет рукой лоб.
- Что, голова болит?
- Ага.
- Можем спуститься ко мне, дам тебе таблетку.
- Ну, если можно, спасибо.

Подхожу к выходу и тупо смотрю на закрытую дверь. Хлопаю себя по лбу: Семен Семеныч!!! Это ж не мой подъезд. Вообще все забыла.

Идем, держась за руки, к моему выходу. Спускаемся по лестнице, стараясь поменьше топать, чтобы не привлечь внимание соседей.
- Как у тебя тут все сложно! – ворчит Костя, цепляясь за велосипед.
И, наконец, последняя дверь – от моей квартиры. Иногда мне кажется, что двери – это вообще основной элемент мироздания, так много их встречается.

Включаю свет в коридоре. Из-за угла, манерно потягиваясь, выходит Гремлин.
- Ну и кошак у тебя! – восхищается мой гость. Я забыта. Костя и Гремлин нашли друг друга. Один из них присел на корточки и сюсюкает над вторым, второй урчит в своей обычной манере, то есть громогласно.

Варю кофе и нахожу аптечку.
- Тебе анальгин, баралгин, алкозельцер, парацетамол? – с интонациями официантки спрашиваю я.
- Анальгин. О, кофе вкусно пахнет.
Все-таки, он еще совсем ребенок. Я улыбаюсь.
- Кстати, голова почти прошла, - удивленно чешет затылок Костя.
- Это все Гремлин, он у меня специальный кот, помогает от всяких таких неприятностей как головная боль.
- Да, кошак супер вообще!!! А чего это у него имя такое?
- Мой кот, как хочу, так и называю.
Открываю окно, достаю пепельницу, наливаю кофе.
- А ты куришь?
- Курю. А ты хочешь прочесть мне лекцию о вреде курения?
- Да нет, я просто сам стеснялся закурить.

Пьем кофе, курим. Костя все же сжевывает одну таблетку. Гремлин сонно, умильно и многозначительно щурится, сидя на стуле. Кладу ему в мисочку кусок мяса, он неторопливо и с достоинством устраивается и старательно чавкает.

Включаю музыку, из папки «Всячина». Выясняем, кто что слушает. Вкусы схожи. Чем дальше, тем больше я проникаюсь симпатией.

Случайный выбор моего проигрывателя падает на «Кто еще» Наутилуса. Мрачно слушаю.
- Да, встретились… два одиночества.
- Ты о нас?
- Ну да, тебе не кажется, что мы как-то нестандартно познакомились?
- Три ха-ха.

А Бутусов бессовестно пророчит:

От долгих ночных бесед под утро болит голова
Слезы падают в чай, но чай нам горек без слез

- Мы пьем кофе, - зачем-то говорит Костя.
- Да какая разница? – морщусь я. Смотрю на него. Такой хороший, такой светлый. Какого черта он поперся… Икар хренов. И я тоже хороша. Его девушка бросила…
- Хочешь, проведем ночь вместе по-взрослому? – предлагаю я.
- Хочу. Конечно, - отвечает он, - Но ты, кажется, хочешь не этого. Не надо меня «утешать», со мной все нормально. И ты для меня и так уже важна… без этого всего.
- А ты вообще, точно подросток в период пубертата? – сомневаюсь я.
- Не, я лучше, - убежденно заявляет мой скромный гость.
- Тебя, наверное, родители ждут?
- Они уехали на дачу. А ты хочешь меня вытурить домой?
- Нет, просто спрашиваю. Ты все-таки не очень хорошо выглядишь. Может, тебя спать уложить?
- А ты?
- Ты потрясающе непоследователен.
- Знаешь, я скажу банальность… Но у меня, правда, такое чувство, что я знаю тебя всю жизнь.
- Ну, может, мы и будем теперь знать друг друга всю жизнь. У меня такое чувство иногда возникает, как проекция из будущего. Например, когда я первый раз зашла в эту квартиру, то сразу знала, где тут что и как.
- Ага, бывает.

Следующая песня - «Дорога сна» Мельницы.
Костя откидывается на спинку стула и закрывает глаза. В его руке дымится сигарета. Так странно: такой молоденький, а голос очень низкий, и руки такие… мужские, широкие, сильные. Он приоткрывает глаза и косится в мою сторону.
- Знаешь, первый раз вдумчиво послушал слова этой песни. Раньше все как-то на бегу да на ходу.
- Понравилось?
- Ну… Грустно.
- Нормально.

Я курю, сидя на подоконнике. Выпендриваюсь, наверное, - не без этого.
- Знаешь, что странно?
- Скажи.
- Странно то, что… Ну, я не знаю, чем заняться. Это как у актеров большая проблема – куда девать руки во время монологов. А у нас… Понимаешь, люди обычно друг с другом занимаются или дружеской психотерапией, или сексом. А мы как-то слишком на одной волне, чтобы что-то говорить…
- Зачем что-то специально говорить? – удивляется он, - Мне и так хорошо. Даже молча. У тебя уютно, тепло…
- Давай бояться вместе, - говорю я фразу из любимого мультика.
- А я и не боюсь.

Проигрыватель переключается на Цоя. Выдает последовательно «Это не любовь» и «Легенду».
Я рассеянно слезаю с подоконника.
Костя упорно делает вид, что не спит, хотя глаза у него закрываются.
Пытаюсь отвести его в комнату и уложить спать. Бедный, маленький, хочется его обнять и защитить ото всех. Перед тем, как заснуть, он широко открывает глаза и быстро говорит:
- Жизнь, смерть, любовь… Мы встретились сегодня: ты могла умереть, потому что хотела почувствовать вкус жизни, а я хотел перестать… чувствовать. Смерть и жизнь, понимаешь? И любовь… Я понял. Жизнь стоит того, чтобы жить и без всяких бонусов.

Я глажу его по голове, целую в щеку и ухожу на кухню. Да, я «взрослая тетя», но, похоже, он оказался мудрее меня. Болтаю ногой, уворачиваясь от шутливых нападок Гремлина.

По всем законам жанра мы должны были срочно упасть в объятия друг друга и жить после этого долго и счастливо. Но что, если нам суждено быть просто друзьями? Если любовь – это не по наши с ним души? Зачем пытаться создать суррогат?

«Любовь стоит того, чтобы ждать».

Я прислушиваюсь к себе и с удивлением понимаю, что что-то во мне изменилось. Нет привычной тянущей пустоты внутри. Нет тоскливого ожидания. Оглядываюсь по сторонам и ощущаю, что вот же он, вокруг меня – мир твердых предметов. Жизнь… Ни фига не слово – вот же она!

Спокойной ночи, Земля!