Два билета до Марса

Пролог.

Мне уже достаточно лет, чтобы начать вспоминать свою жизнь, как что-то давно минувшее. Я уверен, что ничего принципиально нового уже не произойдет, поэтому могу наслаждать свое сознание приятными воспоминаниями, заставляя себя вновь переживать прошлое, взамен новым ощущениям.

Меня зовут Ив Руан, сейчас, смотря на себя в зеркало, я понимаю, как отразился возраст на моем лице и теле. Все прожитые эмоции сквозят сквозь мою кожу, образуя морщины, пигментные пятна и дряблость. Мои волосы, ногти уже не такие крепкие, мышцы не столь упругие, как раньше. Мое сердце порядочно износилось и теперь частенько сдает...как все детали моего уже поношенного организма...

Но я живу в Париже, в этом городе можно забыть о своем возрасте.

Красный Париж.

Сейчас примерно девять вечера, начало десятого. Город окрашен языками заката, и я, пожилой уже мужчина, неторопливо и вальяжно уду по аллее городского парка. Здесь много таких же как я, уже стариков, они сидят на скамейках и с умными лицами читают газеты и пересказывают друг другу статьи.

Старые леди прогуливаются со своими, непременно маленькими, собачками, потому что они совсем не похожи на тех, кто может любить кого-то кроме маленьких собачек. Они идут вдоль аллеи, иногда здороваются с другими старушками, но при этом не прерывают своей беседы с пожилыми подружками. Они успевают сделать все – и сразу. Следить, чтобы их любимицы, а их собачки обязательно любимицы, не сделали лужу в неположенном месте, чтобы не пропустить ничего интересного их происходящего вокруг. Иначе им было бы не о чем рассказывать друг другу. А передавать друг другу первоклассные сплетни, обязательно с личными преувеличениями, их любимое занятие.

Некоторые из них здороваются и со мной. Но они привыкли, что я почти всегда вежливо ухожу от обременительной беседы с ними. Это уже не новость для всех. Может, они думают, что я не могу поддерживать разговор. В любом случае, я довольно комфортно чувствую себя в этом городе. В окружении стольких людей и при этом совершенно одному.

По парку пробегают дети веселой гурьбой, студенты сидят на газоне и пытаются писать и учить лекции, перемежая это с выпивкой и шумными беседами.

Оранжевый Париж.

Я помню, как однажды, ранним вечером, когда солнце было еще над горизонтом, но собиралось падать под него, и все говорили, что это самое романтичное время Парижа, я ехал на трамвае, мимо площади Согласия, сада Тюильри и хотел лишь скорее добраться к себе в уютный дом, сесть перед камином и поговорить с Патриком.

Патрик Дижон – тот человек, с кем я рассчитывал прожить свою жизнь. И пока все сводилось именно к этому.

Иногда случается так, что за пару минут ты внезапно понимаешь, что живешь. Ты можешь не понимать этого на протяжении всей своей жизни и вдруг тебя ударит это ощущение жизни в самый неожиданный момент. Как и все неожиданное впрочем.

Такой момент для меня наступил именно в тот день. К сожалению, тогда меня уже было сорок. Я сидел у окна и лениво просматривал пейзаж за оком. Водитель объявлял остановки, и я отсчитывал, сколько осталось мне до выхода.

Я не помню, что тогда точно произошло, но я совершенно точно пропустил нужную остановку. Я сидел и смотрел, как по стеклу ползет луч солнца и медленно пробирается к моему лицу, отраженному в пыльном стекле трамвая...Из-за этой самой пыли свет казался чуть рыжеватым, оранжевым, апельсиновым... Это заставило меня обрадоваться и испугаться одновременно. Обрадоваться, потому что, знать, что ты живешь довольно приятно, а испугаться, когда понимаешь, что все детали твоего лица оказываются в поле зрения, ты видишь все свои плюсы и минусы. Ты замечаешь отпечатки времени на своем лице. Ты видишь, как оно влияет на твою жизнь. Эти сорок лет смяли меня за три с половиной секунды.

Я бы так и сидел в долгом ступоре, если бы вовремя не очнулся и не метнулся бы к выходу. Я прошел пешком две остановки назад, размышляя над случившимся.

Желтый Париж.

Почему-то я всегда любил эти теплые летние парижские вечера. Почти всю жизнь, прожитую в этом городе я восхищен тем, как за несколько часов Париж изменяется до неузнаваемости. С дневного на ночной. И именно эта метаморфоза происходит сейчас перед моим взором.

Наверное, 35 лет, это такой переломный момент, второй в жизни каждого человека, мужчины. Это время очередного кризиса. Но у же не подросткового, а "средних лет"...Именно в этот злополучный год ничего не ладится с моей фирмой, я начинаю думать, что прожил жизнь зря и полностью разочаровываюсь в принятых решениях. Ничего, ровным счетом ничего, хорошего не происходит. Все - начиная от зубной пасты и кофе на завтрак, и заканчивая подписанными бланками, накладными, и сексом – все это раздражает и не удовлетворяет меня.

Желтый цвет разлит по мостовой, по которой я иду, в то время еще торопливым шагом, не смотря по сторонам, а лишь погруженный в свои мысли, проблемы и одиночество.

Яркость смазывается серым дождем и я промокаю до нитки. Этот момент полного непонимания ситуации я запомнил на всю последующую жизнь...Я стою под струями дождя, совершенно ошарашенный случившимся, не знающий, то ли кричать от злобы, то ли плакать от разочарования...

Зеленый Париж.

Самое прекрасное время в жизни – это та пора, когда твой возраст близится к тридцати. По-крайней мере, так должно быть, знаете ли. Но из всех правил есть исключения, и это плачевно. Одним из таких исключений являюсь я.

Будучи счастливым владельцем довольно прибыльного бизнеса, сейчас я довольно печальный банкрот. И нет ничего хуже, чем осознавать собственную никчемность.
Именно в это время особенно ценно стало общение, да-да, общение, с Патриком. Особенно темные вечера, с тусклой лампой, когда его голова покоится на моих коленях.

Его голос чарует и успокаивает. Наверное, все не так плохо, как кажется. К своим почти-тридцати-годам я пришел с таким опытом всевозможного предпринимательства, и, что естественно, прогоранием, что очередное опустошение счета в банке меня не пугает. Почти.

Иногда, когда его нет рядом, я пугливо задумываюсь, что завтра не смогу позавтракать, потому что холодильник опустеет. Не смогу заплатить по счетам и пустовать без меня будет моя квартира. Что я уже стар и не смогу найти работу...но приходит он, как первая самая зеленая трава по берегам Сены, и все кажется на таким черным.

За окном вечер плавно переходит в день. Лучи появившегося солнца играют на сочно-зеленой листве...Я сижу на балконе с сигаретой и заманчивой книгой...

Голубой Париж.

Расцвет сил – прекрасное словосочетание. Во всех своих смыслах. Это значит, что еще все можешь, все умеешь и перед тобой распластаны сотни, нет, тысячи дорог. И ты можешь выбрать любую из них. А можешь и несколько. Потому что, у тебя еще есть время, что бы все изменить.

Когда в моей квартире раздается звонок, я рассматриваю журналы по живописи. Тогда это еще интересует меня. Позже – станет профессией. И вот, я сижу за столом, с идеально прямой спиной, гордый своим положением в обществе, своим возрастом и своими планами. Это восхитительное время.

Я открываю дверь, и в прихожую ко мне входит, нет, впархивает, как юная блудница, наикрасивейшего вида молодой человек. Он кланяется и представляется. Оказывается, что это тот человек, о заслугах которого, как художника, я так много читаю. И пишу, в таких же журналах, как тот, что раскинулся на моем столе.

Юношу зовут Патриком. Я восхищаюсь его талантом. Считаю его гением. А он часто читает мои статьи и рад, что знаком со мной. Что ж, обоюдные комплименты – неплохое начало общения. Я действительно рад, что наш общий друг свел нас.

Есть люди, как наркотики. И если постоянную дозу общения с ними не принимать постоянно, можно сойти с ума. Таким человеком оказывается Дижон. Я не замечаю, как влюбляюсь в него. Но просыпаюсь в его постели. Просыпаюсь с самое таинственное время сумерек, предрассветных влажны и заманчиво-туманных сумерек...

Синий Париж.

Ах, молодость, молодость. Она безмятежна и безрассудна. Будучи зеленым юнцом, я старался попробовать все, что смогу. Испытать себя во всех жизненных ситуациях. Поэтому ни для кого не удивительно, как рано я начинаю курить, сначала влюбляясь в никотин, затем в паркопан, винт и что-то более серьезное. Я меняю девушек, как шприцы с кетамином. За мной следует дурная, но притягательная слава. Меня не пытаются вытащить, да мне это не нужно. Я всегда знаю меру. Я сам обращаюсь в клинику.

Я занимаюсь футболом и одновременно с этим увлечением пишу очерки для местной газеты. Мир принимает реальные очертания. Но я все еще прихожу домой в то время, когда звезды еще силятся светить, но луна склоняется ко сну. Асфальтированные дороги, мокрые от дождя отсвечивают густо-синим цветом...

Меня любят соседи, зная, что в верхнем ящике стола у меня всегда лежит крохотная упаковка кокса. Мой брат просит дать ему попробовать. Я не глуп, конечно, он не станет таким как я, пусть меня все и устраивает. Это же моя молодость.

Я ломаю ключицу и лодыжку, выполняя трюк на скейте, я почти мастер в этом спорте. Все городские рампы – мои. Но вот, я в гипсе и мне нужно новое увлечение. Книги? Нет, это немного занудно. Мне необходимо, что-то более активное. Но, не найдя ничего, подходящего моему положению, я смиряюсь и начинаю усиленно читать.


Фиолетовый Париж.

Мне всего пять лет. Я прошу девочку из моей группы в детском саду стать моей женой. И она соглашается. Я самый счастливый малой на свете. Но потом отец объясняет мне, сколько нудной и рутинной работы мне предстоит я отказываюсь от своей затеи, девочка в слезах.

Нет ничего забавнее и интереснее, чем моя машина. Она большая и желтая. Она может возить кубики моего брата. Или его самого. Но тогда мне надо с силой тянуть за веревку.

Я люблю его, но боюсь надорваться и часто отказываю ему. Он плачет и жалуется маме. И тогда отец сам катает его.

Я не люблю свеклу. Моя мама постоянно твердит, что мне необходимо есть ее. Много и часто. А я не могу переносить эту сладость, этот привкус, и даже ее цвет. Меня раздражает, что мама так печется обо мне. Но сидя за кухонным столом, на своем высоком стуле, и смотря на забавную цветную плошку с ракетами и космонавтами, я понимаю, что безгранично люблю свою мать. Я просто излучаю обожание к ней. И она чувствует это. Кажется, это пугает ее. Я пересиливаю себя и берусь за свеклу. Ем через силу.

Теперь я могу сказать, как я выгляжу. Мне всего несколько недель и мама поднесла меня к зеркалу. Она смотрит на свое отражение. На морщины внезапно появившиеся на ее лице, шее и даже руках. Наверное, в этот момент она ненавидит меня. Наверное. Но что подтолкнет ее к решению завести еще одного ребенка?

Завершение.

Возможно, так все и было. Возможно. Я же не могу все это помнить. Память постепенно замещает одни фрагменты – другими. Поэтому о том, что происходило, когда я был таким крохой, я могу лишь догадываться.

Реальность пришла ко мне в образе Патрика. Он подошел ко мне и положил свою руку мне на плечо. Я вздрогнул и повернулся в нему. Его лицо предстало передо мной во всех своих ужасных подробностях. Я так этого боялся, но он заметно постарел. Я пришел в ужас от мысли, что это произошло и со мной. И сейчас он так же смотрит в мое усталое лицо и думает, что я сдал, и выгляжу куда хуже, чем тогда, в двадцать лет.