Мячик

В тот день часы его остановились. Тогда он выбросил их. Выбросил, вместо того чтобы вновь завести... А что же время? Оно осталось равнодушным, таким, каким и было всегда... Стрелки часов уже давно стали, однако несмотря на это, гири опускались всё ниже ниже. Опускались медленно, будто бы нехотя, уже не просто видя пол, но и различая даже широкие выбоины, оставленные в нём тяжелыми шагами времени...

А может быть, это всё ему только казалось? - первая любовь, бывшая на самом деле маленьким детским мячиком, спустившим почти весь воздух от бесчисленных метаний о стену; неродившееся признание, будто подлый выкидыш, зачатый желанием и страхом; вторая любовь, оказавшаяся срубленным липовым деревом, лежавшим теперь за мутном окном памяти; третья любовь, синоним слов "невстреча", "расстояние", "одиночество"; четвёртая любовь, сбившаяся со счёта наивная девочка, заблудившаяся в цартсве своих собственных цифр...

Может быть ему всё это только казалось, и ничего на самом деле и не было? А был ли он сейчас? Сама формулировка вопроса говорит о крайней сомнительности этого... Скорее всего - нет. Ведь в комнтате, где мы сейчас находимся, слышится плавная и чувственная музыка, и думается, что есть только Она, точнее, он - в ней... В музыке... В этой женщине, - первой и единственной в ком он таки побывал, оставив в ней свой привычный след грусти и холодного тепла... Всё золото было разменяно по медякам порывов и метаний, желтых осеней и таких же голодных глаз, бесчисленных сиюминутных правд, тут же уходящими в прошлое маленькими ложьями, невстреченными вдвоём рассветами, забытыми в нигде поцелуями...

Часы его остановились, и он выбросил их за окно, - в лёгкий бриз мира, что дул со стороны вечности, будто там они и могли разбиться... Но секунды, минуты, часы, разлетевшиеся от удара, были той же мелодией, которая не имела ни конца, ни начала, а значит была обречена на вечное звучание... Эта мелодия была им... И ему вновь пришлось собирать себя по крупицам прошлого, отзвучавшего и быстротечного прошлого, без которого он бы стал богом - ведь всё было бы впереди. Всё! Всё могло бы быть по-другому, чего он так хотел, но не мог... не мог... Не мог, потому что тональность его жизни была задана сразу после скрипичного ключа, за которым стояли одни бемоли...

Он пробывал транспонировать эту мелодия, изменять ноты, маскируя свою грусть фальшивыми диезами улыбок, но Композитор не мог быть Человеком... И тогда он решил слушать. Слушать мелодию, - себя, своё грустное сердце, свою тоску, звучащую громче других интонаций, а может так и должно бы быть везде - в желтых глазах ночи, и в тумане слепого дня, в любви и вне её, в одиночестве и даже когда тебя нет...

Гири уже начали слизывать пыль с неизбежного пола. Между звеньями серебряной цепи, на которой висели гири, -висело его время, - проникали усталые лучи от красного, заходящего солнца. Они падали на стену, и оживали багряными глазами теней, бегущими по намеченному контуру жизни... Жизни, в которой он участвовал слишком долго... Жизни, в которой не было ничего, кроме музыки...

Но разве согласился бы он с этим? Нет. Поэтому и поднял выброшенные часы, завёл их, и стал опять собирать цифры... Стал опять метать о стену свой детский, уже изрядно спустивший, мячик... Туда-обратно, туда-обратно... Поймал и опять бросил...

21 МАР 2007