Безысходный Перекрёсток

 Иногда, когда я вспоминаю своё детство, мне начинает казаться , что оно довольно быстро промелькнуло в моём сознании, оставив лишь скудные обрывки в памяти похожие на хаотическую россыпь старых фотографий на которых нету ни дат ни знакомых лиц. Скорее всего потому, что детством это и не назовёшь. Афган, перестройка, развал нерушимого союза, гражданская война... Насилие поглотило детское сознание навсегда оставив в нём картины полуразрушенного города, нескончаемые очереди за хлебом несчастных людей, битую посуду в доме и поседевшую за два часа голову отца во время войны... Тем неменее я всегда приходил к выводу, что подростковые времена когда я был совсем молод и уверен, что схватил бога за бороду, когда начинал любить шумные компании, коньяк и водку и, конечно, женщин – на закуску, бесследно исчезли в моём подсознании, оставив в памяти лишь едва знакомые очертания моих юных собутыльников. Поэтому рискну предположить, что детские воспоминания всё-таки представляются мне хоть и не целостной панорамой, но всё же отчётливей чем более позднее время. Парадокс.

 Шёл Январь 1992 года. Мне как раз исполнилось 10 лет. В Тбилиси разразилось кровопролитие. Боевики пытались скинуть действующие правительство. Поразило меня тогда не гул танков под окнами нашего дома, и не гильзы от “Калаша” находимые мной во дворике каждое утро, а новогодняя ночь. Нам тогда дали свет и войска на несколько часов не сговариваясь прекратили стрельбу. Наверное это был самый счастливый новый год в моей жизни... После почти трёхнедельной осады войска Звиада Гамсахурдиа отступили и военные действия покинули пределы столицы. Настал второй день после войны.
 Как всегда рано проснувшись, я набрал номер моей старой жертвы.
 - Алло.
 - Здравствуйте, а у вас вода есть?
 - Нет – в недоумении ответил хорошо уже знакомый мне заспанный голос.
 - И у нас нету! Со смехом я бросил трубку довольный своим испытанным приёмом издевательства.
 Накинув курточку я выбежал в любимый двор, за ночь успевшим изрядно покрыться снежным покрывалом. Вкусные сосульки, так и приглашали кинуть в себя чем-то увесистым. Меня всегда завораживала идеально гладкая форма снежного покрова, потому боясь испортить её, я как всегда выбрал себе самый невзрачный участок, и принялся как сумашедший плюхаться в сугробы.
 - Сынок! Окликнул меня из дома отец. – Оденься потеплее, мы с тобой по городу прогуляемся. Лишь став постарше я понял, зачем он меня тогда отвёл показывать последствия тех событий. За день то этого он пошёл один, а когда вернулся, я увидел постаревшего на несколько лет человека...
 За два дня успели убрать только самые откровенные и страшные картины. Центр города был разрушен, стоял неприятный запах гари и повсюду сидели люди греясь возле больших железных бочек в которых разводили костры. Огромные часы на доме правительства остановились показывая пол второго. Мы завернули в переулок после которого открылась картина которая глубоко запала мне в память: полностью разрушенный жилой дом, парень в старой кожурке лет 25, но с глазами 40 летнего мужчины, стоял на развалинах и плакал. Рядом с ним копаясь в хламе, и шепча что-то себе под нос копошилась старушка. Она тяжело и громко дышала, её слабые ноги еле удерживали её. Я испугался, что она может упасть и умереть. Старуха откопала среди мусора пустую железную банку, посмотрела в неё и заплакала. Между камней текла грязная талая вода, постепенно впитывая и растворяя встречный снег, образуя неровную мутную массу. Я стоял и смотрел, смотрел и думал...

 Вернувшись домой я побежал выкидывать мусор. Как ни странно, но я очень любил этот процесс. Дело в том, что возле мусорной свалки постоянно ошивались местные дворняги, и каждый раз я ухватывал дома уже не пригодные к употреблению старые сухари, которые мама постоянно грозилась выкинуть, но после моих бесконечных нытьёв ей пришлось смириться. Псы обожали эти сухари. Завидев мою маленькую фигурку из далека они радостно приветствовали меня лаем, сбегаясь со всего района. Но среди них был один красавец. Весь чёрный, а на голове большое смешное белое пятно. Заручившись крепкой взаимоподдержкой мы помогали друг другу. Я отдавал ему самый лакомый кусочек, а он отгонял нетерпеливых собратьев которые посягали на дополнительные порции. В тот полный тяжёлых впечатлений день мне как никогда хотелось его встретить. Темболее мы уже добрых три недели не виделись. Родители во двор меня не выпускали, не то что мусор выкидывать. К моему большому удивлению свалка пустовала. Хорошенько полазив по ней, и естественно полностью измазавшись в грязи, я наконец нашёл бедолагу. Если бы не пятно, я врядли узнал бы его. Пёс совершенно истощал. Кожа была покрыта многочисленными ранами и подтёками. Без труда можно было проследить всю его скелетную структуру. Других собак небыло. Заметив меня дворняга как будто озверел. Бросившись на меня как бешеный, он выхватил зубами пакет с сухарями и в мгновение ока их не стало. Споткнувшись от такого тёплого приёма я кубарём покатился по мокрой мостовой и дал стрекача. Оглядываясь я заметил, что пёс было кинулся меня догонять, но его тело наверное настолько ослабло, что он остановился и сильно пошатываясь отчуждённым взглядом провожал мой силуэт. Больше я не появлялся на свалке, и никогда не видел пса...


 "Пётр, мы сейчас сходим полигон установить, рация барахлит, так что вы минут через 5 снимите нас, ладно?". Хриплый голос моего бригадира вернул меня в реальность. "Да, да Игорь. Конечно" ответил я и снова погрузился в раздумья. Через много лет, совершенно в другой стране и в другое время, мне выпало подрабатывать геодезистом. Взгляд мой был устремлён на старушку стоявшую посреди огромного перекрёстка. Когда машины останавливались на красный, она еле передвигая больные ноги, медленно обходила каждую машину прося милостыню. Мне было больно на неё смотреть, я чувствовал усталость и бессилие. Что-то тяжёлое то подкатывало, то отпускало в моём воображении. Это не было просто ощущение старости, того, что я буду, как эта бабушка, дряхлым и одиноким. Это не была только жалость к старухе, к её нищему существованию и обрушившейся на неё беде. В тот миг я думал о том, что наша жизнь – пуста и безысходна. Именно безысходна (то есть потерянная, какая-то не такая, фальшивая), а не бессмысленна.
 - Сынок, помоги чем можешь... – Слабым голосом старушка обратилась ко мне. С её веснушчатого носа скатывались капельки пота. Старушка облизывала тонкие изрытые губы и как-бы виновато смотрела на меня.
Я наскрёб всю мелочь в кармане и высыпал её в железную банку протянутой мне слабой и дрожащей рукой старухи.

 Несколько дней после этого я размышлял о несправедливости, нищете, старости... Намеревался даже с зарплатой помочь ей немного... Как так получается – человек проработал всё жизнь, мучился, стремился, защищал и?..
И в конце концов безумные будни выбили из моего воображения мысли о гуманизме, и через несколько дней я напрочь позабыл старуху.

 Спустя месяц мы вернулись на тот самый перекрёсток, обновить кое какие данные. Старушка стояла на том же месте. Казалось будто она и не уходила оттуда. За это время она заметно ослабела, и подходила уже не к каждой машине. Как раз когда я направился к ней с горсткой мелочи в руке, возле неё резко остановилась роскошная новенькая "Мазда". Из неё вышел хорошо одетый молодой парень и дико матерясь направился к старухе. Выхватив у неё жестянку, он выгреб из неё всю мелочь, облокотился об заграждение и закурил.
 – Всё, бабка, на обед не заработала. Теперь без обеда будешь,как я и предупреждал – он привстал, – бог тебя наказал. Плохо богу, говорю, молилась. Грех на тебе, бабка.
"Что-же ты сукин сын делаешь?", сказал я про себя и стал быстрее приближаться, в надежде успеть поймать этого оборванца и хорошенько проучить.
Парень посмотрел на меня, но точас отвернулся и закричал на старуху:
– Плохо богу, бабка, ты молилась. Наказал он тебя.
Через мгновение его след пропал, и я застыл окутанный пылью от отъехавшей "Мазды". Сильно пошатываясь, старуха смотрела на меня отчуждённым взглядом. Заглянув в свою пустую железную банку, она заплакала...