Кто ты, Джордано?

Из цикла пьес «Великие европейцы»
Опубликовано в книге
Наташа Цветкова «Проза. Публицистика. Драматургия»
2006 год тираж 300 экз. г.Рыбинск

 
 КТО ТЫ, ДЖОРДАНО?
 «Придет время, когда мудрость цивилизаций, более древних, чем наша,
 станет для нас источником возрождения».
 Джордано Бруно
 ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.
 Картина 1
Действующие лица:
Джордано БРУНО. ВЕСТНИК инквизиции. СТРАЖНИК.
Темница. Бруно лежит на топчане лицом вверх, медленно поднимается, молча ходит из угла в угол. За сценой слышен звон ключей. Дверь тяжело открывается. Входят ВЕСТНИК инквизиции в сутане, СТРАЖНИК.
ВЕСТНИК. Джордано Бруно, нареченный во младенчестве Филиппе. Его Святейшество распорядились сообщить Вам, что Ваша казнь назначена на четверг следующей недели. У Вас осталось десять дней, чтобы раскаяться, поторопитесь. К Вам проявляют снисхождение, обещая принять Ваше раскаяние, когда бы оно ни последовало. Но у вас мало времени. Глупо отказываться от жизни. СТРАЖНИК(вздыхает, ставит на столик поднос с едой). На воле солнце, птички поют. Ах, люблю, когда птички поют. Купил дочурке соловья, посадил в клетку, а он молчит. Глупая птица, и та на волю хочет.
БРУНО. Доложите вашему Святейшеству, я тверд в своем решении.
ВЕСТНИК. Это ваше последнее слово? Слышите-последнее?!
БРУНО (с негодованием смотрит на него, кричит). Тупица! Сколько раз тебе повторять одно и то же!
 Вестник уходит.
СТРАЖНИК(вздыхает). Покушайте хотя бы. Сало свежее, с базара только что принесли. (Идет к двери)
БРУНО. Постойте.
Стражник останавливается, оставив дверь приоткрытой
БРУНО. Уже, наверное, миндаль зацвел. Ты видел, какие у него цветы, оранжевые, пушистые.
СТРАЖНИК (качает головой) Ему помирать скоро, а он про миндаль рассуждает, какие у него цветы. А не все ли равно? Видать, за ночь свихнулся. ( Вздыхая, закрывает дверь, позвякивая ключами. За сценой слышно шарканье сапог уходящего стражника).
 На запах сала к столу подбегает крыса. Она прыгает на стол и, схватив кусочек сала, убегает в угол. Бруно равнодушно наблюдает за ней.
БРУНО. Моя мысль – это мое дыхание. Они хотят отнять свободу мыслить и в обмен подарить возможность продолжения функционирования пищеварительных органов. (Вскрикнув) Они хотят превратить меня в крысу! Которая в обмен на сало продала бы им свою душу! (Бросает в угол кусочки хлеба и оставшееся на столе сало). Ешь, подружка, это все твое. Ты, да вот этот камень (похлопывает ладонью по стенам) – моя последняя аудитория. Но у тебя участь лучше моей, подружка. Ты вольна придти сюда и выбраться на волю. Даже если я обману их и отрекусь, сделаю вид, что согласен с ними, меня выпустят под надзор, я буду лишен возможности читать книги, которые мне интересны, встречаться с людьми, не испросив на то их согласия, ездить, куда захочу. Но как ты, смогу есть сало с хлебом. Слышь, подруга, они хотят меня сделать поднадзорной крысой. Отречься от всего, на что я положил жизнь, отречься от Истины, которую я постиг трудом всей моей жизни, чтобы стать поднадзорной крысой! А, подруга, твое положение выгоднее. Как ты думаешь, земля – плоская? Они утверждают - да, она плоская! Но Коперник, великий мыслитель, доказал, что земля круглая и она движется. Согласно его математическим расчетам, вращается вокруг солнца. А я дополняю его. И движение Земли есть свойство самой Земли, и причиной ее движения не является некий первоисточник, как утверждает Аристотель, этот непререкаемый авторитет философов и богословов. Она движется, потому что она – живая! Земля – живая! Огромное, круглое живое тело, имеющее свой разум, одухотворенное единой Мировой Душой, которая пронизывает все сущее на Земле и во Вселенной. Все планеты Вселенной суть живые тела. Жизнь есть не только на Земле, но и на других планетах. Возможно, там тоже есть такие же, как мы, мыслящие существа, и такие же крысы, которые жрут сало. Вселенная бесконечна, как бесконечна материя. Но она, эта праматерь всего живого – невидима, не дана нам в ощущениях и только одушевленная Мировой Душой, она является нам в формах, доступных для восприятия нашими органами чувств и нашим разумом.
Если я отрекусь, я спасу свое тело. Но как знать, если я буду вести себя подобно крысе, продающей свою душу за кусок сала, может, когда-нибудь после моей смерти моя душа и вправду воплотится в крысе, ворующей хлеб со стола? Можно ли убивать свою душу, спасая тело? Можно ли отречься от того, что ты выстрадал, к чему шел всю свою жизнь, ради чего, может быть, родился?! Родился с душой, жаждущей подвига, стремящейся к знанию, постигающей и проверяющей веру разумом! Четырнадцать лет они душат меня в каменном мешке. За что? Я – не преступник. Я никого не убивал, не грабил, я только думал по-своему, не прятался, но нес свою мысль, как знамя. А этого нельзя. Там, где правит деспотия, церковная или светская, все должно быть подконтрольным. Они зовут меня – еретик, и мое ученье – ересью. И хотят меня уничтожить только за то, что я думаю иначе и не могу признать общепринятые догмы, если с ними не согласен мой разум! Я стал стариком. Камень съел мое тело, но не обессилел мою душу. Они дали мне последние дни на размышление, кормят салом, улещивают, приручают мою плоть. Решено! Душа моя уйдет к Всевышнему не изуродованной ложью отречения, не обессилевшей соблазном вкусной пищи. Я предстану перед Его Всеблагой Волею в человеческом обличье, в свете истины, к которой я пришел! Я очистился своим страданием от всех маленьких лжей и маленьких зол, которых я, грешный смертный, не мог избежать на земле. Но я не совершу большой, великой лжи - не отрекусь! Никогда! (Кричит) Не отрекаюсь! ( Ходит из угла в угол) Не отрекаюсь! Не отрекаюсь!
 Входит стражник
СТРАЖНИК. Джордано Бруно, урожденный Филиппе, Вы звали меня?
БРУНО ( в возбуждении). Передай им, что я не отрекусь, передай, я хочу, чтоб они скорее казнили, мне не нужно десяти дней. Завтра! Завтра! Передай, пусть казнь состоится завтра!
СТРАЖНИК ( вздыхает). Горячая голова! Чего шуметь! Будет все, как положено. Как по предписанию назначено. Не так-то все просто. Надо дрова привезти, столб прибить, чтоб не шатался, опять же постамент повыше… Бруно кидается к нему: «Передай!» (хватает его за воротник)
СТРАЖНИК (испуганно). Передам, передам, ишь ты, воротник-то отпусти, еретики сатанинские, бесятся, и ты туда же. (Запирает дверь, уходит, шаркая подошвами).
БРУНО. Как же я мог попасться? Не смог предусмотреть всей меры человеческой подлости! Но разве эта моя ошибка не явилась следствием других, предшествующих ей? Всегда ли я слушался голоса совести? Всегда ли я был честен перед самим собой? Нет. Я много лгал, чтобы выпутаться из многочисленных капканов, которые ставила передо мною жизнь. Я стремился к славе. Я был горд. Да, я был горд. Но разве не давали мне такого права мои труды, мои бессонные ночи, которые я проводил за книгами? Нет, не для славы я работал, не жалея себя, но для постижения Истины. Ребенком я тянулся к ней. Все непонятное влекло меня, в постижении истины я видел счастье Бытия. И что сталось со мной? (Снимает куртку, глядя в угол). Взгляни, крыса, мои мышцы стали дряблыми, как у семидесятилетнего старца, а мне нет и пятидесяти. Мои года далеко не преклонные, а я не смогу поднять и двух десятков килограммов, хотя когда-то носил женщин на руках.. Кожа стала серой и морщинистой, хотя совсем недавно я был красив и нравился женщинам.
 Подходит к углу, вглядывается в темноту.
Эй, крыса Эля! Ушла. Моя подружка сбежала. И унесла с собой мой завтрак, и, наверное, счастлива, что удалось сделать припасы на черный день.. Скоро у тебя настанут черные дни, моя юная Эля. Твоего благодетеля сожгут, и здесь появится какой-нибудь сквалыга, он швырнет в тебя пустым графином, и ничего более от него ты не получишь. (Ложится на топчан) Говорят, перед смертью за несколько минут проносится вся жизнь. Наверное, врут.
 Занавес
 
 Картина 2
Действующие лица:
ДЖОВАННИ Бруно, отец Джордано Бруно.
ФИЛИППЕ (Джордано) Бруно, его сын в юношеские годы.
БЕАТРИЧЕ, мать Джордано.
Падре АМБРОДЖИО, настоятель монастыря Сан Доминико.
КУЧЕР.
 Дом Джованни Бруно. Обстановка скудная. В комнате мебель первой необходимости. Входят Джованни, за ним вбегает Филиппе.
ФИЛИППЕ. Отец! Приехал! Я так ждал тебя!
ДЖОВАННИ (разглядывает сына) Вырос! Сынок! Скоро будешь выше отца.
ФИЛИППЕ (перебивает его) Наконец-то я тебя дождался! На прошлой неделе я был на диспуте монахов-доминиканцев. Как красивы эти люди в белых одеждах! Они так умны, я мало что понял из темы их дискуссии, но я выучусь и буду принимать участие в подобных диспутах. Отец! Я могу получить знания, к которым всегда стремился. Отец, я хочу, чтобы меня взяли послушником в монастырь. Я хочу стать священником.
ДЖОВАННИ. Хочешь уйти в монастырь и стать священником?
ФИЛИППЕ. Да, да, отец, я хочу служить Богу, хочу приблизиться к нему посредством знания, хочу постичь истину…
ДЖОВАННИ. Хочешь постичь истину? Твои сумбурные мысли свидетельствуют о том, что ты совсем не повзрослел за время моего отсутствия, все тот же мечтательный мальчик, и опять я слышу от тебя об этой истине, хотя что это такое, ты мне так и не объяснил. Взрослому мужчине нужно научиться зарабатывать на жизнь, чтобы он мог содержать семью, детей…хотя ты не глуп. Сан священника – прибыльная должность.
ФИЛИППЕ. Отец, я хочу познакомить тебя с фра Амброджио.
ДЖОВАННИ. А кто этот твой фра Амброджио?
ФИЛИППЕ. Он – настоятель монастыря Сан Доминико. Сегодня в нашей церкви приходский праздник, он приехал с проповедью, служба уже кончилась, и я пригласил его к нам домой и прибежал пораньше, чтобы предупредить мать. А тут ты приехал. Как это хорошо! Это божий знак, что я поступил правильно, пригласив его.
 Вбегает Беатриче, мать Филиппе, Джованни обнимает ее.
БЕАТРИЧЕ. Соседи сказали, что ты приехал, милый мой Джованни, а я в саду, собираю фрукты, чтобы встретить дорогого гостя фра Амброджио. Филиппе уже сказал тебе, что сегодня к нам пожалует сам настоятель монастыря сан Доминико? К нам, простым людям! Такой важный человек! Значит, он уважает нашего мальчика!
ДЖОВАННИ. А я, дорогая женушка? какой-то фра Амброджио для тебя важный человек, но ведь твой муж приехал! Разве это не повод для радости?
 Беатриче целует Джованни.
БЕАТРИЧЕ. Сегодня у меня самый счастливый день!
 Входит фра Амброджио.
АМБРОДЖИО. Мир вашему дому, да благословит вас Бог (осеняет крестным знамением всех присутствующих).
ДЖОВАННИ. Так это Вы, падре Амброджио (протягивает ему руку, крепко пожимает протянутую в ответ ладонь падре Амброджио). Как только я переступил порог моего дома, только и слышу от сына: «Падре Амброджио, падре Амброджио!» Так что сегодня у меня двойной праздник, встреча с семьей и с таким важным человеком.
ФИЛИППЕ. Это мой отец, падре Амброджио. Он только что приехал, и это добрый знак, ведь я могу познакомить с Вами моего отца. О! он так редко бывает дома!
ДЖОВАННИ (с апломбом, скрывая смущение) Я обязан нести военную службу, часто отлучаюсь из дома, мальчик с детства остается один с матерью, но сыну скоро семнадцать лет, а в этом возрасте рядом с ним необходима мужская рука. Как вы считаете?
АМБРОСИО. Я недавно познакомился с Вашим сыном, на диспуте монахов-доминиканцев, он очень любознательный мальчик.
ДЖОВАННИ. Вот, вот. Мать жалуется, что он задает слишком много вопросов, она теряется, не знает, как себя с ним вести. Он иногда такое спросит! В прошлый раз, как я приехал, знаете, что он спросил у меня? Что означает фраза из священного писания: и волос не упадет с головы без воли божьей. А я и сам не понимаю.
АМБРОДЖИО. Он мальчик пытливый.
ДЖОВАННИ. Мы мечтаем дать ему хорошее образование, вот наняли ему учителей в Неаполе. Что наша Нола? Городок небольшой, ничего он здесь полезного для себя не узнает, а в Неаполе уже второй год учится ( с гордостью), способный у меня сын.
АМБРОДЖИО. В нашем монастыре он найдет ответы на многие вопросы.
ДЖОВАННИ. Помню, лет семь ему было, спросил, что такое звезды на небе, говорят, это души умерших, но если это души, почему их видно только ночью? Уж такие заковыристые вопросы, мне бы такое и в голову не пришло.
АМБРОДЖИО. В детстве, отрочестве все мы задаем много вопросов, ведь ребенок постигает мир.
ДЖОВАННИ. Он – ребенок необыкновенный. Это я вам скажу без хвастовства. Вот был такой случай, когда он был еще младенцем, из щели в стене выползла огромная змея, а я из соседней комнаты слышу, сынок зовет меня. Змею я, конечно, убил палкой, но удивительно то, что Филиппе, много лет спустя, вдруг вспомнил этот случай и рассказал его во всех подробностях. Как он мог его запомнить? Ведь он был младенцем! Ему и года не было!
АМБРОДЖИО. Неужели?
ДЖОВАННИ. Истинный крест! Вырос, и опять не как все. Не хочет быть ни солдатом, ни купцом, ни ремесленником, брови насупит, ни о чем слышать не хочет, кроме науки: очень любит теологию да философию. Я-то только от него и услышал про такие науки.
АМБРОДЖИО. В нашем монастыре монахи и послушники изучают закон божий, логику, географию, философию, латынь, греческий. Кроме того, Неаполитанский университет не имеет собственных зданий и снимает помещения у нашего монастыря. Некоторые наши монахи тайком бегают к ним на лекции по диалектике и словесности. Мы не возражаем, говорят, запретный плод сладок.
ФИЛИППЕ (восторженно). Я смогу посещать лекции в университете! Это моя мечта!
АМБРОДЖИО. Это против монастырского устава, но мы закрываем на это глаза. Мы строго следим за нравственностью наших послушников и монахов, но если они тайком бегают на лекции… интерес к знаниям мы только приветствуем, хотя таких, любящих мудрость, у нас немного.
ДЖОВАННИ. С моим Филиппе на одного прибавится.
ФИЛИППЕ. Теперь у меня будет другое имя.
ДЖОВАННИ. Это почему, Филиппе, мальчик мой?
АМБРОДЖИО. Когда послушники становятся монахами, их нарекают иным именем
ДЖОВАННИ. И каким же именем вы наречете моего дорогого Филиппе?
ФИЛИППЕ. Я буду Джордано. Джордано Бруно. Я выбрал это имя сам.
 Входит кучер
КУЧЕР. Падре Амброджио, экипаж к вашим услугам. Лошади отдохнули.
БЕАТРИЧЕ. Не спешите, падре, пообедайте с нами, мои мужчины вас заговорили, а Вы, наверное, устали после службы, отдохните у нас, выспитесь.
АМБРОДЖИО (смеется) Спать я буду дома. Но вы очень добры. Признаюсь, я голоден, и ни за что бы не отказался пообедать, однако меня ждут в другом приходе, пора ехать.
БЕАТРИЧЕ. Прошу вас, в дорогу возьмите фруктов. (Протягивает ему поднос с фруктами)
АМБРОСИО. Спасибо, не откажусь. О, какой прекрасный виноград! (Берет кисточку)
ФИЛИППЕ. Отец Амброджио, возьмите меня с собой.
МАТЬ. Филиппе! Но ведь ты только вчера приехал домой из Неаполя!
ФИЛИППЕ. Мама, ты же знаешь, я поступаю послушником в монастырь, я очень хочу побыстрее стать монахом.
БЕАТРИЧЕ (кротко). Сегодня? Ты сегодня хочешь уехать? Все оставляют меня! Джованни скоро опять уедет на службу, сын – в монастырь, а мне остается только ждать милости от Бога.
АМБРОДЖИО. У вас замечательный сын. Господь да благословит вас. ( Осеняет всех крестным знамением. Уходит)
ФИЛИППЕ. Я провожу вас, падре Амброджио! (убегает следом за ним)
ДЖОВАННИ. Останемся мы с тобой, Беатриче, одни. Дал нам Бог сына, да и тому падре Амброджио теперь и отец, и мать.
БЕАТРИЧЕ. Не обижайся. Пусть будет счастлив наш мальчик. Пусть ему будет хорошо. ( Выглядывает в окно). Филиппе! Обедать!
ФИЛИППЕ( за сценой) Мама! Я уезжаю! Прости меня!
БЕАТРИЧЕ. Он садится в экипаж с падре Амброджио! (торопливо идет к двери, Джованни удерживает ее).
ДЖОВАННИ. Пусть едет, он вырос, стены его дома стали ему тесны.
БЕАТРИЧЕ (глядя в окно, со слезами в голосе) Уехал. Не обнял, не поцеловал!
 Занавес.

 Картина 3
Действующие лица:
Джордано БРУНО.
АРИСТИНО, монах – доминиканец.
ВЫСОКИЙ МОНАХ.
ВТОРОЙ МОНАХ.
ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН.
ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН.
ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН.
ЧЕТВЕРТЫЙ ГОРОЖАНИН.
ПЯТЫЙ ГОРОЖАНИН.

 Среди весенних цветов и хоругвей стоят монахи, окруженные толпой народа. В центре ВЫСОКИЙ МОНАХ поднимает над толпой хвост осла.

ВЫСОКИЙ МОНАХ. В нашей церкви в драгоценном ковчеге хранится святыня, хвост того самого осляти, на котором Господь наш Иисус Христос въезжал в Иерусалим.
На Геную идет чума. Прикоснитесь к реликвии, облобызайте ее, чтобы получить защиту от чумной напасти!
 Двое других монахов обходят толпу, выкрикивают по очереди: «Да не скупитесь на милостыню, жизнь вечную унаследуете!»
ВЫСОКИЙ МОНАХ. Просите Господа о своем спасении-и от болезни, жертвуйте милостыню, не скупитесь, отдающему воздастся-а-а.
ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН. В Неаполе уже чума. Каждый день десятки трупов (Крестится: «Господи, спаси!»)
ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН. А я слышал, эта напасть и в Венеции, и в Мантуе, и в Сицилии. (Нерешительно подходит к высокому монаху, гладит ослиный хвост, кладет монеты в стоящую рядом жестянку, прикладывается к кресту, который держит перед собой один из монахов.)
ВТОРОЙ МОНАХ. Купите гвозди от гроба Господня! А вот кусочки креста Господня…
 К зазывающим монахам подходит странствующий монах АРИСТИНО в запыленной потрепанной рясе. Обращаясь ко второму монаху.
 АРИСТИНО. «Слушай, брат, а ты не надуваешь их? Беда большая вокруг, грех обманывать.
ВТОРОЙ МОНАХ. Купи, сам увидишь, какая в них сила.
АРИСТИНО. Народ, он от этой лютой болезни совсем голову потерял, он и осла из твоей конюшни примет за реликвию, если ты побожишься.
 Второй монах продает женщине почерневшие кусочки дерева, исподтишка машет странствующему монаху, отгоняя его.
АРИСТИНО (удивленно). Ну и времена! Кому-то беда, а кому-то нажива, ни стыда, ни совести! Рясу позорят! (Решительно шагает к высокому монаху, пытается отнять у него ослиный хвост.)
ВЫСОКИЙ МОНАХ (отталкивая его). Да как ты смеешь! Даже не прикасайся своими грязными руками к этой святыне. Убирайся! Иначе за свое нечестие будешь жестоко наказан!
 Входит Джордано БРУНО в светском платье, останавливается в стороне, наблюдает за монахами и толпой. Аристино, заметив его, широко улыбается и, дав пинка высокому монаху, подходит к Бруно.
АРИСТИНО. Фра Джордано! Какими судьбами в Генуе?
БРУНО. Здравствуй, брат Аристино. Я – в бегах. Из Рима пришлось уехать, меня хотят отдать инквизиции за ересь.
АРИСТИНО. О! Да ты живешь в самом Риме! Как сложилась твоя жизнь? Про инквизицию ты, конечно, пошутил.
БРУНО. Я окончил высшую богословскую школу, меня оставили в ней преподавать теологию.
АРИСТИНО. Ну! Ты всегда был самым способным из нас. А помнишь, отец Амброджио прочитал вслух незнакомый нам древнееврейский псалом, потом закрыл книгу и попросил тебя повторить его. И ты слово в слово все ему пересказал. Ну, точь в точь! Я следил за тобой по книжке. Память у тебя была потрясающей. Я всегда знал, что ты далеко пойдешь, брат Джордано. Наш старик Амброджио только тобой и гордился!
БРУНО. Как он? Жив-здоров?
АРИСТИНО. Он уже не провинциал. Отстранили по старости. Падре Амброджио любил тебя, как настоящий отец. Он заступался за тебя всегда. Все твои выходки тебе сходили с рук по причине твоих способностей к учебе.
БРУНО. Мои выходки мне сходили с рук по причине моих юных лет, в коих падре Амброджио и видел причину моих выходок.
АРИСТИНО. Ну, не скажи! Ведь тебя вызывали в Рим к самому папе Пию Y, и ты обучал искусству памяти кардинала Ребибу, а самому папе подарил свое сочинение «Ноев ковчег». Многие тебе тогда завидовали.
БРУНО. И ты, брат Аристино?
АРИСТИНО. И я завидовал, грешен, но я знал, что ты не такой, как мы.
БРУНО. Сердце у тебя незлобивое, я любил тебя.
АРИСТИНО. Ты в отличие от меня всегда успевал в учебе. Ты, поди, рядовым-то священником недолго служил?
БРУНО. Недолго. Меня приняли в высшую богословскую школу.
АРИСТИНО. Ну, вот! Опять учиться! Ну, а я так никогда не любил учиться. Зубрю, зубрю, а начну отвечать – все забуду. С твоим образованием, тебе, поди, все доходные должности открыты?
БРУНО, Не золото и власть делают человека богатым и сильным, а полное к ним пренебрежение.
АРИСТИНО. Чего? Чего? Ты скажешь! Видно, от ученья у тебя крыша поехала. Значит, по-твоему, нищие, у которых ни гроша за душой, богатые и сильные?
БРУНО. Если ты будешь стремиться сделать карьеру ради денег, наступая на свои убеждения, ты можешь стать богатым, но рабом в душе своей. А скажи мне, в чем сила у раба?
АРИСТИНО. У раба? Да какая же у раба сила? На то он и раб, что слаб.
БРУНО. Рабы денег – бессильные пигмеи. Отними у них деньги – что у них останется?
АРИСТИНО. Да мало ли что, жена там, дети…
БРУНО. Одна голая задница! Не нужны они без денег ни жене, ни детям, потому что они – рабы! Деньги должны работать на деньги только для того, чтобы они с большей силой могли работать на идею! Человечество должно взращивать в себе древо Духа! Если ты стал рабом денег, ты покорил ими дух свой. И не заметишь, как они начнут управлять тобой.
АРИСТИНО. Мудрено говоришь, брат Джордано. Я знаю, когда деньги есть, жить легче, а когда их нет, так только и думаешь, как бы их добыть. Где взять деньги странствующему монаху? Не одолжишь ли?
БРУНО (смеется, показывает пустой кошелек с несколькими монетами.) Кругом чума. Кому нынче нужны учителя? А это на сегодня единственный возможный для меня заработок. За спиной – инквизиция, впереди – нищета. Моя голова – единственный мой капитал.
АРИСТИНО. Значит, насчет инквизиции это – не шутка? Вот видишь! Нет денег – нет силы и власти! А главное, живот пустой.
 В толпе, окружающей торгующих монахов, все громче восклицания: «Чума! Чума! Сгинь, проклятая!». Бруно и Аристино прислушиваются.
ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН. О, Господи! Защити нас от этой напасти!
ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН. Слышал, святой водой обливаются, дома освящают – ничего не помогает!
ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН. Кто-то по дьявольскому наущению сеет заразу!
ЧЕТВЕРТЫЙ ГОРОЖАНИН. Говорят, это врачи-французы заражают колодцы.
ПЯТЫЙ ГОРОЖАНИН. Не! Это мавританские купцы!
ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН А я знаю, это испанцы, принявшие в Константинополе магометанскую веру. Турецкий султан заслал в Италию полтыщи этих проклятых ренегатов, чтобы они разносили чуму.
ЧЕТВЕРТЫЙ ГОРОЖАНИН. У нас в квартале три дня назад поселились четыре испанских семьи.
ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН. Горе нам, горе!
ПЯТЫЙ ГОРОЖАНИН. Бей испанцев! Прочь из нашей Генуи проклятые ренегаты! Вперед! Прогоним их! Не дадим чужакам поругать нашу Геную!
 Взяв палки, несколько человек убегают. Толпа устремляется следом за ними.
АРИСТИНО. Ты, Джордано, часто называл нас ослами, слепо затвердившими букву писания. Скажу тебе честно, это было очень обидно слышать.
БРУНО ( смеется). Неужели?
АРИСТИНО. А вот эти торгующие монахи - это гиены! Шакалы! Так надувать простодушных католиков! Давай им врежем! ( Берет в руки палку, не спеша, приближается к монахам. Бруно стоит неподалеку. Монахи, считающие выручку, заметив Аристино с палкой, торопливо уходят).
АРИСТИНО (потрясая палкой). Шакалы сбежали! Как можно верить такому вранью об ослином хвосте! Ты прав, такому могут верить только ослы! А ведь, поди, хвост-то священный, настоящий, давно в земле сгнил?
БРУНО ( шутливо). Ты думаешь?
АРИСТИНО. Уверен!
БРУНО (шутливо). Богохульствуешь, брат Аристино! Если твой брат в монашеской рясе называет этот хвост хвостом священного осляти, значит, это тот самый священный хвост. Всякое сомнение есть непослушание, а непослушание подрывает веру.
АРИСТИНО. А ты все такой же насмешник, любитель повеселиться над братьями и над священным писанием. Инквизиция еще до тебя доберется, насмешник хренов! (Бруно мгновенно мрачнеет).
АРИСТИНО (спохватившись). Прости, брат, нечаянно вырвалось, от голода. Вот я бы хотел повеселиться за обедом. Как ты насчет того, чтобы перекусить?
БРУНО. Мне переночевать негде, иду третий день в Женеву, устал, негде голову приклонить.
АРИСТИНО. Э! Да ты такой же, как и я, бродячий пес. Совсем свой парень! (хлопает его по спине). Я тоже в Женеву иду, представь себе. В здешнем монастыре ночевать собрался. К монахам и относятся лучше, и переночевать везде пускают. Ты чего нарядился в светскую одежду? Думаешь, инквизиция тебя в жакете и при галстуке не узнает? Советую тебе надеть сутану, в монастырь сан Доминико возвращаться не обязательно. Просто надень сутану и стань странствующим монахом.
БРУНО. Странствующий монах! А ведь это выход! Ну, брат Аристино, а говоришь, голова у тебя плохо работает. Отлично соображает твоя голова!
 Бруно достает из походной сумки монашескую сутану, накидывает ее поверх светского платья.
БРУНО. Ну, как я выгляжу?
АРИСТИНО (стряхивает рукой пыль со своей сутаны). Я рядом с тобой очень проигрываю.
БРУНО (смеется). Ну, что ты! Парень хоть куда! Помню, ты очень любил пончики, Арик?
АРИСТИНО. Ты, Джорджи, окончил высшую богословскую школу, а про то, что я люблю пончики, не забыл. Память хоть куда, впору в папы римские! Ну, свой в доску! ( Со всего размаха хлопает Бруно по спине. Уходят)
 Занавес.
 
 Картина 4.
Действующие лица:
Джордано БРУНО.
АРИСТИНО.
ТРАКТИРЩИК.
ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН.
ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН.
ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН.
 Женева. Трактир полупустой. Столики со скатертями. За длинным столом обедают трое горожан. За отдельным столиком посетитель пьет чай. Трактирщик прислушивается к их разговору
ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН. Помню, Кальвин говорил, люди нуждаются в постоянной узде, иначе они превратятся в дьяволов.
ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН (недовольно) Все запрещено! Нельзя стричься по моде, носить дорогие наряды, исполнять светскую музыку, даже громко разговаривать!
ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН. Все установлено заранее: какие имена давать детям при крещении, когда и сколько читать молитв, как справлять свадьбы, во что одеваться..
 Подходит ТРАКТИРЩИК.
ТРАКТИРЩИК. Моя жена - большая модница. Сварганила себе щляпку и боится вытти в ней погулять. А нам, трактирщикам, покуда Кальвин был жив, было велено обслуживать посетителей под чтение Библии.
ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН. Это как? Я слышал, трактиры хотели закрыть.
ТРАКТИРЩИК. Не закрыли, но до смерти Кальвина я каждый день читал вслух Библию, пока мои посетители вкушали пищу.
ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН. Кальвин был мастер перегибать палку.
ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН (прижимает палец к губам, указывая глазами на одиноко сидящего за соседним столиком посетителя) Тише, кругом соглядатаи, забыли, что власти учат народ доносить на всех, нарушающих дисциплину. Донести, это значит по-ихнему, угодить Богу.
ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН. Все нельзя!. Нельзя жить по своему разумению. Все – нельзя!
ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН. Пятнадцать лет прошло после смерти Кальвина, а женевцы в основной своей массе остаются ему верными. Может, он прав? Может быть, его учение справедливо, и дать людям истинную веру, значит, и вправду, наложить на них крепкую узду, создать строгую систему запретов и ограничений?
ВУТОРОЙ ГОРОЖАНИН. Где дух Господень, там – свобода. Забыл, что написано в священном писании? Внешние цепи не усовершенствуют природу человеческую.
ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН. А что же ее усовершенствует?
 Входят Бруно и Аристино.
БРУНО. Вот мы и добрались до свободной столицы, где нет инквизиции и пыток. Дышать легко и мыслить вольно! Трактирщик, вина! Устали с дороги.
ТРАКТИРЩИК. У нас нельзя пить вино. Нам запретили продавать вино.
БРУНО. Запретили? Вот те раз! Почему?
АРИСТИНО. Не спорь с ним. Голубчик, мы отобедаем без вина. Накорми нас обедом, да, пожалуйста, поживее.
ТРАКТИРЩИК (оглядывая их потрепанные сутаны). Плата вперед.
БРУНО. Изволь. (Достает из кошелька две монеты, кладет на стол) Этого достаточно?
ТРАКТИРЩИК (разглядывая монеты, довольный). Достаточно. (Шепотом) Могу немножко вина принести, не обессудьте, в чайных чашечках.
АРИСТИНО (шепотом). Можно и в кастрюльке, и в тазике
 Бруно смеется, чем привлекает к себе внимание трех посетителей, сидящих за длинным столом. Трактирщик скрывается за ширмой.
АРИСТИНО. А не много ты ему дал? Знаю я этих господ, так и норовят отобрать последнее.
БРУНО. Не горюй, Женева – свободный город. Здесь я смогу с реальной пользой приложить свои знания. И найдутся люди, которые их оценят. Я найду своих единомышленников! Здесь мы свободны, брат Аристино, страхи инквизиции остались позади! Выше голову! А вот и наш обед. О, какой вкусный запах!
 Трактирщик, поставив на стол приборы, разливает по тарелкам суп.
ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН. Господа монахи, разрешите вас предостеречь. Не там свободу ищете. Наша свобода, как почтенная дама, затянутая со всех сторон в корсет. Да так, что бедной даме ни вздохнуть, ни охнуть, чтобы не порвать пуговиц. Судя по вашей речи и одежде, вы – итальянские монахи? Будьте осторожны.
АРИСТИНО (с жадностью хлебая похлебку) Сейчас для нас единственная осторожность, как бы не обжечься этим дьявольски вкусным супом – мы страшно голодны и желаем только поесть, так что заткнитесь.
 Одинокий посетитель, расплатившись, выходит из трактира.
ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН. Нам следует уходить отсюда. По-моему, он нас подслушивал.
ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН. Пойдемте от греха подальше, не то приведет сюда кого-нибудь из консистории, а эти охранители нравов шутки не шутят. Что не так сказал, не по-ихнему – публично кайся.
ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН. Пойдемте, да поживее. (Оставив плату за обед на столе, все трое поспешно выходят).
 Трактирщик убирает посуду с длинного стола.
АРИСТИНО (трактирщику). Эй, любезный, тут у вас все такие пуганые вороны?
ТРАКТИРЩИК. Слышали, что они вам сказали насчет свободы?
БРУНО. Вздор! Простонародье всегда из мухи делает слона.
 Трактирщик с сомнением покачивает головой, уходит.
БРУНО (Аристино). Прежде всего, я должен записаться, как студент, в Женевскую академию, чтобы проштудировать сочинения протестантов.
АРИСТИНО. А дальше?
БРУНО. А дальше думаю получить должность преподавателя философии и богословия.
АРИСТИНО. Должность, это хорошо. Ты стал говорить разумные вещи. Кстати, я могу позаботиться о жилье, пока ты будешь штудировать в этой академии.
БРУНО. Я все более восхищаюсь твоей сообразительностью.
 Трактирщик приносит чашечки на подносе, ставит на стол.
АРИСТИНО (трактирщику). Любезный, хорошо ли ты заварил чай? Я просил покрепче.
ТРАКТИРЩИК. Все, как вы заказывали, господа, чай отменный. (Все трое довольно переглядываются).
 Занавес.
 Картина 5
Действующие лица:
Джордано БРУНО
Никколо БАЛЬБОНИ
Маркиз ДИ ВИКО Итальянцы, живущие в Женеве
ДЕ ЛА ФЕ
СЛУГА
 Гостиная Никколо Бальбони, итальянского протестанта, живущего в Женеве. Убранство комнаты говорит о финансовом благополучии ее владельца.
 За сценой голос БРУНО: Здесь живет Никколо Бальбони? Да пропусти же ты меня! Ты порвешь мне сутану! Бруно стремительно входит в комнату, за ним, удерживая его за полу сутаны, входит слуга.
СЛУГА. Я же сказал, нельзя без доклада, моя обязанность доложить о вас! Покажите документ! Кто вы такой?
БРУНО. Черт с котом!
СЛУГА. Я и вижу, что разбойник! Весь в пыли!
БАЛЬБОНИ. (Выйдя с противоположной стороны гостиной, встречает Бруно). Господин Бруно?! Наконец-то! Вот Вы и приехали в благословенную Женеву.( Слуге) Ты можешь идти.(Бруно). Неделю назад получил Ваше письмо. Рад видеть земляка! (обмениваются дружеским рукопожатием).
БРУНО. Ваш слуга спрашивает с меня документы, словно я беглый каторжник.
БАЛЬБОНИ. Не обращайте на него внимания, ему странно видеть вас в сутане. В Женеве нет монахов. Как моя родная Италия? Я слышал, едва оправляется от чумы. Нас, женевцев, Господь миловал.
БРУНО. В Италии свирепствует чума пострашнее.
БАЛЬБОНИ. Пострашнее? А! Вы имеете в виду костры инквизиции!. Пройдет несколько десятков лет, и католики осознают свои заблуждения.
БРУНО. Из этих нескольких десятков состоит человеческая жизнь. Вы приняли протестантскую веру?
БАЛЬБОНИ. Да, конечно, мы, итальянские протестанты, обрели здесь вторую родину. Среди нас есть даже преподаватели швейцарской академии. Вы, конечно, знаете, что это самая почитаемая академия в Европе.
БРУНО. Вот о ней-то я и хотел поговорить с Вами. Имею ли я шансы получить место преподавателя?
БАЛЬБОНИ. О! В данный момент об этом не может быть и речи, будь вы трижды профессором теологии. Вы – католик! Вы воспитывались в католическом монастыре. Вас и близко не подпустят к академии! Вам самому следует переучиваться. Друг мой, не огорчайтесь, у вас все впереди.
 
БРУНО. Вы позволите познакомиться мне с вашими трудами? Я слышал, ваши проповеди пользуются успехом?
БАЛЬБОНИ Кальвинизм – единственно истинное учение. Я принял кальвинизм, как только приехал в Женеву.
БРУНО. Радует уже то, что здесь не горят костры, на которых сжигают людей.
БАЛЬБОНИ. Швейцария – благословенная страна. Если мы верим, мы верим горячо и всем сердцем. Но при этом мы добры. Перевоспитание – вот наша основная задача. Нас, протестантов, называют реформаторами, но только мы несем истинное знание о Боге.
БРУНО. Я много хорошего слышал о Женеве. Хочу пожить в безопасности и насладиться свободой.
БАЛЬБОНИ. Уж не полагаете ли вы, что Женева - удобное место для людей, вообще не исповедующих никакой религии?
БРУНО. Я не разделяю убеждений папистов, а с вашей религией не знаком. Мне нужно время. Но…видите ли, я бежал из монастыря, бежал из Италии, навсегда покинул доминиканский орден… у меня нет средств к существованию. Хочу просить вас одолжить мне небольшую сумму.
БАЛЬБОНИ. ( с широким жестом). Мы поможем! Сейчас ко мне придет мой друг маркиз ди Вико, он – первый человек среди женевских итальянцев. У него – связи, деньги, и, главное, отзывчивое сердце. Мы не оставим вас, друг мой.
БРУНО. Я благодарен вам за теплый прием. Признаюсь, стосковался по человеческому участию.
 Звон дверного колокольчика. Входит маркиз ди Вико. Бальбони идет ему навстречу. Обмениваются дружеским рукопожатием.
БАЛЬБОНИ. Позволь представить тебе нашего земляка, господина Бруно.
ДИ ВИКО. Наш новый беглец из Италии? Слышал, слышал о вас. (Раскланиваются с Бруно))
БРУНО. Слышали? Я прибыл сюда только вчера.
ДИ ВИКО. Обедали в харчевне у Рико и остановились на ночлег в таверне. Молва, как ветер. Вы - на пороге – а о вас уже все известно.
БРУНО. Если это так, мне не надо говорить вам, что я навсегда покинул доминиканский орден.
ДИ ВИКО. Это мы уже знаем, но в чем причина вашего бегства?
БРУНО. Либо я должен был отказаться от своих взглядов, либо меня грозили выдать инквизиции. Веру я оцениваю с философской точки зрения. Это раздражает католическое духовенство, для которого главное – буква катехизиса.
ДИ ВИКО. Здесь вы обретете истинную веру. Вам необходимо от магистрата получить разрешение на проживание в Женеве, а для этого достаточно нашего поручительства, моего и синьора Никколо Бальбони.
БАЛЬБОНИ. Считайте, что разрешение на проживание у вас уже есть.
БРУНО (с чувством). Благодарю Вас!
ДИ ВИКО. В Женеве пять типографий. Думаю, нам удастся найти для Вас работу. Будете просматривать корректуры. Этот труд неплохо оплачивается.
БАЛЬБОНИ. А о преподавании философии и теологии пока и думать забудьте!
ДИ ВИКО. Вы хотели получить место преподавателя в академии?
БАЛЬБОНИ. Горяч! Итальянец! Мы, все, итальянцы, сразу хотим схватить быка за рога. Но, дорогой мой! Вам необходимо сменить рясу на мирское платье! Мы понимаем, вы сейчас без средств, но наша итальянская община вам поможет. Уже сегодня мы сможем одолжить вам немного. (Открывает кошелек, протягивает Бруно деньги).
ДИ ВИКО (открывает свой кошелек). Вот и мой вклад (передает деньги Бруно). Не мне вам говорить, встречают по одежке…
БРУНО. О! Это я понял по обращению со мной слуги господина Бальбони.
БАЛЬБОНИ (смеется). Мой Пьетро не хотел впускать в дом господина Бруно, испугался его монашеской сутаны!
 Слышен звонок дверного колокольчика. Входит слуга.
СЛУГА. К вам господин де ла Фе. ( уходит).
 Стремительной походкой входит ДЕ ЛА ФЕ.
БАЛЬБОНИ (приветствуя де ла Фе учтивым поклоном). Уважаемый де ла Фе! Позвольте представить вам нашего земляка, лектора теологии и философии высшей богословской школы в Неаполе, бывшего монаха доминиканского ордена Джордано Бруно. ( Представляя де ла Фе Бруно) А это - наш уважаемый профессор философии, преподаватель Женевской академии господин де ла Фе.
 Бруно и де ла Фе раскланиваются друг перед другом.
БАЛЬБОНИ. Господин Бруно хочет записаться студентом в академию, чтобы познакомиться с учением Кальвина.
ДЕ ЛА ФЕ (Бруно). Вы не поладили с католиками? Уж эти их индульгенции! Заплати денежки за бумагу с печатью - и все грехи отойдут от тебя! Вы, должно быть, бежали от их индульгенций – грехов много, а платить нечем?
БАЛЬБОНИ. Вы, как всегда, острите, но г-н Бруно может обидеться.
БРУНО. Индульгенции? Причина наших разногласий более глубока.
.ДЕ ЛА ФЕ (не слушая). Если Вы глубоко изучите учение
Кальвина, вы не сможете не признать его истинным. (Никколо Бальбони). Я зашел к вам, чтобы решить один маленький вопросик.
 Де ла Фе отзывает Бальбони в сторону, шепчутся.
БАЛЬБОНИ. (громко, Бруно и ди Вико). Мы с г-ном де ла Фе - члены консистории, на днях у нас состоится собрание, и мой друг просит меня записать его в качестве докладчика по вопросам развития торговли.
БРУНО (де ла Фе). Вы занимаетесь торговлей?
ДЕ ЛА ФЕ. Ну, что вы!
БАЛЬБОНИ. Господин де ла Фе - профессор философии! Но г-н де ла Фе еще и член консистории, он помогает властям в управлении городом. Думаю, вам интересно будет пообщаться с ним на его лекциях. Два философа должны найти точки соприкосновения, Возможно, вы, г-н Бруно, обретете в нашем друге своего покровителя.
БРУНО (уклончиво) Я буду рад найти в вашем друге своего единомышленника, но для этого он должен познакомиться с моей философией и понять ее.
 Де ла Фе с большим удивлением смотрит на Бруно.
ДИ ВИКО. (Де ла Фе). Я как-то присутствовал на вашей лекции, многоуважаемый де ла Фе, хотел приобщиться к модной нынче науке философии. Вы, мой друг, так умно ругали какого-то Лукреция и Демокрита, что я ничего не понял.
БРУНО (де ла Фе). Вы ругали Лукреция и Демокрита? А как Вы оцениваете философию Николая Кузанского?
ДЕ ЛА ФЕ (холодно). Это имя не звучало в истории философии и богословия.
БРУНО. Богословы не озвучивали это имя, поскольку философия Кузанского не соответствует догматам церкви. Еще два века назад он утверждал, что Земля не плоская, а круглая, и она вращается вокруг Солнца. Вселенная, мир, в котором мы живем, не ограничен некими неподвижными сферами, как учит пресловутый Аристотель, но находится в движении. И то, что говорил Николай Кузанский два века назад, доказывает сегодняшняя теория Коперника.
ДЕ ЛА ФЕ ( с раздражением) А вот Аристотель, о котором Вы столь пренебрежительно упомянули, как раз и есть великий мыслитель древности! Его философия очень близко соприкасается с выводами богословов. А там, где две ветви различных систем мышления соприкасаются, гнездится истина.
БРУНО. Там, где две ветви не истинных систем мышления соприкасаются, истины и быть не может! Коперник доказал свою теорию математическими расчетами!
ДЕ ЛА ФЕ. Ну, знаете ли, вы пока еще только студент академии, а я - ее профессор, мои знания оценены обществом, а вы вздумали учить меня!
 Раскланивается с Никколо Бальбони и маркизом ди Вико, уходит, едва кивнув на прощание Бруно.
БРУНО. Пожалуй, и мне пора. Еще раз благодарю за участие и помощь. (Поклонившись обоим, идет к двери, на пороге оборачивается.) Прямо от вас пойду приобретать светское платье. Судя по де ла Фе, модный покрой в глазах ученых мужей является немаловажным атрибутом знаний и достоинства человека. (Уходит).
ДИ ВИКО. Смел и заносчив! Должно быть, большой смутьян.
БАЛЬБОНИ. Не глупый малый, помню его еще студентом высшей богословской школы, где я преподавал логику. Была в нем этакая бунтарская жилка.
ДИ ВИКО. Думаю, причина его бегства в его свободомыслии, а не в том, что католическая вера его не устраивает.
БАЛЬБОНИ. Если это так, едва ли он и здесь приживется.
ДИ ВИКО. И дня не прошло, как приехал, а спорит с авторитетом академии!
БАЛЬБОНИ. Смел и умен.
ДИ ВИКО. А может, глуп и самоуверен?
БАЛЬБОНИ. Напротив! Умен необыкновенно! самый умный студент высшей богословской школы, где я преподавал! Поручительство ему для разрешения проживания в Женеве я дам. Дров он, конечно, наломает, но, думаю, в конце концов, научится прислушиваться к окружающей среде.
ДИ ВИКО. Мы не рискуем, если поручимся за него?
БАЛЬБОНИ. Если он наломает дров, ему же и попадет поленом по голове.
ДИ ВИКО. Хоть он и бунтарь, но с манерами аристократа. Заметил, как он брал наши деньги? Небрежно, словно делал нам одолжение.
БАЛЬБОНИ. И при этом одет, как нищий.
ДИ ВИКО. Поеду-ка я в типографию, поговорю насчет нашего бунтаря. Пусть поработает корректором.
БАЛЬБОНИ. Поедем вместе. У меня дела в консистории. (Вызывает слугу колокольчиком).
 Входит слуга
БАЛЬБОНИ. Пьетро, прикажи закладывать экипаж.
 Маркиз ди Вико, Бальбони, слуга уходят.

 Занавес.
 
 Картина 6.
Действующие лица:
Джордано БРУНО.
АРИСТИНО.
СТРАЖНИК консистории
 Кабинет Бруно. Аристино выбивает пыль из диванных подушек.
АРИСТИНО. И откуда здесь столько пыли! В нашей Италии неделями можно не вытряхивать пыль – в воздухе ни пылинки. А здесь, даром что кругом горы – в помещении дышать нечем.
 С сияющей улыбкой на лице входит Бруно.
БРУНО. Здравствуй, брат Аристино! ( протягивает ему книгу). Вот моя первая книга, изданная в Женеве.
АРИСТИНО (гладит обложку) Хорошо напечатано, бумага хороша. Небось, большие деньги потратили? Печатники, они только и норовят, как бы почистить чьи-нибудь карманы.
БРУНО. Этот осел де ла Фе зовется профессором философии, а на одной только лекции допустил в философских определениях двадцать ошибок. Когда я пытался ему возразить, от важности закатил глаза под потолок: «Вы студент, и знайте свое место!». Ничего нет смешнее, чем глупец, занимающий солидную должность.
АРИСТИНО (неодобрительно качает головой). Опять врагов себе наживаешь! Талант у тебя, брат Джордано, наживать себе врагов.
БРУНО. Этому профессору философии больше подходит заниматься торговлей, а не философией!
АРИСТИНО. Я бы на твоем месте, брат Джордано, не заносился так. Если человек при должности, значит, он ее заработал.
БРУНО. Не называй меня Джордано.
АРИСТИНО. А как же прикажешь тебя называть? Шесть лет вместе в монастыре прожили, уж прости, я знаю только это твое имя, привык, что ты Джордано, и никто другой.
БРУНО. Студентом я записан, как Филиппе Бруно, а поскольку я из Нолы, то зови меня Ноланец.
АРИСТИНО (смеется) Ноланец! И имени-то такого нет, кликуха какая-то. Джордано, хорошее имя, ласковое, Джоди, Джорджи, Жорик (смеется)
БРУНО. ( легонько шлепает ему подзатыльник) У тебя, вижу, хорошее настроение. Пойдем обедать!
АРИСТИНО. Всегда готов! И книжку ополоснем!
БРУНО. В тебе все еще жив дух доминиканского монастыря.
АРИСТИНО. Не порочь мой монастырь моими пороками. Там было много хорошего.
БРУНО. Например?
АРИСТИНО. Например, посты.
БРУНО (смеется). Помню, с какой страстью ты постился. Прятал в келье пончики, жаренные на свином сале.
АРИСТИНО. Откуда ты знаешь?
БРУНО. А кто же об этом не знал? Разве что отец Амброджио, когда от насморка у него закладывало нос.
АРИСТИНО. Значит, и падре Амброджио знал?
БРУНО. Все монахи удивлялись твоей любви к пончикам со свининой, особенно во время поста.
АРИСТИНО. Какой стыд! А ведь могли бы донести!
БРУНО. Солидарность грешников когда-то погубила Трою, а вот доминиканский монастырь устоял.
АРИСТИНО. Иногда так хотелось пожевать чего – нибудь, не мог удержаться (протягивает Бруно платье). Вот платье я тебе починил, новое покупать - денег стоит. Вот ты зарабатываешь хорошо, а мы едим, как простонародье.
БРУНО. Неужели тебе не хватает на пончики?
АРИСТИНО. Надоел ты мне со своими пончиками! Ты можешь днями ничего не есть, тощий, а энергии в тебе на десятерых хватит. Я – не такой. Мне трудно без хорошей пищи.
БРУНО (похлопывает его по животу). Работать тебе надо!
АРИСТИНО (с возмущением). А я не работаю! Посмотри, пыли кругом! А ты приходишь в чистоту. И уходишь из чистоты. Что бы ты без меня делал, в грязи бы утонул, да в платье рваном ходил. Каждую неделю чиню, да штопаю, чулки каждый день меняешь. Все на тебе горит! А кто тебе постирает? Кто в выходной день харч приготовит? Харчи казенные надоедают. Домашнего хочется.
БРУНО. Не ворчи. Я тебя не просил быть моей нянькой. Сам навязался.
АРИСТИНО (обиженно). Можешь обойтись без меня? Выгоняешь?
БРУНО. Да что ты, Аристино, только не надоедай мне нравоучениями с дырявыми носками и рваным платьем. АРИСТИНО. Сам же говоришь, встречают по одежке.
 Бруно садится за письменный стол, пишет.
АРИСТИНО. Между прочим, обедать собрались идти и обмывать книжку.
БРУНО (рассеянно). Да, да, минуту…
АРИСТИНО. Пишет, пишет, и это - работа! (Встает перед Бруно, держа наготове его камзол) Ты горд, как сам сатана. Но ты добр, как кроткий слуга божий. Ты - умен, но ум твой остр, как бритва, и не на пользу тебе.
БРУНО (оборачивается с улыбкой) Может, ты полагаешь, что я такой же верующий, как царь Давид?
АРИСТИНО. Ты далеко не царь Давид. Нет, этого я не скажу. Но ты предан своей идее о бесконечности вселенной, о ее единстве, о мировой душе и всему своему учению, как был предан Господу царь Давид. При том отличие существенное: в тебе преобладает мысль над чувством, а Давид любил Господа всей душой своей.
БРУНО. А ты у меня не такой уж глупенький, каким хочешь казаться.
АРИСТИНО. Я – артист с большой буквы.
БРУНО. Может, ты и петь умеешь?
АРИСТИНО. Умею. Псалмы и молитвы. (Поет с искренним чувством). «Придите, воспоем Господу, воскликнем твердыне спасения нашего, предстанем лицу Его со славословием, в песнях воскликнем Ему, ибо Господь есть Бог великий и царь великий над всеми богами. В Его руке глубины земли и вершины гор – Его же; Его – море, и Он создал его, и сушу образовали руки Его.
 Входит стражник.
СТРАЖНИК. Господин Бруно-Ноланец здесь живет?
 Бруно встает из-за стола, идет ему навстречу.
БРУНО. Я –Бруно-Ноланец. Чем обязан?
СТРАЖНИК. Вы арестованы. Пройдемте со мной.
БРУНО.Что? Я арестован?
 Стражник показывает ему точно такую же книгу, какую он только что принес из типографии. Она лежит у него на столе.
СТРАЖНИК. Вы арестованы за клевету на должностное лицо, профессора философии де ла Фе.
БРУНО. Какую клевету?
СТРАЖНИК. За клевету, которая написана в этой книге (трясет принесенной им книгой, замечает точно такую же, лежащую на столе) Да вот она у вас, она самая. Теперь не отопретесь. (Берет книгу, лежащую на столе, убирает в свой саквояж) Аннулируется, как вещественное доказательство. По нашим законам лица, клевещущие на должностное лицо, подвергаются аресту и наказанию.
БРУНО. Здесь написана чистая правда, никакой клеветы нет.
СТРАЖНИК. Это вы говорите в магистрате. Мне было велено привести вас туда. Пойдемте.
БРУНО (разводя руками, обращается к Аристино). Вот она, свободная Женева (все еще сомневаясь в факте ареста) Но это недоразумение! Я скоро вернусь!
 Бруно и стражник уходят.
АРИСТИНО. Скоро вернусь! Как же! Студент ругает в своей книге профессора. Да и студент-то чужой. Не здешний. Приезжий из Италии. Кто ж такое позволит! В чужой монастырь со своим уставом не суйся. А мой приятель, Бруно-Ноланец, все норовит повернуть по-своему. Ему все равно, профессор это, настоятель монастыря или сам папа римский. Обязательно полезет на рожон! Как был мальчишкой неуемным, таким и остался. Вот уж прав был падре Амброджио, когда говорил, что у нашего Джордано пламенная душа, яркая. Скажу только, было бы куда как спокойнее, если бы она побледнее была. Скоро вернусь, как же! И пообедать не успели! (Продолжает выбивать пыль). Пыли в этой тихой Женеве! (Швыряет веник, садится на диван в задумчивости). Если его посадят в тюрьму, куда мне идти? Опять в монастырь?.. Отвык я от монастырской жизни... (Уходит в дальний угол сцены, встает на колени, молится.)
 Занавес.


 Картина 7
Действующие лица:
Джордано БРУНО
Маркиз ДИ ВИКО
Никколо БАЛЬБОНИ
ДЕ ЛА ФЕ
ПЕРВЫЙ СУДЬЯ
ВТОРОЙ СУДЬЯ
СЕКРЕТАРЬ
СТРАЖНИК
 Суд. Присутствуют Никколо Бальбони, маркиз ди Вико, двое судей, секретарь суда, подсудимый Бруно. Судьи в мантиях, остальные в светской одежде. Бруно стоит перед ними в цепях поверх рубахи.

ПЕРВЫЙ СУДЬЯ. Мы пригласили на суд членов консистории, наших уважаемых граждан, маркиза ди Вико и Никколо Бальбони. (Бруно с надеждой смотрит на них. Оба отворачиваются, делая вид, что ищут что-то в своих бумагах.) Объявляю заседание суда открытым, посторонние лица на процесс не допускаются. Итак, обвиняемый Бруно-Ноланец, нареченный Филиппе Бруно, вы нарушили законы Женевы. Издав вот эту книгу, (поднимает вверх книгу, лежащую перед ним) вы оклеветали в ней должностное лицо, профессора философии господина де ла Фе. Признаете ли вы свою вину?
БРУНО. Пожалуйста, сформулируйте, в чем состоит моя вина?
ПЕРВЫЙ СУДЬЯ. В издании книги клеветнического содержания. Что подвигло вас на такой бесчестный поступок?
БРУНО. Господин судья, там нет клеветы. Все, что там написано – правда.
ВТОРОЙ СУДЬЯ. Вы упорствуете? Отказываетесь повиниться?
БРУНО. Отказываюсь.
ПЕРВЫЙ СУДЬЯ. По поступившим к нам сведениям вы также заблуждаетесь в вопросах веры, непочтительно отзываетесь о священном писании, а служителей Женевской церкви называете педантами.
БРУНО. И сведения вам предоставил г-н де ла Фе? Все женевские профессора решают ученые споры с помощью доносов?
ВТОРОЙ СУДЬЯ. Так вы называли священнослужителей педантами?
БРУНО. Называл.
ПЕРВЫЙ СУДЬЯ. И вы не считаете это заблуждением?
БРУНО. Я – философ. Занятия философией предполагают свободу мышления.
ВТОРОЙ СУДЬЯ. Значит, вы не раскаиваетесь в своем заблуждении.
БРУНО. Мне не в чем раскаиваться.
 Судьи переглядываются.
ПЕРВЫЙ СУДЬЯ. Вы способны замутить весь университет.
БРУНО. Я не преследовал этой цели.
ВТОРОЙ СУДЬЯ. При первом допросе в магистрате вы упорствовали в признании своей вины, публично называли профессора де ла Фе никудышным философом с поврежденными умственными способностями.
БРУНО (смеется). Совершенно справедливо!
ВТОРОЙ СУДЬЯ. Магистрат проявил к вам жесткость, отправив вас в тюрьму и приказав надеть на вас цепи. У вас было время обдумать свою позицию. Но, я вижу, вам понравилось созерцать мир сквозь тюремную решетку.
 В дверь заглядывает стражник.
СТРАЖНИК (обращаясь к судьям и секретарю). Вы… это, выйдите. Там пришли из магистрата, просят объявить перерыв в заседании и вытти к ним. У них до вас важное дело, не терпящее отлагательства.
ПЕРВЫЙ СУДЬЯ. Объявляется перерыв на 20 минут.
 Судьи и секретарь выходят. На сцене остаются Никколо Бальбони, маркиз ди Вико и Бруно.
ДИ ВИКО. Раскайтесь, Бруно, признайте, что вы оклеветали де ла Фе. Я знаю, что нет вранья в вашей книжке, но вы посягнули на авторитет должностного лица. БАЛЬБОНИ. Авторитет профессора академии!
БРУНО. Высокие должности могут занимать и ослы.
ДИ ВИКО. Могут, но такова реальность.
БАЛЬБОНИ. Признайте хотя бы ради нас. Ведь мы дали за вас поручительство. А если вас выдадут инквизиции?
ДИ ВИКО. Из-за какого-то де ла Фе пойти на мучения? И для этого вы бежали из Италии?
БАЛЬБОНИ. И не исполнили дела своей жизни, не изложили в полном объеме свою философскую систему!
ДИ ВИКО. Которую так страстно проповедовали нам совсем недавно.
БРУНО. Если вы относите себя к числу моих друзей, почему же не вступитесь за меня?
БАЛЬБОНИ. А вам не кажется, что нас за открытое заступничество может ожидать участь, подобная вашей?
БРУНО. И это свободная Женева! И вы можете быть кальвинистами!
ДИ ВИКО. Система Кальвина – этична. Человек получает воздаяние за добрые дела, и то, какая участь ждет его в последующей загробной жизни, зависит от его поступков в жизни земной. Кальвинисты – глубоко верующие люди.
БРУНО. То, что вы делаете со мной, это - добрые дела? Это поступок! надеть на меня цепи и выставить на посмешище!
ДИ ВИКО. Нападая на де ла Фе, вы подрываете дисциплину. И зачем вы называете реформаторов педантами!
БРУНО. Это донес вам де ла Фе, блюститель нравственности, глубоко верующий кальвинист?
БАЛЬБОНИ. Раскайтесь и вычеркните из своей жизни этого де ла Фе. Если вас осудят и передадут светским властям, он только будет рад этому.
ДИ ВИКО. Ну, зачем доставлять ему такое удовольствие!
БРУНО. Хорошо. Я раскаюсь.
БАЛЬБОНИ. И раскайтесь так, чтобы поверили в вашу искренность.
БРУНО. Какой позор!
ДИ ВИКО. Спасайте себя и свою философию. Возможно, у нее есть будущее.
БРУНО. Возможно? Черт бы вас побрал, у нее есть будущее!
БАЛЬБОНИ. Сложная вам предстоит жизнь с вашим характером.
ДИ ВИКО. Коперник, ваш кумир, прожил благополучную жизнь, его учение было признано, заметьте, самим папой римским.
БРУНО (иронично). Разве? Сколь обширны ваши познания!
ДИ ВИКО. Не иронизируйте. Его учение было запрещено только после его смерти. Он умер в глубоком почете, всю свою жизнь занимал высокооплачиваемые должности, имел свой дом и немалое состояние.
БАЛЬБОНИ. Потому что имел характер спокойный и не лез на рожон, подобно вам.
ДИ ВИКО. Взвешивал слова и поступки.
БАЛЬБОНИ. Цену-то он себе знал, но не трубил об этом всякому встречному-поперечному.
ДИ ВИКО. Не метал бисер перед свиньями.
БРУНО ( с улыбкой). А свиньи - это кто?
 Входят судьи и секретарь.
ПЕРВЫЙ СУДЬЯ. Продолжим наше заседание. (Рассаживаются по местам). Ну, подсудимый Бруно, что вы нам скажете? Раскаиваетесь ли вы в своем поступке?
БРУНО. Снимите с меня цепи.
ВТОРОЙ СУДЬЯ. Не имеем права, пока вы упорствуете в своем заблуждении. Это воспитательная мера.
СЕКРЕТАРЬ. Набезобразничал и признаваться не хочет! а цепи с него снимите!
ПЕРВЫЙ СУДЬЯ (секретарю). Помолчите, юноша.
БРУНО. Я раскаиваюсь.
 Судьи переглядываются. Й ПЕРВЫЙ СУДЬЯ. Этого недостаточно. Вы должны принести извинения перед магистратом и перед господином де ла Фе.
БРУНО. Перед де ла Фе извиняться не буду.
 Маркиз ди Вико и Никколо Бальбони трясут руками, делая ему знаки.
БРУНО (подавленно). Я извинюсь перед де ла Фе.
СЕКРЕТАРЬ (громко). Господин де ла Фе, войдите!
 Входит торжествующий де ла Фе.
ВТОРОЙ СУДЬЯ. Мы слушаем вас, господин Бруно.
БРУНО (пересиливая себя). Я приношу свои извинения господину де ла Фе.
ДЕ ЛА ФЕ. Вы признаете, что то, что вы написали обо мне в своей книжонке - суть злостная клевета? И что сделали вы это с целью унизить меня перед женевским обществом?
БРУНО (бросая яростные взгляды на Никколо Бальбони и маркиза ди Вико) Я признаю, что оклеветал вас (в сторону), господин осел.
ДЕ ЛА ФЕ (с важностью) Я удовлетворен.
ВТОРОЙ СУДЬЯ. А магистрату вы должны выразить благодарность, господин Бруно, за суровые, но необходимые меры. Если бы мы не проявили к вам строгости, вы бы с головой увязли в топи заблуждений.
БРУНО. Я благодарю магистрат за проявленную заботу.
СЕКРЕТАРЬ. И пусть он со смирением попросит о причастии.
ПЕРВЫЙ СУДЬЯ (строго взглянув на секретаря). Альберт, почему вы вмешиваетесь в процесс? ( Помедлив) Но вы правы. Итак, Бруно-Ноланец, урожденный Филиппе, мы ждем.
БРУНО (выдавливая из себя). Прошу о причастии.
ПЕРВЫЙ СУДЬЯ. Господин Бруно, вы понесли заслуженное наказание за нарушение законов нашего города. Двадцать суток вы пробыли в цепях в темнице под замком. Перед всем городом в цепях, как преступника, вас водили в церковь на покаянную молитву. Магистрат считает, что вы должны сделать выводы, надеемся, вам более не придет в голову нарушать законы Женевы, оскорблять должностных лиц, хулить священное писание и называть педантами наших священнослужителей. Суд снимает с вас наказание. Вы свободны. Сейчас вам принесут ваше платье, а завтра вы можете прийти на причастие.
ВТОРОЙ СУДЬЯ (обращаясь к Бальбони и ди Вико) Пойдемте с нами, господа, нам приготовили обед. Впереди у нас еще одно заседание.
 Все уходят.
БРУНО. Бежать! Бежать из этой заторможенной Женевы. А я-то думал, вот, наконец, пришел в свободный город, дающий каждому право мыслить самостоятельно! А здесь - вонючий дух чинопочитания и страх, что на тебя за инакомыслие донесет твой сосед, о, иллюзии! Реформаторы! Извращенцы! Трубят о новом учении, полном отсутствии насилия! Лицемеры! У них все предопределено, все решено, все разложено по полочкам. Полное отрицание свободы воли! По их теории у Господа для каждого определена судьба еще до сотворения мира. Что они со мной сделали!? Унизили! Растоптали! Насмеялись! В цепях водили по улице, и каждый мог на меня плюнуть! Негодяи! И они говорят, что у них нет инквизиции, что они благородны по сравнению с кровожадными католиками! Насаждают трусость, тупость и слепое повиновение!
 Бруно с силой взмахивает руками, цепь рвется. Сбросив ее, бежит прочь, сталкивается со стражником, несущим ему одежду. Схватив одежду, убегает, на ходу бросив сквозь зубы : «Саранча!»)
СТРАЖНИК (удивленно). О! Чокнулся!
 Занавес.

 
 ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

 Картина 8
Действующие лица:
Джордано БРУНО
ФЕДЕРИКО
ЖАН студенты университета
КОРОЛЬ ГЕНРИХ III
ПЕРВЫЙ ПРИДВОРНЫЙ
ВТОРОЙ ПРИДВРНЫЙ
ТРЕТИЙ ПРИДВОРНЫЙ
СТРАЖНИК префектуры
ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА
ВТОРАЯ ЖЕНЩИНА
АРИСТИНО

 Франция. Парижская улица. В центре сцены тумба с афишами. Рядом с ней останавливаются двое прогуливающихся студентов. Первый хватает второго за руку.
ФЕДЕРИКО. Смотри, Жан, Бруно-Ноланец читает лекции по искусству мнемоники!
ЖАН. Мнемоники? По искусству памяти? Какой-нибудь шарлатан. Память не может быть искусством.
ФЕДЕРИКО. Бруно-Ноланец разработал теорию быстрого запоминания всего прочитанного. Хорошо бы нам выучиться, и никаких проблем с экзаменами! Сходим завтра, послушаем?
ЖАН. Кто это такой, Бруно-Ноланец?
ФЕДЕРИКО. Ординарный профессор тулузского университета. Но он итальянец, представь себе. В Тулузе был объявлен конкурс на вакантную должность ординарного профессора философии. Он всех наших французов обошел. Выиграл - из пятнадцати претендентов. По-французски шпарит лучше любого француза. Говорит на шести языках: латыни, итальянском, испанском, немецком, французском, греческом.
ЖАН. Ты-то откуда все это знаешь?
ФЕДЕРИКО. А я тогда в Тулузе жил у тетки и проходил курс лекций по логике в университете, слышал, как он защищал свои тезисы. Потрясающий мужик! Потом он объявил курс мнемоники. И тут уж прославился так, что о нем прознал сам король Франции. Представь себе, король пригласил его во дворец, и Бруно так ему понравился, что он предложил Бруно давать ему уроки по искусству памяти. Представляешь, заезжий итальянец заткнул за пояс всех наших профессоров французов и пошел к королю в учителя.
ЖАН. Ты говоришь о нем с таким телячьим восторгом, словно ты сам итальяшка.
ФЕДЕРИКО. Я – француз. Но я преклоняюсь перед умом и эрудицией любого выдающегося человека, будь он хоть папуасом.
ЖАН. А я бы подумал, прежде чем итальянца пускать в Сорбонну. У нас и свои есть выдающиеся.
 Входит король Генрих III со свитой.
ПЕРВЫЙ ПРИДВОРНЫЙ. Ваше высочество, за углом вас ожидает экипаж. Не изволите ли пройти?
КОРОЛЬ. Я прогуляюсь пешком, посмотрю на народ. (Останавливается возле тумбы с афишами. Студенты почтительно кланяются, отходят в сторону)
КОРОЛЬ (взглянув на афишу, замечает фамилию Бруно) Бруно? Мой друг Бруно зарабатывает на жизнь лекциями? Ах да, я же обещал назначить ему жалованье. Забыл! (Обращаясь к первому придворному). Назначьте господина

Бруно на должность экстраординарного профессора с хорошим окладом.
ПЕРВЫЙ ПРИДВОРНЫЙ. Какую сумму назначить ему в качестве оклада, ваше высочество?
КОРОЛЬ. Разве я знаю, сколько получают профессора. Назначьте по максимуму.
ПЕРВЫЙ ПРИДВОРНЫЙ. Будет исполнено, ваше высочество.
КОРОЛЬ (обращаясь ко второму придворному). Он необыкновенно интересный человек, ты не находишь? (Обращаясь к третьему придворному). Вообразите, маркиз, мой друг Бруно читает целых три страницы незнакомого текста, передает мне книгу и слово в слово повторяет, что там написано.
ПЕРВЫЙ ПРИДВОРНЫЙ. Как это возможно?
КОРОЛЬ. Думаю, здесь не обходится без магии. Хотя он уверяет, что его метод развития памяти основан исключительно на научной основе.
ВТОРОЙ ПРИДВОРНЫЙ. Сир, а если текст был знаком ему ранее?
КОРОЛЬ. Я давал ему самые разные тексты. Из самых разных источников, и древних, и современных. Даже на разных языках. Для него это не имеет никакого значения. Он как бы уходит в себя, смотрит мне в глаза, но меня, и в этом я уверен, не видит. Где в этот момент пребывает его душа, в каких сферах?
ВТОРОЙ ПРИДВОРНЫЙ. Может, она общается с нечистой силой?
ТРЕТИЙ ПРИДВОРНЫЙ. Ну что вы, Пьер Родриго, господин Бруно производит впечатление образованного человека необыкновенной эрудиции.
КОРОЛЬ. Таких способностей, какими обладает этот итальянец, нет ни у одного из моих придворных, равно как у кого-либо из профессоров.
ТРЕТИЙ ПРИДВОРНЫЙ. Его способности не от мира сего. Это способности не простого смертного.
ВТОРОЙ ПРИДВОРНЫЙ. И наш король не простой смертный, и мы, его придворные, далеко не без способностей, но ни у кого из нас, даже у его высочества, нет такой памяти.
ТРЕТИЙ ПРИДВОРНЫЙ. Вы настаиваете, Бруно знается с нечистой силой?
КОРОЛЬ. Господа, оставим этот разговор, он напоминает «перемывание костей» нашему другу, я бы не хотел говорить о нем что-либо, похожее на сплетню, в его отсутствие. Это… как бы сказать помягче, неприлично. (Подзывает студентов, стоящих неподалеку и прислушивающихся к их разговору.) Юноши, вы посещали лекции Бруно-Ноланца?
ФЕДЕРИКО. О, да, ваше высочество. Это было очень интересно, необыкновенно интересно.
КОРОЛЬ. Расскажите мне, какие лекции вы посещали?
ФЕДЕРИКО. Я слушал тридцать лекций о тридцати атрибутах божества согласно Фоме Аквинскому, и одну лекцию по мнемонике.
КОРОЛЬ (обращаясь ко второму студенту) А вы, молодой человек, что скажете?
ЖАН. Я…да я…
ФЕДЕРИКО. Он не знаком с Бруно - Ноланцем.
КОРОЛЬ. Почему?
ЖАН. Не приходилось…
КОРОЛЬ. Что не приходилось?
ЖАН. Слушать его лекции.
ФЕДЕРИКО. (похлопывая Жана по плечу) Его и на обязательные-то лекции трудно затащить, он у нас большой мастер лениться. Бывало, придет…
КОРОЛЬ (не слушая, обращаясь к придворным). С народом нужно разговаривать чаще.
ПЕРВЫЙ ПРИДВОРНЫЙ. Да, ваше высочество.
КОРОЛЬ. И чаще ходить пешком.
ВТОРОЙ ПРИДВОРНЫЙ. Мы учтем ваше пожелание, ваше высочество.
КОРОЛЬ. Вы говорите, за углом мой экипаж? Пойдемте. Сегодня ко мне приедет новый учитель фехтования. (Третьему придворному) Марсель Пруст написал блестящую рекомендацию этому учителю…у него какая-то странная фамилия, не то Смехов, не то Грехов…
 Разговаривая, уходят.
ЖАН.( в сторону) Подумать только, недотепа Федерико с самим королем разговаривал. (Федерико) Послушай, а куда ты меня только что приглашал?
ФЕДЕРИКО. На лекции господина Бруно по искусству памяти. Пойдем?
ЖАН. Этот твой Бруно Ноланец знается с нечистой силой, сам король намекнул.
ФЕДЕРИКО. Не ври, ни на что король не намекал! Сплетник ты сраный! Стоит появиться необыкновенному человеку, как на него тут же начитают возводить напраслину. Тупицам нравится обливать помоями тех, кто на них не похож. Что ты мне в рукав вцепился, отпусти!
ЖАН. Ты зачем королю сказал, что я мастер лениться? (толкает Федерико).
ФЕДЕРИКО. А что, разве нет? Не толкайся! Иди ты к своей бабушке в пекло! (Уходит вслед за королем)
ЖАН (кричит ему вслед). Моя бабушка в раю, это твоя в пекле вместе с твоими тетками, мыслитель хренов!
 Федерико останавливается, возвращается.
ФЕДЕРИКО. Дубина!
ЖАН. Нищета стоеросовая!
ФЕДЕРИКО. Орясина неумытая. Козел! Дармоед!
 Дерутся..
ЖАН. А вот тебе за козла! Выскочка!
 Появляются две яркоодетые женщины. Увидев дерущихся, обе кричат визгливо: «Помогите! Убивают!» Слышен свисток стражника. Со стороны, куда удалился король, выбегают придворные вместе со стражником. Стражник разнимает студентов.
СТРАЖНИК. Вы арестованы за нарушение общественного порядка. Пройдемте в отделение! (шепотом) Молчите, король за углом с народом беседует, а вы драку устраивать!( Громко) Губошлепы! Вот я вам ужо!
 Стражник уводит с собой студентов, в противоположном направлении с важностью удаляются придворные.
ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА. Какие драчуны эти студенты!
ВТОРАЯ ЖЕНЩИНА. Как только не перережут друг друга!
ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА. А этот высокий, блондин, какой хорошенький! Как молодой поросеночек. Сладенький!
ВТОРАЯ ЖЕНЩИНА. Для меня тот хорош, кто хорошо платит, а эти студенты - голь перекатная. Бывало, закажет на всю ночь, а под утро шарит по карманам, найдет пятак, здрасьте –пожалте. Извиняется, деньги потерял, говорит. Вруны и склочники!
ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА. В тебе, Марианна, никаких чувств, а я люблю молоденьких, сладеньких.
ВТОРАЯ ЖЕНЩИНА. Ты их на десерт бережешь, сладеньких?
ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА. Да ну тебя, охальницу, мне приятно посидеть с ними рядышком, личико погладить, кожица у них нежная, и такие иногда стыдливые попадаются. Я- то их по-матерински люблю, своего сыночка нет, не придется воспитывать…
ВТОРАЯ ЖЕНЩИНА (громко хохочет). Она сыночков воспитывает, ой, уморила! Мамочка! Мамочка придурковатая!
ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА. А ты, умная-разумная, а ни одного клиента постоянного нет, бегут от тебя, как от выжловки…
ВТОРАЯ ЖЕНЩИНА. От жабы? Это я жаба?..
 Переругиваясь, уходят.
 Входит Бруно.
БРУНО (разглядывает афишу). На моих лекциях присутствуют профессора. Передо мной открыты двери аристократических домов. Король обещал назначить постоянное жалованье экстраординарного профессора. Мои книги издаются и вызывают успех. Я даю уроки по искусству памяти самому королю. Но счастлив ли я? Могу ли я без боязни излагать свои взгляды? Нет. Я еще ни разу не выступил с изложением своих позиций по вопросам устройства Вселенной. Что со мной? Не готов променять мое сегодняшнее относительное благополучие на очередной скандал? Встретить еще и еще раз полное непонимание моей философской системы? Вот главное, чего я боюсь – полного непонимания! Когда-нибудь найдутся же у меня последователи? И разве для них я не должен проповедовать свою систему взглядов, познанную мной Истину, как откровение вышних сил? Неужели я готов обменять свободную мысль на сытое существование штатного профессора? Прославлять Аристотеля, с которым я не согласен, согласовывать свои труды со светилами богословия, посещать мессы, каяться в грехах, причащаться у священнослужителей, которые научились совмещать внешнее благообразие с внутренней ложью и трусостью. Я должен ежедневно лгать себе? Но если душа срастается с ложью, она утрачивает желание идти к Истине. Единственной целью ее нищего существования становятся прибыльные должности, высокие оклады, сытая жизнь. А это сеть, в которую моя грешная плоть старается уловить мою свободную душу. Человечество, в конце концов - не сборище ослов, облеченных в мантии. Оно рождает живые умы, светильники разума. Коперник, Галилео Галилей, Кеплер. Я – не одинок. Но найду ли я страну, где человек может быть свободен, истинно свободен?
 Входит Аристино, за ним две женщины.
АРИСТИНО. Бруно, дружище, наконец-то я тебя нашел!
БРУНО (в удивлении). Аристино? Тебя тоже выгнали из Женевы?
ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА (Бруно). Какой красивый мужчина! (Подходит к Бруно, поправляет ему шарф). Не хотите ли отдохнуть в нашем обществе?
БРУНО (разглядывая женщин). Служительницы всеми нами любимой древней профессии? Что? Проголодались? (Вынимает кошелек, протягивает обоим дамам деньги. Аристино негодующе выхватывает у него кошелек).
АРИСТИНО. Без меня, небось, все деньги профукал, все пораздавал направо и налево. Да разве можно им давать за так!
 Обе женщины, одновременно: «Да нам не надо за так! Мы приглашаем вас обоих отдохнуть в нашем обществе».
АРИСТИНО (Бруно) Ты не обидишься, если я пойду с ними?
БРУНО. Ступай, ступай! Не обижусь!
АРИСТИНО. Я мигом вернусь. Знаю, где ты живешь, все знаю про тебя. Здесь ты самый известный человек, все афишы с твоей фамилией, куда ни глянь.
ВТОРАЯ ЖЕНЩИНА. Аристино, ну, пойдем же, а то он передумает и даст тебе какую-нибудь работу. Это твой господин?
АРИСТИНО. Это мой приятель! (Уходят втроем).
БРУНО. Блажен, кто проводит жизнь свою в неведении, подобно ребенку.
 Занавес

 Картина 9

Действующие лица:
Джордано БРУНО
АРИСТИНО
Донна МОРГАНА

 Кабинет Бруно. Бруно за письменным столом, читает. Аристино сидит на диване, штопает носки.
АРИСТИНО. Когда ты так внезапно уехал из Женевы, я думал, ты поехал к себе в Нолу плакать с горя. Приехал в Нолу – нет тебя. Мать волнуется, хоть бы весточку какую о себе подал. Я - в Неаполь - и там тебя нет. А знаешь, кого я там встретил? Донну Моргану!
БРУНО (откладывает книгу в сторону) Донну Моргану?
АРИСТИНО. Все ей рассказал, все наши с тобой приключения.
БРУНО. Откуда ты о ней знаешь?
АРИСТИНО. Я тебя с ней не однажды в Неаполе видел, еще когда ты послушником был в монастыре. Красивая женщина, статная, не мог не запомнить. А как я рассказал ей все наши с тобой злоключения, и что тебя чуть в тюрьме не сгноили за непослушание, она заплакала.
БРУНО. Заплакала?
АРИСТИНО. Я знаешь, что ей сказал? Что как только разыщу тебя, сразу ей весточку пошлю. Я здесь уже дней девять живу. Остановился в таверне. А твою-то фамилию я в первый же день на афише увидел. Да только ты такой занятой стал. Три раза приходил к тебе, дома не мог застать. Думаю, где он ночует? И под вечер приходил два раза - нет да нет!
БРУНО. В последнее время я жил у короля во дворце. Он пригласил меня.
АРИСТИНО. Ах! Ну и ну! У короля?! Ты? Непутевый Джордано! Чудеса!
БРУНО (раздосадовано). Зачем пришел ко мне, если один прекрасно устроился? За деньгами?
АРИСТИНО. А вот и нет!
 Пауза.
БРУНО. Подтрунивать не над кем, артист!
АРИСТИНО. Ну, зачем ты так. Я донне Моргане, сразу как приехал сюда, твой адресок послал. Ведь ты, как из Женевы сбежал, так и живешь здесь на одном месте. Хотя ныне вы, господин мой, все больше у знатных особ, а домик этот только изредка навещаете. (Бруно отворачивается, открывает книгу).
АРИСТИНО (подходит, закрывает книгу). Ты слушай меня!. Донна Моргана сказала, что как только получит мое письмо с твоим адресом, сразу приедет к тебе.
БРУНО. Приедет? Донна Моргана?
АРИСТИНО. Ну вот, заладил. Это я просил ее приехать наставить тебя на путь истинный. Когда- нибудь зададут тебе хорошую кузькину мать! Заклюют за твой образ мыслей! Ну, все у него есть! И умный, и красивый, бабы падают! А жить не умеет.
БРУНО (мрачно). Ты зачем приехал? Из таверны выгнали за неуплату?
АРИСТИНО. Обижаешь.
БРУНО. Держи деньги и продолжай жить, где жил. (Открывает кошелек, вынимает несколько купюр).
АРИСТИНО (берет деньги) Ого! Сколько отвалил. Куплю тебе новые сапоги. Как тебя в таких сапогах король принимает?
БРУНО (разглядывает свои сапоги). Хорошие сапоги. Если здесь остаешься, давай деньги назад.
АРИСТИНО (пряча деньги в свой мешок). Даже и не думай. Употреблю их на наше с тобой хозяйство.
БРУНО. Наиполнейший нахал!
 Стук в дверь.
БРУНО. Входите, открыто!
 Входит донна МОРГАНА.
БРУНО. Донна Моргана! ( Бросается навстречу, целует ей руки).
МОРГАНА. Джордано! Как долго мы не виделись! Лет десять? Нет, больше. ( Разглядывает его). Ты стал очень красивым молодым человеком.
АРИСТИНО. Ваш Джордано совсем не молодой человек. Морщин на лбу, как у старика, взгляните поближе. Все думает, думает, ночами не спит.
 Бруно негодующе смотрит на него, медленно подходит, берет его за шиворот и ведет к двери.
МОРГАНА (смеется). Он такой веселый, этот твой Аристино. Оставь его, не обижай!
БРУНО (возвращается к ней, усаживает ее на диван.) Представить себе не мог, что мы вновь увидимся.
МОРГАНА. Почему ты ничего не сообщал о себе? Разве мы не расстались друзьями?
БРУНО (помрачнев). Сообщать не о чем. Сплошные неудачи.
АРИСТИНО. Как же! не о чем! Его сам король Франции к себе в гости приглашает.
 Бруно бросает на него грозные взгляды, указывая глазами на дверь. Аристино делает вид, что не понимает. У короля во дворце живет. Случайно встретил его на площади, где он разглядывал свои афишы. Весь город заклеен его афишами. Вот вам крест! (крестится, таким образом уверяя донну Моргану, что он не лжет). Большими буквами написано: итальянский профессор Бруно-Ноланец читает лекции по мнемоне.
МОРГАНА. Мнемонике?
БРУНО(Моргане) Помнишь, когда мне было восемнадцать лет, я рассказывал тебе о моем методе запоминания. Я понял тогда, как по наитию, почему взглянув на короткое время в текст, я запоминаю его. Я чувствую его в образах. Я тогда впервые познакомился с трудами Луллия о магии и философскими работами Николая Кузанского. Ты читала Николая Кузанского?
ДОННА МОРГАНА (в задумчивости смотрит на него). Ты все такой же восторженный ребенок.
БРУНО. Еще двести лет назад, представь себе, двести лет! в своих трудах он говорил о вращении Земли. Как он пришел к этому двести лет назад? И о том, что все небесные тела в своей основе имеют одну и ту же субстанцию, что любая часть неба находится в движении. В совпадении противоположностей – источник движения. Что кроме Земли, миры – обитаемы
АРИСТИНО (бормочет) Вместо того, чтобы приласкать даму, он ей о Николае Кузанском, старце столетней давности.
МОРГАНА. Помню, помню, я все помню. Ты рос у меня на глазах (гладит его руки).
БРУНО, Вы меня всегда понимали. Только вы меня понимали! Вы - исключительная из женщин. Я никогда не забывал вас. Помните, в юности меня долгое время мучил миф об Актеоне, охотнике, которого боги превратили в оленя затем, чтобы его сожрали его собственные псы.
МОРГАНА. Он был непочтителен к богине. Он застал ее обнаженной и вместо того, чтобы уйти, стал бесцеремонно разглядывать.
БРУНО. Красота завораживает.
МОРГАНА. Нельзя преступать табу, заложенные в человеческой душе.
БРУНО. Только не в моей. Для познания нет запретов.
МРГАНА. Что стало с Адамом, который съел яблоко с древа познания? Он погиб и погубил род человеческий.
БРУНО. Погубил? Разве? Можно подумать, он был бы счастлив жить невеждой и только и делать, что есть, пить и размножаться. Я бы не хотел такой участи.
МОРГАНА. В тебе нет никаких внутренних барьеров. Ты слушаешь только то, что говорит тебе твой ум. У тебя непокорный гордый ум. В иных ситуациях твоя душа молчит.
БРУНО. Нет! Сегодня моя душа не молчит!
МОРГАНА. Мне рассказал Аристино обо всем, что вам обоим пришлось пережить в Женеве.
БРУНО. Не упоминайте этот гадкий город! Террариум! Хотя представьте себе, наши итальянцы, Бальбони, ди Вико, там прижились. Бальбони, умнейший человек, и он побоялся сказать хоть одно доброе слово, чтобы спасти меня от позора. Живут трусами и при этом считают свою жизнь успешной.
МОРГАНА. У них неплохие доходы?
БРУНО. Они получают ровно столько, сколько стоят их души.
МОРГАНА. Иуда оценил душу Христа в тридцать сребренников. Наши итальянцы не продешевили?
БРУНО (смеется). Вы не потеряли своего остроумия, умнейшая из женщин. Свои души они оценили значительно выше.
МОРГАНА. Будь осторожен, Джорджи, в мире хитрости, скудоумия, фарисейства. Иначе в твоей жизни может оказаться не одна такая Женева.
БРУНО. Ты назвала меня Джорджи, как звала когда-то в юности.
МОРГАНА. Как часто я произносила это имя в тишине, когда меня никто не слышал. Ты снился мне. Если б ты мог видеть себя со стороны, каким прекрасным, чистым восторженным ребенком ты был в свои девятнадцать лет.
БРУНО. Я многое понял с тех пор.
МОРГАНА. Что же такое необыкновенное ты понял?
БРУНО. Вы учили меня быть правдивым в любых ситуациях, но я понял, что ложь вплетена в саму ткань жизни, и соблюдение ее принципов является необходимым условием успешного существования. Чтобы иметь успех, надо уметь приспосабливаться, а значит, лгать себе. МОРГАНА. Ты сказал – существования. Разве тебя устроит существование, даже успешное?
БРУНО. Нет, умнейшая из женщин. Не устроит.
МОРГАНА. Вот поэтому ты не можешь согласиться с принципами лжи. Разве я не права?
БРУНО. Боюсь, что с таким воспитанием в моей жизни может случиться еще множество Женев, как бы я ни был осторожен.
МОРГАНА. Ты умен, мой дорогой Джордано. А значит, -силен. Но я глубоко убеждена, что сила должна быть праведной. Расскажи мне, чем ты занимаешься?
БРУНО. Я написал пьесу «Подсвечник» и недавно выпустил книгу. Почитать?
АРИСТИНО (взволнованно). Ни-ни-ни! Донна Моргана, не соглашайтесь. Он уморит вас! Как начнет читать, не остановится до утра!
МОРГАНА. Очень хочу послушать.
АРИСТИНО. Тогда я ухожу. Надо купить вина и чего-нибудь поесть. Я же тебе говорил, что эти деньги
(показывает Бруно только что полученные от него несколько купюр) пригодятся нам по хозяйству.
БРУНО (не обращая на него внимания, взяв книгу, садится рядом с донной Морганой, читает): «Подсвечник» посвящается доброй наставнице моей юности донне Моргане. Видите, чье имя здесь написано? Забывал ли я вас когда-нибудь?
АРИСТИНО (ворчит). Женщину он кормит книжицей. Даже с такой прекрасной женщиной не умеет обращаться, чучело! ( Уходит).
МОРГАНА (порывисто). Дорогой мой! Я приехала только повидаться с вами. Назад в Италию заказан экипаж на послезавтра.
БРУНО. Так скоро! Не может быть! Мне так много нужно вам сказать (с восхищением смотрит на нее.) Вы так прекрасны!
МОРГАНА. Я стала старухой!
БРУНО (с искренним порывом). Что ты, родная, ты почти не переменились за все эти годы!
МОРГАНА. Почти…
 БРУНО (берет ее руки в свои). Я очень любил тебя. Знаешь ли?
МОРГАНА. Ты не забыл о наших встречах?
БРУНО. Я помню каждое мгновение, проведенное вместе. (Целует ее)
МОРГАНА. Умный, красивый, необыкновенный мальчишка-насмешник, мальчишка-фантазер…
БРУНО (с большим волнением целует ее). Молчи! Молчи!..
 Занавес

 Картина 10
Действующие лица:
Джордано БРУНО
АРИСТИНО
ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА
ВТОРАЯ ЖЕНЩИНА
ИЗВОЗЧИК
 Кабинет Бруно. Аристино гладит постельное белье.
Бруно - за письменным столом, сидит в задумчивости.


БРУНО. Ну, брат Аристино, засиделись мы с тобой в нашей тихой гавани.
АРИСТИНО. Что так?
БРУНО. «Подсвечник» очень не понравился здешней публике.
АРИСТИНО. Еще бы! Что вы там такое понаписали! Триединство Господа сравнили с триединством мужа, жены и любовника. Кто ж такое стерпит! Если не понимаешь, что есть триединство, так по крайней мере не насмешничай, придержи свой язык, не богохульствуй. Не умеешь ты, гордец хренов, уважать чужие чувства!
БРУНО. Ты-то хоть понимаешь это триединство или тоже чувствуешь? Каким органом? Носом? Животом? Может, задницей!? (смеется). Своей двуединой задницей! (Внезапно помрачнев). Поеду в Англию.
АРИСТИНО. Не понимаешь? А сделай вид, что понимаешь, если все понимают. Зачем ехать куда-то? В тюрьму тебя за твой «Подсвечник» не посадят. Живем хорошо, не голодаем, денег хватает, одеты, обуты, ты в университете преподаешь, ну, чего тебе еще!
БРУНО. В Англию!
АРИСТИНО. Жениться тебе надо. Женился бы на донне Моргане. Небось, поостерегся бы ругаться со всеми, кабы был женат. Детей бы завели. Какая женщина! Красавица, а уж добра, не в пример тебе, в какую даль приехала!
БРУНО. Да уж, наверное, ты ей расписал наши женевские мытарства, не постеснялся.
АРИСТИНО. Сказал все, как есть и даже сватал тебя за нее.
БРУНО. Что? Идиот! У меня даже дома своего нет!
АРИСТИНО. У нее дом есть.
БРУНО. Ты предлагаешь мне ехать в Италию, чтобы инквизиция запрятала мены в тюрьму?
АРИСТИНО. Продадите дом в Италии, купите во Франции.
БРУНО. Помолчи, Аристино.
АРИСТИНО. Я для него стараюсь, хочу, чтоб у него было, как у людей, а он только и знает, что затыкает мне рот.
БРУНО. Поедем, брат Аристино, в Англию!
АРИСТИНО. Напроказничаешь, переругаешься со всеми и сматываешься. Не умеешь ты жить с людьми. Знаешь, что я скажу тебе, что я надумал, наверное, ты - неудачник!
БРУНО. Уж очень смел ты стал на язык. Ежели я такой плохой, никуда не годный, что ж ты путаешься за мною всюду, словно овечий хвост.
АРИСТИНО. Жалею тебя, дурака. Семьи у тебя нет, жены - нет, своего угла - нет, детей – нет. Носит ветром, как перекати – поле.
БРУНО. Похоже, и тебя такая жизнь устраивает, не вижу я у тебя ни жены, ни детей, ни своих углов, кроме острого на кончике твоего длинного любопытного носа и тупого на твоем широком лбу. (Задумчиво) Я думал, Аристино, ты меня понимаешь…где-то в глубине твоей детской души ты понимаешь меня, но я ошибался.
АРИСТИНО. Куда уж мне тебя понять, умника.
БРУНО. Нет у меня единомышленников, учеников нет. Нет отклика душе моей. В пустыне человеческой тяжко жить. Есть ли где-нибудь страна, где бы возможно было излагать свои мысли без гонений со стороны общества?
АРИСТИНО. А ты еще не понял? Нет такой страны! Всякая страна живет по своим законам, а ты приходишь в чужую страну и рассказываешь ей о своем, придуманном тобой, законе, и пытаешься навязать его всем, кто попадает… кто попадает… в сферу разговоров с тобой. А это не каждому и понравится. В конце концов, это взрослые люди с выработанным характером.
БРУНО. Ты хочешь сказать, своей системой взглядов.
АРИСТИНО. Своих взглядов.
БРУНО. Нет у них никаких взглядов. Они считают своими те, что им внушили в детстве, в юности, чему их обучили. А если вы пытаетесь высказать нечто, противоречащее общепринятому, вас закидывают тухлыми помидорами.
АРИСТИНО. Знаешь, чего тебе не хватает? Смирения!
БРУНО (смеется) Смирения перед кем? Взгляни на жизнь Парижа. Богатенькие благодетели, как доморощенные сплетники, желают за деньги выведать секреты магии и поставить ее на службу своим страстям. При дворе процветают звездочеты и гадатели. Екатерина Медичи, царственная маменька Генриха держит при себе итальянца – астролога. Король интересуется алхимией. Сановники не жалеют золота на гороскопы. На каждом шагу алхимики и маги. Кто здесь всерьез занимается наукой?! Люди домогаются любви и золота, власти и лавров учености. Ради этого пускают в ход любой обман: колдовские заклинания, подкуп, лживые алхимические рецепты. И это высокопоставленные сановники!
АРИСТИНО. Ну и пусть! Таковы люди! Есть среди них и вполне достойные! Ты все видишь в критическом свете!
БРУНО. Нет такого выражения: критический свет.
АРИСТИНО. Ты прекрасно понял, о чем я.
БРУНО. Ты читал «Тени идей», которые я издал недавно?
АРИСТИНО. Уж там-то я ровным счетом ничего не пойму. По заглавию видно, тьма какая-нибудь. Не проси, читать не буду.
БРУНО. А «Песнь» Цирцеи»?
АРИСТИНО. Есть и поумнее меня люди, чтобы говорить с тобой о твоих книжках. А в «Подсвечнике» зачем во вступлении написал: сочинение Бруно-Ноланца, академика ни одной из академий. Если ни одна из академий не дала тебе звания академика, значит, ты не академик, а самозванец. Сам себя назвал академиком, и ходит гоголем. Этак и я сам себе профессором стану величать и обижаться на целый свет, что в меня за это помидорами кидают.
БРУНО (мрачно молчит). Ну, за что ж в тебя, такого податливого, помидорами кидать? Шапку снимаешь перед любым ослом, если на нем надета почетная мантия. Кланяешься любому, кто ловко карабкается по ступенькам общественной иерархии, чтоб набить деньгами свой кошелек. И вот карабкается он, карабкается. А там глядишь, и нет его. И что от него осталось? На что он положил жизнь? Модные штаны – все, что от него осталось.
АРИСТИНО. А я скажу тебе, что говорят о твоих книжках. Твои сочинения пагубно влияют на души. А от себя лично скажу, что ты откровенно богохульствуешь.
БРУНО. Так какого дьявола ты слоняешься за мной всюду, как ослиный хвост!
АРИСТИНО. Я – ослиный хвост? Так оставайся один со своей ослиной башкой! И отправляйся в свою Англию, и скатертью дорога!
 Аристино уходит. Бруно в задумчивости зажигает свечи, складывает в стопку книги. Собирает вещи. Возвращается Аристино. За ним входят две женщины. Бруно в недоумении смотрит на них.
ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА (Аристино). Какой у тебя строгий хозяин.
ВТОРАЯ ЖЕНЩИНА. Ваш слуга сказал нам, что его господин остался один, без женщины, и очень стал зол от этого. Не можем ли мы чем-нибудь помочь господину?
 Бруно смеется.
ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА. Вот видишь, взглянув на нас, он сразу повеселел. Поет песенку: «Мой миленький дружок, любезный пастушок…»
ВТОРАЯ ЖЕНЩИНА. Мужчине без женщины никак нельзя. Желчь по телу разливается.
 Аристино выразительно смотрит на Бруно. Бруно продолжает молча собирать вещи. Аристино делает женщинам знак замолчать, усаживает их на диван.
АРИСТИНО. Я погорячился, Бруно, ты обиделся. Я для тебя привел их.
БРУНО. А ты все-таки дурак, Аристино
АРИСТИНО. Сам же говорил, что любишь женщин. Я заплатил им вперед.
БРУНО (смеется). Осел, право, осел. Тебе денег оставить?
АРИСТИНО. Оставь, если не жалко.
БРУНО (подумав). Нет, зарабатывай сам (кивает на женщин). Вот они помогут. (Побросав одежду в саквояжи, уходит.)
 Аристино в растерянности стоит посреди комнаты.
АРИСТИНО. Его ругают со всех сторон, а я добавил, ах, глупая моя башка!
 Входит Бруно с извозчиком.
ИЗВОЗЧИК. Что брать? Вот эти чемоданы?
БРУНО. Да, уносите чемоданы и этот сундук с книгами.
ИЗВОЗЧИК. И это все?
БРУНО. Этого достаточно.
 Извозчик молча выносит вещи. Бруно, не проронив ни слова, уходит следом за ним.
 Занавес

 ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
 Картина 11
 Англия
Действующие лица:
Джордано БРУНО
ПРОХОЖИЙ
ВТОРОЙ ПРОХОЖИЙ
ТРЕТИЙ ПРОХОЖИЙ
ЧЕТВЕРТЫЙ ПРОХОЖИЙ
МОВИСЬЕР, посол Франции
СЛУГА Мовисьера
 Авансцена. Сумерки.
БРУНО. Вот он, туманный Альбион. Грязь, дождь, сумрачные люди куда-то торопятся. (Обращаясь к прохожему, на итальянском языке) Эй, любезный, не подскажешь ли, как пройти к французскому посольству? Прохожий делает знаки руками ,что не понимает его речь.
ВТОРОЙ ПРОХОЖИЙ (Бруно) Что встал на дороге? Проходи!
БРУНО. Французское посольство, будьте любезны! Франция! Франция! (Показывает свое незнание английского языка. Над ним смеются).
ТРЕТИЙ ПРОХОЖИЙ. Он спрашивает дорогу в ад. Прямо! Прямо! (машет рукой) В двух шагах.
 Бруно идет прямо, натыкается на помойку, спотыкается, падает.
ЧЕТВЕРТЫЙ ПРОХОЖИЙ (смеется) Преисподняя гораздо дальше, это только ее ворота.
БРУНО (кричит). В Неаполе любой нищий старается превзойти другого во внимательности, а вы – хамы! Безмозглые, злые хамы! Отправили к мусорной яме!
 Прохожие смеются.
ВТОРОЙ ПРОХОЖИЙ. Ему не понравились ворота в преисподнюю! Какая жалость!
ЧЕТВЕРТЫЙ ПРОХОЖИЙ. Всякий иностранец, стоит ему приехать в Англию, воображает, что он король, а мы его подданные. (Шутливо кланяется Бруно). Не извольте гневаться, ваше высочество, французское посольство сегодня утром выехало из Лондона.
 Бруно, вытащив из саквояжа тряпку, стирает грязь с платья.
ТРЕТИЙ ПРОХОЖИЙ. Всякий оборванец лезет в Англию в надежде заработать.
ВТОРОЙ ПРОХОЖИЙ. Хоть и одет в старье, но с претензией, видать, разорившийся дворянин.
ЧЕТВЕРТЫЙ ПРОХОЖИЙ. Какой-нибудь алхимик, золото ищет, а на новые сапоги не может заработать. Гляньте, с каким презрением он смотрит на нас. Французское посольство ему подавай, ждут там таких!
ТРЕТИЙ ПРОХОЖИЙ. Видать, француз.
ВТОРОЙ ПРОХОЖИЙ. Нет, больше смахивает на итальянца.
 Бруно, уловив в их речи слова: француз, итальянец, с надеждой смотрит на них.
БРУНО. Я одинаково люблю и итальянцев, и англичан, и французов. Не будьте жестокосердными, помогите мне!
 Стоит перед ними в перепачканном платье, держа в руках тряпку, которой он очищал грязь со своей одежды. Вся его поза выражает растерянность. Прохожие, не понимая его языка, молча его разглядывают. Махнув рукой, он идет прочь. Сделав несколько шагов, останавливается. Повернувшись к залу:
Если бы я был суеверным, начало моего визита в Англию обещает мало хорошего. Упал в помойную яму, стал посмешищем простонародья. (Уходит).
 Занавес открывается.
 Приемная французского посольства. На звук дверного колокольчика выходит сеньор де Мовисьер. Из-за кулис навстречу ему идет Бруно.
БРУНО. Простите, туда ли я попал? Мне нужен посол Франции сеньор де Мовисьер.
МОВИСЬЕР. Я вас слушаю.
БРУНО. Честь имею представиться, профессор Бруно, только что прибыл из Франции. Король Генрих рекомендовал мне обратиться именно к вам.
 Раскланивается, протягивает Мовисьеру рекомендательные письма. Мовисьер отвечает галантным поклоном, вскрывает один из конвертов, пробегает глазами текст.
МОВИСЬЕР (заинтересованно взглянув на Бруно). Вы близко знакомы с королем?
БРУНО. Некоторое время я жил у него во дворце, преподавал ему философию. Король очень тепло отзывался о вас, господин Мовисьер.
МОВИСЬЕР. Король обязан хорошо отзываться о своих подданных, потому что они представляют своего короля, а значит, его страну.
БРУНО. У Франции просвещенный монарх, друг философов и любитель книг. Должен сказать, в его лице я обрел истинного друга.
 Мовисьер с любопытством смотрит на Бруно.
МОВИСЬЕР. Генрих III Валуа - великий миротворец Он сумел объединить вокруг трона католиков и гугенотов, но ему выпало суровое время. Чума сокрушила страну.
БРУНО. Да, Франция, как и Италия, пострадала от чумы.
Тем не менее, решение государственных вопросов он совмещает с чтением научных трактатов, любит стихи, посещает концерты, изучает латынь, упражняется в красноречии. Он уделяет занятиям философией ежедневно по три часа. А ваш покорный слуга давал его высочеству уроки по мнемонике.
МОВИСЬЕР. Мнемоника! Слышал, слышал! Модное нынче учение, как развить и усовершенствовать память.
 Не откажете ли в любезности дать мне несколько уроков?
БРУНО. Буду рад быть вам полезным.
 Мовисьер продолжает читать поданные ему Бруно рекомендательные письма.
МОВИСЬЕР. Его высочество с чувством восхищения пишет о ваших необыкновенных способностях. Вы устали с дороги? Где вы остановились?
БРУНО. Я еще не успел осмотреться, но в Лондоне остановлюсь ненадолго, спешу побывать в Оксфорде. Говорят, Оксфорд - город ученых.
МОВИСЬЕР. Мой дом к вашим услугам. Вы, наверное, голодны? (Звонит в колокольчик).
 Входит слуга.
МОВИСЬЕР. Вольдемар, подготовьте для господина Бруно комнату на втором этаже и поторопите повара приготовить ужин.
 Слуга кланяется, уходит.
БРУНО. Не знаю, как вас благодарить.
МОВИСЬЕР. Король просит оказывать вам всяческое содействие. Я думаю, мы будем с вами друзьями, я также не лишен любознательности, люблю латынь, занимаюсь переводами и даже, представьте, пишу мемуары. И позвольте вам в честь нашего знакомства сделать подарок (немного поколебавшись, открывает шкаф, достает деньги.) Поверьте, я выполняю только просьбу короля. Это вам по поручению его высочества плата за ваши труды над книгой «Тени идей» (оценивающе оглядывает его поношенную запачканную одежду, отдает деньги, колокольчиком вызывает слугу.)
МОВИСЬЕР (слуге). Проводите господина Бруно в его комнату. Не забудьте положить чистое белье и грелки в постель.( Бруно).Через полчаса жду вас к ужину, Джордано
 Откланиваются друг другу. Слуга и Бруно уходят.
МОВИСЬЕР. Король задерживает мне жалованье и в то же время просит заплатить Бруно, едва он приедет. Н-да… Судя по его одежде, господин Бруно очень нуждается в средствах. А наш король, как обычно, не прочь оказывать благодеяния за чужой счет. (Уходит).
 Занавес.
 Картина 12
Действующие лица:
Джордано БРУНО
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ
ПЕРВЫЙ ПРОФЕССОР
ВТОРОЙ ПРОФЕССОР
ТРЕТИЙ ПРОФЕССОР
ЧЕТВЕРТЫЙ ПРОФЕССОР
СТУДЕНТ
ФЕДЕРИКО
ФОЛИО
СТОРОЖ
ГРУППА СТУДЕНТОВ И ПРЕПОДАВАТЕЛЕЙ.
 Оксфорд. Зал для заседаний. Присутствуют несколько почтенных профессоров. Среди них трое молодых преподавателей. Председательствующий сидит отдельно, ведет протокол.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ (объявляет). Господа, мы собрались сегодня на диспут, чтобы выслушать систему взглядов и выразить свое мнение о философских подходах к вопросам мироздания доктора (дальнейшее произносит с заметной долей иронии) совершенной теологии, профессора непорочной мудрости господина Бруно-Ноланца.
 Голоса в аудитории: «Кто он? Откуда? Что значит доктор совершенной теологии? Это какое-то новое звание?» Аудитория замирает в ожидании. На возвышение, находящееся вдоль стены аудитории, взбегает Бруно. Он в приподнятом настроении, возбужден.

БРУНО. Господа! Я пригласил вас на диспут с целью познакомить с моей философией по вопросам устройства Вселенной. С юношеских лет я досконально изучал философов древности: Платона, Аристотеля, Демокрита, Гераклита, Николая Кузанского и других менее известных философов (не буду упоминать их имен, поскольку они в той или иной мере повторяют труды вышеперечисленных). Будучи монахом доминиканского монастыря, я во всех подробностях ознакомился с богословскими трудами представителей католической церкви и совсем недавно имел несчастье познакомиться с так называемыми реформаторами – кальвинистами. Раздробление христианства на столь многочисленные ответвления – католиков, гугенотов, лютеран, православных, кальвинистов, я уж не говорю о разнообразнейших мелких сектах, сопровождающих каждую из этих ветвей христианского учения, противоречия между ними в том или ином толковании священного писания, злоупотребления служителей христианства некоторыми фактами священного писания в корыстных целях, заставило меня усомниться в самом христианском учении. Так ли оно соответствует истине, как нам это преподносится с детских лет?
 Подходя с философской точки зрения к христианским богословским трудам, я не мог не заметить всей их ущербности с позиций научного мышления. На многие вопросы «почему?» христианские богословы отвечают единственной фразой: сие есть промысел божий. И это объединяет все течения, все ветви христианской доктрины сотворения мира. Хочу кратко изложить тезисы, к которым я пришел.
 Я отказался от мысли о Творце, как потусторонней силе, стоящей над материальной действительностью. Природа едина. В основе всего лежит одна и та же первичная субстанция. Мир должен быть объяснен, исходя из присущих ему внутренних законов. Заблуждаются философы, думающие, что некое духовное начало, стоящее над материей извне, формирует ее. Однако ошибаются и те, которые думают, что формы – это лишь акциденции материи. Они отрицают жизненное начало, присущее ей. Жизнь наполняет всю материю. Все, что существует, обладает жизнью. Это неотделимое от материи и находящееся во всех вещах жизненное начало – душа мира. Ни стол, как стол – не одушевлен, ни одежда, ни кожа, ни стекло, как стекло, но как вещи природные и составные, они имеют в себе материю и форму. Сколь бы незначительной и малейшей ни была вещь, она имеет в себе жизненное начало, как целокупное, присущее Единой бесконечной Вселенной.
 Субстанциальная, или всеобщая, «форма», и есть душа, находящаяся в каждой вещи.
 Материя не формируется извне божественной силой, она изнутри обретает форму посредством того жизненного начала, которое находится в неразрывном единстве с материей и образует вместе с ней первичную субстанцию. Душа мира заложена в самой первооснове всего сущего, она и причина, и начало всех вещей. Хотя в природе мы и обнаруживаем двойную субстанцию – одну духовную, другую – телесную, но, в конечном счете, и та, и другая сводятся к одному бытию, к одному корню. Первое начало Вселенной должно быть понято, как такое, в котором уже не различаются больше материальное и формальное, оно есть абсолютная возможность и действительность. Мыслить Вселенную конечной, значит, усомниться в безграничной потенции, присущей первичной субстанции.
 В бесконечной длительности час не отличается от дня, день от года, год от века, век от момента. Ибо одни из них не меньше, чем другие в соизмерении с вечностью.
 Беспредельная Вселенная охватывает неисчислимые миры. Если первооснова по своей потенции безгранична, если в ней совпадают действительность и возможность, то ей нет предела ни во времени, ни в пространстве. Она существует вечно и безгранично.
 Звезды – это не маленькие светлячки, намертво пригвожденные к небесной тверди, как учат нас богословы, согласные с учением Аристотеля, это – огромные миры. Звезды не лежат на одинаковом расстоянии от Земли. Так же, как и Земля, они движутся, и если мы не видим этого движения, то только из-за дальности расстояния.
 Я не стану останавливать вашего внимания на том факте, что Земля вращается. Это доказал Коперник, об этом говорил Галилео Галилей. Разве ее движение не доказывает, что наша Земля – живая? Вся Вселенная – живая, одухотворенная единой мировой душой. Те миры, звезды, планеты, которые мы можем видеть через телескоп – это часть единой Вселенной, явленной нам в формах. Итак, мы имеем материю вне формы, первичную материю, праматерь всего живого, не данную нам в ощущениях, воспринимаемую нами, как пустоту, иными словами, нами не воспринимаемую, и материю, сформированную мировой душой. Мировая душа – это жизненное начало всего сущего, присутствующее во всем.
ПЕРВЫЙ ПРОФЕССОР. У вас Бог, господин Бруно как-то растворяется во всей Вселенной. К тому же он, по-вашему, имеет то же начало, что и материя. Он – материален? Но это смешно! Это просто невозможно!
ВТОРОЙ ПРОФЕССОР. И вы с непочтительной иронией отозвались об Аристотеле.
БРУНО. Земля находится в безграничном пространстве. Никаких неподвижных сфер, которые присутствуют в учении Аристотеля и составляют одну из его основ, нет. Миров – бесчисленное множество. Еще древние философы говорили о бесконечности Вселенной.
ТРЕТИЙ ПРОФЕССОР. Вы хотите, чтобы обрубленные корни старых фантазий в вашем лице дали новые всходы?
ЧЕТВЕРТЫЙ ПРОФЕССОР. Он, видите ли, один узрел истину, а остальные, в том числе и мы с вами, господа, пребываем во тьме заблуждений. Земля – живая, и она движется, Вселенная – живая, и она – бесконечна. Мало ли на свете фантазеров! Зачем же позволять с кафедры нести подобный бред! (Демонстративно уходит).
ПЕРВЫЙ ПРОФЕССОР. Где заповеди? Не убий. Не укради. Не прелюбодействуй и так далее? Устанавливает ли ваша мировая душа нравственные нормы поведения человека? Я не слышал об этом, а это является фундаментом христианского учения, которое вы раскритиковали. Где человек в вашей философии? Указывает ли она ему, как он должен жить. Еще раз повторяю, я этого не слышал, из чего могу сделать вывод, что по вашей философии – все дозволено, только вы постеснялись об этом сказать. (Бруно пытается возразить, но профессор его не слушает). В таком случае я не могу ее принять и вступать с вами в дискуссию считаю неуместным. (Уходит. Следом за ним выходит большинство присутствующих).
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ (Бруно). Вот видите, вы всех разогнали. Ваше учение совершенно чуждое сложившейся философской мысли, новое и не знакомое ни в одном пункте. Я могу допустить, что Земля движется, но что вселенная бесконечна – вздор. А то, что Земля – живая? Это каким же образом? Бог в вашей теории - сама материя с мировой душой? Она сама творит себя? Я отказываюсь понимать вас, хотя все, что вы тут наговорили – занимательно, но наука – не сборище занимательных предположений, это строгая, последовательная цепь логических умозаключений.
БРУНО. Позвольте, но именно путем логических умозаключений я и собирался доказывать свои тезисы.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Увольте! Увольте! Ваши взгляды противоречит всему, что создано великими мыслителями за всю историю человечества. Прощайте, господин Бруно. И мой вам совет – уезжайте из Оксфорда. Пока вас терпят, поскольку у вас высокие покровители в Лондоне. Мы не могли пренебречь вашими рекомендательными письмами и не придти на диспут, но сомневаюсь, что вам еще раз удастся собрать аудиторию. (Подумав). И едва ли вам это позволят. Я присутствовал ранее на ваших лекциях. Вы прекрасно излагаете философию ученых древности. Знаете в совершенстве учение Аристотеля и его противников: Демокрита, Гераклита и Анаксагора. У вас прекрасная, редкая эрудиция, но мой вам совет - если хотите добиться успеха и уважения в ученых кругах, никогда не излагайте своих взглядов о вашей материи и о вашей мировой душе. Просто пересмотрите их. Иначе ( с сожалением смотрит на него) у вас будут только неприятности и с учеными, и с богословами всех мастей, в том числе вашей родной католической. А инквизиция – вещь не шуточная. Прощайте. (Уходит. Следом за ним уходят студенты и двое из молодых преподавателей).
СТУДЕНТ (насмешливо). Доктор совершенной теологии! Профессор непорочной мудрости! Цирк! Спектакль!
 Все расходятся.Остаются Бруно, Федерико, Флорио.
БРУНО. Любой педант, не имеющий и крупицы собственной мысли, с головой, набитой салатом из греческих и латинских фраз, считает себя ученым и берется, как судья, одобрять или порицать чужие мнения. У них на все своя мерка: верность античным образцам. Они негодующе отринут великое открытие, если оно изложено не цицероновой латынью, или, не дай бог, противоречит какой-нибудь фразе Аристотеля. Во всеоружии своих грамматических правил они беспощадно оскопят самую живую и плодотворную мысль!
 ФЕДЕРИКО (шепотом Флорио) Карету мне, карету!
ФЛОРИО. Господин профессор, смею вам заметить, три фонтана, снабжающие Оксфорд водой, носят имена Аристотеля, Пифагора и Платона. Нападая на Аристотеля, вы угрожаете оставить Оксфорд без воды.
БРУНО. О, да! Все понимание Аристотеля здешней ученой мудростью сводится к названию его именем фонтанов.
ФЛОРИО. Фонтанов глупости и фанатизма.
ФЕДЕРИКО. Все, что они говорят, - пустое многословие. Из их уст льется великое множество фраз, как вода из фонтанов. И ни одной живой рыбки!
БРУНО (улыбается). Благодарю за поддержку. Мы остались с вами втроем. Все сбежали. Они не пожелали даже вступить со мной в дискуссию. Считают ниже своего достоинства вступать в диспут с заезжим философом, который ценит в людях не занимаемые ими чины и должности, но способность к самостоятельному мышлению, и который не носит ни докторского берета, ни перстня, ни внушающей почтение мантии. У которого потертое платье и далеко не новая обувь. И которого ненавидят те, кто множит глупость и служит лицемерию!
ФЕДЕРИКО (уже громче шепчет Флорио). Карету мне, карету!
БРУНО (Флорио) Вы здесь преподаете?
ФЛОРИО. Первый год преподаю английский язык на первом курсе факультета словесности.
БРУНО (протягивает руку). Давайте познакомимся.
ФЛОРИО (пожимает ему руку). Джон Флорио. Рад встрече с вами.
БРУНО. Я изъяснялся на французском. Быть может, они плохо поняли французский? Не будете ли вы столь любезны помочь мне в овладении английским языком? Я знаю французский, греческий, испанский, немецкий, а английский как-то упустил. Возможно, за мое незнание английского языка меня отвратительно встретили простолюдины на лондонской улице в первый день моего приезда. Представьте, у кого бы ни спросил, никто не захотел указать мне путь к французскому посольству!
ФЛОРИО. Иностранцев у нас не любят. Конечно, я помогу вам, господин профессор, сочту за честь заниматься с вами английским языком. Но думаю, не это явилось причиной бегства наших профессоров. Многие из них говорят по-французски вполне прилично.
БРУНО. А что же, по-вашему?
ФЛОРИО. Ваше вольнодумство. Наши профессора – народ законопослушный. Всякое свободомыслие настораживает. В нем усматривают, в первую очередь, предрасположенность к нарушению устоев государства, даже если ваше вольнодумство носит характер философских размышлений. Всякое вольнодумство, по их мнению, пагубно влияет на молодые, еще не сформировавшиеся умы.
БРУНО. И это Оксфорд! Город ученых! С какой надеждой встретить единомышленников я ехал сюда. Уж здесь-то, думал я, мне не будут затыкать рот только потому, что я думаю не так, как все. И что же?
ФЕДЕРИКО (громко) Карету мне, карету!
БРУНО. Что вы сказали?
ФЕДЕРИКО. Простите, господин Бруно, хочу обратить на себя ваше внимание. Вы меня не узнали?
БРУНО (внимательно вглядывается). Где-то я вас видел… Во Франции? Вы – француз?
ФЕДЕРИКО. Я вас слушал в Тулузе, в Сорбонне.
БРУНО. Уж не приехали ли вы за мной в Англию?
ФЕДЕРИКО. Меня прислали сюда совершенствовать знания в англосаксонской словесности. Хочу здесь защищать степень магистра искусств.
БРУНО (протягивает руку). Рад с вами познакомиться.
ФЕДЕРИКО (отвечает горячим рукопожатием). Федерико Мэтью. Я так рад встрече с вами! Вы необыкновенный человек! Не огорчайтесь, что они ушли, просто вы не похожи на наших профессоров, вы чужой для них. Но мы вас любим.
БРУНО (обнимает их). Друзья мои! Главное в человеке – это его стремление к истине. В познании истины, в приближении к ней и состоит человеческое счастье. Не променяйте его на чины и звания. Добиться их может любая посредственность, усердная во внешнем богопочитании. Если хотите через всю свою жизнь высоко пронести знамя человеческого разума, не променяйте истину, живущую в вашем сердце, на сытое рабство, не дайте умереть вашему свободному духу в оковах общепринятых псевдоистин.
ФЕДЕРИКО (громко). Карету мне, карету!
БРУНО (смеется). Вы правы, Федерико, я – странник. Только смотрите, не накличьте мне карету инквизиции.
 Входит СТОРОЖ в фартуке, с метлой.
СТОРОЖ. Чего спорют? Все спорют, спорют (метет пол, переставляет стулья).
БРУНО. Он делает то, чего из чувства приличия не могли себе позволить только что ушедшие профессора.
ФЕДЕРИКО. Выметает нас?
ФЛОРИО. Пусть попробуют! Теперь нас трое! Не так-то просто нас вымести!
БРУНО. Пойдемте скорее отсюда, чтоб этот бедолага метлу не сломал.
 Уходят втроем.
 Занавес

 Картина 13
 Лондон. Дом Мовисьера.
Действующие лица:
Джордано БРУНО
МОВИСЬЕР
СЛУГА Мовисьера
ПЕРВЫЙ ГОСПОДИН
ВТОРОЙ ГОСПОДИН
ТРЕТИЙ ГОСПОДИН
ДАМА В ЧЕРНОМ
ДАМА В ГОЛУБОМ
ФЛОРИО
ФЕДЕРИКО
АРИСТИНО

 
 Дом Мовисьера. Гостиная. Вдоль стены расставлены кресла. Входит Мовисьер, за ним гости.

МОВИСЬЕР. Прошу вас, господа, располагайтесь, кому как удобно. Сейчас должен подойти господин Бруно.
 Мовисьер уходит. Гости рассаживаются в приготовленные для них кресла.
ПЕРВЫЙ ГОСПОДИН (второму господину). Вы не слышали, говорят, в Оксфорде господин Бруно, с которым сегодня нас обещал познакомить наш друг Мовисьер, посадил в «лужу» самого профессора Андерхилла.. Отстаивая свои тезисы, Андерхилл не мог ответить ни на один его вопрос. Тогда Бруно путем логических умозаключений опроверг все, что тот говорил. Это был неслыханный скандал.
ВТОРОЙ ГОСПОДИН. Мы частенько поклоняемся авторитетам, которые при ближайшем рассмотрении оказываются «куклами».
ПЕРВЫЙ ГОСПОДИН. Но именно за это Бруно отказали в продолжении курса лекций по философии и астрономии.
ВТОРОЙ ГОСПОДИН. Ну, что вы! Наши профессора не настолько глупы, чтобы выгонять человека за его ум. Скорее, они не могут простить ему того, что, как я слышал, он защищает мысли, которые не вяжутся с общепринятыми воззрениями.
 К ним оборачивается ДАМА В ГОЛУБОМ, сидящая неподалеку.
ДАМА В ГОЛУБОМ. Простите, что я вмешиваюсь. Вы беседуете о приезжем итальянце? Мне кажется, своей бунтарской душой он похож на нашу королеву.
ВТОРОЙ ГОСПОДИН. Вы имеете в виду, леди Керрингтон, тот факт, что папа отлучил ее высочество королеву Елизавету от церкви и освободил ее подданных от обязанностей подчиняться ей, как еретичке?
ПЕРВЫЙ ГОСПОДИН. Сколько лет прошло, как она велела парламенту провозгласить себя верховной правительницей церкви? Лет восемь?
ДАМА В ГОЛУБОМ. Это было так давно. По-моему не менее десяти.
ПЕРВЫЙ ГОСПОДИН. И с тех пор она всеми средствами укрепляет авторитет англиканской церкви, не взирая на гнев папы.
ДАМА В ГОЛУБОМ. Не взирая на авторитет папы, а точнее, вопреки всем авторитетам.
ВТОРОЙ ГОСПОДИН. Я одобряю ее политику. Протестантский мир видит в Елизавете свою покровительницу, у нее ищут поддержки гугеноты, германские князья и даже нидерландские инсургенты.
ПЕРВЫЙ ГОСПОДИН. Но всем нам известно, что папа не унимается, натравливает на нее ее подданных католиков и все верные Риму государства, особенно Испанию…
ДАМА В ГОЛУБОМ. Королева непоколебима.
ВТОРОЙ ГОСПОДИН. Королева – мудра.
 Входят Мовисьер и Бруно.
МОВИСЬЕР. Господа! Разрешите вам представить нашего дорогого гостя, профессора философии и теологии
Джордано Бруно – Ноланца, как он называет себя по имени городка Нола, где он родился. Сегодня мы будем иметь возможность познакомиться с его теорией строения Вселенной, о которой уже говорят не только в ученых кругах, но и в светских салонах. Господин Бруно знаком с просвещенными монархами, кто-то им восхищается, кто-то подвергает гонениям.
БРУНО. И таких - большинство.
МОВИСЬЕР (Бруно). Сколь велики ваши способности, столь трудна ваша судьба. (Гостям) Косность среды огромна. Чтобы преодолеть ее, нужны силы и терпение, воля и вера в свою правоту. У господина Бруно есть все эти качества, и я надеюсь, уважаемые господа, сегодня вы убедитесь в этом.
БРУНО. Я благодарю господина Мовисьера за лестные слова, сказанные в мой адрес. Давайте проведем нашу встречу в форме вопросов и ответов. Вы – спрашиваете, я – отвечаю. (Оглядывает присутствующих, останавливает свой взгляд на ДАМЕ В ГОЛУБОМ). Начнем с Вас?
ДАМА В ГОЛУБОМ. Верите ли вы, господин Бруно, что Земля – круглая, и она вертится вокруг Солнца?
БРУНО. С тем, что Земля круглая и вращается вокруг Солнца, уже начинают соглашаться некоторые богословы. Я утверждаю, Земля – это живое тело, живой организм. Земля извне ничем не поддерживается и не толкается, она несется в пространстве благодаря своему внутреннему жизненному началу. Мысль эту распространяю и на другие небесные тела. Так называемые «фиксированные» звезды только из-за огромных расстояний кажутся нам неподвижными, среди них находятся бесчисленные солнца, вокруг которых вращаются земли. Тот факт, что мы их не видим, совсем не означает, что их не существует. Их жителям, должно быть, тоже кажется, что именно их мир – неподвижный центр Вселенной, вокруг которого вращается все. Я уверен, будущие исследования подтвердят мою точку зрения. Далее: Душа мира пронизывает всю Вселенную, она – в каждой ее части, и в солнцах, и в землях и в так называемой пустоте…
ДАМА В ЧЕРНОМ (перебивает). Если бы это было так, как вы говорите, Бог дал бы возможность общаться всем людям, живущим на разных планетах.
БРУНО. Разве я упоминал слово Бог?
ДАМА В ЧЕРНОМ. Если вы отрицаете Бога, почему ваша Душа мира не сделала этого?
БРУНО. Природа разделила народы морями, горами. Когда же благодаря человеческому искусству преграды были преодолены и установлены сношения, это оказалось скорее злом, нежели благом, так как из-за этого пороки приумножились гораздо сильнее, чем добродетели.
ДАМА В ЧЕРНОМ. Ваша мировая душа не хочет, чтобы люди на разных планетах общались друг с другом?
БРУНО. Сначала люди должны изгнать зло из своих сердец. Я написал книгу «Изгнание торжествующего зверя», где косвенно касаюсь этой темы.
ДАМА В ГОЛУБОМ. Какое интригующее название! Зверь – торжествующий, и все-таки он изгнан! О чем же она? Об отношении людей и животных?
БРУНО. О нравственности Вселенной.
ТРЕТИЙ ГОСПОДИН. Как же это возможно, в вашей теории, как я понял, Бога нет, а Вселенная - нравственна?
БРУНО. Давайте поговорим об этой книге после того, как вы с ней познакомитесь.
ДАМА В ЧЕРНОМ. Вас трудно понять. Наверное, вы - гений, поэтому ваши мысли недоступны нам, упрощенным и земным.
ВТОРОЙ ГОСПОДИН. Скажите, есть ли сторонники вашего учения в Англии?
БРУНО. Все сторонники теории Коперника понимают и разделяют многие из моих тезисов. Люди, умеющие логически мыслить, в конце концов, приходят к неприятию идей Аристотеля. А ведь именно его учение: о перводвигателе, о пятой сущности – эфире, о неподвижных сферах, «закрепляющих» звезды на небосводе, используют богословы, чтобы доказать свою правоту. Они ссылаются на авторитет Аристотеля.
ПЕРВЫЙ ГОСПОДИН. У вас оригинальные, необычные мысли.
БРУНО. Уважаемые господа! Недавно я издал книгу «О бесконечности, Вселенной и мирах». Хочу предложить ее вашему вниманию. ( Показывает книгу, лежащую перед ним на столике).
ПЕРВЫЙ ГОСПОДИН (быстро подходит). Я бы просил вас позволить мне ее почитать, дайте мне вашу книгу на несколько дней.
 Бруно отдает ему книгу.
ВТОРОЙ ГОСПОДИН. Я бы тоже хотел познакомиться с вашими трудами.
БРУНО. Мои книги продаются в книжных лавках.
МОВИСЬЕР. Господа! Рекомендую прочитать «Пир на пепле», также вышла недавно.
ДАМА В ГОЛУБОМ. О! «Пир на пепле»! Я слышала об этой книжке от моей приятельницы, но когда я захотела ее купить, торговец сказал, что тираж уже разошелся.
МОВИСЬЕР. Издатель согласился напечатать повторный тираж. Так что караульте! Скоро появится в продаже.
ДАМА В ЧЕРНОМ (даме в голубом). А он красив, этот итальянец, и у него манеры аристократа.
ДАМА В ГОЛУБОМ. Он – аристократичен, но при этом совершенно непредсказуем, в отличие от наших чопорных вельмож, у которых на лбу написаны все их учтивые фразы.
МОВИСЬЕР (открывает книгу, которую держит в руках, читает): «Будь настойчив, не падай духом, не отступай, даже если суровый сенат тупого невежества разнообразными кознями и уловками будет тебе угрожать и попытается погубить твое божественное начинание и высокий труд, будь уверен, что, в конце концов, все увидят то, что теперь видишь ты».
БРУНО. Я отрицаю всякое вмешательство какой-либо потусторонней силы в дела природы. Материя изнутри обретает форму посредством того жизненного начала, которое находится в неразрывном единстве с материей и образует с ней первичную субстанцию. Богословы говорят, что Бог вдохнул душу, Бог дал жизнь. Они понимают под душой нечто, привнесенное извне. Я утверждаю, душа мира заложена в самой первооснове всего сущего, она, в конечном итоге, и причина и начало всех вещей.
 Вселенная едина, бесконечна, неподвижна. Она не движется в пространстве, ибо ничего не имеет вне себя, куда бы могла перемещаться, ввиду того, что она является всем. Она не рождается, ибо нет другого бытия, которое она могла бы желать и ожидать, так как она обладает всем бытием. Она не уничтожается, ибо нет другой вещи, в которую она могла бы превратиться, так как она является всякой вещью. Она не может уменьшаться или увеличиваться, так как она бесконечна.
 Представления о времени и пространстве, привычные на земле, не подходят для Вселенной. В бесконечной длительности час не отличается от дня, день от года, год от века, век от момента, ибо они не больше моменты или часы, чем века, и одни из них не меньше, чем другие, в соизмерении с вечностью. Беспредельная Вселенная охватывает неисчислимые миры. Одни из них могут быть больше Земли, другие – меньше, но основа у них – та же.
ДАМА В ЧЕРНОМ (перебивает). Вы согласны с тем, что человек согрешил, съев яблоко с дерева познания Добра и Зла?
БРУНО Я бы согрешил еще и еще раз, чтобы не уподобиться немыслящему животному. Разум дан человеку для познания мира. И в этом должен заключаться его подвиг. Все силы свои отдавая науке, он, в бескорыстном героическом энтузиазме познания, устремляется на поиск Истины!
ДАМА В ЧЕРНОМ. Так он съел или не съел яблоко с дерева познания Добра и Зла по вашей теории? Ваш человек, сотворенный душой мира?
БРУНО. А что оно такое, дерево познания? Из чего оно состоит? Как вы его себе представляете?
ДАМА В ЧЕРНОМ. Не представляю.
БРУНО. И я не представляю.
ТРЕТИЙ ГОСПОДИН. Вы оригинальны! Необычная философия. Душа мира! Бесконечная Вселенная!
ЧЕТВЕРТЫЙ ГОСПОДИН. Вы очень смелы. Выступаете один против общепринятых взглядов.
ТРЕТИЙ ГОСПОДИН. Подвергаете сомнению само Священное писание!
ДАМА В ГОЛУБОМ. Уважаемый профессор Бруно! Вы необыкновенно пылко излагаете свою философию. Слушая вас, я соглашаюсь, но все-таки хочу задать вопрос. Вы говорите, что Земля - живое существо. А чем она питается, если она – живая?
БРУНО. Земля – это сотворенное мировой душой макротело. Законы функционирования макротел в бесконечной Вселенной отличаются от нашего с вами существования, в том числе наших представлений о пище, о питании. (Помедлив) Ваши уши чем питаются?
ДАМА В ЧЕРНОМ. Мои уши, господин Бруно, составная часть моего организма. Отдельно от него они не питаются.
БРУНО (улыбается). А Земля – составная часть единого организма Вселенной. Ее жизненное начало – мировая душа – ее изначальная данность.
ДАМА В ЧЕРНОМ. Но если Земля живая, она может умереть?
БРУНО. Мировая душа вольна создавать миры, вольна и разрушать сотворенные ею формы.
ДАМА В ЧЕРНОМ. А если Земля умрет, что будет с нами?
ДАМА В ГОЛУБОМ (поднимаясь с кресла). Простите, господа, сегодня вечером я должна быть во дворце на приеме у королевы, я вынуждена вас покинуть, к большому моему огорчению. Господин Бруно, не откажитесь посетить мой дом. Я приглашаю вас на литературный вечер. Приходите завтра после полудня. Возможно, вы встретите в моей гостиной ваших поклонников и единомышленников.
БРУНО. Благодарю вас, буду непременно.
ДАМА В ЧЕРНОМ. Господин Бруно! Мы с моим супругом будем рады видеть вас своим гостем. Приходите в любое время, когда вам удобно.
ТРЕТИЙ ГОСТЬ. А в воскресенье непременно к нам! Хочу познакомить вас со своей женой. Она, как и я, увлекается философией.
БРУНО. Удивительная страна. Впервые встречаю жен, которые вместе с мужьями увлекаются философией
ТРЕТИЙ ГОСТЬ. У моей жены есть даже ваша книга «Пир на пепле»
БРУНО. И она прочитала ее?
ТРЕТИЙ ГОСТЬ. О, да!
БРУНО. И что она сказала по этому поводу?
ТРЕТИЙ ГОСТЬ. Она сказала: «Очень пикантно!»
БРУНО (смеется). У вас мудрая жена.
ТРЕТИЙ ГОСТЬ. Я хочу представить вас всем нашим знакомым, как редчайшего гостя Англии.
БРУНО (по-прежнему весело). Непременно буду. Привет жене и пикантным знакомым.
ТРЕТИЙ ГОСТЬ (в сторону). Он развеселился. Я что-то не так сказал?
БРУНО. Меня радует, что многоуважаемые дамы Англии посещают философские беседы и склонны порассуждать о проблемах, которые никак нельзя назвать женскими.
ДАМА В ЧЕРНОМ. Мы любим философствовать. А вы полагаете, женщины могут заниматься только пяльцами и любовными романами?
БРУНО. Английская нация должна быть самой образованной нацией Европы, если ее женщины увлекаются философией.
ДАМА В ГОЛУБОМ ( не поняв иронии). Не забывайте, что у нас королева – женщина, и едва ли по уровню образованности она хоть на йоту уступит любому европейскому монарху – мужчине.
БРУНО. Я столько наслышан о королеве. Очень хотел бы лично убедиться в ее достоинствах.
ДАМА В ГОЛУБОМ (складывая веер в сумочку). Вы хотите аудиенции у королевы? Я могу устроить Вам аудиенцию с ее высочеством. Но держитесь! Она попытается обратить вас в нашу англиканскую веру.
БРУНО. Думаю, со мной этот номер не пройдет.
ДАМА В ГОЛУБОМ. Этот номер не пройдет? Интересное выражение. Мне не знакомое. (Подходит к Бруно, протягивает ему руку). Я обещаю вам, господин Бруно, что не далее, как послезавтра, вы будете приняты ее высочеством королевой Елизаветой.
БРУНО (целует ей руку). Я всегда говорил, женщины – самые замечательные существа на Земле.
 Дама в голубом уходит.
ТРЕТИЙ ГОСПОДИН. Итальянцы в Англии входят в моду. Итальянский язык изучают в колледжах, королева любит беседовать на итальянском языке, а в вашем лице, господин Бруно, в Англию пришла итальянская философия.
БРУНО (смеется). Итальянская философия- это философия папы, противоположная моей!
ТРЕТИЙ ГОСПОДИН (сконфуженно). Опять я что-то не так сказал.
 Входит слуга.
СЛУГА. Господин Мовисьер, к Вам гонец от короля. Привез письмо его высочества.
МОВИСЬЕР. Прошу прощения, господа, я вынужден отлучиться.
ПЕРВЫЙ ГОСПОДИН (встав с кресла). Не смеем вас задерживать, господин Мовисьер. Время позднее, нам пора покинуть ваш гостеприимный дом, благодарим вас за ланч, за интересный вечер. Рады были познакомиться с вашим гостем. Теперь, надеемся, он будет и нашим гостем. (Раскланивается с Бруно, с Мовисьером. Уходит).
ВТОРОЙ ГОСПОДИН (Бруно). Надеюсь еще с вами встретиться, господин Бруно. Но уже после изучения ваших трудов. (Поклонившись всем присутствующим, уходит).
ТРЕТИЙ ГОСПОДИН (Бруно). Прощаюсь с вами только до воскресенья. Жду вас с визитом. Вы обещали! (Жмет руку Бруно, Мовисьеру, уходит).
ДАМА В ЧЕРНОМ (Протягивает Бруно руку для поцелуя, смотрит на него с загадочным выражением лица). Прощайте, господин Бруно. Надеюсь, не навсегда. Мы с мужем будем рады видеть вас в нашем доме.
БРУНО (целует ей руку, слегка задерживает ее в своей). Передайте вашему мужу, что у него очаровательная жена! ДАМА В ЧЕРНОМ (Протягивает руку Мовисьеру). Господин Мовисьер, ждем вас к нам на ланч в эту пятницу с господином Бруно.
МОВИСЬЕР (целуя руку). Если мне удастся склонить этого домоседа к такому серьезному мероприятию.
ДАМА В ЧЕРНОМ (кокетливо). Он мне уже обещал (смотрит на Бруно). Разве нет?
БРУНО. Я буду даже без господина Мовисьера. Присутствие мужа так же не обязательно.
ДАМА В ЧЕРНОМ. А вы шалун! (Уходит).
МОВИСЬЕР (слуге). Вольдемар, помоги гостям одеться. (Слуга уходит). ( Бруно). Сгораю от нетерпения прочитать, что же пишет мой король. (Уходит)
БРУНО (один). Меня приглашают во многие дома Англии. У меня появились единомышленники, мои книги издаются и покупаются. Я нашел близких мне людей в лице семейства де Мовисьер. Меня не травят недоброжелатели, как оленя гончие псы. Я могу высказывать свои мысли, и от меня не шарахаются, как от прокаженного. Судьба проявляет ко мне удивительную благосклонность. Остановись, мгновенье!
 Входят Флорио и Федерико.
ФЕДЕРИКО (жизнерадостно). Рад приветствовать Вас, господин Бруно в полном здравии и бодрости духа.
ФЛОРИО. Здравствуй, Джордано.
БРУНО. Вы опоздали, друзья мои, гости все уже разошлись. Week – end окончен.
ФЕДЕРИКО. Ваше выступление прошло успешно?
БРУНО. Отдельные представители английского высшего света не очень умны, но женщины восхитительны! Что с тобой, Федерико? Ты сияешь, словно жених накануне свадьбы.
ФЕДЕРИКО. Моя тетка из Тулуза вызывает меня к себе и объявляет единственным наследником. Она обещает мне безбедную жизнь.
ФЛОРИО. И он едет в Тулуз, в эту дыру, где тебя, Джордано, придурковатые студенты закидали помидорами.
 Входит Мовисьер, не замеченный никем, останавливается на пороге.
ФЕДЕРИКО. Еду!
ФЛОРИО. Деньги! Бряканье золотых монет способно убить жажду знаний даже у нашего романтического Федерико.
ФЕДЕРИКО. Почему убить? Я защитил звание магистра искусств. Буду преподавать в Тулузе в университете и совершенствовать свои знания.
МОВИСЬЕР (подходя к креслу). Я рад за вас, Федерико. Хоть к кому-то из нас фортуна благосклонна.
ФЕДЕРИКО (жизнерадостно). Здравствуйте, господин Мовисьер! Как ваши дела? Как поживает ваша дочурка?
ФЛОРИО. Простите нас за опоздание, господин Мовисьер!
МОВИСЬЕР (Бруно). Ты говорил, Джордано, человек, хозяин своей судьбы. Нет! Все мы в руках провидения и расплачиваемся за свои грехи.
ФЛОРИО. Да за какие грехи вы-то расплачиваетесь, безгрешный человек?
МОВИСЬЕР (тяжело опускается в кресло. Роняет на пол распечатанный конверт с письмом). Я – разорен. Мне грозит долговая тюрьма. Дело в том, что все свои деньги я одолжил Марии Стюарт.
ФЛОРИО. Марии Стюарт? шотландской королеве, которая сидит в заточении у ее высочества королевы Елизаветы?
МОВИСЬЕР. Ну, да, да! До сегодняшнего дня я надеялся, что король внемлет голосу старого слуги. И в ответ – отстранение от службы.
ФЕДЕРИКО. Вы так прогневали своего короля?
МОВИСЬЕР, Генрих настаивал, чтобы я самым энергичным образом добивался освобождения Марии Стюарт. Он хотел, чтобы я примирил ее с ее сыном Яковом, сегодняшним королем Шотландии, от которого она сбежала, ища убежища у своей сводной сестры Елизаветы. Но для этого, по моему мнению мы должны были усилить древний альянс Франции с Шотландией, дать Якову взаймы денег на подавление мятежа, вспыхнувшего против него и высадить в Шотландии свои войска. Мы должны были укрепить наш древний союз и тем самым усилить Францию. И только после этого требовать от Елизаветы освобождения Марии Стюарт. К сожалению, в нашем мире единственная реальность, с которой считаются, это – сила.
ФЛОРИО. Ну, и что же? Король Генрих пожалел денег и в результате Шотландию прибрала к рукам королева Елизавета?
МОВИСЬЕР. Она высадила в Шотландии свои войска и дала Якову денег, а Генриха заморочила письмами о его миролюбии, обещая, что скоро они породнятся, так как она выйдет замуж за его брата герцога Анжу.
ФЛОРИО. О! Она очень тонкий политик!
МОВИСЬЕР. Но я-то знал, что этот брак никогда не будет заключен! Ее цель всегда была – ослабить Францию и прибрать к рукам Шотландию! А теперь герцог Анжу убит, и ни о каком браке речи быть не может.
БРУНО. Убит?
МОВИСЬЕР. Вы разве не знаете? Две недели назад. ФЛОРИО. Вот уж поистине горе для короля Генриха.
МОВИСЬЕР. Все наши планы об освобождении Марии окончательно рассыпались с его смертью. Бедная Мария! Она живет в таких ужасных условиях! Хлеб в помещении, где она содержится, плесневеет уже на следующий день.
БРУНО. Вы с такой искренней теплотой говорите об этой беглянке... Уж не пленила ли она ваше сердце?
ФЛОРИО. Свойство всех красивых женщин – лишать мужчин здравого рассудка и отбирать у них деньги.
МОВИСЬЕР. Я одолжил ей свои деньги в надежде, что король внемлет голосу своего старого слуги, а не льстивым письмам Елизаветы. Но теперь об ее освобождении не может быть и речи! (Опустив голову). Она прекрасна даже в рубище.
БРУНО. Мария Стюарт имела глупость объявить себя королевой Англии, будучи в полной зависимости от Елизаветы.
ФЛОРИО. А на что она употребила ваши деньги?
МОВИСЬЕР (уклончиво). Я не спрашивал, на что она их употребила…все рассыпалось…все наши планы….
ФЕДЕРИКО. Господин Мовисьер! Вы святой человек! Вы так самоотверженно защищали эту несчастную покорительницу мужских сердец!
МОВИСЬЕР. Я разорен! Моя семья не имеет средств к существованию. Как послу, мне открыли кредит, но скоро узнают, что я отстранен от должности. Здесь будет полный дом кредиторов! И я знаю, это наказание за мои грехи!
БРУНО. О каких грехах вы говорите?
МОВИСЬЕР. Я всю жизнь служил Франции. Я был честен перед своей совестью. Но я засомневался в силе Господней. В тот день, когда рассыпался наш замысел освободить Марию, я возроптал на Бога и короля. И вот – наказание! Отстранение от службы!
Когда у нас все благополучно, мы считаем, что это – наша заслуга. Но нас настигают несчастья – и мы виним Бога, а за это он обрушивает на нас еще большие несчастья. Все мы, друг мой Джордано, в руках Провидения. И я наказан за сомнение в силе Господней.
БРУНО. Я всегда полагался только на себя.
МОВИСЬЕР. Неужели? Вы всего добились сами?
БРУНО. Не могу не признать, что без вашей горячей поддержки я бы немногого добился. Но это свидетельствует о том, что в нашем обществе любой успех сопряжен с наличием или отсутствием денег. Все решают деньги. И этот мир вы называете божьим миром?
МОВИСЬЕР. Разве я оценил Вас по вашему кошельку? Или по должностям, академик ни одной из академий?
БРУНО. Вы – исключение.
ФЛОРИО. А я?
ФЕДЕРИКО. А я?
МОВИСЬЕР. Бог живет в каждом человеческом сердце, дорогой мой Джордано!
БРУНО. Моя юношеская вера протестовала против лицемерия служителей церкви, а когда созрел мой разум, он укрепил меня в неприятии общепринятых догматов.
МОВИСЬЕР. Библия написана черными чернилами, но это не значит, что она - черна. Она – прекрасна.
БРУНО. Совсем недавно вы соглашались с моими взглядами.
 МОВИСЬЕР. В сущности, ваша мировая душа неотделима от вашей идеи нравственности Вселенной, лежащей в основе Библии. Вы излагаете свои мысли на философском уровне, непонятном для простых людей языке. Вы осудили грех в человеке по-своему, я бы сказал, на языке ума. Библия осуждает грех в человеке на языке, доступном человеческому сердцу. Начни-ка священник рассказывать простому народу вашими аллегориями. Да никто ничего не поймет! Напичканный заумными речами, понятиями и представлениями, далекими от сознания простого человека, наш мир станет еще более безнравственным. Простота языка религии, доступность его для самого безграмотного человека, не умеющего читать, писать, но имеющего человеческую душу и уши, чтобы услышать священника, поддерживает его нравственность.
Друг мой! Я понял – Бог в сердце каждого. Говоря вашим языком, ваша мировая душа, которая поддерживает нравственность Вселенной, – в сердце каждого. Эти понятия, безусловно, разные по определениям. Ведь вы утверждаете, что мировая душа – свойство самой материи, точнее, сама материя, но в иной ее форме. Так? (Бруно молча кивает) Но по сути своей, по сути! Эти понятия – Бог и ваша мировая душа - очень похожи.
Какой же вы материалист, с вашей жизнетворящей мировой душой, которая формирует весь мир и присутствует в каждой вещи, с вашей живой землей, землей – животным, с вашей бесконечной, живой, живущей по законам нравственности Вселенной. Только по сформулированным вами понятиям – все проистекает от одного истока – невидимой первоматерии и «растворенной» в ней же, присущей ей, как целокупное, мировой душе. Христианские понятия отделяют материю от Бога – Творца. Свою позицию вы объясняете на языке философии, языке далекого будущего, который нам, простым смертным, понять трудно. Мы все норовим подогнать к доступным нашему сознанию образцам, понятиям, представлениям. Главное в вашей философии - познание мира. Вы полагаете, что счастье человек обретет в познании законов природы. Ставите счастье познания целью человеческой жизни. Ваш героический энтузиаст бескорыстен, а значит, нравственен. Но как знать, в чем счастье человека? В конце концов, счастье – это состояние души. Кто-то обретает его в состоянии веры, кто-то - в состоянии познания. Это – индивидуальный выбор каждого: верить или познавать. И что принесет человечеству познание в будущем, знаете ли вы? Вы уверены, что познание вашего героического энтузиаста принесет счастье будущему человечеству? Принесет благо?
БРУНО. Вы совершенно изменились! Неужели для вас стало таким потрясением отстранение от должности? Вы изменили свою систему взглядов! Ранее вы весьма редко вспоминали слово Бог.
МОВИСЬЕР. Я потерял не только должность. Я потерял короля. Я потерял друга. Я служил Франции сорок лет. И та, как вы говорите, система взглядов, к которой я пришел на старость лет, должно быть, исподволь, зрела во мне давно. Бог - в сердце каждого, мой друг Джордано, и не надо его отнимать у человека, в противном случае, он превратится в чудовище. Говоря вашим языком, в рогатого, агрессивного торжествующего зверя, и тогда убийство станет нормой жизни, и разврат станет обыденным явлением, и безнравственность не будет вызывать удивления и неприятия обществом, и власть будет не способна защитить общество от преступления, потому что сама станет преступной.
ФЛОРИО. Если несчастье учит красноречию, вы подаете пример не прятаться от несчастий.
ФЕДЕРИКО. Вы никогда раньше так вдохновенно не произносили речей!
МОВИСЬЕР (грустно улыбаясь). Если бы мои речи стоили дружбы короля и всего моего состояния, я бы согласился быть нем, как рыба.
 Вырываясь из рук держащего его слуги, вбегает Аристино. Он в одежде странствующего монаха. Изумленный, ему навстречу поднимается Бруно. Аристино бросается к нему с объятиями.
АРИСТИНО. Вот где я тебя разыскал! Ну, что смотришь! Неужели не рад видеть старого друга?
БРУНО (выходя из оцепенения). Как ты здесь оказался? (оглядывая его). И снова монах?
АРИСТИНО. Разве это имеет значение, кто как одет? Сам же говорил, не имеет абсолютно никакого значения! Я в душе всегда был слугой Господним.
БРУНО. Ну, слуга Господень, с чем пожаловал? (представляя его присутствующим). Аристино, мой спутник, монах – доминиканец. (Аристино кланяется всем присутствующим). (Обращаясь к Бруно). Надо полагать, это все твои друзья? (С торжествующим видом достает из нагрудного кармана, пришитого к обратной стороне сутаны, большой конверт и протягивает его Бруно). А к тебе меня привело вот это письмо самого богатого венецианского дожа. Когда он прознал, что мы с тобой большие друзья, так заказал мне разыскать тебя, где бы ты ни был, и привезти к нему в гости в Венецию. Эта значительная персона очень тобой интересуется. Да читай же!
БРУНО (не спеша берет у него конверт, кладет в карман). Давно ли ты стал водить знакомства со знатными особами?
АРИСТИНО. Как мы с тобой расстались, поехал я в родную Италию.
БРУНО (смеется). Уж не посватал ли меня еще какой-нибудь вдовушке? (Мовисьеру). Мой приятель однажды меня чуть не женил на моей давней приятельнице.
АРИСТИНО. И совсем не смешно. Твои друзья все, поди, женатые. (Вопросительно смотрит на Мовисьера, Флорио, Федерико)
БРУНО (Мовисьеру). Он решил устроить мою судьбу, найти мне невесту с состоянием и отвести нас под венец.
СЛУГА (Мовисьеру) (Все это время он прислушивается к речи Аристино). Я могу идти, господин Мовисьер?
АРИСТИНО (слуге). А! ты все еще здесь! (Мовисьеру). Этот долговязый пускать меня не хотел! Чуть сутану не порвал! Стой, говорит, я должен доложить. А чего доложить? Подливки к котлетам? так котлеты и без подливки хороши, а еще лучше гуляш с макаронами. А он вместо угощения мне воды за шиворот налил, там у вас служанка шла мимо с чайником. ( Трет спину). Я не чайная роза, чтобы меня поливать.
МОВИСЬЕР (Аристино) Вы, наверное, голодны с дороги?
АРИСТИНО. Уж не отказался бы, кабы покормили. Я люблю макароны с мясом и с сыром и обязательно вина красного. Не откажусь и от чашечки чая с сахаром, да побольше. А чай покрепче люблю.
МОВИСЬЕР (слуге.) Отведи, Джон, господина Аристино на кухню, пусть покормят.
 Слуга и Аристино уходят.
МОВИСЬЕР (Бруно). Это у вас все монахи-доминиканцы такие весельчаки?
ФЕДЕРИКО. Так это же итальянцы!
ФЛОРИО. Придурковат немножко.
БРУНО. Он-то придурковат? Он может разыграть кого угодно, но роли дурачков у него самые удачные.
ФЛОРИО. Нахал первоклассный! (Мовисьеру). Значит, вы, Мишель, уезжаете из Англии?
МОВИСЬЕР. И как можно скорее. Пока сюда не ворвались кредиторы.
ФЕДЕРИКО. Вы не возражаете, если я поеду с вами?
МОВИСЬЕР. Конечно, мой юный друг. Буду счастлив видеть рядом с собой хоть одно жизнерадостное лицо.
ФЛОРИО. Дорогой Мишель, у вас все будет хорошо! Приедете во Францию, и все образуется, король даст вам новую должность. Вдохнете родного воздуха – и на душе полегчает. Новые дела, новые заботы…
МОВИСЬЕР. Думаю, во Франции меня не ждет ничего хорошего. Бездетный Генрих остался один в окружении стаи волков, герцог Наваррский, герцог Гиз… все они рвутся к власти. Наш король умен, но у него сердце доверчивого ребенка.(Откланивается присутствующим). Простите, друзья мои, я должен известить жену о постигшем нас несчастье. И нам нужно срочно готовиться к отъезду. (Мовисьер уходит. Бруно отходит в сторону, читает письмо).
ФЕДЕРИКО (Флорио). Ты едешь с нами?
ФЛОРИО. Нет. Я останусь в Англии. Я как-то прижился на этой земле, полюбил ее.
ФЕДЕРИКО (многозначительно) Полюбил ее! Англию или англичанку?
ФЛОРИО. Не мельтеши языком. Не время. Когда-нибудь полюблю и англичанку.
ФЕДЕРИКО. Знаю, знаю, даму, которая любит все голубое.
БРУНО (подходит к ним, держа в руках письмо). Сюзанну? Даму в голубом? Фрейлину при дворе? Как тебя угораздило, Флорио?
ФЛОРИО. Не слушай его, Джордано. Мы едва знакомы. Давайте оставим эту тему. Ты тоже уезжаешь с Мовисьером?
БРУНО ( задумчиво). Да…наверное, но затем, чтобы ехать в Венецию.
ФЕДЕРИКО. По приглашению этого синьора, который прислал вам письмо?
ФЛОРИО. Ты перестал бояться инквизиции?
БРУНО. Мочениго живет в Венеции. А Венеция - это свободная республика, она не подчиняется папе.
ФЕДЕРИКО. Так этого синьора зовут Мочениго! Ой-ой! Женева тоже не подчиняется папе, однако Вас там водили в цепях по улицам.
ФЛОРИО. Ты рискуешь, Джордано. Не езди!
ФЕДЕРИКО. Ничего, он умный, он вывернется! Его голыми руками не возьмешь! Правда, Джордано?
ФЛОРИО. Не езди!
БРУНО. Когда я приехал в Англию, чернь вместо посольства отправила меня к мусорной яме, я упал. С таким началом я ждал самого худшего, однако Англия – единственная страна, где из меня не сделали страшилку для непослушных детей.
ФЛОРИО. Ты просто не успел раздразнить драконов судьбы. Первый свой зуб они тебе уже показали.
БРУНО. Знаю. На «Тайну Пегаса» наложен запрет. Ты считаешь, продолжение последует?
ФЛОРИО. Дорогой мой! В «Тайне Пегаса» ты издеваешься не только над католиками, ты всякую веру во Христа называешь ослиностью! Тебя прекрасно приняла Англия, но ты и здесь кончаешь битьем лбов!
БРУНО. Мой - выдержит. Я – битый. Лоб окаменел. (увлекаясь). Потому что всякий праздный краснобай, преисполненный важности из-за выставленных напоказ книжек или длинной бороды, причисляет себя к философам. Из-за таких пустомель сегодня слово «философ» стало означать «плут», «тунеядец», «шарлатан», «скоморох»! А мои враги нарочно выдают упреки с моей стороны отдельным лицам за оскорбление всей страны!
ФЛОРИО. И поэтому ты хочешь бежать от них в Италию, прямо в пасть дракона, чтобы попугать его своим воинственным видом!
ФЕДЕРИКО. А вдруг как раз в тот момент, когда вы захотите уехать из Венеции, вам подадут карету инквизиции?
ФЛОРИО. Типун тебе на язык, болтун!
БРУНО (повторяет с теми же интонациями). Типун тебе на язык! Юный Федерико! (Флорио) Я очень соскучился по родине. Приехал Аристино, заговорил, затараторил на итальянском, с типичным неаполитанским диалектом, и мне очень захотелось подышать родным воздухом, посмотреть на Везувий.
ФЕДЕРИКО. На Везувий? Из курса географии знаю, что Везувий – это вулкан, расположенный неподалеку от итальянского города Неаполя.
БРУНО. Я помню его с детства. Первым, кого я видел, просыпаясь, был Везувий. Моих родителей подолгу не бывало дома, и я разговаривал с ним. От его вершины поднимался легкий дымок. Когда он не дымился, я говорил ему, ну, подыши еще. И представьте, он слышал меня.
ФЕДЕРИКО. В первый раз вижу Вас сентиментальным.
ФЛОРИО Фантастика! Я знаю, что ты большой любитель природы, и не перестаю удивляться, как может уживаться твой могучий ум и все эти птички, цветочки, а теперь еще и вулканы.
БРУНО. Я понял, что такое тоска по родине.
ФЛОРИО. Ну, что ж, счастливого пути, только, смотри, не связывайся ни с какими де ла Фе. В конце концов, и твой каменный лоб может не выдержать.
ФЕДЕРИКО. И помните, что вас, спрятавшись где-нибудь за углом, может ожидать карета инквизиции.
ФЛОРИО. Что ты заладил со своей каретой!
 Входит Мовисьер.
МОВИСЬЕР. Господа! Мы с женой приглашаем вас на прощальный ужин. Кто знает, как раскидает нас судьба. Сегодня мы вместе, возможно, в последний раз в нашей жизни. Пройдемте со мной.
 Все уходят.
 Занавес

 ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
 Картина 14
Действущие лица:
Джордано БРУНО,
МОЧЕНИГО, богатый итальянец знатного рода.
СЛУГА Мочениго

 Дом Мочениго. Мочениго сидит за столиком, на котором разложены оккультные принадлежности: блюдечко, круг алфавита, свечи, ключи.
 Входит слуга.
СЛУГА. К вам господин Бруно.
 Мочениго вскакивает, быстрым шагом идет к двери, в дверях сталкивается с входящим Бруно. Раскланиваются друг перед другом.
МОЧЕНИГО. Так вот вы какой, господин философ! (Разглядывает его без стеснения).
 Слуга вносит вещи Бруно – два сундука и саквояж.
МОЧЕНИГО. Рад! Рад! Наконец-то я вас дождался! (взглянув на его вещи).Это все, что вы нажили за свою жизнь?
БРУНО. Вы имеете в виду мой сундук с книгами?
МОЧЕНИГО. Ах! Один из этих сундуков еще и с книгами?
Завидный аскетизм. Да что же мы стоим! Ведь я приготовил вам комнату! Вы, наверное, устали, отдохните, а уж потом я буду приставать к вам с вопросами. (Слуге). Отведи господина Бруно в его комнату наверху, самую лучшую из комнат для гостей.
 Слуга, Бруно уходят. Мочениго некоторое время разглядывает сундуки.
МОЧЕНИГО. Теперь он - мой! Ходят слухи, что Бруно – большой знаток магии. Он должен рассказать мне все свои секреты. Магия – вот что дает власть над людьми. С помощью магии я уничтожу своих врагов и приумножу богатство. Этот Бруно – великий плут! Всех покорил своими способностями, но я-то знаю, что все его способности – от знания секретов магии. Теперь я – стану великим, самым богатым человеком Венеции. (Убирает со столика оккультные принадлежности. Входит Бруно и застает Мочениго с блюдечком и алфавитом в руках).
БРУНО. Что это? Вы гадаете на блюдечке?
МОЧЕНИГО ( с жадностью ловя каждое его слово). А вы меня научите?
БРУНО (смеясь). Чему?
МОЧЕНИГО. Гадать и общаться со сверхестествеными силами.
БРУНО. Так вы за тем меня сюда пригласили? Я полагал, вы хотите иметь крепкую память. Вы мне писали, что вас интересует мнемоника?
МОЧЕНИГО (заискивающе). Но признайтесь, хитрец, ведь ваши сверхестественные способности, ваша удивительная память не обходятся без помощи сверхестественных сил. Возможно ли запомнить за один взгляд целую страницу? И рассказать ее слово в слово! Я все про вас знаю, мне ваш друг все о вас рассказал!
БРУНО. Это вы об Аристино? (смеется). Наврал с три короба, и весьма убедительно. Но тем он только вводит в заблуждение честных людей.
МОЧЕНИГО. Ну, нет! Он-то всю правду рассказал, а вы, я вижу, хотите скрыть от меня свои секреты.
БРУНО. Помилуйте, какие секреты?
МОЧЕНИГО. Секреты вашей учености. Скажите мне, я обещаю все хранить в тайне, вы общаетесь с нечистой силой?
БРУНО (смеется). Я вижу, от вас ничего не скроешь. Общаюсь.
МОЧЕНИГО (хлопает в ладоши). Я же говорил! Говорил! Пойдемте, дорогой мой, я накормлю вас ужином. Признаюсь, сегодня вас не ждал, но повар у меня хороший, всегда оставляет что-нибудь на ночь. У меня, знаете ли, ночью разыгрывается аппетит. (Зовет слугу колокольчиком. Входит слуга). Спроси у повара, что осталось от ужина, и принеси нам перекусить. (Бруно). А где же ваш друг Аристино?
БРУНО. Он разве не у вас?
МОЧЕНИГО. Нет. Как уехал вас разыскивать, так и пропал. Я получил от него письмо, где он сообщает, что мое поручение исполнил.
БРУНО. И не приехал за вознаграждением?
МОЧЕНИГО (обиженно). Я плачу вперед.
БРУНО (в сторону). Сбежал от знатного синьора плут Аристино, видно, не так сладко показалось жить у богатого синьора.
МОЧЕНИГО. Вы ко мне прямо из Англии?
БРУНО. Нет, я побывал в Германии, в Праге. У меня там издаются книги, так что я к вам ненадолго. Признаюсь, соскучился по родному небу Италии.
МОЧЕНИГО. Родина! Самое сладкое слово!
БРУНО. Вы говорите так, словно были когда-то в изгнании.
МОЧЕНИГО. Нет, в изгнании я не был, и не дай Бог…так. фантазии…У меня чувствительное сердце и богатое воображение. Я могу себе представить, как трудно долго жить на чужбине. Потому и написал вам, написал…чтобы помочь выдающемуся уму, гению нашей эпохи, Джордано Бруно! Вы сможете утешить здесь свое сердце и обогатить свое обоняние родным воздухом, свой взор – родной природой, нашим горячим итальянским солнцем.
БРУНО. Вы так красноречивы, господин Мочениго, что мой ум тускнеет от обилия слов.
МОЧЕНИГО. Ну, что вы, я не оратор, я просто торговец, занимаюсь ремеслами, но в свободное время читаю философские сочинения.
БРУНО. Чьи, например?
МОЧЕНИГО. Помню…Аристотеля, Софокла, Геракла…
БРУНО (смеясь). Геракл – это герой древнегреческого эпоса.
МОЧЕНИГО. Так я это и имел в виду. Древнегреческий эпос тоже почитываю иногда.
БРУНО (в сторону). Куда я попал! Поработаю здесь некоторое время и назад в Германию! (Мочениго) Я хочу засесть за новую книгу. Как вы на это смотрите?
МОЧЕНИГО. Я создам вам все условия! Но…при условии. Какая несуразица получилась, условия при условии. А вы говорите, красноречие! Ну, да ладно. При условии, что вы обучите меня искусству памяти.
БРУНО. Прекрасно! С завтрашнего дня и начнем.
 Слуга вносит ужин. Некоторое время едят молча.
МОЧЕНИГО. Как вы относитесь к гороскопам?
БРУНО. Вы хотите знать мое отношение к астрологии?
МОЧЕНИГО (нетерпеливо) Ну, да. Ну да, да!
БРУНО. Всеобщая обусловленность явлений – непререкаемый закон природы. Как далеко простирается взаимное влияние небесных тел? Как происходящее на одном небесном теле влияет на состояние других? Связано ли каким–либо образом происходящее на Земле с движением других планет, с их расположением?.. Вас интересует именно этот круг вопросов?
МОЧЕНИГО. Конечно! И древние звездочеты знали об этом многое! Избранные смотрят глубоко в суть явлений. Вы можете предсказывать судьбу по расположению звезд в момент рождения?
БРУНО. Я не отрицаю астрологию, но мне часто приходилось встречаться с ловкачами из этой области, любителями почистить чужие карманы.
МОЧЕНИГО. О! Таких везде хватает! (с вкрадчивыми интонациями). А как вы относитесь к магии?
БРУНО. Я достаточно много повидал вещунов и чернокнижников, а иначе говоря, мошенников.
МОЧЕНИГО. Тоже из команды потрошителей?
БРУНО. Что? А, да, да! Потрошителей. Но мне часто приходилось сталкиваться с вещами, которые казались необъяснимыми. Я уверен, в природе существуют связи, еще не замеченные и не понятые людьми. Что-то об этом знали египтяне и греки. Они умели различать едва уловимые приметы предстоящих перемен. Умели пользоваться силами, которые большинством принимались за сверхестественные. Потом эти знания были полностью утрачены.
МОЧЕНИГО. Но вы-то сумели их восстановить?
БРУНО. В глубокой древности жили мудрецы, которые превосходили современных ученых.
 МОЧЕНИГО. Ну, уж! вы себя умаляете. Вы – мудрец!
БРУНО. Вот они были истинными магами, а не современные рыночные шарлатаны и обманщики. Магия – это наука, которая заключается в умении предвидеть результаты естественных процессов и извлекать из этого пользу для людей.
МОЧЕНИО. Вот! Польза меня и интересует!
БРУНО. Какая же польза вас интересует?
МОЧЕНИГО. Можно ли с помощью магии найти клад?
БРУНО (удивленно). Господин Мочениго! Вы напоминаете мне ребенка, который начитался сказок о разбойниках, и загорелся желанием стать одним из них. Вы недостаточно богаты? Вам не хватает средств?
МОЧЕНИГО (жестко). Буду говорить откровенно. Средств всегда не хватает, как бы вы ни были богаты. Просто я хочу овладеть тайнами магии. У меня есть враги.
БРУНО. И вы хотите их уничтожить? Но для этого есть множество честных, открытых способов борьбы. Не кажется ли вам, что ваше желание, мягко говоря, не этично?
МОЧЕНИГО (жестко). Говорят, с помощью магии можно исполнить любое желание, и всякая женщина будет вам доступна.
БРУНО. А! Вот оно что! Женщины! Так вы неудачливый ловелас!
МОЧЕНИГО (обиженно). Мои интересы простираются дальше, нежели общение с женщинами.
БРУНО. Вы хотите знать, почему от петушиного крика обращается в бегство лев? Или почему кефаль, прикоснувшись к корпусу корабля, может его остановить? Чем объяснить способность некоторых врачей воздействовать на больного на расстоянии и приносить ему облегчение?
МОЧЕНИГО. Вот именно! Именно!
БРУНО. В природе все взаимосвязано. В каждом человеке и в каждой вещи есть жизненное начало, мировая душа. Магия позволяет находить эти связи между мировой душой и индивидуумом.
 МОЧЕНИГО. Читал, читал ваши книги о вашей мировой душе.
 Бруно поднимается из-за стола.
БРУНО. Простите, господин Мочениго, я устал с дороги. Разрешите откланяться. (Уходит).
МОЧЕНИГО. Прямо не говорит ничего конкретного, про кефаль придумал, что может остановить корабль. Зачем мне эта кефаль! Осторожничает. Все у него вокруг да около. Однако это только первое знакомство. Дальше разговорится. Как говорится, аппетит приходит во время еды. (Жадно доедает остатки ужина).
 
 Занавес
 Картина 15
Комната Бруно. Обстановка скромная. Бруно сидит за столом, пишет. Входит Мочениго.

МОЧЕНИГО. Господин Бруно, пока вы ездили в Падую читать лекции, вам пришло письмо из Франции от Аристино. (Протягивает ему конверт. Бруно читает. Мочениго располагается в кресле рядом с письменным столом.) Что пишет ваш друг Аристино? Какие новости во Франции?
БРУНО (неохотно). Какие новости вы хотите услышать?
МОЧЕНИГО. Извините мое любопытство, но меня интересует все, что касается вас и вашего друга. Видите ли…возможно я буду писать мемуары…не каждому выпадает счастливый жребий принимать в своем доме гения эпохи…
БРУНО. Рад слышать, что вы так высоко оценили моего Аристино.
МОЧЕНИГО. Не скромничайте, вы прекрасно поняли, что речь идет о вас, при чем тут Аристино? Хотя гениальность господина отражается и на его слуге. Аристино очень незауряден. Но речь, конечно, идет о вас.
БРУНО ( в сторону) Хитрая лиса, льстит и не стесняется. (Мочениго) Что ж, если вас интересуют новости Франции, извольте. Аристино весьма подробно пишет о короле Генрихе.
МОЧЕНИГО (с заискивающими интонациями) И что же он пишет о короле Генрихе?
БРУНО. Поверить трудно. Король уединился в своем монастыре, постится, молится об отпущении грехов, ходит по улицам вместе со своей свитой в мешкообразной одежде, подпоясанный веревками с колокольчиками. Народ настроен агрессивно. Сторонники Гизов ставят в католических церквах фигурки короля, проткнутые иголками, и кричат, пусть он быстрее сгинет, да погасит Господь династию Валуа! Непостижимо!
МОЧЕНИГО. Они правы. Народу не нужен король молящийся, народу нужен сильный король.
БРУНО. Аристино - мастер приврать. (Бросает письмо па стол) Пишет, что хочет жениться, нашел богатую вдовушку.
МОЧЕНИГО. Он же монах! Разве монахи женятся?
БРУНО. Монахи живут в монастыре, а не слоняются по свету. Какой он монах!
МОЧЕНИГО. В Италию не собирается?
БРУНО. А это вы у него спросите.
МОЧЕНИГО. А почему он так подробно пишет вам о короле?
БРУНО. Какой вы любопытный, Мочениго. Король Генрих был моим другом. Я посвятил ему несколько книг.
 Входит слуга. Протягивает Бруно два письма.
СЛУГА. Это вам, господин Бруно.
МОЧЕНИГО (недовольно). Ты должен прежде докладывать своему хозяину о приходящей корреспонденции.
СЛУГА. Я передаю то, что мне приказал почтмейстер, он только что принес эти письма, я заплатил ему.
 Бруно достает кошелек.
МОЧЕНИГО. Не трудитесь, в моем доме все ваши расходы за мой счет.
БРУНО (разрывает конверт, пробегает письмо глазами). Поверить невозможно! Король Генрих заколот каким-то приезжим монахом-доминиканцем.
МОЧЕНИГО. Доминиканцем? Из вашего монастыря? Как это случилось? Рассказывайте! Рассказывайте!
БРУНО. Да вот, читайте! Бросает ему письмо.
МОЧЕНИГО (медленно читает вслух). Гизы подняли в Париже восстание. Король бежал. Он приказал заколоть герцога Гиза и его брата и объединился с герцогом Наваррским. Они разгромили войска Гизов под Парижем и готовы были войти в Париж. Король со своим войском стоял в предместье Парижа, но тут к нему пришел монах-доминиканец и предъявил королю письма его сторонников, которых восставшие Гизы держали в Бастилии, как заложников. Он сказал, что знает, через какие ворота легче войти в город, и как миновать сторожевые посты, но скажет об этом только самому королю, и только оставшись с ним наедине. Когда охрана вышла, он ткнул в него кинжалом.
БРУНО. Предъявил письма сторонников короля! И король поверил в его добропорядочность!
МОЧЕНИГО. Ай-ай-ай! Какая неосторожность! Впрочем, никто из нас не знает, что ждет его завтра! Даже высокопоставленные особы подвержены капризам рока! Ай-ай! Одержать победу над своими врагами и так нелепо погибнуть!
БРУНО. Бездетный король…Бездетный король – это шатающийся трон…Отсутствие наследника порождает смуту… (Задумчиво) Случилось то, чего боялся мой друг де Мовисьер. Король с его доверчивым сердцем ребенка остался один в стае волков.
МОЧЕНИГО. Гизы! И это французские аристократы! Натравить чернь на короля!
БРУНО. Вот вам и добропорядочные католики! Брожение во Франции началось после смерти герцога Анжу, единственного брата короля и единственного наследника престола. Тогда я был в Англии.
МОЧЕНИГО. А у вас есть наследники?
БРУНО. К счастью я – не король, и мое наследство – мои книги.
МОЧЕНИГО. И я – не король, но я – богат.
БРУНО. Вы живете в Италии, а в Италии самый опасный враг – инквизиция. Но вам она - не угроза.
МОЧЕНИГО. Почем вы знаете?
БРУНО. Вы – осторожный человек и благопристойный католик.
МОЧЕНИГО. Благопристойные католики не читают ваших книжек.
БРУНО. А что же вам нравится в моих книгах?
МОЧЕНИГО. Я надеюсь обрести с их помощью мудрость. Господин Бруно, вы живете у меня несколько месяцев, а так и не посвятили меня в тайны магии.
БРУНО (смеется). Добропорядочные католики прекрасно обходятся без тайн магии.
МОЧЕНИГО Вы только что прочитали о магическом обряде.
БРУНО. Каком обряде?
МОЧЕНИГО В письме Аристино.
БРУНО. Неужели? (еще раз пробегает глазами письмо). Нет тут никаких магических обрядов.
МОЧЕНИГО. А проткнутая иголками фигурка короля, над которой верующие христиане просят своего Господа о конце династии Валуа. Вам не кажется это нелепостью? Верующие христиане совершают магический обряд! В храме! Лицемеры! Они сжигают на кострах колдунов и в то же время занимаются магией!
БРУНО. Это какая-нибудь секта.
МОЧЕНИГО Гизы – секта? Ну, нет, это приверженные католики, любимцы папы.
БРУНО. Вы так хорошо знаете французскую аристократию?
МОЧЕНИГО. Аристократия ведет за собой чернь, а не наоборот. Туловище не ходит впереди головы. Я вижу, вы очень огорчены гибелью французского короля, вашего друга. (Вздыхает). Но против меня вы настроены агрессивно. Хотя я неоднократно высказывал свою приверженность вашей философии, вы все-таки не хотите посвятить меня в тайны вашей учености.
БРУНО. Господин Мочениго! Вы приглашали меня учить вас искусству памяти. Разве я отменил хоть одно занятие? Другое дело, что в вас нет усидчивости, вы хотите все постичь сразу, мгновенно! Но любые занятия наукой требуют кропотливого труда.
МОЧЕНИГО. Разве я не тружусь! Я исполняю все ваши рекомендации, но воз и ныне там. И потом, как же не отменяли занятия? Только приехали, я приготовился к кропотливому труду, но не прошло и недели, как вы уехали в Падую читать лекции. Наверное, вы любите путешествовать, вам не сидится на месте, в одной гавани.
БРУНО. Не сидится на месте! В гавани! И рад бы найти гавань, да нет ее для меня!
МОЧЕНИГО (в воодушевлении). А Венеция! Вот она, ваша гавань! Мой дом! Я – ваш друг! Можете полагаться на меня во всем!
БРУНО (с сомнением). Мы с вами так мало знакомы.
МОЧЕНИГО. Так давайте познакомимся поближе. Расскажите мне сами о вашей философии, в книгах все так туманно…Как я понял, вы не согласны с учением церкви. Что значит, Вселенная беспредельна и миры неисчислимы? В Писании сказано, мир создан Богом, один-единственный мир.
БРУНО. Разве Всесильный Бог способен создать лишь один-единственный мир? Господь, как сказано, хочет все, что может. А может он - все, может творить бесконечно, следовательно, и может, и хочет, и творит! Если бы мира не существовало, то и Бог был бы Ничем. Поэтому Господь только и делает, что создает новые и новые миры, один за другим, и так бесконечно.
 Мочениго неподвижным взглядом изучающе смотрит на него. Бруно протягивает ему книжку «Песнь Цирцеи». Подержав в руках, Мочениго возвращает ее.
МОЧЕНИГО. Здесь не о том, о чем вы только что говорили. Я просматривал эту книгу. Она про каких-то обезьян и свинью
БРУНО (смеется). Я представил всю церковную иерархию в сатирических образах от свиньи – папы до обезьян монахов.
МОЧЕНИГО (машет на него руками). Вы дурно поступаете, называя папу свиньей!
БРУНО (смеется). Вы вполне добропорядочный католик! Как вы могли связаться со мной, первым римским безбожником?! Бедный Мочениго, вам нужно сходить к обедне и причаститься.
МОЧЕНИГО. Вы правы, но я полагаю, вам больше, чем кому бы то ни было, нужно сходить к обедне и причаститься.
БРУНО. Мне – к обедне? (тихо, задумчиво). Моя обедня – в искусстве любви ко всему живому.
МОЧЕНИГО. Уж не грешной ли любовью к женщине вы заменяете обедни?
БРУНО. Не скрою, я люблю женщин, но мне далеко до царя Соломона.
МОЧЕНИГО. Может, вы – кальвинист?
БРУНО (мгновенно помрачнев). Никогда не произносите в моем присутствии этих слов.
МОЧЕНИГО. Значит, не кальвинист. Так какой же вы веры?
БРУНО. Однажды во Франции мы играли в гадания по книге Ариосто. По жребию мне выпала строка: «Я – враг всякой веры.»
МОЧЕНИГО. И это правда? Вы – враг всякой веры?
БРУНО. Абсолютная правда! Как я могу верить в то, что противоречит разуму? Непорочное зачатие! Девственность Богоматери! Хлеб во время причастия превращается в тело Господне, а вино – в кровь его.
МОЧЕНИГО. А как же чудеса Христовы?
БРУНО. Христос являл чудеса с помощью магии.
МОЧЕНИГО (осторожно молчит, в сторону). Еретик, каких не бывало!
БРУНО. Апостолы превращали язычников в христианство проповедью и примером добродетельной жизни. А теперь действуют не любовью, а насилием. Кругом царит невежество, нет ни одной сколько-нибудь стоящей религии. Мир погряз в величайшей порче.
МОЧЕНИГО. И поэтому вы часами читаете сочинения, как я понял, по оккультной философии. Меня они тоже интересуют.
БРУНО. О, мессер Джованни, когда я закончу некоторые свои исследования, мир признает меня.
МОЧЕНИГО. Вы хотите создать секту с названием «Новая философия» и возглавить ее?
БРУНО. Ничего я не хочу ни создавать, ни возглавлять.
МОЧЕНИГО. Тогда зачем же вы все это пишете? Со мной занимаетесь, как со школяром, логикой и мнемоникой, а втайне от меня сочиняете книги по магии? Разве я не делаю для вас все, что могу? А вы не хотите сделать для меня самой малости - поделиться со мной тем, что меня интересует – тайнами сверхестественного. Я знаю, в ваших руках ключ к великому могуществу. Вы проникли в тайну заклинаний.
БРУНО. Существуют знания, которыми могут владеть люди, только чистые сердцем, люди справедливые, с бескорыстной душой, которые способны отдавать себе отчет во всех допустимых и недопустимых последствиях применения таких знаний. Некоторые науки, как меч, благотворны в руках достойного человека и опасны в руках бесчестного.
МОЧЕНИГО (в сторону). Еретик! Себя он считает достойным человеком!
(Бруно). Вы хотите сказать, что я – человек бесчестный?
БРУНО. Вы желаете господствовать над людьми, а это – суетное желание, кроме как к пороку, ни к чему не приведет. И давайте кончим этот бесплодный разговор. Разрешите откланяться. (Бруно уходит. Мочениго воровато оглядываясь на дверь, перебирает книги у него на столе, увидев стоящую в углу, позади письменного стола стопку книг, поспешно перебирает их. Вытащив книжку в синей обложке, торопливо листает ее и прячет за пазуху под одежду. Садится на прежнее место.
МОЧЕНИГО. Может, ученый Бруно вообще не делится ни с кем своими секретами? Тогда узнаем их без его ведома. Иначе зачем я трачу на него столько денег? Кроме того, я рискую, упаси Господи, навлечь на себя подозрение в укрывательстве еретика. Когда я наводил о нем справки, мне сказали, что многие пытались выведать секреты его способностей, а получали одну философию. Какая мне корысть в том, что и во Франкфурте, и в Падуе хвалят его таланты?
 Входит Бруно
БРУНО. Господин Мочениго, забыл вам сказать, завтра я уезжаю. Если я не устраиваю вас, как учитель по тем дисциплинам, которым вас обучаю, не хочу более обременять вас своим присутствием в вашем доме.
МОЧЕНИГО (вкрадчиво). Вы не так меня поняли, дорогой Джордано, я очень доволен вами, как учителем, просто я предполагал расширить курс наук, но если вы против, не смею настаивать. Давайте оставим все, как есть. Разве вам плохо у меня живется? Мы только начали занятия, у нас все впереди.
БРУНО. Простите, мессер Джованни, я должен издать некоторые свои сочинения, которые написал, мне необходимо возвратиться во Франкфурт. Это решено. Пойду прогуляюсь перед сном. (Уходит).
МОЧЕНИГО (смотрит вслед ему ненавидящим взглядом. Оставшись один, взволнованно.) Он уезжает! А я остаюсь в дураках! Месяцами жить в моем доме, принимать мои деньги и так ничего и не рассказать! Да не бывать этому! Наверное, кто-то сманил его, пообещал золотые горы. И Мочениго стал не нужен! Он уезжает издавать книги! А на какие средства? На мои денежки, которые он все это время прикапливал, а сам пользовался всем готовым. Нужно удержать его во что бы то ни стало!
 Мочениго уходит. За сценой шум. Входит Мочениго, за ним двое слуг ведут связанного Джордано.
МОЧЕНИГО. До утра вы посидите на чердаке и подумаете о своем поведении. Лучше вам изменить свое намерение, остаться в моем доме и обучать меня запретным наукам.
БРУНО. Вполне достойный для венецианского дожа способ решения своих проблем. Вы полагаете, таким образом можно заставить меня изменить свое решение и держать рядом с собой, как собаку на поводке?
МОЧЕНИГО. Вы вынудили меня к этой мере.
БРУНО. Хоть неделями буду сидеть связанным, вы ничего от меня не добьетесь!
МОЧЕНИГО. Да я вас заморю голодом! Завяжу в мешок, вас увезут в море и кинут в одинокой гондоле. Никто вас не хватится! Будут думать, что вы уехали в Германию.
БРУНО. Я выполнил перед вами свои обязательства и предостаточно убил на вас времени. Вы не вправе меня задерживать! Если вы считаете, что потратились на меня, забирайте мои вещи и деньги, но позвольте свободно уехать!
МОЧЕНИГО. Я настаиваю, чтобы вы посвятили меня в ваши секреты. Меня интересуют тайны магии. Это единственное условие вашего освобождения.
БРУНО. Что вы хотите? Я не обладаю способностью вызывать духов!
МОЧЕНИГО. Может, и женщин вы привораживаете не колдовскими заговорами, а простой любезностью? А повести за собой весь мир тоже хотели любезным обхождением? Или своей дурацкой философией?
БРУНО. Я – не колдун! Я – философ!
МОЧЕНИГО. Вы не хотите рассказать свои секреты ни ради денег, ни ради дружбы с человеком, чей род – один из славнейших в Венеции! Я предлагаю вам в последний раз, иначе я донесу святой службе о ваших речах против Христа и святой церкви, которыми вы осквернили мой дом.
БРУНО (спокойно) Не вижу причин для опасений. Своим образом жизни я никого не оскорбил. Если я говорил что-либо, не соответствующее учению церкви, то с глазу на глаз. Навредить мне не так-то просто. Я не боюсь ваших угроз.
МОЧЕНИГО. Неужели?! Вы полагаете, у меня нет доказательств? А не запамятовали ли вы о запретных писаниях, о книжице заклинаний, которую для вас копировали в Падуе, когда вы туда уезжали читать так называемые лекции? Книжечка-то эта у меня! (Достает из-за пазухи украденную им книжку в синей обложке, вертит ее перед лицом Бруно. Бруно кидается на него, пытается высвободить связанные руки, пинает его ногами. Веревки неожиданно рвутся, он хватает Мочениго за горло.)
БРУНО. Негодяй! Лицемер! Богомерзкий католик! Скользкая жаба!
МОЧЕНИГО (кричит хриплым голосом). Слуги! Слуги! Ко мне!
 Вбегают двое слуг, оттаскивают Бруно от Мочениго, пытаются связать его, это им не удается, выбегают вслед за сбежавшим Мочениго, захлопывают за собой дверь.
МОЧЕНИГО ( за сценой) На замок его, на замок! (тяжело дышит). Кричит, как резаный, жену перепугает, детей разбудит!
БРУНО (стучит в дверь). Проклятый притворщик! Лиса вонючая! Лгал столько времени, богомерзкая душонка! Проклятье на тебя! (Внезапно умолкает, садится на пол, сжав голову).
МОЧЕНИГО (за сценой, испуганно). Молчит, еретик поганый. Что он там делает? Всякий знает, что человек сколько-нибудь сведущий в магии способен бог знает что натворить! Надо вызывать начальника стражи, чтобы заперли его в подвале, пока святая служба не уготовит приказ об аресте. (Слугам). Вы тут постойте, да повесьте еще один замок для крепости, веревки-то оказались гнилыми, которыми вы связали его.
ПЕРВЫЙ СЛУГА (за сценой). Веревки были хорошие! Это он их испортил!
ВТОРОЙ СЛУГА (за сценой). Силищи у него, у меня руки отнялись, пока я его вязал!
МОЧЕНИГО ( за сценой). Чтобы не спать! Ждите, пока я не вернусь. (Уходит).
ПЕРВЫЙ СЛУГА (за сценой). Пойдем, и верно оно надежнее еще один замок повесить. (Уходят).

 Картина 16.

 Темница. Обстановка начала пьесы. Бруно спит. Внезапно сцена озаряется голубым светом. В дальнем правом углу сцены прожектор освещает женщину в белой одежде, подобной древнегреческой тоге. Через плечо перекинута широкая красная лента. Она стоит молча. Бруно внезапно просыпается. Увидев женщину, протирает глаза.
БРУНО. Донна Моргана? Как вы здесь оказались?
ГОСТЬЯ. Я не донна Моргана.
БРУНО. Не донна Моргана? Кто же ты?
ГОСТЬЯ. Зови меня любым знакомым тебе именем: Франческа, Виолетта, Маргарита.
БРУНО. Или из священного писания: Анна, Мария, Иродиада. Буду звать тебя Иродиада.
ГОСТЬЯ. Ты не утратил чувства юмора. Однако твой юмор ядовит. Мы с тобой видимся впервые, а ты уже хочешь меня уколоть.
БРУНО. Ну, что ты! Иродиада совершила героический поступок, приказав своей дочери Саломее принести на блюде голову Иоанна - Крестителя в качестве награды за свой танец.
ГОСТЬЯ Бедная девочка! Невинные всегда расплачиваются за жестокосердие своих властителей.
БРУНО. Тебе не нравится Иродиада?
ГОСТЬЯ. Ужасная женщина.
БРУНО. Не обижайся, буду звать тебя как-нибудь по-другому. Тебя впустил сюда стражник Пьеро?
ГОСТЬЯ. Нет.
БРУНО. Кто же позволил тебе войти сюда?
ГОСТЬЯ. Для этого мне не надо ни у кого спрашивать разрешения.
БРУНО. Теперь тебя отсюда не выпустят.
ГОСТЬЯ. И на это мне не надо ни у кого спрашивать разрешения.
БРУНО. Неужели? Как это у тебя получается? Хочу – приду, хочу – уйду. Научи. Мне сейчас это было бы очень кстати.
ГОСТЬЯ. Всему свое время. А сейчас давай поговорим.
БРУНО. Согласен.
ГОСТЬЯ. Сколько времени ты здесь?
БРУНО. Утратил счет.
ГОСТЬЯ. И всегда один?
БРУНО. Сначала были сокамерники, с которыми я оказался, как только попал сюда. Они донесли обо всех наших разговорах. Лучше бы я был один. Инквизиции стало известно обо всех моих трудах. Четырнадцать лет они изучают мои писания, ищут ересь, но никак не решатся отправить меня на костер, хотя ереси там предостаточно. Наверное, трудно сжигать человека только за его образ мыслей даже для святой инквизиции. А пока они похоронили меня заживо, лишили света, солнца, книг, здоровой пищи, четырнадцать лет я вижу перед собой серую безмолвную каменную стену!
ГОСТЬЯ. Ты пойдешь на костер, Джордано?
БРУНО. Ты мне не ответила, как ты сюда попала?
ГОСТЬЯ. Я пришла к тебе из будущего.
БРУНО. Что? Из какого будущего? Тебя подослала инквизиция, чтобы ты принесла им на блюде мою покаянную голову. Напрасный труд. И хотя ты очень похожа на донну Моргану, но лучше отвали отсюда.
ГОСТЬЯ. Я не обманываю. Я пришла к тебе из будущего.
БРУНО. Уж не хочешь ли ты сказать, что люди будущего научились прыгать через века в прошедшие времена. Из какого же ты века?
ГОСТЬЯ. Из двадцать первого.
БРУНО. Ого! Далековато забралась, красивенькая вруша. Они думают, что если я увижу красивую женщину близко, совсем близко (подходит к ней вплотную), во мне вспыхнет вкус к жизни, и я тут же принесу им свое покаяние. (Отталкивает ее). Можешь убираться! Я не отрекусь! (кричит). Убирайся! Они захотели мою голову на блюде! Подсылают девочек. Станцуй, Саломея! Ну, что же ты стоишь! Пляши! (Хлопает в ладоши, пытается изобразить танец).
ГОСТЬЯ. Прекрати истерику, Джорджи.
БРУНО. Что? Ты назвала меня Джорджи? Так меня звала только донна Моргана.
ГОСТЬЯ. Я знаю о тебе все. Давай поговорим.
БРУНО. О чем можно говорить с живым трупом! Если ты из будущего, ты должна знать мою участь!
ГОСТЬЯ. Историю можно переписать.
БРУНО (смеется). В записной книжке. Так что со мной будет, прорицательница? Меня сожгут?
ГОСТЬЯ. Не знаю.
БРУНО. Как это? Ты же пришла из будущего. А скажи, меня помнят… в будущем? Оставил ли я свой след в истории?
ГОСТЬЯ. Тебя помнят. Твое имя знают даже дети.
БРУНО ( с гордостью). Бруно-Ноланец остался в веках.
ГОСТЬЯ. Твой современник Шекспир жил дольше тебя.
БРУНО. Он тоже еретик? Его сожгли?
ГОСТЬЯ. О, нет! Он – великий драматург. Его пьесы пережили века и всегда современны. Он – гений.
БРУНО. А я? Скажи, можно назвать меня гением?
ГОСТЬЯ. Тебя это очень волнует? Но ведь это суетная мысль, свойство тщеславного характера.
БРУНО. Разве?
ГОСТЬЯ. Возможно, ты - гений ума, но пигмей духа.
БРУНО. Что? Я – пигмей духа? Который собирается идти на костер – пигмей духа? Уважаемая дама, зачем вы сюда пришли?!
ГОСТЬЯ. Давай поговорим.
БРУНО. До сих пор мы только и делаем, что разговариваем, или у вас в будущем это называется как-то по-другому? (Смеется). В будущем эти пресные разговоры называются – легкий флирт. Но, милая дама, вы нашли неподходящее время заигрывать со мной. И признаюсь, вы не в моем вкусе. Я люблю глупеньких хорошеньких женщин.
ГОСТЬЯ. Как донна Моргана?
БРУНО. Вы и с ней знакомы?
ГОСТЬЯ. Джордано, стоило мне сказать, что ты – не гений, ты стал похож на выпрыгнувшего из воды ерша. Давай поговорим?
БРУНО. О чем?
ГОСТЬЯ. О твоей философии.
БРУНО. Понял. Вы приглашаете меня на последний в моей жизни диспут. Валяйте, начинайте! Заседание открывается. Уважаемые профессора и публика! (Кланяется столу и табуретке). Сегодня перед вами выступит скандально известный академик ни одной из академий, готовящийся сойти в преисподнюю… Нет, это мрачно… Готовящийся умереть в будущее, бывший монах-доминиканец Джордано Бруно. На заседании председательствует дама из будущего Цир-цейя! (Подмигивает ей, подставляет ухо, шепотом: «Иродиада? Ты довольна? (повторяет громко) «Дама из будущего Цирцея! Запомните это имя, господа профессора! – (шепотом) Зачем тебе говорить со мной?
ГОСТЬЯ (шепотом) Хочу понять тебя.
БРУНО ( с пафосом) Я весь пред тобою!
ГОСТЬЯ. Давай поговорим.
БРУНО. Вот заладила! О чем?
ГОСТЬЯ. О твоем героическом энтузиасте.
БРУНО. И об энтузиазме познания? Вот моя религия! А мой Бог - человеческий разум! Я – не пигмей духа! Во что я верю, от того не отрекаюсь!
ГОСТЬЯ. Что ты сказал? Во что я верю? И это говоришь ты, враг всякой веры?
БРУНО. Не надо подлавливать меня на слове.. Вы прекрасно понимаете, чем отличается моя вера от вашей.
ГОСТЬЯ. От моей? Ты сказал, от моей?
БРУНО. Простите, я неточно выразился. От веры зтих пигмеев разума, которые думают, что их боженька сидит на облаке в полосочку и смотрит на них.
ГОСТЬЯ. А твой боженька сидит на облаке в клеточку?
БРУНО. Ты хотела поговорить со мной, но тебе лучше беседовать в парикмахерской с брадобреем. У вас одинаковый уровень развития.
ГОСТЬЯ. Ты всегда всех хочешь обидеть. Возвыситься над окружающими. Демонстрируешь превосходство своего ума. А знаешь, почему Христос, хотя он был не глупее тебя, зачем-то, напротив, старался себя унизить? Почему он въезжал на осле в Иерусалим, как нищий лавочник, а мог бы, зная силу своей власти, восседать на коне с золотой уздечкой и снисходительно принимать почести окружающих. Зачем-то омывал ноги своим ученикам? Уж ты-то никак бы не стал кланяться ни перед кем. Счел бы ниже своего достоинства,
БРУНО. Я – не лицемер, в отличие от вашего Христа.
ГОСТЬЯ. Позволь мне объяснить его поведение с философской точки зрения.
БРУНО (смеется). Это ты у брадобрея училась философии?
ГОСТЬЯ. Ты писал в своих многочисленных трудах Вселенная – едина, т.е. представляет собой одно целое. Как, по- твоему, соотносятся части в этом едином целом?
БРУНО. Можно без вопросов?
ГОСТЬЯ. Как ты думаешь, если каждая часть, подчеркивая свою самость, захочет возвыситься над другой, соседней с ней, что станет с единым целым?
БРУНО. Я просил без вопросов.
ГОСТЬЯ. Увеличиваясь в размерах, образно говоря, «надуваясь» от важности в своей исключительности, они будут дальше и дальше отдаляться друг от друга, отталкиваться, каждая часть по отношению к другой перейдет в состояние вражды. Единому целому – грозит распад. Эгоизм каждой части целого – ведет к его распаду. И напротив, самоумаление объединяет их в единое целое Христос указал закон Вселенной, если хочешь - нравственный закон, закон любви, закон жертвенности, чтобы сохранить живое единое целое.
БРУНО (прислушиваясь к звукам улицы, ударам молотка). Слышишь, столб для меня ставят.
ГОСТЬЯ. Твоя мысль о живой Вселенной – это гениальная мысль, и о живой Земле… Но если бы ты пошел путем Христа… ты бы стал гением духа.
БРУНО. Как твой гениальный Шекспир! Браво! Я бы пришел к любви к ослам, меня окружающим! Знаешь, я не очень нуждаюсь в любви ослов.
ГОСТЬЯ. А знаешь, что сделал твой героический энтузиаст с твоей живой Землей? Что он сделал с нею, героически познавая законы материи?
БРУНО. Ну, и что же?
ГОСТЬЯ. Он убил ее. Распял на столбе своего величия, величия своей мысли, своего эгоизма, своей черствости, гордыни, глухоты, немоты! Помнишь, Христос сказал, будете иметь уши - и не услышите, иметь глаза - и не увидите. Они не увидели, твои героические энтузиасты, что Земля – живая! Что она мучилась под пятой их выморочного энтузиазма познания. Что они изуродовали ее «успехами» своего познания, и от этих «успехов» вымерли звери, птицы, рыбы! Твой героический энтузиаст понимал, что разрушает жизнь планеты, но остановиться не мог. Ты любил слушать пеночку? Они вымерли от голода. Планета под прессом человеческого згоизма оскудела настолько, что не могла более кормить своих детей. Мог ли твой героический энтузиаст познать единую целую Вселенную? Нет! А познание по частям – суть разрушение ее единства. В твоей философской системе ты не рассмотрел соотношения частей и целого. Поэтому ты не принял Христа и не понял его. Не понял его философской системы, которая только и может сохранить единство планеты и Вселенной. А значит, сохранить в ней жизнь. А само имя Христос. Вслушайся, как он звучит: CREST EARTH. На английском. В переводе оно означает: ГРЕБЕШОК ЗЕМЛИ. И его судьба – это воплощение судьбы Земли. Ты – гений, Джордано, потому что ты сказал, Земля - живая, она круглая, она движется - вращается вокруг Солнца. И это ты сказал во времена, когда «правительственные» философии считали ее плоской, предназначенной для жизни людей, а уж о таком понятии, как бесконечность Вселенной и речи быть не могло. А материалисты ХХ века услышали в твоей философии только стук топора твоего героического энтузиаста, а твоя мысль, что Земля – живая, живое огромное макротело, просто была затоптана. Никто не принял твою Душу мира, пронизывающую всю материю, присущую самой материи, как ее жизнетворящее начало. А с мертвой материей, с землей, как носительницей полезных ископаемых, растений, животных, которые, в свою очередь, рассматривались, как состоящие из белков, жиров, углеводов, и т.д., предназначенных исключительно на потребу дня, что же церемониться! Топором их, топором! Материализм рассматривал мир, как совокупность частей, вне связи друг с другом. Всю Землю – топором познания! Это – удобно! И совесть – не мучает!
Знаешь, что собираются делать японцы?
БРУНО. Японцы - это кто?
ГОСТЬЯ. Жители островной страны, которая называется Японией.
БРУНО. И далеко она?
ГОСТЬЯ. На Востоке, откуда восходит солнце.
БРУНО. Не приходилось бывать. Наверное, красивая?
ГОСТЬЯ. Не знаю. Мне тоже не приходилось бывать. Они хотят пробурить дырку внутрь Земли на глубину в несколько десятков километров
БРУНО. Десятки километров внутрь Земли?
ГОСТЬЯ. Это – очень глубоко, в мантию Земли, пробурить всю кору и вонзиться в ее незащищенное тело. Никто еще не делал подобного эксперимента.
БРУНО. А зачем они это хотят?
ГОСТЬЯ. Ради познания. Чтобы сформулировать понятия о происхождении Земли. Уяснить себе, а заодно совершить еще какой-нибудь научный подвиг. Как тебе нравится твой героический энтузиаст? Не знаю, будет ли это первый гвоздь, вбитый в Христа, или последнее копье, пронзившее его тело и избавившее его от мучений. Но думаю, последствия такого «действа познания» не замедлят сказаться. Послушай, Джордано, если какому-нибудь продвинутому ребенку-энтузиасту придет в голову вонзить иголку в сиську матери, которую он сосет, чтобы исследовать, что польется, кровь или молоко, и мать в своем самоотречении позволит ему это сделать, на чью сторону ты встанешь, ребенка-энтузиаста или матери?
БРУНО (внимательно смотрит на нее). Неужели все обстоит столь трагично в вашем будущем? Как тебя зовут?
ГОСТЬЯ В нашем будущем. Ты хочешь звать меня по имени? Зачем?
БРУНО. Из какой ты страны? Знаю, ты – не итальянка.
ГОСТЬЯ. Я – из России.
БРУНО. Где находится твоя страна? Тоже на востоке, где и Япония?
ГОСТЬЯ. Моя страна - большая. Один ее конец недалеко от знакомых тебе Франции, Германии, Бельгии, Италии, а другой - рядом с Японией.
БРУНО. Вот как! Похоже, твоя страна занимает весь земной шар. Почему же я ничего не слышал о России?
ГОСТЬЯ. В твое время она была значительно меньше, рядом с развитыми западными странами Россия была грудным ребенком.
БРУНО. Наверное, поэтому я ничего не слышал о ней. С грудными детьми я не общаюсь. Но меня радует, что в некоторых пунктах наши с тобой философские системы совпадают, хотя ты и родилась в малоразвитой стране.
ГОСТЬЯ. Значит, не таким уж плохим философом был тот брадобрей, у которого я училась.
БРУНО. Сносным. Спрашивая о твоей стране, пытался угадать твое имя. Назови же себя, обозначь!
ГОСТЬЯ. Философским системам не учатся, даже у брадобреев. Они рождаются спонтанно, в соответствии с твоей, способностью к самостоятельному независимому мышлению.
БРУНО. Ты сейчас сказала очень хорошее слово: независимому. Так и не хочешь назвать свое имя?
ГОСТЬЯ. Мое имя так же незнакомо тебе и покажется странного звучания, как и моя страна.
БРУНО. Хорошо. Я буду звать тебя именем любимой тобою богородицы, договорились? Мария?
ГОСТЬЯ. Мою мать звали Мария.
БРУНО. Значит, обозначу тебя, как дочь Марии. Я очень не любил, когда меня называли Джордано, но тебе я позволяю, зови меня Джордано. Меня радует, что ты не оплевываешь мою философию, как это делали знакомые мне ученые профессора. Ты – из будущего, и ты понимаешь меня. Боюсь, что скоро я уже не захочу идти на костер. Может, ты любишь танцевать, как Саломея, дочь Иродиады?
ГОСТЬЯ. Люблю. Но для тебя я не буду танцевать.
БРУНО. А со мной? (Обращается к столу и табуретке). Уважаемые господа профессора, уважаемая аудитория! Вы не возражаете, если мы с дамой из будущего исполним для вас танец полонез? Дочь Марии, ты умеешь танцевать полонез?
ГОСТЬЯ. Танцевать с тобой? Здесь?
БРУНО. Уважаемые господа, дама из будущего не возражает, надеюсь, и вы тоже ( протягивает ей руку для танца, напевает мелодию полонеза. Звучит музыка. Танцуют.) Какие танцы танцуют аристократы будущего на балах?
ГОСТЬЯ. У нас нет аристократов.
БРУНО. Куда же они делись? Осталась только чернь? Печально.
ГОСТЬЯ. Вымерли.
БРУНО. Чернь убила моего друга короля Генриха. Ваших аристократов тоже истребила чернь?
ГОСТЬЯ. Короля Генриха убил монах-доминиканец. Об этом написано во всех учебниках истории. Едва ли можно назвать чернью представителя католической церкви. Он пожертвовал собой во имя своей веры, спасая Францию.
БРУНО. Добровольно расстаться с жизнью можно только из высших побуждений. Однако ты не права. Этот убийца никого не спасал, но как послушный католик, исполнял волю своих жестокосердных хозяев, которые заморочили ему голову высокими идеалами. Однако…(прерывает танец, оставляет гостью посредине сцены, садится на сто. Рассуждает сам с собой). Генриха убил монах-доминиканец. Мой спутник Аристино - монах-доминиканец. Это он познакомил меня с подлым лисом Мочениго, передавал его письма и всячески старался спровадить меня в Венецию. Мовисьера, моего друга, разорила католичка Мария Стюарт, состоящая в переписке с католиками, близкими к папе римскому. А этот подлый Мочениго, жаждущий власти с помощью сверхестественных сил, - тоже католик! Уж не мстит ли мне христианский Бог в лице своих слуг? (Гостье). Скажи, ведь ты любишь христианского Бога?
ГОСТЬЯ. Ты все-таки признаешь возможность его существования?
БРУНО. Допускаю, но не признаю.
ГОСТЬЯ. Когда-то ты его категорически отрицал.
БРУНО. Я - философ, а не богослов. Я допускаю существование философской системы, отличной от моей, которая называется христианством.
ГОСТЬЯ. Философской системы в действии, если ты допускаешь возможность мести тебе христианского Бога.
БРУНО. Мстить может и судьба.
ГОСТЬЯ. Христос и Сатана, как близнецы. Только один – свет. Другой – тьма. Их можно перепутать, они оба – одухотворены. Ведь Сатана - дух, но дух разрушения. Христос также сказал: «Я разрушу этот храм и построю новый». Ты, конечно, помнишь эту фразу из Евангелия.
Но Христос жертвует, подавляя свое «эго», а Сатана повелевает, следуя желаниям своего «эго». И в этом их отличие. Захочешь узнать, чью волю исполняет тот или иной человек, посмотри на его образ жизни, слушай не то, что он говорит или пишет, но наблюдай, как он живет: услаждая свое «эго» или ограничивая его. И ты поймешь, кому он служит.
БРУНО. Дочь Марии, ты не только хорошо танцуешь. (Встает, приближается к ней. Гостья быстро отходит в сторону.)
БРУНО. Я обманул тебя, что люблю глупеньких красивых женщин. Их щебетанье надоедает. Они, как легкое молодое вино, нужны, покуда жажда. Есть вина выдержанные.
ГОСТЬЯ. Лучше совсем не пить, ни легких, ни выдержанных.
БРУНО. Чтобы стать гением духа?
ГОСТЬЯ. Исполнить свое предназначенье.
БРУНО. Стать гением духа?
ГОСТЬЯ. Служить Господу.
БРУНО. Я не служил себе, это неправда! Я просто хотел быть самим собой, свободным, свободно мыслящим человеком! (Протягивает гостье руку.) Мы с тобой танцевали. Продолжим?
 За сценой стук молотков, удары топора по дереву, скрип колес подъезжающей телеги.
ГОСТЬЯ. Джорджи, у нас мало времени. Мне нужно многое тебе сказать.
БРУНО. Ты тоже слышала?
ГОСТЬЯ. Что?
БРУНО. Дрова привезли для костра.
ГОСТЬЯ. Да, дорогой, слышала.
БРУНО. Тебе меня жаль?
ГОСТЬЯ. Ты говоришь о себе, словно о постороннем человеке.
БРУНО. Все выболело.
ГОСТЬЯ. Я хотела тебя спросить, Джорджи, твоя первоматерия вкупе с материальной мировой душой формируется самопроизвольно?
БРУНО. Это свойство материи – творить формы. Когда хочет – творит, когда хочет – разрушает.
ГОСТЬЯ. А тебе не кажется, что в твоей философской системе не достает Порядка? Странно это звучит, хочу - творю, хочу – разрушаю. Что хочу, то и ворочу.
БРУНО. Ваше предложение, дочь Марии. Мы - на диспуте. (Кланяется столу). Уважаемый господин де ла Фе, у вас паричок съехал набок. (Складывает в кружочек лежащее на столе полотенце. Кланяется табуретке). А вы, профессор Андерхилл, немножко притомились, потерпите, скоро закончим, давайте-ка я сотру вам капельки пота. Трудяга! (смахивает полотенцем крошки со стола. Кланяется гостье). Я весь внимание. Профессор де ла Фе снизошел до того, чтобы послушать нас. (Кланяется столу). Вы не возражаете, если уважаемая гостья продолжит свои философические экзерсизы?
ГОСТЬЯ. Направленность созидания, творения, упорядочения материи – от простого к сложному. Направленность разрушения – от сложного к простому. Представь микрочастицы – протоны, нейтроны, электроны, пребывающие в хаотическом смешении, как невидимую, не данную нам в ощущениях материю, по твоему определению – праматерию или первичную материю. Хаос – ее исходное состояние. Далее, как ты утверждаешь, некая материальная форма, мировая душа, начинает формировать материальный хаос от простого к сложному, электроны, протоны превращать в атомы, атомы в молекулы, формировать вещество…
БРУНО. Что такое электроны, протоны, атомы?
ГОСТЬЯ. Это открытые наукой микрочастицы, твоя так называемая праматерия.
БРУНО (в воодушевлении). Вот видишь! Значит, я прав? Познание, наука открыли мою первичную материю. Наука и мировую душу открыла?
ГОСТЬЯ. Наука познает только части целого, а твоя мировая душа, как целокупное, присутствует в каждой части материального мира, и твоя мировая душа с точки зрения науки – абстракция.
БРУНО. А эти электроны, протоны и так далее на еще более мелкие образования не дробятся?
ГОСТЬЯ. Сначала полагали, что атом – неделимая частица вещества, но наука нашла методы, делящие его на еще более мелкие частицы. При этом при делении ядра выделяется огромная энергия, ядерная энергия.
БРУНО (перебивает ее). Значит, чтобы соединить эти частицы вместе, эта энергия была затрачена? Так это и есть моя мировая душа! Ядерная энергия - моя мировая душа, и она присутствует всюду, она и есть формообразующее жизнетворящее начало.
ГОСТЬЯ. Энергия, заключенная в ядре атома и есть твоя мировая душа? Почему ты утверждаешь, что эта энергия присуща самой материи? равным образом я могу утверждать, что она пришла извне и могла присутствовать параллельно с существованием хаотических микрочастиц, могла существовать до их возникновения, могла воспроизвести их из себя.
БРУНО. Согласен. Могла. Родить новое материальное качество, потому что энергия - это форма материи. Мировая душа –это форма материи., которая .преобразовала себя в материальную массу микрочастиц, далее сформировала их в атомы и во все более усложняющиеся материальные формы. В результате что мы имеем?-процесс сотворения мировой душой (энергией, присущей материи) материальной действительности. Назови мою мировую душу Духом Святым, мою первоматерию - Богом_Отцом, и сформированный мировой душой и первоматерией (Богом-Отцом) явленный материальный мир – Богом-Сыном, и ты получишь Священное Писание..
ГОСТЬЯ. Ты богохульствуешь!
БРУНО. Нет! Я излагал свое учение на языке двадцать первого века. Но в возможностях века шестнадцатого, и потому действительное не могло стать возможным
ГОСТЬЯ. А возможное действительным? Но если, как следует из твоих рассуждений, ты называешь энергию высшей формой материи, значит, материя – низшая форма энергии? Однако можно ли назвать энергию материальной субстанцией, только потому что она родит материю? И в этом твое глубочайшее расхождение со Священным Писанием. Ты сейчас назвал энергию - Духом Святым, но Дух Святой - нечто высшее, высочайшее, а ты его принижаешь до материальной субстанции.
БРУНО. Однако, как видишь, разница только в понятиях.
А то, что ослам непонятно, они отторгают. Они лишают все, непонятное для них, права на существование.
ГОСТЬЯ. Ослам? Кого ты называешь ослами, далеко не ослы. Ты же отторгал философию Христа, потому что не понимал ее. Это свойство любой природы – все чуждое – вон. Любой физиологический организм отторгает из себя чужеродное тело. Занозы тебе знакомы? Так и люди, удаляют от себя все чужеродное, не воспринимаемое ими, как свое. Изгоняют белых ворон. А ты был восхитительной белой вороной! Активной, шумно заявляющей о себе, ниспровергающей основы царства серых ворон. Христос тоже был белой вороной.
БРУНО. Уж не сравниваешь ли ты меня с Христом?
ГОСТЬЯ. Ну, что ты! Христос ниспровергал эгоизм в человеке, а ты стихийно над этим вопросом не задумывался, потому что для тебя познание стало абсолютной идеей.
БРУНО. Для тебя оно не стало идеей?
ГОСТЬЯ. Бог, как единое, - не познаваем материальным опытом, а познание по частям, суть разрушение единого прекрасного творения господня. Я отрицательно отношусь к такому познанию, но ты был честен перед своей совестью, не приспосабливался, не стлался перед властными людьми ради приобретения материальных благ, ты бросал их к ногам своей идеи, своей философии, а это значит, ты не закопал ее в землю своих суетных желаний, поэтому твое имя пережило века. Дух твой был горяч.
Помнишь, Христос сказал о людях, вы не холодны, не горячи, вы какие-то теплые.
БРУНО. Я бы понравился Христу?
ГОСТЬЯ. Нет, ты бы ему очень не понравился,
БРУНО. А тебе я нравлюсь?
ГОСТЬЯ. Помнишь, я тебя сравнивала с Шекспиром. А вы – противоположности. Ты – гений ума. Он – гений Духа.
БРУНО. Ясно. Впервые встречаю женщину, которой я –не нравлюсь, но которая почему-то написала обо мне пьесу.
ГОСТЬЯ. А ты не догадываешься, почему? Мы оба с тобой пришли к одному и тому же. Меня потрясло, когда я читала твои сочинения, что ты в 16 веке, когда землю считали плоской, а мир созданным для человека, назвал ее – живой! Таким ласковым словом – животное. Нигде, ни у какого философа, естествоиспытателя, ни в какой литературе я не встречала, чтобы кто-нибудь осознал Землю живым существом. Моя позиция совпала с твоей. Я нашла в тебе единомышленника.
БРУНО. Значит, в 21 веке Землю считают живым существом? Это стало новой философией 21 века?
ГОСТЬЯ. Увы. Даже сейчас, когда детям рассказывают о тебе, о твоей жизни, этого главного, что ты сказал, стараются не замечать, считают твоим заблуждением. А я считаю – главным достижением твоей философии. И наверное, не только достижением твоего ума, но и твоего сердца.
БРУНО. Дочь Марии! Ты заговорила о моем сердце? ( с хитрой улыбкой) А ты бы понравилась Христу?
ГОСТЬЯ. Я – христианка.
БРУНО. В церковь ходишь, исповедуешься.
ГОСТЬЯ. Я редко хожу в церковь.
БРУНО. Как же так, христианка?
ГОСТЬЯ. Когда я выходила из атеизма, я ходила в церковь часто.
БРУНО. А сейчас?
ГОСТЬЯ. Что-то странное происходит с нашей церковью. Стоят храмы, отремонтированные, купола позолоченные, а – мертвы.
БРУНО. То есть как?
ГОСТЬЯ. Представляешь, Джордано, на дверях церкви, куда я обычно ходила, повесили объявление: просьба к прихожанам голубей возле церкви не кормить.
БРУНО. Неужели? Почитатели духа святого пренебрегают его живым символом?
ГОСТЬЯ. Мотив понятен – берегут позолоту и краску. Но разве не написано в Евангелии: «Что больше – золото храма или храм, освящающий золото?» Когда я выходила из атеизма, голуби и церковь были неотделимы. Сколько их было возле храмов! Кормились там, спасались. И прохожие посыплют крошек, и служители храма не обидят. Москва, шум, транспорт грохочет, живому дыханию негде укрыться, а возле церкви – оазис, благодать, симфония жизни. Голубочки, галки, синички, вороны прилетают, бродят по двору рядом с нищими, авось что-нибудь перепадет. И люди добрее сердцем были, многие тогда птиц кормили, и милостыню подавали почти все входящие в храм. Это было как бы милосердие в действии, само христианство в сущности своей. Хотя голуби какали тогда ничуть не меньше, чем какают сегодня. Но храмы были – бедными. И тогда сердце человеческое понимало, что храм – освящает золото, а не наоборот. А если вы начинаете молиться золоту и прогонять живое дыхание, оберегая золото, а значит, отказывать ему в милосердии, храм – рухнет. Религия - выродится во внешнюю обрядность, преобладающими станут внешние атрибуты веры.
БРУНО. Ты, наверное, тоже у себя в 21 веке – белая ворона.
ГОСТЬЯ. Христос сказал, вас будут гнать, как гнали меня, а я – христианка.
БРУНО. Белая ворона?
ГОСТЬЯ. Ты злорадствуешь?
БРУНО. Ты мне нравишься, дурочка.
ГОСТЬЯ. Потому что я тоже, как и ты, белая ворона?
БРУНО. Если бы не было белых ворон, серым было бы скучно жить.
ГОСТЬЯ. Джордано, наш с тобой разговор переходит в запретную плоскость. Мне пора уходить.
БРУНО. Возьми меня с собой.
ГОСТЬЯ. Мы встретимся.
БРУНО. Когда? После дождичка в четверг? Сегодня пятница и уже привезли дрова для костра. Или ты полагаешь, я воскресну, подобно Христу в третий день по писанию?
ГОСТЬЯ. Это не так уж нереально.
БРУНО. Ты хочешь врачевать мои раны таким грубым враньем! Дочь Марии, ты меня разочаровала.
ГОСТЬЯ. В двадцать первом веке учатся воскрешать мертвых. Это научное открытие назвали клонированием.
БРУНО. Уж не хочешь ли ты объяснить сказки о воскресении Христа с точки зрения науки?
ГОСТЬЯ. Я могу объяснить тебе, что понимают под словом клонирование, потому что это явление имеет самое прямое отношение к твоей мировой душе и ее жизнетворящему началу.
БРУНО. Ну, и что дальше?
ГОСТЬЯ. Если из яйцеклетки какого-то организма удалить ядро и вместо него вставить ядро любой клетки, пусть даже умершего, другого организма, и вернуть этот «гибрид» в исходный организм, то в нем будут развиваться и размножаться клетки умершего организма, и в результате родится особь, точная копия умершей. Это объяснение на пальцах, в двух словах, но ты все понял. БРУНО. Жизнетворящее начало остается дееспособным и в клетках умершего индивидуума? Я знал это.
ГОСТЬЯ. Помнишь, ты говорил в своем выступлении в Оксфорде: ни стол, как стол, не одушевлен, ни одежда, как одежда, ни стекло, как стекло, но как вещи природные и составные, они имеют в себе материю и форму, они имеют в себе жизненное начало, как целокупное, присущее Единой бесконечной Вселенной. Я тогда не могла с тобой согласиться. Какое жизненное начало может содержать в себе стол? Дерево срубают, отделяют его от целого организма Земли, и оно гибнет, утрачивает свое жизненное начало, которое только и может существовать в единстве с целым. А значит, клетки умершего, отъединенного от остального мира, организма, умирают, теряют свое жизненное начало при переходе их от единения с целым к отделению от него. Но возможность клонирования подтвердила твою правоту. При воссоединении с целым, пусть и другим организмом, ядро умершей клетки «оживает», оно начинает продуцировать все клетки умершего организма. Это как бы воскресение из мертвых. Значит, и умершая ткань, т.е, отделенная от целостного существования, перешедшая в существование частное, сохраняет в себе потенцию жизни. Обобщая это на всю материю, можно сказать, с философской точки зрения, все, что существует, обладает жизнью, жизнь наполняет всю материю.
БРУНО. Клонирование! Воскресение из мертвых! Ах, как жаль, что я не с вами! А то, что на других планетах есть жизнь, я тоже оказался прав? На Луне живут люди?
ГОСТЬЯ. На Луне нет жизни.
БРУНО. Каким образом вы это узнали?
ГОСТЬЯ. Научились летать в космос.
БРУНО. Космос?
ГОСТЬЯ. Это межзвездное пространство за пределами Земли.
БРУНО. И далеко улетали?
ГОСТЬЯ. На Луне побывали.
БРУНО. Ах, как жаль, что я не родился в вашем веке. Побывали на Луне!
ГОСТЬЯ. Воздуха там нет, дышать нечем, пыль, кратеры, вместо шестидесяти килограммов, вы весите десять.
БРУНО. Десять! Восхитительно! Человеческий разум – величайшее достижение мировой души! Жаль, что я ухожу на костер и не побываю на Луне.
ГОСТЬЯ. Может, когда-нибудь побываешь?
БРУНО. Ты имеешь в виду, что когда-нибудь моя душа воплотится в человеке из века двадцать первого? И я буду летать в космос?
ГОСТЬЯ. Космическим туристом.
БРУНО. Кос-мос. Ту – рист. Странные слова, необычные.
ГОСТЬЯ. Знаешь, какими были первые слова космонавта Поповича, когда он взглянул из иллюминатора на Землю. Она живая! – вот что он воскликнул. Эти слова тебе знакомы?
БРУНО. Из иллюминатора?
ГОСТЬЯ. Это такое герметически закрывающееся окошко.
БРУНО. Герметически? Если бы прохожий из 16 века оказался на улице в веке 21, он бы, наверное, заблудился. ГОСТЬЯ. Но мы-то с тобой понимаем друг друга?
БРУНО. Герметически закрывающееся, значит, вплотную. Так? А вы в двадцать первом веке, побывав в космосе, не научились вызывать души?
ГОСТЬЯ. Из небытия? Души умерших людей?
БРУНО (смеется). Через космичесие иллюминаторы. Как уживается наука с оккультизмом? Он стал научным направлением?
ГОСТЬЯ. Нет, он не стал научным направлением, но им пытаются подменить Бога. Заговоры, заклинания вошли в моду. Духовно нечистоплотные люди используют колдовство для достижения своих целей.
БРУНО. Ага! Значит, колдуны и у вас не перевелись! Их тоже сжигают на кострах?
ГОСТЬЯ. Ну, что ты! Под колдовство у нас подводят научную основу. Даже обучают колдовству, хотя и называют его иначе, пытаются создать некую науку - валеологию. Люби себя – центр ее философии. А это, как лакмусовая бумажка: преобладает в человеке, в его учении, его философии - эго – значит, и его учение, и все, что он делает, согласно этому учению – от лукавого, какими бы словами оно ни прикрывалось. Так что, дорогой Джордано, оккультизм для многих заменяет религию. Его используют для бизнеса, для уничтожения врагов, для достижения своих корыстных целей, против чего ты воевал в свое время.
БРУНО. Вы недалеко ушли от шестнадцатого века.
ГОСТЬЯ. Недалеко.
БРУНО. Суеверие, как и вера, свойственно человеческому сознанию.
ГОСТЬЯ. Но ты, дитя мое, оправдывал суеверие и отрицал веру.
БРУНО (внимательно смотрит на нее). Почему ты назвала меня дитя, дочь Марии? Это звучит снисходительно.
ГОСТЬЯ. Прости. Но я имею на это право. Ты же знаешь, я написала о тебе пьесу. Ты – дитя моего духа.
БРУНО. Ты ошибаешься, дочь Марии, мою мать звали Беатриче.
ГОСТЬЯ. Твоя мать родила тебя своей плотью, я родила тебя своим духом. И разве ты не живой в моей пьесе? Разве характер моего Джордано не похож на Джордано реального?
БРУНО. Я не читал твою пьесу. Хорошо бы посмотреть на себя со стороны.
ГОСТЬЯ. Мой Джордано – это твой духовный клон. Когда творит Господь, творение нового мира тождественно его рождению, потому что в творение вложена отеческая первооснова. И авторские образы в какой-то мере содержат в себе элемент рождения, потому что в них вложена авторская духовная первооснова.
БРУНО. Ты назвала меня клоном. Я воскресну, как клон?
ГОСТЬЯ. В Воскресенье Вечности.
БРУНО. Повтори. Я воскресну?
ГОСТЬЯ. В Шесть Дней Вечности Бог сотворил мир изначально от элементарных микрочастиц, атомов до формирования структур вещества, природного мира, человека. Помнишь, ты говорил в гостиной у Мовисьера: «Представления о времени и пространстве, привычные на Земле, не подходят для Вселенной. В бесконечной длительности час не отличается от дня, день от года, год от века, век от момента, ибо они не больше моменты или часы, чем века, в соизмерении с вечностью.
 Он завершил свое творение, сформировав человека, как итог. И в Седьмой День Вечности, в Субботу Вечности - отдыхает.
БРУНО. Отдыхал?
ГОСТЬЯ. Отдыхает. Человечество живет в Субботу Вечности, потому что когда останавливается действие созидания, начинается действие разрушения. Мы живем в в эпоху разрушения. И этот процесс не требует участия жизнетворящей силы, он – самопроизволен. Когда катишь шарик в гору, затрачиваешь энергию, чтобы удержать его. Докатил до вершины, сел отдохнуть, а шарик покатился вниз. В статике мир не существует. Статика – смерть. Ты говорил, Джорджи, жизнь – наполняет материю, все, что существует – обладает жизнью, потому что жизнь – движение. Созидание – разрушение, разрушение – созидание. Пульсация Галактик - сближаются - разбегаются, разбегаются. - сближаются, И эти процессы динамично сменяют друг друга, потому что в статике мир не существует. В процессе творения в Неделю Вечности Галактики спешат навстречу друг другу, мир строится - от простого - к сложному, от мертвого – к живому, от низшей формы жизни - к высшей. «Докатился шарик до вершины», пришла Суббота Вечности, Чтобы разрушить созданное хватит одного дня недели. Вечной Субботы. Всего-то нескольких сотен тысяч лет от живого – к мертвому, от сложного – к простому. И торжествует зло разрушения. Зло торжествует! В наш век торжествует Зло!
БРУНО. И в вашем веке тоже самое!
ГОСТЬЯ. Общая направленность движения – во зло, в разрушение, в смерть всего живого дыхания. Ложь становится нормой жизни, честность зовется идиотизмом, доброта – глупостью.
БРУНО. Неужели? Здесь вы превзошли век 16! Но как же такое возможно при потрясающем развитии науки? Это невероятно!
ГОСТЬЯ.. Это – реальность будущего.
БРУНО. И вот кончается Суббота Вечности?
ГОСТЬЯ. И настает Вечное Воскресенье. И вместе с воскресением распятой, замученной твоей наукой Земли воскреснет все, бывшее на ней живое дыхание. Части воссоединятся друг с другом в целое.
БРУНО. Клонирование Землей всего живого?
ГОСТЬЯ. Потому что жизненное начало, твоя мировая душа, а по тексту священного писания - Дух Святой - пронизывают любую, самую малую часть сотворенного мира. Воссоединение разрозненных частей и будет означать воскресение из мертвых. Помнишь, у Исайи:
« Вижу, вот срастается кость к кости. И обрастают они плотью.»
БРУНО. И страшный суд?
ГОСТЬЯ. И страшный суд. Потому что части грешника не смогут воссоздаться в единое целое. Представь себе тела уродливые, с зияющими дырами на месте органов, или без туловища вихляющиеся руки и ноги, или какую-то массу, смешанную из человеческих органов. Этот мучительный процесс – неспособность воссоединения тел, носителей неправедных душ, в гармонию целого и есть страшный суд Земли.
БРУНО. Знаешь, я не верил в воскресение.
ГОСТЬЯ. А теперь веришь?
БРУНО. Когда ты объяснила мне такую возможность с научной практической точки зрения, допускаю твою правоту.
 ГОСТЬЯ. Ты не исправим.
БРУНО. Упрям, как бык.
ГОСТЬЯ. Объясни мне, почему ты Христа назвал Сатаной. Помнишь, уже в первый день, как только тебя посадили в эти стены, ты выдал это невиданное богохульство своим сокамерникам. За что даже они, еретики, оплевали тебя и донесли на тебя инквизиции.
БРУНО. Я был неосторожен. Но они донесли по подлости своей натуры. Уж не думаешь ли ты, что они защищали Иисуса, из-за которого их схватили и собирались сжечь?
ГОСТЬЯ. Человеческое сознание непредсказуемо.
БРУНО. Ну да! Как раз человеческое сознание очень предсказуемо. Если им движет не подлость - так собственная выгода. Сама подумай, что говорил Иисус, когда сравнивал рыб с человеками. Что он сказал своим спутникам, когда те вытащили по его слову сети, полные рыб? Сейчас вы вытащили рыб, а станете ловцами человеков. А теперь вспомни, что написано у пророка Исайи. Многие попадут в те сети. И не в положительном ключе у Исайи говорилось о сетях, а как о заблуждении. А дальше! Вытащили наши святые отцы из текста Библии имя Эммануил, в переводе спаситель мира, и выдают это за пророчество о рождении Иисуса, как бы спасителя всех. Но речь-то в тексте идет совсем о другом Эммануиле, который должен был родиться, как предзнаменование того, что иудейское войско одержит победу над моавитянами. И это случилось за сотни лет до библейского рождения Христа. Как это можно назвать, как не введением в заблуждение миллионов людей. Помню, ребенком я искал в Библии имя Христос. А нет в Библии этого имени. Нет его! Так и не нашел! И как я был удивлен и разочарован. Наш падре в каждой проповеди учил прихожан о многочисленных пророчествах рождения Христа. А я даже имени его не нашел!
ГОСТЬЯ. CREST EATH – гребешок Земли. Запомни это слово. Английский в нашем веке стал мировым языком, наверное, потому, что англичане – самая милосердная нация. Его имя написано по-английски. Поэтому его и нет в иудейской Библии среди иудейских имен.
 
 Входит стражник. Кладет на стол белье, балахон.

СТРАЖНИК (Бруно). Переоденься. Готовься. Там народу собралось. Шумят. Дрова хорошие, мучиться не будешь.
БРУНО (смотрит на гостью, на стражника). Пьеро, сегодня ты сделал для меня самый лучший подарок в моей жизни.
СТРАЖНИК. Это ты про белье? Шутник ты, какой же это подарок? Я всем такие подарки дарю, а еще никто не благодарил за это.
БРУНО (улыбается). Не скромничай, Пьеро, ты пожалел меня и впустил ко мне женщину?
СТРАЖНИК. Какую женщину? (оглядывается вокруг, заглядывает под стол, под топчан, сбрасывает одеяло.) Ты на меня напраслину не возводи. Я пускал к нему женщину! Мне моя служба дороже! К тебе не велено никого пускать. Куда я пойду, если начальству не потрафлю! Опять же, дочурка растет. Никаких женщин я не пускал! свихнулся, что ли? хотя ты вроде не дурак. И жалко тебя, да на то она и служба, чтобы держать вас в строгости. Не надо было попадать сюда, сам виноват, еретик!
 За сценой слышны раскаты грома.
СТРАЖНИК (сует белье Бруно) Давай переодевайся, что-то там гремит сильно, пойду посмотрю., не дождь ли собирается. Плохо. Дрова намочит. (Уходит).
 БРУНО (рассматривает белье). Мои последние земные принадлежности.
 Гостья незаметно исчезает. Раскаты грома за сценой усиливаются. Входит стражник.
СТРАЖНИК. Ты чего стоишь! Одевайся, Там тебя священник ждет. Исповедовать тебя хотят. Душу облегчить надо, а как же иначе.
БРУНО. Я уже исповедовался.
СТРАЖНИК. Кому? Столу или табуретке?
БРУНО. Женщине.
СТРАЖНИК. Опять женщине! Откуда здесь взяться женщине!
 Бруно оглядывается. Подходит к закрытой двери. Толкает ее. Вновь слышны раскаты грома.

БРУНО (тихо). Ушла. Что это там гремит, Пьеро?
СТРАЖНИК. Везувий. Дым из него, страшно взглянуть. Наверное, извержение будет нынче. Понюхай воздух, неужели не чувствуешь?
БРУНО. Везувий! Меня провожает Везувий! Проснулся в день моей казни! (Обнимает Пьеро. Прощай. Мне пора. Ухожу в будущее! (кричит). Дочь Марии! Встретимся в будущем! В Воскресенье Вечности! ( в зал) Придет время и мудрость цивилизаций, более древних, чем наша, станет для нас источником возрождения. Прощайте! Ухожу в будущее! (Выходит с гордо поднятой головой).
СТРАЖНИК. Куда! Белье-то, белье-то! Ах ты, батюшки, так и не переоделся! (Схватив в охапку белье, выбегает следом за Бруно. Следуют один за другим взрывы грома извергающегося Везувия).
 Занавес