Тонущие во грехе

В жизни всякого человека, и даже писателя, наступает момент, когда хочется оглянуться назад и оценить свой вклад в цивилизацию. Вот и мне приспичило.
Оглянулся, оценил – и что же вложил я в цивилизацию?

Да ничего хорошего. Всё – воспевание блуда и греха, да сплошное растление душ. Вся моя похабная писанина – кромешный гимн разврату, серпом по морали, молотом по нравам. На что совершенно правильно указывали мне люди совестливые и высоко духовные.

Пожалуй, пришла пора внять голосу разума и света. Пришла пора измениться. Пришла пора покаяться, очиститься и, во искупление прошлых преступлений, написать что-нибудь нравственное.

Вот такое:

ТОНУЩИЕ ВО ГРЕХЕ

Оставшись одни в комнате студенческого общежития, Денис и Юля преисполнились чаяний самых грязных и порочных. Плотское желание вскипало в них с темной, разрушительной силой. У Дениса едва не разрушился замок зиппера на джинсах, Юлины же навострившиеся соски едва не прокололи тонкую материю кофточки (бесстыдно гордясь соблазнительной формой и упругой статью своих персей третьего размера, эта испорченная девица манкировала каким-либо лифчиком).

- Согрешим? – предложил Денис, позабыв всякий срам.

- А чего б не согрешить? Кровать-то в наличии, - отозвалась Юля.

И она принялась избавляться от кофточки, обнажая свои упругие перси третьего размера. Она делала это медленно и театрально, кокетливо поводя точеными плечиками, виляя пышными бедрами и покачиваясь всей своей отвратительно безупречной фигуркой. Юная блудница нарочно дразнила компаньона по разврату, доводя его бурлящую похоть до полного неистовства.

Обуреваемый дремучим звериным инстинктом, Денис взвыл, как матерый таежный волк, и набросился на Юлю, повалив ее на кровать. Алчные губы его рыскали по жарким вулканам ее грудей, язык разнузданно елозил по набухшим пикам сосков. Меж тем, его дерзкие руки без стеснения шарили под Юлиной мини, задирая ее все выше, и наглые пальцы уж окунались в заповедный кладезь женственности, давно переполненный растленной влагой.

Потом же случилось вовсе страшное. С тигриным рыком Денис разомкнул брючную пряжку, сдернул джинсы и даже трусы, и вонзил в Юлю свой срамной уд, неумолимый и твердокаменный, как статуя Командора.

Он принялся унижать Юлину добродетель мощными, безжалостными толчками, словно стремясь достучаться до самого сокровенного алтаря женского целомудрия и разнести его вдребезги.

Юля застонала, будто бы возмущенная этим вопиющим актом вандализма, но в действительности она пала так низко, что ей даже нравилось творимое над нею святотатство, и стон ее был песней греховной радости.

«Да, да, да», - кричала она в животном исступлении, задыхаясь от похоти. И ее белое стройное тело, поднаторевшее в распутстве, приветливо изгибалось навстречу самозабвенным фрикциям Дениса.

Через несколько минут распоясавшийся агрессор настолько опьянел от собственной безнаказанности, что вовсе утратил всякое чувство приличия и цинично наплевал прямо в девичью душу. Нахаркал жаркими, густыми плевками, извергавшимися один за одним полминуты кряду. Юля же, чье бесстыдство уж не ведало границ, одобрила и это вопиющее хулиганство своим истомным стоном, переходящим в истошный крик.

После сего Денис, чей уд нисколько не утратил своей воинственной решимости, приподнялся, помог Юле перевернуться и встать на колени – и вошел в нее сзади, как это делают собаки, антилопы и тапиры, но как не пристало делать людям. Сама эта поза – скотская насмешка над возвышенной природой человека, и нет ничего гнусней. Если, конечно, не брать в расчет такие вовсе омерзительные композиции соития, как «Гибралтарский мост» и «Бразильский оксюморон».

Меж тем в соседней комнате общежития собралась компания из трех юношей и четырех девиц. До поры они предавались благонамеренным душеспасительным беседам, но вдруг один погрязший в скверне молодчик по имени Иннокентий сказал: «Господа! Вот Денис с Юлей трахаются, а мы тут ***ней страдаем. Не сыграть ли нам в бутылочку?»

Поначалу это непристойное предложение встретило понятное недоумение.

- А как будем играть? – спросили опешившие молодые люди.

- Очень просто, - объяснил злокозненный Иннокентий. – Первый раз крутим – показывает, кому загадывать желание. Второй – кому исполнять.

Воистину, зачахли нынче моральные основы бытия и слаба нынешняя молодежь перед соблазном. И не сыскалось в той компании никого, кто бы с гневом одернул провокатора Иннокентия с его дьявольской затеей…

Первой, на кого указала бутылка, была девочка Настя, жгучая и ехидная брюнетка, а в жертву ее опасному злонравию был уготован Антон, тихий белокурый паренек из глубинки.

Поразмыслив секунду над своим желанием, Настя сказала:
- Сходи в соседнюю комнату и принеси мой учебник по философии.

- Только-то? – удивился Антон, ожидавший задания куда более каверзного.

- Да. Но одно маленькое уточнение: пойдешь нагишом.

Скромный Антон слегка покраснел, но не смея перечить, послушно снял с себя одежду, оставшись наг. Молча вышел он в коридор и подойдя к соседней двери, вежливо постучался.

- Кто? – громко спросил Денис. Юля же ничего не сказала, поскольку в тот момент ее уста осквернялись ненасытностью чресл Дениса.

- Это я. За учебником. На вас смотреть не буду, - пообещал Антон.

- Да смотри на здоровье, - буркнул Денис, когда голый Антон вошел в комнату. И озадачился: - А нах тебе учебник? До сессии – два месяца.

- Это не мне. Это Настьке. В смысле, желание такое. В бутылочку.

- А, - с пониманием кивнул Денис.

Юля, освободив уста, посмотрела на Антона и строго сказала:
- Я все понимаю, конечно, только вы больше сюда никого не посылайте. Сквозняк – а мы распаренные. Вы лучше на кухню голыми посылайте – так интереснее.

- Я скажу, - пообещал Антон, зардевшись еще больше.

Когда он вернулся в компанию, у него была стабильная эрекция, и это более всего смущало тихого Антона, однако он ничего не мог с собой поделать.

- О, смотри, как… вдохновился! – с усмешкой заметила язвительная Настя. – Поди, весело там у них?

- Нескучно, - отозвался Антон, усаживаясь на кровать.

- Одеваться не будешь? – полюбопытствовал Гриша, староста группы.

Антон махнул рукой:
- А, чего уж там. Будто неизвестно, чем все кончится?

Увы, не было им известно, чем кончаются подобные дела. А кончаются они погублением бессмертной души.

Об этом ли думала Настя, когда проигравшись Иннокентию, у всех на глазах она ублажала языком и губами срамной обелиск его беспардонной похоти? Об этом ли думали Гриша с Антоном, когда припирали к стене Машу и Лену, соревнуясь, кто раньше кончит «встоячка»? Об этом ли думали Катя и другая Лена, изображая на кровати лесбийскую парочку в позиции 69? Об этом ли думали Сережа и Коля, когда натягивали между собой навесу третью Лену, художественную гимнастку, а с двух сторон склонялись над ней, как над живым столом, Ириша и Ариша, сношаемые анально Андреем и Юрой?
(Черт, откуда их столько набралось? По ходу, вся общага туда сбежалась…)

Нет, никто из них не думал о душе, и тонули они во грехе, захлебывались волнами разврата и упивались влагой порока. И не ведали они, что лишь в покаянии обретут спасение…