Homo-encefalum

- Бред! – пожилой, невысокий профессор нейромеханики подошел к столу и бросил на него толстенную папку с бумагами. – Полный бред! – диссертация его аспиранта тяжко грохнулась о темно-серую, лакированную поверхность. Человек, сидящий за другим концом длинного стола, задумчиво покачал головой: - Ты обратил внимание на то, сколько там математики? – худощавый, седовласый заведующий отделом, казалось, был далеко не во всем согласен со своим коллегой.
- Да, конечно, – усталым голосом ответил Сидней. Лысеющий, слегка полноватый, но, тем не менее, чрезвычайно подвижный профессор обычно являл собой полную противоположность своему старому другу и коллеге Весенскому. Однако теперь, после бессонной ночи, проведенной за изучением чужой диссертации, от присущей ему энергичности не осталось и следа. – Не успел вернуться в Москву, как на мою голову посыпались сюрпризы, причем один неприятнее другого. – Сидней выудил из кармана пиджака сигарету, помял ее пальцами и уже хотел было поднести ко рту, как в последний момент, будто вспомнив о чем-то, спрятал обратно. Явно нервничая, профессор отошел к окну и засунул руки в карманы: - Не пойму только одного, почему он не мог дождаться меня, почему попросил тебя ознакомиться с его работой? Я же уезжал всего на две недели. Как он объяснил свою просьбу? – Сидней обернулся и посмотрел на Весенского.
  - Он представился, сказал, что очень долго работал над этим и теперь ему необходимо получить отзыв, как можно скорее.
- Странно, очень странно. Не ожидал от Михайлова такой прыти. – Сидней, казалось, успокоился, вновь отвернулся к окну и уставился в пустоту, погрузившись в раздумье. Однако, пауза продлилась недолго.
- Андрей, но это же абсолютная чушь. Как он там пишет: “Работа двигательного анализатора прецентральной извилины крайне негативно влияет на аналитическую мощь головного мозга в целом. Образование премоторных областей на последних этапах эволюции млекопитающих, практически блокировало развитие ментальных способностей мозга. Научившись выполнять сложные движения и обретя ряд двигательных навыков, человек изобрел язык жестов, а позднее и алфавит.” Но позвольте, что же прикажете делать с этой нашей двигательной функцией, отключить? Удалить целую область мозга и всю жизнь проводить в постели? Или вот еще, в самом конце: – Сидней вновь подошел к столу. Пододвинул к себе диссертацию Михайлова и принялся ее торопливо листать. - Вот, вот здесь: – подрагивающий палец доктора Тома Сиднея заскользил по бумаге: “… со временем, головной мозг полностью изменит свою структуру. Согласно моей теории, нейроны станут значительно увеличиваться в размерах, объединяться в группы и целые конгломераты по совершенно новым, качественно, признакам. Обособив серое вещество от столь несовершенной оболочки – человеческого тела, и искусственно обеспечив его всем необходимым для жизнедеятельности, мы высвободим колоссальные аналитические ресурсы мозга, избавим его от бремени контроля за столь капризной фабрикой питания. Мозгу не придется больше страдать от многочисленных болезней телесной оболочки”. – Бред! Сумасшествие! – Сидней принялся возмущенно потрясать руками. - Это же МОЗГ, а не аппендицит. Целая Вселенная, сверхсложная система. Нельзя же просто его вырезать, лишить многочисленных связей, во что он превратится? – профессор замолчал, немного постоял и устало опустился в стоявшее рядом кресло. – И это пишет мой аспирант, – его голос упал, - какова же тогда цена мне, как руководителю? Том Сидней сгорбился и, уронив голову на руки, закрыл ладонями глаза.

В кабинете повисла тишина, нарушаемая лишь звуками осенней природы. На улице моросил мелкий дождь. Холодный октябрьский ветер резкими порывами бросал в стекло дождевые капли в тщетной попытке разрушить невидимое препятствие.

 Спустя несколько минут безмолвных размышлений Сидней сказал: - Честно говоря, подбираясь к концу этого, с позволения сказать труда, я был почти уверен, что все это совершеннейшая ерунда, - последовала короткая пауза, затем, профессор отнял руки от лица и, взглянув на коллегу, добавил: - Но в том то и дело что почти, - голос его стал гораздо тише, - Мне почему-то стало очень неуютно, когда я закончил чтение. Признаюсь, я тоже разобрался далеко не во всей математике. Начиная со второй половины третьей главы, я вообще перестал вникать в формулы, отслеживая только выводы из них и умозаключения Михайлова.

 Профессор Весенский второй раз за все время беседы нарушил молчание: - А ты знаешь как он учился в прошлом, до аспирантуры?
- Ну-у … как учился в школе не знаю, а в университете … - Сидней помолчал, - В целом учился отлично, создавалось впечатление, что ему с легкостью дается любая задача, за которую он берется. Однако, Михайлов был черезвычайно замкнут, пассивен. Более подробно рассказать о нем, к сожалению, не могу – мало его знаю. Частенько выглядел каким-то болезненным, усталым, - профессор откинулся на спинку кресла, и, глядя впереди себя невидящим взглядом, продолжил: - Складывалось такое впечатление, что он хронически недосыпал.
- Вот именно! Он очень мало спал. Но почему? - Весенский пододвинул к себе диссертацию Михайлова и начал ее медленно листать, будто собирался в ней найти ответ на свой вопрос.
 - Может он подрабатывал по ночам? Это часто встречается среди студентов. Кстати, он не москвич.
- Может быть, - заведующий отделом перестал листать работу, - а может быть и нет. Возможно, он занимался собственными исследованиями, слава богу, сейчас для этого имеется возможность. Сейчас каждый может устроить себе небольшую лабораторию, если конечно захочет. К тому же это поощряется, насколько я знаю. А сколько ему лет?
- Вроде бы двадцать пять. Он с 2060 года. Я запомнил, потому что как раз тогда в Москве была летняя Олимпиада.
-Мне кажется с этим, - Весенский захлопнул папку и потряс ее в руках, - нужно сходить к нашим математикам. Я бы хотел услышать кое-какие разъяснения.
- Андрей, а что пока сказать Михайлову?
-Скажи, что пока еще анализирушь его работу, - завотделом нейромеханики потянулся к панели видеофона и, вызывая нужный отдел, добавил: - Это будет очень близко к истине.

Спустя два дня, утром, когда Андрей Владимирович Весенский только переступил порог своего кабинета, на его рабочем столе мелодично защебетал коммуникатор. Сняв шляпу и торопливо стянув с себя легкое осеннее пальто, профессор поспешил ответить на вызов:
- Весенский.
-Андрей, доброе утро, не хотите с Томом подняться ко мне и обсудить труд вашего гения?
- Доброе утро, Виктор. Безусловно, хотим. Вот только проверю, появился ли Том и сразу к тебе.
-Хорошо, буду ждать.
- До встречи.
Доктор вызвал Сиднея, и через секунду увидел на экране знакомое лицо:
- Привет Том, ты уже?
- Да, доброе утро.
- Звонил Виктор, звал нас к себе. Похоже, твой парень его заинтересовал.
 - Хорошо, я выхожу, встречаемся у лестницы.
- Давай.

 Весенский отключил коммуникатор, постоял, с минуту о чем-то раздумывая, затем достал свой портфель, выудил из него небольшое устройство, размером со спичечный коробок, мягко коснулся его лицевой стороны, и на пальце осталась тонкая, прозрачная пластинка размером не более квадратного сантиметра - диктофон, привычным движением профессор наклеил его под лацкан старомодного пиджака. Идя на встречу с ведущим математиком университета, он не собирался расставаться со своим электронным секретарем. Позже, можно было много раз воспроизвести разговор, выискивая детали, ускользнувшие от внимания в первый раз, обдумывать каждую мелочь, анализировать. За всю долгую карьеру, профессор выработал в себе множество подобных полезных привычек, они позволяли лучше организовать свою жизнь, и способствовали развитию интуиции. А интуиция в его работе была чрезвычайно нужна. Вот и теперь, один из ведущих специалистов мира по изучению головного мозга Homo-Sapiens надеялся, что она поможет ему правильно оценить работу молодого, вне всяких сомнений талантливого человека, высказывающего столь смелые идеи. Непростительной ошибкой было бы загубить на корню светлое начинание ученого, но со всеми открытиями, связанными с изучением человеческого мозга, следовало обращаться крайне осторожно. Еще не так давно, в прошлом веке, великие Эйнштейн и Бор, руководствуясь лишь благими намерениями, открывали миру законы микромира и тайны атомного ядра, однако, еще при своей жизни они стали свидетелями атомной бомбардировки. Головной мозг человека – обитель разума, источник человеческого могущества, хранил в себе еще больше загадок, чем бесконечные глубины космического пространства. Его изучение сулило еще более грандиозные открытия, способные сделать человека хозяином Вселенной, или наоборот, привести к катастрофе все человечество …

В кабинете доктора математических наук Виктора Тимофеевича Белова нейромехаников уже ждал горячий чай, оказавшийся весьма кстати для ученых, только что прогулявшихся по улице без теплой одежды.
- Здравствуйте, здравствуйте. Проходите. Присаживайтесь. Что, на улице опять бабье лето началось? – с улыбкой спросил Белов, обмениваясь с гостями рукопожатиями.
- Да уж. Я бы не отказался от парочки теплых деньков, - Сидней поежился, - а чай это ты здорово придумал.
- Как всегда все предвидишь? – улыбаясь, Весенский сел за стол и с удовольствием обхватил горячую чашку ладонями. – А мы как обычно, даже и не подумали о погоде.
- Угощайтесь, - математик, явно довольный комплиментами в свой адрес, пододвинул стул поближе к столу и сел. – К сожалению, я добрался до рукописи только вчера, во второй половине дня и не все еще успел изучить, но та часть, с которой я ознакомился, меня впечатлила. Белов отхлебнул глоток и потянулся к блюдечку с сахаром. – Кто он, ваш Михайлов? Откуда у него такие познания в математике?
- Весьма неприметный, в прошлом, студент. Два с половиной года назад поступил в аспирантуру. Экзамены сдал отлично. – Сидней неспеша помешивал ложечкой чай. – Честно признаться, я его очень плохо знаю. Мне за это большой минус, ведь я его научный руководитель. Он конечно парень крайне необщительный, но я мог бы проявить к нему больше внимания. А что тебе удалось выяснить?
- Скажу сразу, дело тут очень непростое. В основном все понятно, - Виктор улыбнулся, - с точки зрения математики, я имею ввиду. От ваших “апикальных дендритов” и “аллокортексов” извилины закручиваются в узлы. Я старался придерживаться только формул, насколько это возможно. – Математик допил последний глоток и продолжил, - но есть в этой работе кое-что, что я никогда и нигде не видел, – он встал, отошел к небольшому умывальнику в дальней части кабинета и стал споласкивать руки, – на мой взгляд, этот молодой человек изобрел собственную математику, и опираясь на нее, доказывал многие свои утверждения. – Достав из внутреннего кармана пиджака платочек, Белов насухо вытер им руки. На его уже немолодом лице вдруг резко обозначились морщины. – Вот взгляните, - он подошел к своему рабочему столу и потянулся к лежащей на его углу папке с бумагами. Немного полистав работу он открыл нужную страницу и положил папку на стол. Его палец ткнулся в самые дебри математических джунглей:
- Вот это, расширенный тензор Лаврова-Томпсона, как я понимаю, он начал с того, что методами тензорного анализа описал морфологическую и функциональную неоднозначность различных участков коры больших полушарий.
- Абсолютно верно. В различных участках коры имеются различия в плотности расположения нервных клеток, в величине нейронов, их связях. Ты прекрасно уловил суть дела. – Весенский уже целиком погрузился в изучение диссертации. Его электронный секретарь послушно фиксировал каждое сказанное в кабинете слово.
- Это – видоизмененные преобразования Хокинга. Он применил их для описания неоднородных нейрополей. Это само по себе уже необычно. Ваш парень просто взял и воспользовался методами, разработанными Хокингом вначале века для работы над общей теорией поля. Более того, он их видоизменил. А что такое вот это … - Белов указал на хитросплетения длинных вертикальных рядов формул, - я понятия не имею. В конце работы, в одном из приложений, он приводит и обосновывает вывод этих уравнений, но это уже тема отдельного и весьма серьезного научного труда. Далее он пишет, что эти уравнения как раз то недостающее звено, которое не было найдено вами, Андрей Владимирович, при попытке исчерпывающим образом описать структуру головного мозга.

 В воздухе повисло молчание. Весенский и Сидней обдумывали сказанное. Первым начал Весенский: Видишь ли Виктор, как ты знаешь, еще в прошлом веке было доказано, что первичной биологической информации, заключающейся в молекулах ДНК, недостаточно для кодирования всего многообразия живых структур от белковых молекул до различных биоценозов, то есть исторически сложившихся сообществ взаимоприспособленных организмов. Необходимая дополнительная информация появляется в биологических структурах в процессе их развития вследствие того, что они являются самоорганизующимися системами. Головной мозг представляет собой самоорганизующуюся систему высочайшего уровня. Когда-то мне посчастливилось обнаружить одну из информационных ступеней в кодировании клеток мозга. Однако, и этого оказалось недостаточно. Этот юноша предпринял попытку открыть следующую и, возможно, последнюю ступень на пути познания структуры мозга, те самые законы формирования головного мозга как самоорганизующейся системы, и я подозреваю, ему это удалось.
- Кажется, дальше он утверждает, что нейроны потенциально способны изменять напряженность своих полей, подал голос Весенский, - даже доказывает соответствующую теорему, - Андрей Владимирович почесал висок и перевернул несколько листов работы, он уделяет очень много внимания необходимости освобождения ресурсов мозга, затрачиваемых на движение, управление работой внутренних органов, обработку сложных эмоциональных переживаний.
- Но ведь невозможно отрезать мозг от всего остального организма и заставить его развиваться самостоятельно. Ведь это уже будет не человек! – Сидней не собирался обсуждать диссертацию в том же ключе, что и его собеседники. Он переводил взгляд с одного ученого на другого и ожидал, что они поддержат его негодование.
- Ты, безусловно, прав, но ведь он и не ставит вопрос подобным образом, - Весенский поправил старомодные очки на переносице, - его работа больше походит на попытку предложить идеи, которые бы изменили человека как биологический вид, – профессор взглянул сначала на Сиднея, затем на Белова, словно пытаясь определить, доходит ли до них смысл сказанного им. И, не дожидаясь реакции, добавил: - но наша задача - определить, насколько его исследования близки к реальности, сколь обоснованы умозаключения. – Андрей Владимирович окончательно взял бразды управления беседой в свои руки, - Виктор, давай попытаемся вместе разобраться в работе. Скажи, ты можешь в ближайшее время сказать, насколько его “новая” математика, э-э-э боеспособна?
- Я попытаюсь, - улыбнувшись, Белов почесал затылок.
- А ты Том? - смысл его вопроса был понятен Сиднею, и желание до конца разобраться в проблеме взяло верх над эмоциями. - Да, Андрей, давайте как следует перемоем ему косточки. – Сидней усмехнулся и поудобнее устроился на стуле.

 За окном, осенние небеса продолжали свою работу. Как обычно, осенью в Москве почти ни один день не обходился без измороси. Тяжелые свинцовые тучи во множестве роняли холодные мелкие капли. Как и раньше. Как тысячи лет назад. Человек мог вытворять с самим собой все что угодно, а небеса продолжали отдавать дань времени года.

До защиты диссертации Михайлова оставалось уже несколько дней, когда Андрей Владимирович Весенский почувствовал первые признаки возобновляющейся болезни. Сердце. Обратиться в центр имплантации вечно не хватало времени. Даже уговоры жены не оказывали на профессора должного влияния. А здоровье продолжало ухудшаться. Поднимаясь к себе домой по темно-серой ухоженной лестнице на третий этаж, он вдруг ощутил ноющую тяжесть в груди. Остановился. Оперся на перила и склонил седую голову. Его уже больше месяца мучила мысль, что он допускает некую непоправимую ошибку, продвигая работу неизвестного ранее аспиранта. Ошибку перед человечеством! Но ни одного обоснованного довода против его идей не находилось. Цивилизация могла приобрести методику коррекции сложнейшего из известных биологических приборов в природе – головного мозга. Человечество, как видно, не собирается или неспособно улучшать качество своего мыслительного органа естественным путем – методами психоанализа, психосинтеза, усиленной работой каждого индивидуума над самим собой – коррекции своих мыслительных процессов, анализа привычек, поступков, повышения уровня духовного мироощущения. Это слишком трудный путь. А когда человеку становиться трудно – на помощь ему приходит техника. Вообщем-то, в этом нет ничего зазорного – у каждой цивилизации свой путь к вершине, к звездам, вот только никогда ранее холодные руки технического прогресса столь серьезно не затрагивали первоисточник разума – человеческий мозг. – Такие невеселые, в целом, мысли одолевали доктора нейробиологических наук на пути домой. Он вздохнул, поставил одну ногу на следующую ступень и тяжело продолжил подъем, – лифт в подъезде опять не работал, да и не любил он лифтов, предпочитая, как в молодости, подниматься пешком. До родной двери оставалось совсем немного. Очень скоро его встретит любимая жена, которую, к сожалению, тоже не миновали годы. Вкусный ужин, горячий чай, беседа по душам и потом снова работа до позднего часа, ведь завтра столь важный день в истории всего человечества. Где-то в глубине сознания профессора уже дала росток тревога. Пока еще смутная, неясная, она уже начинала вызывать беспокойство – подобно часовому “сработала” интуиция. Его многоопытный ум уловил дуновение ветра из будущего, принесшего слабый звук щелчка - начала обратного отсчета времени существования человечества.

В главной аудитории факультета нейромеханики было шумно. На защиту собрался почитай весь ученый совет университета. Были приглашены ученые из различных НИИ смежных специальностей. Присутствовали аспиранты, студенты, да и просто люди, неравнодушные к науке. Система кондиционирования работала на полную мощность, но помещение все равно казалось плохо проветренным. В воздухе витало всеобщее возбуждение, что еще более усиливало ощущение духоты.

 Андрей Владимирович, перешагнув порог огромной аудитории, кивком головы поздоровался с некоторыми коллегами и направился к местам предназначенным для комиссии. Завидев его Сидней улыбнулся и, поднявшись с кресла, поздоровался за руку: - Тоже не спал? – и уже будучи уверенным в ответе продолжил: - вот и раздумывай теперь, он указал взглядом на аудиторию, - о правильном выборе жизненного пути.
- Да-а, - согласился Весенский неспеша усаживаясь в кресло, он прекрасно понял, о чем идет речь, потому что и сам долго над этим раздумывал. Так уж устроен мир, что большинство людей в нем в молодости терзаются одной никуда не отступающей мыслью. Куда направить свои стопы? Чем заняться в жизни? Каковы мои интересы? Кем мне работать, чтобы достичь удовлетворения от жизни? Для одних людей эти вопросы не более чем надоедливая мошкара, которая лезет в глаза. Они отмахиваются от нее чем могут – кто выпивкой, кто наркотиками, а кто и простой праздностью жизни, прожиганием ее ото дня ко дню. Другие, и их большинство, прекрасно понимают всю важность ответа на эти вопросы, но не могут или не хотят к чему-то стремиться в этой жизни, ведь настоящее стремление – есть тяжелая и зачастую неблагодарная работа. Есть категория счастливцев, которым жизненные обстоятельства вручили ключи от будущего – явная предрасположенность к какому-либо роду деятельности, случай в жизни или просто удачливо вытянутая карта. Но есть особенная категория людей, для которых вопросы о цели в жизни уже в молодости доставляют настоящую муку. Таковым был и Андрей Весенский, который в те юные годы - теперь уже более пятидесяти лет назад, поступил на факультет генетики и микробиологии Московского Государственного Университета. Размышления о целях в жизни сводились к долгим бессонным ночам, излишней мечтательности на лекциях, плохому, а зачастую и просто подавленному настроению. Да, его увлекала генетика, микробиология, физиология человеческого организма и, в особенности, одна из величайших загадок природы – человеческий мозг. Он своим талантом прорвался в один из лучших вузов страны – проблема на время затихла, отступила. Но, спустя три-четыре года после поступления, когда он уже разобрался в хитросплетениях учебных процессов, и научился отличать интерес от рутины – старая проблема вновь начала беспокоить: А тот ли я выбрал путь? Еще несколько лет учебы не добавили ясности в положение дел, затем было много трудной, кропотливой работы, временами напоминающей блуждание во тьме – и, наконец, вот оно! Сквозь туманную пелену будущего стали проступать контуры надежды. Во время работы над одним из учебных вопросов он нащупал нечто, лежащее одновременно и далеко и вблизи от рассматриваемой им проблемы: живая клетка, генетический код, носитель наследственной информации. И как гром среди ясного неба проступила догадка - в ядрах клеток головного мозга заложены не только формулы для самовоспроизведения и информация о их собственной наследственности, но и информация о построении головного мозга как мыслящего органа. Участки и целые отделы головного мозга выстраивались, очевидно, по вполне определенным законам. Головной мозг таил в себе структуру в структуре, клетки подчинялись двойному кодированию. Просто это было нелегко обнаружить, и было обнаружено совершенно случайно. Как выяснилось в дальнейшем, спинной мозг также подчинялся би-кодированию, хотя и гораздо более примитивному. Казалось, мозг – это чужеродная субстанция, вложенная в организм неизвестно кем или чем – различие между частичками мышечных, жировых и других тканей по сравнению с клетками головного мозга было колоссальным. Были выявлены внутренние иерархии среди клеток и самой сигма-ткани (так была, впоследствии, названа совокупность тканей головного мозга из-за некоторой схожести формы последнего с греческой буквой сигма - ) Обнаруживались новые уровни кодирования наследственной информации, появились вопросы: Где предел? Как исчерпывающим образом описать клетку головного мозга? Так зарождалась нейромеханика!

 Тогда, в молодости, обретя свой путь, Весенский не мог и подумать о том чтобы забросить его, свернуть в иную сторону. Найти себя и наплевать на это было безумием. Тогда он еще не задумывался над тем, что в жизни складываются ситуации, разрешить которые гораздо труднее, чем самоопределиться в жизни. И теперь, глядя как на кафедру поднимается черноволосый, несколько сутулый молодой человек - он узнавал в нем себя. Нет не физически, ибо в те годы он был гораздо более крепким парнем, но его глаза ...! У юного ученого светились глаза – оттого, что все не напрасно, что тяжкий труд увенчался успехом не только действительным, но и общепризнанным. Оттого, что дорога дальше ясна и освещена волей научных светил.

 Одним из этих светил и был он, Весенский, который стоял у истоков нейромеханики, обретающей теперь второе дыхание. Весенский способствовал продвижению нового труда, и поэтому нес всю ответственность за применение его результатов в жизни человечества. Как он мог на корню загубить чужие поиски жизненного пути? Разве можно по важности сравнить эту проблему с потребностью собственного самоопределения? И Страна, наконец, начала подниматься с колен. В ней, в какие это годы, как воздух стали востребованы мозги, идеи и открытия!

 Час пробил. Председатель комиссии вежливо призвал зал к тишине. Голоса смолкли. Секретарь подал некоторую служебную информацию. Затем на кафедру поднялся диссертант. Неуверенными движениями он разложил на столе какие-то бумаги, включил кафедральный голограф и посмотрел на зал. Спустя пятнадцать минут его непрерывной речи этот зал был готов взорваться.
 
- Итак, подводя итог вышесказанному, хотелось бы подчеркнуть всю важность изоляции сигма ткани от всего остального организма. Мозг перегружен чудовищным количеством бесполезной информации. Он вынужден контролировать движение, работу внутренних органов, реагировать на боль, испытывать на себе излишнее воздействие токсинов, поступающих в него из организма. Отграничив его от всего этого и обеспечив питанием, мы сможем развивать аналитические и иные способности мозга с гораздо большей скоростью. Эволюция начнет шагать семимильными шагами.
- Как вы представляете себе использование результатов вашей работы для человечества? – вопрос откуда-то из первых рядов, - кто согласится поставить над собой подобный эксперимент? – Михайлов без раздумий начал отвечать: - видоизменение человечества может быть проведено в несколько этапов. Начать эксперименты следует с приматов, а в дальнейшем переключиться на человека. В добровольцах, я думаю, недостатка не будет. Ведь были же те, кто прививал себе чуму, тиф, СПИД и бог знает что еще. Существует множество неизлечимых болезней, и обреченные обретут таким образом вторую жизнь. Безусловно, понадобится какое-то время на отработку технологии “отграничения” или “освобождения” мозга и сознания, не исключены смертельные случаи, но ведь без этого невозможно. Я готов стать первым добровольцем. Это путь спасения человечества от болезней, экологической катастрофы, энергетического голода планеты. Это путь человечества к звездам. По моим прогнозам, для человека скорость эволюции должна возрасти в десятки раз. Мозгу, заключенному внутри искусственно созданных биомеханических оболочек, достаточно минимум питания. Нам не нужен искусственный интеллект. Мы способны развить свой собственный. Новый биологический вид можно будет назвать: homo-encefalum – человек-мозг. – Голос молодого человека постепенно становился все более уверенным. – Наша жизнь в основном проходит в процессе прокормления своего тела, ублажения всяческих его потребностей, в борьбе с болезнями. Я предлагаю путь как избавиться от всего этого, и занять мозг той работой, для которой он был создан природой – размышлениями. Мы, наконец, вырвемся из плена пресловутых десяти процентов КПД мозга. Мы перестанем быть первобытными дикарями и уничтожать свой мир! Разработанные мною теории позволят развить необходимые методики для проведения “отграничения” тела от мозга практически безопасно. В дальнейшем, изолированный мозг сможет заняться самосовершенствованием незамедлительно. Развивать аналитические способности, память. Со временем отпадет потребность в коммуникационных каналах и оборудовании для всего человечества, поскольку каждый индивидуум сможет общаться с другими мысленно.

 На защите присутствовали несколько человек, которые, по своим интересам и роду деятельности, были далеки от нейромеханики. Одним из них был мужчина в штатском – подполковник федеральной службы безопасности. В силу “свежести” своего взгляда на проблему, он видел гораздо дальше чем большинство из собравшихся. В том, что молодой человек стоящий на кафедре был чрезвычайно талантлив, подполковник уже не сомневался. Все происходящее требовало тщательного расследования. Если все то, о чем говорит молодой ученый реально, его исследованиями необходимо заняться вплотную. В Америке быстро пронюхают о случившемся, и приложат все силы, чтобы любыми путями заполучить себе молодой талант. Этим, в конце концов, и живет эта “страна человечков с телевизорами, поп-корном и кока-колой”.

Спустя месяц после защиты своей диссертации, Михайлов получил предложение работать на государство, и он, не особо раздумывая, согласился.

Заря новой истории человечества зарождалась именно здесь, в недавно отстроенном, засекреченном, подмосковном филиале института человека. Работа продвигалась быстрыми темпами. Недостатка в финансировании не ощущалось, и Иван целиком погрузился в исследования. Он жил на работе: прикупил себе раскладное кресло и ночевал в своем кабинете, рядом с лабораторией. Этого никем не возбранялось. Идти к себе в общежитие зачастую просто не хотелось. А иной жизни, кроме как в лаборатории, у него не было. После того как в младенчестве от него отказались родители, он попал на попечение к государству. Даже имя ему дали не отец с матерью, а сердобольная пожилая нянечка Арина Михайловна, – благодаря которой он, собственно, и выжил. От родителей, в качестве наследства, он приобрел только чрезвычайно слабую иммунную систему и целый ряд врожденных болезней. Нянечка ухаживала за ним день и ночь, и, благодаря ее стараниям, мальчик поднялся на ноги. Смерть няни, бывшей ему, по сути, матерью и бабушкой Иван перенес крайне тяжело, попал в больницу. Через месяц ему исполнилось шестнадцать. Выйдя из больницы, он продолжил подготовку к поступлению в ВУЗ. С тех пор личной жизни у него не было. Он жил идеей захватившей его в юности. Если бы не ее слабое сердце, бабушка могла бы жить и сейчас, ведь на момент смерти ей было всего пятьдесят шесть. Коренное решение проблемы лечения большинства болезней давало изолирование головного мозга от тела, и обособление его внутри некой биомеханической оболочки, обеспечивающей питание и защиту от внешней среды. Теперь, спустя почти два года после защиты диссертации, работа по созданию технологии пересадки головного мозга шимпанзе в новое искусственное “тело” была доведена до конца, или в основном до конца.


В корпусах сверхсекретного подземного объекта все было готово для начала эксперимента. В сверкающем белизной зале центральной лаборатории суетился немногочисленный персонал. Посреди зала, в огромном стеклянном боксе стоял операционный стол над которым нависала громада РХ-28М – сверхвысокоточного электронномеханического устройства – робота-хирурга. Его многочисленные металлические конечности пока еще миролюбиво покоились в предназначенных для них углублениях. По сторонам от стола располагались шкафы со вспомогательным медицинским оборудованием и роботы-ассистенты. У изголовья стола, на мобильном электромеханическом носителе полусидела-полулежала фигура из металла, пластика и синтетических живых тканей. Она напоминала человеческую фигуру, но лишь на первый взгляд. Этот искусственный сосуд, призванный стать новым пристанищем для головного мозга животного, был вершиной биоинженерной мысли. В скором будущем, он будет обеспечивать пересаженный в него мозг богатой кислородом кровью, перерабатывать продукты его жизнедеятельности и, вместо черепа, оберегать от неблагоприятных воздействий внешней среды.

Для полноценной жизни пересаженного мозга, биомеханическая оболочка была максимально приближена по своему строению к телу примата. Она имела две руки, две ноги, шею. На случай психологического шока или депрессии головного мозга из-за невозможности видеть, слышать, дышать, ощущать, новый “сосуд” был оснащен всеми необходимыми имитациями органов. Подключение последних к новой, значительно урезанной нервной системе, должно было происходить на последних стадиях операции.
10 сентября 2087 года к 9.50 утра завершилась проверка и тестирование основных и вспомогательных систем, использующихся при проведении операции. Иван Петрович Михайлов пребывал в состоянии крайнего нервного истощения. Настало время дать команду начинать операцию, но он все еще медлил. Иван сидел в окружении своих коллег перед центральным пультом управления роботом-хирургом, прозванного персоналом “двадцать восьмым”. Допивая уже успевший остыть кофе, молодой ученый пытался осознать происходящее. Человечество впервые оспаривало у природы возможность создания новой формы жизни. Возможно, до первого успешного эксперимента еще далеко, но первые шаги уже сделаны.

В десять часов утра операция началась. Над операционным столом ожил самый дорогой из когда-либо существовавших хирургических инструментов – “двадцать восьмой”. Робот, управляемый хирургом высочайшей квалификации, находящимся в состоянии полутранса, медленно расправил свои совершенные руки. Они не умели дрожать или совершать неловкие действия. Плавные движения металлических рук и инструментов робота сопровождались едва слышным шумом точнейших сервомеханизмов. Снизу, из шахты, на стол было подано тело безнадежно больного животного. Самец шимпанзе находился под действием анастезии.

Михайлов не ожидал удачи с первого раза. Он лишь надеялся, что ему и его коллегам удастся понять что именно пошло не так, на каком шаге была допущена ошибка. Иван смотрел на то, как роботы-ассистенты, управляемые человеком, склонились над телом (обреченного) животного и не мог избавиться от ощущения, что за ним наблюдают. Наблюдают не люди. Он почти физически ощущал присутствие в лаборатории некой неизвестной силы, которая смотрела на происходящее с осуждением, но вмешаться не могла или не желала. Впору было сходить на прием к психиатру, но на это он не имел времени. В конце концов, он желал человечеству только лучшего, и жизнь отдавал тому, чтобы перевести человечество на новые рельсы эволюционного развития.

Операция проводилась в три этапа. Первый – отграничение: извлечение головного и большей части спинного мозга из телесной оболочки с сохранением необходимого числа нервных окончаний. Далее, к мозгу подключались временные источники питания, снабжающие его насыщенной кислородом кровью. В распоряжении человека и машин было не более пяти минут на то, чтобы после прекращения питания мозга кровью материнского тела пересадить его в новую оболочку и обеспечить его кислородом и питательными веществами. Некроз более двух-трех процентов нейронов был нежелательным, а более пяти процентов просто недопустимым для дальнейшего полноценного существовании личности. “Личности”, потому что все операции предполагалось проводить на таком уровне, будто на столе находился человек, и никаких непредвиденных потерей попросту нельзя было допустить.

Второй этап начинался после того, как пересаженная сигма ткань обеспечена всем необходимым, и распад клеток ей более не грозит. Вокруг мозга формируется полноценная физиологическая среда существования – постоянные искусственные органы нового тела, взамен временным, начинают свою работу по перекачке крови, обогащения ее всем необходимым, полость, в которой непосредственно расположен головной мозг заполняется искусственным ликвором. Нервные окончания органов чувств, основные нервы сращиваются с искусственными, через которые, в дальнейшем, и будет осуществляться зрение, слух, осязание и обоняние.

И, наконец, третий этап – пробуждение мозга и контроль за его деятельностью в первое время “новой” жизни. На этом этапе, полагал Михайлов, и кроется большинство подводных камней.

Первый смертельный случай не заставил себя долго ждать. Шел третий час операции, мозг шимпанзе частично пришел в себя. Кровь, насыщенная кислородом и все необходимые вещества подавались к нему в необходимых количествах, однако, через несколько минут мозг задохнулся. Реанимация не дала положительных результатов.

Произошедшее натолкнуло Михайлова на мысль: во сне, и во время обморока человек по-прежнему продолжает дышать, - дыхание, как и сердцебиение, – функции контролируемые мозгом на подсознательном уровне. Мозг привык управлять органами за тысячелетия человеческой эволюции, и просто так обрезать эти нервные связи нельзя. Сила “привычки” столь велика, что невозможность следованию ей может быть приравнена к действительному прекращению жизненно важных процессов. В данном случае, питание мозга животного было уже восстановлено, но нервные пути, ответственные за периодическое сокращение легких и сердца не нашли отклика в уже несуществующих органах. Точно так же, положение могло обстоять и с некоторыми другими органами. Человеку может не хватить интенсивности мнимого дыхания, обонятельных или осязательных ощущений уже в первые минуты операции. А есть много чего, что предусмотреть невозможно из-за сложности и многочисленности жизненных процессов внутри организма.

Мозг нуждался не только в восстановлении физической среды существования, но и в искусственно созданной виртуальной среде, имитирующей присутствие различных органов, причем последняя, должна быть подключена одновременно с физической средой.
 
Проследить все необходимые мозгу связи и создать их имитации, было крайне нелегкой задачей, однако начало экспериментам было положено. Процесс совершенствования физической и виртуальной сред существования мозга сопровождали новые неудачи. Лишь спустя одиннадцать смертей и полтора года работы удалось, наконец, успешно завершить операцию. С подопытным животным была установлена связь. Жизненные функции его мозга были стабильны. Успешно завершив операции еще на одиннадцати обезьянах, ученые могли переходить к работе с человеческим мозгом. В стране насчитывались тысячи и тысячи обреченных людей, болеющих различными формами раковых заболеваний, спидом и другими болезнями. Некоторые из них были готовы воспользоваться любым шансом, лишь бы сохранить жизнь своего сознания.

Наблюдая за продвижением исследований своего подопечного, Андрей Владимирович Весенский не мог не удивляться успехам Михайлова. Объемы работ, проведенных им за последние годы, поражали воображение. Михайлов работал сразу в нескольких направлениях. Диссертации следовали одна за другой. Собственной математикой он писал музыку мозга. Его выкладки по общей теории мозга были столь изящны, просты и фундаментальны, что неприступные доселе
крепости тайн, возведенные природой над человеческим мозгом, рушились одна за другой. Блестящие успехи по созданию виртуальной среды существования сигма-ткани, позволили завершить первую операцию на человеке более чем успешно. Появилось разнообразие так называемых дальнейших форм жизни: после операции, система мозговых нервных окончаний могла быть интегрирована с компьютером, моделирующим работу всех органов человеческого тела, либо, мозг мог быть подключен к системе искусственных органов, которые были сверхнадежны, не старились, не умели болеть, одним словом – никаким образом не досаждали мозгу.

Весенский не видел Михайлова уже более года, и однажды, разговаривая с ним по телефону, не преминул воспользоваться случаем и пригласить Ивана к себе домой на чашку чая. Андрей Владимирович давно хотел познакомиться с Михайловым поближе.
На следующий день, порог его дома переступил сильно похудевший, осунувшийся человек, с явными признаками хронического недосыпания на бледном лице – Иван представлял собой печальное зрелище. Жена Весенского, Марина Евгеньевна, невольно всплеснула руками, как только гость показался ей на глаза, - Здравствуй … Ваня, - на секунду она замешкалась, - проходи, проходи, -она помогла Ивану повесить старенькое пальто, - как же ты исхудал, бедняжка – молодой человек смущенно улыбнулся. Весенский не успел задать ни одного вопроса, потому что его хозяйка немедленно потащила гостя к столу. – Благодарю вас, большое спасибо, но я не голоден, - хотел было воспротивиться Иван, но Весенский лишь улыбнулся ему в ответ, давая тем самым понять, что пока его как следует не накормят, никакой беседы на рабочие темы не видать.

За столом Иван крайне смущался, но после того как выпил предложенного домашнего вина, расслабился, начал лучше есть и стал более разговорчив. Марина Евгеньевна настояла, чтобы за столом о работе не говорили, и Иван рассказал невеселую историю своей жизни.
Свои первые опыты Иван начал ставить еще в детстве, на детдомовских животных – крысах, свинках, хомяках и кошках. Конечно, он не препарировал их, не изучал их внутренности, но исследовал их умственные способности. Когда иные дети играли в салки, прятки или войну – Иван придумывал различные тесты для животных. Строил из картона, кубиков и других подручных средств лабиринты, ловушки, препятствия. А звери, стимулируемые кормом, задорно следовали фантазиям ребенка.

Рассказ Ивана был очень интересен, и жена Весенского, будучи очень эмоциональной женщиной, периодически всплескивала руками. И все пыталась предложить молодому человеку еще чего-нибудь вкусненького. Профессор внимательно слушал своего протеже, и тщательно обдумывал вопросы, которые ему хотелось бы задать Ивану.
Перейдя после ужина в его рабочий кабинет, Весенский, за неспешной беседой, попытался узнать у Ивана, что он думает о возможных последствиях проводимых экспериментов? О последствиях, могущих перевернуть жизнь всего человечества, причем не в лучшую сторону. Молодой человек, судя по всему, в силу своей молодости, увлеченности идеей и неистощимого оптимизма, не представлял себе, что его детище может причинить человечеству вред. Он был до фанатизма убежден в правильности своей точки зрения. В итоге, поняв, что атмосфера беседы начинает приобретать характер спора, Михайлов поспешил откланяться. Ученые расстались, но каждый из них понимал, что отношения между ними стали немного натянутыми.

Этой ночью доктор Весенский долго не мог уснуть. Его мозг невольно продолжал анализировать беседу с молодым ученым. – Иван, - рассуждал Весенский, - безусловно фанатик своего дела. Он чрезвычайно эрудирован и смотрит далеко вперед, но, преимущественно, в разрезе своих идей и устремлений. Сама идея обособления мозга от тела далеко не нова, но лишь Михайлов подвел под эту идею фундаментальную теорию и спроецировал ее на будущее человечества. Но каким будет это будущее? И что повлечет за собой появление нового вида рода человек? Каким будет этот homo-encefalum? – Весенский перевернулся на бок лицом к окну. Ночь была тихая и безоблачная. Лунный свет беспрепятственно проникал в комнату, освещая огромный шкаф с книгами, старинные ходики и графин с водой, стоящие на столе. Взгляд профессора задержался на графине. Он был прозрачен, и по форме напоминал древнюю восточную лампу для хранения масел, благовоний и … для заключения внутрь таких сосудов джиннов. При этой мысли вся дремота профессора улетучилась, как будто ее сдул легкий весенний ветерок. Он тяжело поднялся на кровати, сел и уставился на графин. Вот то сравнение, которое так долго и мучительно требовало его подсознание! Человеческое тело этот сосуд, внутри которого заключен джинн – головной мозг. Хрупкая человеческая оболочка очень надежно хранит в себе своего хозяина, не давая ему свободы и заставляя стариться вместе с ней. Если эту оболочку устранить, то джинн будет выпущен на волю. - Весенский встал, подошел к столу и налил себе в стакан воды. Ее свежесть приятно холодила руку. – Нужно будет обязательно поговорить об этом с Михайловым, - подумалось ему, - если конечно он не сочтет меня выжившим из ума. – Доктор нейромеханики тяжело опустился на стул. Настенные часы пробили три часа ночи. Три долгих удара, каждый из которых, казалось, тянулся вечность. – Джинна никак нельзя выпускать из бутылки, - прошептал Весенский, - никак нельзя.
Но человеческий мозг уже был выпущен на волю!

 Через два года экспериментов, технология “отграничения ” была отточена до мелочей. И первые результаты пребывания человеческого мозга вне тела были впечатляющи. Мозг испытуемых, за 12-16 месяцев приобретал способность “сохранять” свои нервные клетки. Число нарождавшихся нервных клеток за единицу времени почти в полтора раза превосходило число отмиравших. Мозг устойчиво увеличивал свою массу, улучшалась память испытуемых, внутри сигма ткани ускорялся обмен веществ.

 Эксперименты над головным мозгом обреченных, преждевременно рождающихся младенцев имели потрясающий результат. Искусственно выращенные “дети” на много превосходили своих сверстников по скорости умственного развития. Мозг младенцев не отягощенный детскими болезнями и закоренелыми инстинктами взрослого человека был подобен губке, впитывающей знания с невероятной скоростью и в невероятных объемах. В возрасте одного года, “дети” успевали овладеть несколькими языками, решать квадратные уравнения и делать первые шаги в освоении философии.

 Грандиозный проект “Геном человека”, завершившийся в пятидесятых годах двадцать первого века, работы Весенского, ряда иностранных ученых и краеугольный камень нейромеханики – теория Михайлова – позволили решить проблему полного контроля над процессами клонирования и выращивания головного мозга по образцу предшественника. Дефекты и недостатки генетического кода материнского мозга корректировались и методично исключались. Находились новые решения и более совершенные формулы построения сигма ткани. Родилась новая отрасль науки – генотехника - проектирование генов. Человек стал хозяином своей эволюции.

 Неизлечимо больных и умирающих детей удавалось спасать, вернее, конечно, не их, а их мозг. А что еще есть человек как не его мозг? В нем все его существо.
В прессу стали просачиваться первые материалы о проводившихся экспериментах. Разведслужбы европы и США тоже не дремали, и в один прекрасный день, на стол директора ЦРУ легла сверхсекретная бумага о том, что русские заняты разработкой качественно новой сигма-ткани, что было не совсем верно. Новый вид мозговой ткани уже существовал, и своими способностями заставлял обратить на себя внимание. Проиграв к концу двадцатого века идеологическую и экономическую войны, Россия, оставила весь мир далеко позади в технологическом и интеллектуальном противостоянии.

 К 2109 году было установлено, что генетически сконструированный, обособленно выращенный мозг достигает своей физической зрелости и максимальной массы уже к 4-5 годам. Он становился пригодным для воспроизведения потомства по его образу и подобию. Это еще больше ускоряло ход эволюции.

 Шли годы. После того как технология освобождения разума вышла за стены лабораторий и стала общечеловеческим достоянием, жизнь на планете начала меняться стремительнейшим образом. Будучи в первое время весьма дорогой и пугающей, она не очень привлекала к себе внимание. Однако, операции дешевели, и число людей решившихся на освобождения разума неуклонно возрастало. Обретая свободу, человеческий разум обретал новую жизнь. Возникали новые законы, возводились новые университеты. “Новая” жизнь училась постигать мир.

 Свой девяносто второй день рождения академик Михайлов отмечал в одиночестве. Подобное повторялось уже двенадцатый раз подряд и, как полагал Иван Петрович, скорее всего последний. Его жена умерла двенадцать лет назад во сне, и развившийся до утра некроз мозга уже не позволял произвести его пересадку. Она и при жизни не хотела этого, - думал Михайлов, сидя на небольшой деревянной скамейке, вкопанной у ограды могилы жены. Могила заросла сорняком – у Михайлова уже не хватало сил ухаживать за ней, а дети … кем они были теперь? Старший сын с детства мечтал о полетах в космос, а теперь его мозг контролирует самый крупный космопорт планеты – орбитальную станцию “Гея”. Младший хотел стать программистом – и сегодня его разум – главный вычислительный модуль международного центра космических исследований, расположенного где-то под Санкт-Петербургом.
Тихое подмосковное кладбище хранило покой и умиротворенность. Над головой шумела листва. Легкий летний ветерок шевелил траву на могиле. Где-то среди крон деревьев щебетали, перекликаясь, птицы. Михайлову не верилось, что где-то в другом месте жизнь может протекать иначе. Он поднял голову и посмотрел вверх. Может быть, одна из этих жизнерадостных птичек и есть теперь моя жена? - Михайлов улыбнулся своей мысли. Где-то неподалеку должна была быть могила его учителя и наставника Весенского. - Академик тяжело поднялся, опираясь на оградку, оставил сумку и шляпу на скамейке и неспешно побрел по тропинке между могил. Он давно не был у своего учителя, и немного поплутал, разыскивая его последнее пристанище. Вот оно. Он поздоровался, и склонил свою голову. Постоял с минуту в молчании и вновь взглянул на большой памятник из белого мрамора. Надпись под фамилией учителя гласила: “Основатель нейромеханики. Один из последних светлых Умов человечества”, и в самом низу подпись: “Высоким небом живи, Человек …”.

 За год до смерти Весенского они крупно повздорили и более не виделись. Тем не менее, бремя похорон Андрея Владимировича, Михайлов почти целиком вынес на своих плечах. Для него, смерть Весенского была тяжелым ударом, но исправить что-либо было уже невозможно. Весенский настаивал на свертывании программы и скорейшей ликвидации ее последствий. С этим, вошедший тогда в силу профессор Михайлов согласиться не мог, это означало конец делу всей его жизни, и его научный вес одолел авторитет Весенского. Как показало время, Весенский был прав, но тогда Михайлову не хватило ни дальновидности, ни силы воли свернуть шею своему детищу. Учитель был мудрее его в то время, - думал ученый, бредя обратно к могиле жены, - но обладаю ли я сейчас хоть сотой долей той мудрости, какой был полон он? – ответом ему был резкий порыв ветра, подхвативший пожухлую прошлогоднюю листву.

 На девяносто третьем году жизни академика Михайлова поразил инфаркт, и его мозг немедленно изолировали от уже бесполезной белковой оболочки. Среди людей его считали гением, но среди представителей нарождавшейся формы жизни он был посредственностью.

 Человечество стояло на пороге своего нового будущего. Каким оно будет, не мог предугадать никто.

 К середине двадцать второго века новый биологический вид homo-encefalum полностью сформировался. По своему развитию он превосходил homo-sapiens настолько же, насколько последний был совершеннее обезьяны. На планете наступила золотая эра науки. Поток открытий, генерируемый “новой” частью человечества, за несколько десятилетий перевел цивилизацию на качественно новый уровень развития. Одно открытие влекло за собой другое, третье, а их значимость росла вместо с их количеством:

 К семидесятым годам двадцать второго столетия ДНК homo-encefalum усложнилась настолько, что естественные биологические методы хранения наследственной информации стали непригодны. Численность представителей homo-encefalum по отношению ко всему населению планеты достигла 1%, что составляло около 160 млн. индивидов. Однако, соотношение накопленного генетического материала у homo-encefalum и homo-sapiens было прямо противоположным: 99% и 1%. Масса мозга homo-encefalum достигала 30 кг.
В 2174 году – расой homo-encefalum было принято решение о слиянии в единый организм…

… а небеса оплакивали будущую судьбу человечества.

“Великое слияние” планировалось проводить внутри сложнейшего комплекса, погруженного в океанские воды. Средой обитания нового организма должен был стать мировой океан. Жизнь возвращалась в лоно своей колыбели.

Теплые воды Аравийского моря редко становились объектом внимания всего человечества. Южная часть аравийского бассейна – область далекая от пояса подводных землетрясений и неистовых океанских течений стала местом развертывания невиданного инженерного сооружения. Сердцем этого творения неочеловеческой мысли была электронно-механическая оболочка, построенная для “слияния” и являвшаяся будущим прибежищем представителя нового вида, – своего рода сверхсовершенным “черепом”. Сложнейший шаровидный сосуд диаметром более трехсот метров располагался в системе демпфирующих подвесов внутри другой сферической оболочки, обеспечивающей механическую защиту комплексу, и предотвращающей нежелательные соприкосновения с крупными обитателями морских глубин. Наружная оболочка, по сути, представляла собой сферу с множеством отверстий, и обеспечивала беспрепятственное поступление и фильтрацию океанской воды к системам водозабора внутреннего комплекса. Внешняя сфера, погруженная на глубину более полукилометра, в свою очередь также располагалась в системе демпферов, и уравновешивалась между плавучим надводным комплексом и активной якорной системой.

 Надводный комплекс покоился на шести неотитановых вакуум-подушках, разнесенных по вершинам правильного шестиугольника со стороной порядка полукилометра. Он лишь на десяток метров возвышался на водой всем нутром уходя глубоко под воду. Могучие водометные движители – по одному на каждой подушке, согласованными усилиями компенсировали снос комплекса уже ослабленным в этих водах северным экваториальным течением.

 Сторонний наблюдатель, следивший за строительством плавучего гиганта был бы шокирован его масштабами и сложностью, но новая раса не позволила homo-sapiens следить за происходящим. Это давало основания для весьма пессимистических прогнозов относительно будущего человечества. Но homo-encefalum было уже невозможно остановить.

Ночное небо в субэкваториальных широтах поражало воображение своей величественностью. Каждую ночь, ведомые могучей дланью вездесущего тяготения, мириады звезд выстраивались в трудноосмысливаемый хоровод. Законы движения в нем диктовало ядро Галактики, которое, в свою очередь, участвовало в другом, более грандиозном хороводе галактик.

 Миллиарды огненных миров. Каждый из них подобно маяку указывал наблюдателю о возможном прибежище жизни на одной из планет своей системы. На протяжении практически всей своей недолгой истории человечество задавалось вопросами о своем происхождении, и о возможности существования жизни на иных мирах. Мелькали столетия, человечество развивалось, постигало законы природы, училось ими пользоваться, в конце концов научилось даже перестраивать самое себя, но на самые древние вопросы по-прежнему не могло дать точный ответ. В отличие от человечества, операторы станции наблюдения, спутника тройной звезды Ригель - Бетта-Ориона, знали ответы не только на эти два вопроса, но и на многие другие, которые человечество даже не способно было себе задать. Станция-призрак у Ригеля являлась самым крайним форпостом наблюдения на окраинах данного рукава Галактики. Станция двигалась в пространстве по расписанию: от наиболее поздних или наиболее перспективных колоний к менее перспективным. В функции ее экипажа входило наблюдение за развитием “посевов” в этом секторе космоса. И визит в систему желтой звезды G2 V, названной когда-то ее обитателями Солнцем, по плану значился едва ли не последним.

Ясная спокойная ночь и полный штиль. Это весьма редкое явление для любой точки мирового океана. Волны устало плещутся о корпус гиганта, уходящего своим нутром глубоко под воду. Там, на глубине более полукилометра, в самом сердце комплекса уже завершилось формирование рабочей жидкости – бульона, питательной среды, коктейля из кислорода, питательных элементов, микроэлементов и подогретой, простерилизованной морской воды. Завтра с раннего утра начнут прибывать первые “клетки” будущего гипермозга. Представителям homo-encefalum предстоит стать самыми обыкновенными клетками. Пройти путь от хрупких разобщенных организмов, до единого сверхразумного существа. Объединенные в единое целое, они должны будут образовать нечто совершенно новое. Неизбежны смертельные исходы, но цель оправдывала средства. Будущая СВЕРХСИСТЕМА стоила того.

 Где-то на юго-востоке дышат Мальдивы, многочисленные атоллы, очаровывающие туристов своими видами. Могучее и спокойное экваториальное течение несет свои теплые воды на юг. Океан – владыка этого мира. Он оставался им на протяжении вечности, но очень скоро мировому океану предстояло принять в свое лоно невиданное создание, которое станет новым властелином планеты.

 Проект “Слияние” был рассчитан на 85 лет. Порядка двадцати лет требовалось, для доставки основной массы homo-cerebrus к месту слияния и вхождения индивидов в единую физиологическую и информационную систему комплекса. Еще около 65 лет должен был занять сам процесс объединения “клеток” в единое целое: адаптация к новым условиям существования, необходимая самокоррекция механизмов защиты, регенерации, образование конгломератов клеток. В течении года целые караваны грузовых воздушных и морских судов перевозили представителей нового биологического вида к месту слияния.

 Прибыв на место, отдельные индивидуальные капсулы погружались в океан и присоединялись к единой физиологической и информационной сети. Шли десятилетия. Индивиды превращались в клетки, достигали нужных физических и физиологических параметров и погружались в емкость с рабочим раствором – “череп”. В “черепе” отдельные клетки соединялись, образовывали колонии, конгломераты. Сложность нового органического образования неизменно росла, нарождался организм с новыми жизненными свойствами, с новой, самопроектируемой ДНК колоссальной сложности.

 Новая раса тщательно оберегала свое детище. Для нее это было вполне по силам. Когда-то в прошлом, человек переложил многие свои обязанности и заботы на “железные плечи” всесильных компьютеров. Его зависимость от электронных машин была абсолютной. Но эти времена давно прошли. Кремневые микросхемы, “био” и квантовые компьютеры были ничем, по сравнению с человеческим мозгом, освободившимся от своей примитивной органической оболочки. Homo-encefalum контролировал системы вооружения, орбитальные станции и транспорт. Армии промышленных, боевых и ремонтных роботов были в полном его распоряжении. Все, вплоть до домашних утюгов, холодильников и кофеварок могло служить на благо великой идеи Слияния. То Великое человечество, которое рождало Аристотелей, Ван-Гогов и Эйнштейнов, теперь подобно животному оказалось в капкане, который само для себя и построило. Вырваться из него было уже невозможно.

 В 2260 году в открытые океанские воды вышло существо без названия, ибо человечество было неспособно дать ему имя. Первые несколько лет оно себя практически никак не проявляло. Активно росло, бороздило темные бездны мирового океана и кормилось дарами морских глубин. Оно училось жить подобно ребенку. Однако, каждый ребенок вырастает из стен своего дома. Родной сад и двор больше не кажутся ему необъятными, и путь от крыльца до калитки занимает не более десятка шагов. Тоже произошло и с существом, выросшим до размеров среднего атолла. Океан стал тесен для него, и об этом узнало все человечество.

 Новое существо нуждалось в высококачественной белковой пище. Суша составляла всего треть поверхности планеты, но на ней обитало более десятка миллиардов странных и примитивных существ. Они прекрасно размножались, на них можно было ставить опыты и они годились в пищу – это все что было нужно сверхразуму.

 Некогда человек покорил природу. Одних животных он растил для пропитания, на других ездил, третьих использовал для изучения живой природы. По горькой иронии судьбы, находясь на вершине своего эволюционного развития, человек сам стал животным, прекрасно удовлетворяя всем потребностям нового хозяина планеты.
 
 К середине третьего тысячелетия с человечеством было покончено. Сверхразум прогрессировал. Он научился добывать энергию из окружающего пространства. Его ментальная мощь возросла настолько, что он начал производить первые попытки по воздействию на материю на расстоянии Он пожирал планету породившую его. Это было неудивительно. Некогда, его первообразная – человечество, делало тоже самое, только в гораздо более скромных масштабах.

 Сверхразум остро нуждался в новых жизненных пространствах. Он был способен контролировать материю на расстоянии сотен миллиардов километров. К сожалению, с расстоянием его сила уменьшалась. Когда-нибудь Солнце погаснет, а превращаться в еще одну замороженную глыбу, вращающуюся вокруг бессильного красного карлика, не входило в планы Сверхразума. Нужно было двигаться к новым звездам, к разумной жизни, чей жалкий шепот он улавливал на чудовищных расстояниях. Однако, время еще было. Был и двигатель, могущий доставить его куда угодно - Солнце. Запасов его энергии могло хватить на долгие века космического путешествия. Солнечная система двигалась в сторону созвездия Геркулеса. Скорости Солнца относительно центра Галактики явно не хватало для длительных межзвездных путешествий. Она составляла 250 километров в секунду. Ее вектор и величина должны были быть изменены!

 Солнце – это живой организм. Оно живет по особым законам. Его термоядерное сердце вот уже на протяжении пяти миллиардов лет сдерживает давление внешних слоев звезды. Его титанические легкие ежесекундно выбрасывают в космическое пространство более четырех миллионов тонн материи. Солнце всесильно и ВСЕ тела солнечной системы существуют только с его высочайшего позволения.

Так было пять миллиардов лет, но настал час, когда звезда, поперечником почти в миллион четыреста тысяч километров, ощутила на себе воздействие силы, происхождение которой было необъяснимо, невероятно и … неправильно.

Неведомая сила УДАРИЛА СОЛНЦЕ! В то же мгновение, с невообразимой скоростью, колебания гравитационного поля докатились до самого отдаленного уголка Солнечной системы. Пространство заходило ходуном - подобно паутине, на которую из своего убежища вылез паук. Солнце отклонилось со своей извечной орбиты на ничтожную величину.

Сверхразум только учился управлять электро-магнитными и гравитационными полями. Пока еще он работал с ними подобно медведю, настраивающему микроскоп. Но он очень быстро учился. Спустя земной месяц и сотню экспериментов Сверхразумная планета впервые коснулась Солнца точно рассчитанным воздействием. Принимая во внимание множество факторов, воздействующих на Солнце во время его движения по орбите вокруг центра Галактики, в точно рассчитанном месте хромосферы Солнца, Сверхразум произвел точно рассчитанный термоядерный взрыв - за мгновение, чудовищный кулак сжал локальную область газообразной поверхности Солнца до давления в миллиард атмосфер, температура внутри области подскочила до нескольких миллионов градусов. Последовавший за этим термоядерный взрыв изменил направление и модуль вектора скорости Солнца на ничтожную величину. Заработал колоссальный импульсный термоядерный двигатель. Десять точно просчитанных взрывов в час. Двести сорок взрывов за сутки. Солнце в избытке поставляло энергию для генерирования гравитационных полей необходимого размера и напряженности, но, сжигая для этого свое тело, оно старилось в сотню раз быстрее.

После того как Солнце легло на нужную траекторию, характер управляющих взрывов изменился. Они стали гораздо слабее, но производились непрерывно. Солнце взяло курс на систему звезды Кастор, к созвездию Близнецов.

Сверхмозгу удавалось поддерживать ускорение солнечной системы на уровне одного миллиметра в секунду за секунду. За год, он разогнал Солнце более чем на 300 километров в секунду. Через сто лет непрерывного разгона, скорость Солнечной системы относительно системы Кастора достигла одной десятой скорости света. На этом разгон завершился. Путешествие должно было продлиться около пятисот лет, но разумная планета никуда не спешила. Ей нужно было тщательно подготовиться к встрече с инородным разумом. Он мог представлять опасность, и следовало действовать осторожно.

Спустя восемьсот двадцать лет после первого толчка, которое испытало на себе Солнце, сверхчувствительные инструменты наблюдательной станции в системе Ригеля зафиксировали необычайный факт. Желтая звезда G2 V в системе R17/2446 незначительно отклонилось от своей орбиты. Смещение было настолько ничтожным, что “представители любой другой расы, более молодой или менее опытной не обратили бы на это внимание. Но наблюдатели были сыновьями народа, посеявшего и взрастившего более десяти тысяч культур” (2). Ему негласно принадлежало право решающего голоса в совете народов Галактики. Поэтому, большая часть ресурсов станции была немедленно переключена на изучение звезды, которая не должна была менять своей орбиты. Спустя сотню единиц условного Галактического времени, у наблюдателей не оставалось сомнения в том, что звезда G2 V сходит с орбиты. Этого не должно было происходить. Ни одной естественной причины происходящему не находилось. Жестокая и неумолимая логика диктовала единственно верный, но невероятный ответ – причина изменения орбиты звезды искусственная. Расчет новой орбиты еще более обеспокоил наблюдателей.

Желтая звезда двигалась по направлению одной из самых перспективных колоний в этом рукаве Галактики. Она не просто двигалась, но согласно гравитационным возмущениям, фиксируемым в этой далекой системе, ее просто-напросто что-то разгоняло.
Согласно графику, жизнь, занесенная на третью планету системы желтой звезды, уже достигла разума, и, в настоящее время, ее представители должны были осваивать первые, самые примитивные орудия труда. Однако, что-то в развитии этой цивилизации пошло не так. Кто-то допустил чудовищную ошибку, исправить которую будет очень непросто, а может быть и невозможно.

Сверхразум продолжал свой путь среди бескрайних просторов Галактики. Ему предстояло еще многому научиться, многое познать. Впереди была вечность! Вечность, наполненная поисками, размышлениями и победами ...

*************
( 1) Encefalum (лат.) – головной мозг)

( 2) - Отрывок, по смыслу совпадающий с цитатой из рассказа А.Кларка “Спасательный отряд” )