Певица

Я прочитала всю ее прозу. После нее хотелось долго мыться в душе. Оргии, описанные в ее книгах, казались таким вчерашним днем. Но как она выразила вечную боль человека, ищущего себя, человека, которого распирает жизненная энергия, но все уходит в пустоту… Она писала хорошо, но это не было литературой. Литературой был роман ее бывшего мужа о том, как он ее укрощал в Париже. Характер получился необыкновенно яркий, мятущаяся, красивая, страстная…Бунтарка, экстремистка, модель, певица, красивая женщина с тонким лицом и огромным ртом…
Вернувшись в Россию, она снова стала петь. Судя по ее книгам и книгам ее бывшего мужа, она пела в Париже, в ресторанах. У нее был потрясающий голос: очень низкий, почти бас, она отчетливо выговаривала слова – резкие даже для рок-жанра. Записала диски вместе со своим новым мужем, рок-музыкантом.
-Па-а-едем на войну, - выпевала или выговаривала она под ритмичный грохот.
Страшно высокая, одетая в длинное черное кожаное платье и на огромных платформах (отчего ее рост становился просто гротескным при ее худобе), она стояла с левой стороны сцены и практически не двигалась.
Концерт проходит в доме культуры. Мой приятель, провинциальный импрессарио, не нашел более подходящего зала, потому что за все остальные требовали огромную арендную плату, а билеты на эту певицу продавались неважно и по довольно низкой цене. Как выяснилось потом, даже те, которые продали, были куплены поклонниками лидера группы со смешной поросячьей кличкой.
Этот дом культуры, построенный в бывшей церкви, смахивал на сельский клуб. Там было ужасное оборудование, и тяжелый рок в этих колонках превращался в настоящий армаггедон.
Вообще-то певица не горела желанием выезжать ни на какие гастроли, просто мой приятель почему-то ее уговорил.
Для рекламной поддержки он отправил молодого и амбициозного журналиста взять у нее интервью.
-Представляешь, она живет около трех вокзалов в большом офисном здании. У них там с лидером группы квартира. Она все время пьет кофе, много курит и очень быстро устает, - рассказывал мне приятель со слов журналиста.
Сам журналист был в полном восторге:
-Она такая классная, - повторял он на разные лады. Встреча с певицей так его потрясла, что он не находил подходящих слов, впечатление превосходило все формы выражения.
Но интервью все же написал, поместил его на первую полосу одной из газет.
В России она вошла в моду на некоторое время. Тогда вообще возвращенцы были модными, они рассказывали про Запад, а русские люди очень хотели это слушать.
Ее стали приглашать телеканалы, потому что она была очень яркой, остроязыкой, умной, но непомерно обидчивой. С одной передачи она ушла на полуслове только потому, что заподозрила хамство со стороны ведущего. Что-то ее сильно задело, и она сняла с себя петличку микрофона, положила на стул, поднялась во весь свой огромный рост и просто ушла!
И вот она стояла на сцене полусельского дома культуры (увы и очень жаль), который настолько ей не подходил. Лос-Анджелес, Париж, дорогие рестораны, клубы, модельные показы, съемки для журналов, и тут этот ужасный интерьер, полупустой зал и крики:
-Лидер, лидер (на самом деле молодежь выкрикивала поросячью кличку лидера группы, им певица была вообще нисколько не интересна). Книг ее тут никто не читал, книг ее бывшего мужа, видимо, тоже.
Она все больше сникала. Пыталась несколько раз что-то сказать ехидное, зацепить молодежь, но молодежи совсем не было до нее дела, даже до ее сарказма. Они пришли оттянуться под децибеллы, а не вникать в ее необычную поэзию.
Хотя она пыталась стоять без всякого выражения и даже вяло грубить разбуянившейся молодежи, ее эмоции доходили до меня даже через несколько рядов. Ощущение ненужности, усталости, безразличия и обиды. Мне было так больно, что хотелось плакать. Хотелось крикнуть всему залу:
-Зачем вы так? Почему вы не слушаете ее песни? Они же такие интересные, необычные, пронзительные, она так шикарно их поет…
Она пыталась себя перебороть и отработать полученные деньги, но становилась все более безжизненной. Бас потерял напор, превратившись чуть ли не полушепот. И, наконец, прервав песню суть ли не на полуслове, она развернулась и ушла. Группа еще немного поиграла и тоже быстро свернула свою громкую музыку.
Я сидела в боковой ложе с той стороны, где певица стояла. Я думала о том, что никогда бы не смогла взять у нее интервью. Не только потому, что мне не нравились ее романы и рассказы, но еще и потому, что она вызывала у меня такое почтение, которого я бы никогда не смогла бы преодолеть. Меня восхищала ее необыкновенная красота, ее размах и способность выражать себя как хочется, ее полнейшая независимость, ее потрясающей красоты голос, ее способность раскрывать себя. Я просто цепенела от всего этого, хотя в глубине души я чувствовала, что у нее не интервью нужно брать, а просто ее любить и пытаться понять.
Концерт получился провальным.
-Как она все это вынесла? – спрашивала я потом приятеля, организовавшего гастроли.
-Конечно, очень была расстроена. Да и мы совсем почти ничего не заработали!
Почему я ее воспринимала так личностно, а не просто как абстрактную певицу и писательницу и телезвезду? Скорее всего, меня все-таки зацепила ее проза, страстно-исповедальная, не знающая никаких ограничений. У меня вызывало что-то вроде зависти ее умение ничего не бояться, говоря о себе и своей жизни. А уж ее стиль поведения вообще сводил меня с ума. Она вела себя как настоящий свободный человек. Она еще тогда, в советские времена, себе это разрешила, хоть и уехала за свободой очень далеко и поняла ее, может быть, весьма однобоко.
Она столько знала о мире не понаслышке. В какой-то газете она писала о женщинах, носящих чулки (чем они отличаются от женщин, носящих колготки), писала о кухнях разных стран, а засилии афро-американской музыки в мире. И во всем была такая изысканность, такое знание жизни, такая прочувствованность ее изнанки.
Но вот откуда такая ранимость? Если человек столько всего пережил, то его, по идее, вообще не должны волновать всякие глупости – любят его или не любят, слушают или не слушают, предпочитают ему кого-то или не предпочитают…
Когда в одной из телепередач она говорила о драматизме жизни, ее спросили:
-Каким вы видите будущее?
Она задумалась и ответила резко:
-Очень драматичным.
Так она и осталась у меня с этой болью, в черном длинном кожаном платье, на огромных платформах, хрупкая и высокая, агрессивная и трогательная.
Когда я была в той самой заокеанской стране, где происходило большинство приключений из ее книг, я, как обычно, открыла русскоязычный Яндекс со своим почтовым ящиком, и вдруг испытала шок. На одном из баннеров была ее фотография с красивым огромным ртом и рядом странная надпись – что ОНА УМЕРЛА.
-Ну, баннеры всегда все врут, - сказала я себе, чтобы успокоить.
И, конечно же, открыла эту ссылку. Ее смерть оказалась настоящей чистой правдой. Она умерла в том самом офисном доме, в полном одиночестве, потому что ее муж, лидер рок-группы, был в отъезде. Она некоторое время жаловалась на боли в животе, но никогда не обращалась ни к каким врачам. И просто тихо умерла. А он, вернувшись, увидел ее сначала спящей, а потом ---. Он даже дал несколько потрясенных интервью любопытным интернетчикам.
-Последствия бурной молодости, - сказал мне потом кто-то уже в России.
Почему-то ее смерть не волновала никого, кроме близких и - странно – меня. Я ни с кем не могла поделиться тогда, в Америке. Ее там никто не знал.
И тот концерт… Почему я не подошла тогда к ней и ничего не сказала ободряющего? Что я ею восхищаюсь, что эта молодежь просто ничего не понимает в настоящем искусстве, да еще хоть что-нибудь. О том, что я читала ее книги (хоть они мне и не понравились), что потрясена ее выступлениями по телевизору и ее умением оставить всю бытовую жизнь далеко внизу… Пусть бы она меня послала и нагрубила, но зато услышала бы, если бы услышала…
Честно говоря, я просто не знала – как это, взять и подойти. Просто не знала. Необходимости брать интервью у меня никакой не было, а просто так, без повода, беспокоить расстроенного человека даже не приходило в голову. Как будто искреннее восхищение – это не повод. И странно, как она всегда попадала в мое поле зрения: сначала попали ее книги, потом – книга ее мужа, потом стали приходить песни и газетные статьи, потом приехал вот этот концерт…
Я оставила выражение своего восхищения, как и многое другое, на потом. На какое-то долгое абстрактное «потом». А потом она просто умерла. И было-то ей лет сорок пять.