История 09 Про ниточку
Для меня она была еще и одноклассницей, и до определенного момента я занимал скромное место рядового в длиннющей шеренге Ларискиных воздыхателей. Но в середине пятого класса случилось маленькое чудо. История Томаса Сойера повторилась в современных условиях – Лариску застукали на уроке за беседой с соседкой по парте. Вообще, она была девочкой общительной, и в тот раз вывела из себя нашу классную руководительницу окончательно. И наша грозная Надежда Сергеевна вознамерилась пересадить возмутительницу спокойствия…
Грозные очи обвели тяжелым взглядом восемнадцать возможных вариантов (в классе было 36 человек, соответственно, три ряда по шесть парт). Свободных было всего два-три места, и одно из них – рядом со мной. Ну не на последнюю парту же, конечно, Лариска все-таки была непоколебимой отличницей… Следовательно… Класс замер. Мужская половина уж точно была близка к волнительному полуобмороку – К КОМУ??? Я скромен. Я не люблю хвастать. Но эту психологическую схватку умоляющих взглядов я выиграл. И лаконичное учительское - «Туда!» -подтвердило мой невероятный выигрыш в жизненной лотерее. На рулетке выпало проставленное зеро, все окна показали «Бонус. Призовая игра», а карты легли в безупречный тузовый покер… А первая красавица школы цапнула свой портфель и переместилась за мою парту.
Это был миг величайшей удачи. И миг сокрушительного поражения, о котором я еще и не догадывался. На долгих-долгих четыре года нас с Лариской связала двухместная парта. Даже удивительно, такие вот пересаживания были довольно популярной мерой воздействия учителей на уровень поведения, но мы как оказались рядом в пятом классе, так и не расставались до конца восьмого. Казалось бы, отчего легкая печаль в воспоминаниях? Первая красавица школы под боком, многие годы общения обеспечены – вперед, действуй. Ан нет.
Поначалу, правда, все так и происходило. В конце концов в одном классе мы были с начала школы, и новизны в знакомстве не было. У нас имелось множество тем для общения, множество общих интересов – к примеру, нелюбовь к учебе, к Надежде Сергеевне и к английскому. Лариска здорово секла в русском, а я в математике (правда, ей это давалось через прилежание и старание, а мне – просто по складу ума, на халяву), так что в плане учебы мы составили великолепный тандем. Я всегда мог списать у нее диктант, Лариска всегда знала от меня верный ответ в задаче – так что с успеваемостью у нас все было в ажуре. Эти предметы считались основными, а всякие истории и географии были просто приложениями, и шли на пятерки-четверки просто по инерции.
В общем, довольно быстро мы стали если не лучшими подругами, то закадычными друзьями точно. Резонный вопрос – в чем же печаль? Именно в этом. Врут, врут слезоточивые романисты – невозможно втихаря любить лучшего друга, даже если это самая прекрасная девушка на Земле, и сидит в сантиметре от тебя. Что-то делать вместе, переживать друг за друга, рисковать, шипя подсказки под носом училки, прикрывать и поддерживать друг друга во всевозможных житейских коллизиях – это все можно, это и называют дружбой. Любить – нет. Мечтать о свиданиях теплыми майскими вечерами, о робких поцелуях – нет. Кой черт, это ж Ларка, друг первейший, какие поцелуи!
Н-да…, такая вот засада… Вопрос с любовью закрылся раз и навсегда, даже и не успев толком открыться. Я стал как бы незаинтересованной стороной в постоянном брожении чувств вокруг Лариски. И, согласно такому новому для себя статусу, самым просвещенным парнем в этом вопросе. Через меня передавались записки от поклонников, изредка – ответы на эти записки, передавалось что-то «на словах». Соседка посвящала меня в тайны своих сердечных настроений и настроений своих подруг, временами запрашивались советы в отношении того или иного представителя влюбленной братии. Или просто обхихикивались какие-то неуклюжие действия с их стороны… Ладно, пора про ниточку. Был все-таки мне подарок судьбы, наверное, за мое примерное поведение.
Обычный урок, биология, утро. Народ украдкой позевывает, мысли шевелятся неохотно, сонно. Где-то в районе доски крошечная Эмма Викторовна, почти невидимая из-за зарослей классных цветов (кабинет биологии ее стараниями у нас напоминал миниоранжерею), вещает о строении ракообразных. Помнится, мне ужасть как нравился наглядный материал по этой теме – двухметровый плакат с изображением препарированного рака. Сижу, никого не трогаю, эстетически наслаждаюсь изображением несчастного вскрытого членистоногого. И вдруг толчок локтем, соседка требует внимания. Ну, поворачиваюсь. Слышимость на уроках Эммы была великолепная (все тихарились), а пары за разговоры она лепила не задумываясь, так что Лариска попыталась мне что-то объяснить без слов, мимикой и жестами. Что именно – не понимаю. И тогда Лариска, раздосадованная моей непонятливостью, кивает вниз, под парту. И начинает задирать подол юбки….
Что ха-ха? Это вам не сейчас, когда такие картинки можно увидеть десять раз на дню по любой программе телевидения. Мы воспитывались в строгих моральных рамках, когда даже, например, слово «лифчик» считалось интимным, запретным и непроизносимым в обществе. Наши педагоги измыслили множество способов оградить подрастающее поколение от преждевременной греховности мыслей. Взять хотя бы физкультурную форму. Очаровательные юные девушки одевали для занятий «СПОРТИВНЫЕ ТРУСЫ». Черное убожество почти по колено, с белыми полосками на боках. Причем с обязательными тугими резинками внизу – девушки становились похожими на сказочных пажей. Помните? Мальчик-паж в трусах, похожих на помидор (вернее арбуз, поскольку в полосочку). Честное слово, если и бродили в пацанских головах эротические образы, то при виде такого наряда на своей пассии они разом умирали. Девчонки, конечно, по-своему боролись с этим произволом. От класса к классу уменьшалась длина юбок, причесок, увеличивалась длина ногтей и ресниц.
Глаза мои, по мере обнажения обнажения девичьих бедер, округлялись и увеличивались аж со страшной силой. Лариска, конечно, увидела такие примечательные изменения лица у соседа, но только хмыкнула с досадой и снова ткнула мне локтем в бок – не туда, мол, пялишься. И указала затяжку на колготках. Эх, как она была высоко, эта затяжка… Пары сантиметров не хватило мне до генеральского звания «А ОН ВИДЕЛ ЛАРИСКИНЫ ТРУСЫ».
В общем, картина меня сразила. Но стриптиз был показан, понятно, не для моей сладострастности, а на предмет освидетельствования этой самой ниточки-затяжки. После таких душевных треволнений я как-то не сразу понял, ЧТО собственно мне показывают. Пожал плечами (блин, мне б твои заботы) и, не мудрствуя лукаво, протянул руку к тем местам, о которых грезила вся мужская половина нашей школы. Ухватил кончик ниточки и дерганул. Лариска почему-то ойкнула и одернула юбку.
Я снисходительно кивнул, мол «если что надо, беби, – обращайся к Большому и Сильному Парню». И отвернулся с чувством исполненного долга. А соседка моя отчего-то впала в состояние ступора.
Дальше, понятно, детальность строения ракообразных потеряла для меня всякую прелесть. Как будто вынырнул из горячего душа – за первые пять секунд я раз сто прокрутил мысленно все просмотренные виды, за следующие десять секунд представил виды непросмотренные и ситуации, в которых они бы мне явились. И тут последовал новый, куда более яростный толчок Ларискиного локтя. Соседка выглядела настолько огорошенной и потерянной, что даже я, толстокожий, понял, что чего-то пошло не так. На мои удивленно поднятые брови девушка вздохнула и … начала снова задирать подол юбки. Скромно замечу, что в этот раз то самое генеральское звание было получено. Но нам было уже не до этих мелочей.
Надо сказать, что по тем временам хорошие нейлоновые колготки были острейшим дефицитом, даже для взрослых и хорошо обеспеченных дам. Их привозили из-за границы, преподносили к праздникам, как дорогие и достаточно редкие подарки. Для девчонки Ларискиного возраста это вообще была роскошь немыслимая. Ей их присылал папа, работающий по обмену на строительстве чего-то там в Судане, кажется; и эти предметы служили, естественно, объектом тихой зависти всего девичьего сообщества. Ни о чем подобно я тогда не задумывался, и не имел понятия – все это Лариска, уже наплевав на учительницу, прошипела, демонстрируя расползающуюся на колготах дыру.
До перемены мы сидели не шевелясь и не дыша. Лариска – потому что при каждом движении дыра на колготках катастрофически увеличивалась, ну и я – из чувства солидарности. А по звонку она, пригибаясь, как тяжело раненный и зажимающий кровоточащую рану солдат, убежала в кабинет труда. Думаю, ей этот инцидент обошелся куда дешевле, чем мне. Иголка и нейлоновая ниточка у трудовички сыскалась, и дырка была успешно зашита и забыта. А вот как было забыть подъюбочные видения…. Это вам не шов «вперед, иголка», это материи душещипательные. Место разыгравшейся трагедии мне, кстати, показали еще раз, но уже после ликвидации аварии, в усеченном и целомудренном варианте.
После восьмого нас перетасовали, мы с Лариской очутились в разных классах. И все уже было по взрослому, а ее парнем стал мой лучший друг Журавель. Замечательная была пара… Одна только мелочь не дает мне покоя, когда я вспоминаю то далекое время. В день окончания восьмого класса подарила мне Лариска свою фотографию. Это был шаг неординарный – в том сопливом возрасте фотографии дарились очень редко, и только в тех случаях, когда подразумевалось какое-то чувство. К нам это, понятно, отношения не имело, долгие годы дружбы позволяли делать исключения из общепринятых правил. Но вот надпись на обороте так и осталась для меня загадкой – а в таких загадках Лариска была непревзойденной мастерицей, с ее-то опытом интригующих общений. Там написано «Вспоминай хоть иногда, чем никогда…».
И беспокоит меня мысль – не был ли я все эти четыре года таким же бестолковым, как и в истории с ниточкой.
Свидетельство о публикации №207032700257