В ином круге жизни

В ином круге жизни

*
В ином круге жизни она была той девушкой, которая прошла мимо и не оглянулась. У неё были пушистые русые волосы. Она шла по набережной и думала о чем-то своём, улыбаясь себе. Ему вдруг мучительно захотелось, чтобы она стала его женой. Он стоял как парализованный и не смог даже окликнуть её. Почему она не оглянулась? На него оглядывалось множество женщин, многие искали встречи с ним. Для него не представляло труда познакомиться с девушкой, поскольку запах денег придаёт мужчине дополнительный шарм. А уж если он молод и статен…
А эта девушка, что ей нужно? Она продолжала идти дальше, так ничего и не заметив. Морской ветер трепал её длинные волосы. Ей даже не приходило в голову, что кто-то смотрит на неё, потому что ей никогда не приходило в голову ничего подобного. Она думала о том, что завтра уедет. Она очень жалела, что теперь долго не увидит море, не услышит чаек, не ощутит прикосновение соленого морского ветра. Он так и не решился подойти.
Больше он её никогда не видел. Но часто её вспоминал в те минуты, когда думал, что теперь, уже никогда не женится. Все женщины, которых он знал, были не такие. Хорошо бы встретить такую девушку. Где-нибудь.

*
Наденька смотрела на брата с восхищением, если не сказать с обожанием. Он был такой большой, сильный. Красивый. У Нади часто «ломалась» кукла – у бедняжки отлетала голова, надо сказать не без помощи хозяйки. Но только тссс! Надюша с замиранием сердца наблюдала, как его сильные руки вправляют Лизке голову, и это был лучший миг в течение всего дня. На следующий день голова отлетит снова – он даже в этом не сомневался. Как же она надоела! Надька ходила за ним, добиваясь его знаков внимания, постоянно придумывая, чем бы он мог быть ей полезен. А Николай её как бы не замечал. У него была своя потаённая мужская жизнь. На самом деле он в глубине души завидовал ей, потому что она маленькая и девчонка, а таких всегда любят больше. У них была большая разница в возрасте, и росли они без отца. Мать надрывалась на двух работах и часто забывала их просто любить. Вернее Надьку любить иногда вспоминала, а он был как бы за мужика. А мужиков, даже если любят, всё равно они в глазах женщины козлы. Николай это уже успел прочувствовать. Девчонкой быть намного лучше, хоть они зассыхи и дуры.
Николай вечерами гонял с ребятами мяч по футбольному полю, и как же он ненавидел тот момент, когда надо было срываться с места раньше всех и бежать за Надькой в сад. Потом он приспособился брать с собой конфеты, сажал сестру на лавочку рядом с полем, а сам отрывался в игре ещё часа полтора. Надя сидела тише воды, ниже травы, грызла леденцы и влюбленным взором следила за игрой. На самом деле за братом. Она так вошла в роль болельщицы, что просилась с ним на футбол, даже в выходные дни. Он, стесняясь перед ребятами её присутствия, всегда сопротивлялся, но всё же уступал Надиному натиску.
............
Однажды Николай понял, что на самом деле безумно её любит.
В тот вечер Надя заболела, а мать была на ночном дежурстве, и добраться до дома никак не могла. Надя лежала розовая как плюшевая свинья, живущая у них на диване. Надо было что-то делать. Что-то делать. Но что? Мать вызвала скорую, а пока она приехала, Надя то и дело теряла сознание от высокой температуры, у неё начались судороги. Коля носил её по квартире, укутав в теплое одеяло. Он что-то говорил, говорил, говорил, а что говорил, потом и не вспомнил. Приехала скорая. Обругала Николая. Обругала их мать. Велели девочку раздеть.
- Как раздеть?! У неё же температура? Она же болеет.
- Да, молодой человек. Иначе её придется увезти в больницу. Раздевайте до трусов.
Наденька лежала такая слабенькая и беспомощная, но ей и вправду стало лучше, она заснула. До прихода мамы ничего страшного не произошло.
На следующий день он купил Наде новую куклу Барби: девчонки от них без ума. И с этого момента прочно вошел в роль отца – во всяком случае, ему так казалось.

*
Люди разному относятся к своим ошибкам. Некоторые совершают ошибки легко и с удовольствием в ранней молодости, весело перешагивают через последствия, идут дальше. Но до определенного предела. Когда этот предел наступает, они "берутся за ум" и с тем же энтузиазмом становятся праведниками, много и не без удовольствия каются в грехах юности и проповедуют новый правильный образ жизни. А кто-то период праведности проходит рано, а в зрелом возрасте приходит к осознанной необходимости мелких грешков. Конечно, эти "мелкие грешки" уже не столь невинны, как если бы они грешили, в отведенное для них время. Но человеческую природу бывает трудно обмануть или уговорить. Почти у всех "мелких грешников" имеется хорошо продуманная теоретическая база. Да что и говорить: с осознанной необходимостью особенно не поспоришь. Есть третья, редкая категория людей, идеалистов, которые всегда, свою жизнь пишут набело, постоянно сверяя её с чем-то непременно возвышенным. Любая ошибка, совершенная ими когда-либо становится трагедией, непоправимой драмой на всю оставшуюся жизнь. Это обязательно случается, поскольку идеалисты наивны и чересчур открыты миру. Ошибка молодости становится их священной тайной, неизлечимой болью, о которой "никто не должен знать". Они продолжают писать жизнь набело, то и дело разочаровываясь, накапливая горечь в душе. Но об этом тоже никто не должен знать. Окружающий мир обязан видеть их счастливыми, благополучными, независимыми. Их чувства изнашиваются, как старая одежда, к зрелым годам они часто становятся циниками или спиваются. Мало кому из идеалистов удается сохранить себя. Должны быть очень мягкие, щадящие условия жизни, да и в них им не избежать депрессии.




*
Тереза в ранней молодости была трепетной идеалисткой, она свято верила в «веления сердца», поклонялась любви и считала, что на её алтарь может быть возложена любая, несопоставимая ни с чем жертва. Самым тяжким грехом в её глазах было "предать любовь" и не послушаться «велений сердца». С этой опасной концепцией Тереза прожила все школьные годы, а потом с ней пришлось проститься при довольно тяжелых обстоятельствах. Тереза никому свою историю не рассказывала, даже мужу. Вернее мужу рассказать пыталась, но, натолкнувшись на отсутствие интереса с его стороны, смешалась и замолчала. Потом стала бояться, а вдруг он её бросит, и с тех пор границы её тайны стали нерушимы. Посвящены были только мама и сестра. Но сестра Марта ещё до её замужества уехала с мужем в другой город, а мама болтала только о пустяках, но о тайнах - никогда.
Женщину украшает прошлое, каким бы оно не было. Можно с уверенностью сказать, что печальная история происшедшая с Терезой в юности её в какой-то степени украсила. В светлых наивно распахнутых прежде глазах появилась глубина переживаний, мудрость. Но, как часто это случается с трепетными барышнями, одна крайность сменила другую. Это произошло незаметно для окружающих, но Тереза совершенно разуверилась в любви и «велениях сердца», вернее последних просто не стало, а стало всё очень просто. Она научилась жить без любви, а также свои неудачи оформлять, как богатый жизненный опыт.
(…)
Тереза с отличием окончила институт, нашла перспективную работу и удачливого мужа. Но как ни странно, даже замужество не пробудило, её как женщину, она просто трудилась в поте лица, делала всё «как надо», строила, строила, строила совершенный мир вокруг себя, забывая о своих чувствах.
Желание жить угасало незаметно, как часовая стрелка, начнешь следить - не увидишь.
В тот момент, когда у неё в жизни было всё, Тереза поняла, что осталась ни с чем. В окружении друзей и близких она оказалась совершенно одинока. Всё, что у неё было, ей не принадлежало, всё было чужим. Дни слились в серую однообразную массу, а желания даже самые простые оставили её. Когда для себя ничего не нужно, забот несравнимо меньше. Но, как это не парадоксально, жить становилось всё труднее и труднее, а сил оставалось всё меньше. Это старость, однажды мелькнула мысль. Такой должна быть старость. Это когда ты всё о жизни знаешь, но уже ничего не хочешь. Ничего. Терезе чуть перевалило за сорок. Она встревожилась - до физиологической старости ещё далековато, да и как можно знать о жизни всё? Абсурд. Старики глубоко заблуждаются, утверждая, будто знают о жизни всё. Всё что они могли о ней узнать в силу своих ограниченных возможностей - это ещё не всё. Она отчетливо осознала, что человек начинает умирать в тот момент, когда у него пропадает желание жить.
И у Терезы желание жить давно затерялось где-то по дороге с работы домой, между походами в супермаркет и оплатой телефонных счетов.
(…)

*
В ином круге жизни он был первым мужем Марты. Никто не знает, кто был первым мужем Марты, она просто ушла из дома на полгода, потом вернулась. А он по своему характеру вполне им мог быть. Они много ругались. Тереза думала об этом даже с удовольствием. Со своим мужем она не ругалась долгих сто лет одиночества. А Марта с мужем ругались, так ругались! Он не понимал простых вещей. У неё было столько терпения, столько любви, она способна всё-всё объяснить, но он всё равно не понимал. Уходил в бар и хлопал дверью. Напивался, приходил домой под утро. Делал, что хотел и очень удивлялся, когда ему об этом сообщали. Всё это можно было продолжать и дальше, но только зачем. Марта была гордой девушкой, она знала себе цену. Поэтому однажды, вернувшись домой под утро, вместо заплаканной жены, он нашел дома записку. Всего несколько слов.
«Не ищи меня».
Это было самое оскорбительное. Никаких объяснений. Хоть бы денег попросила, он и то человеком себя почувствовал бы. А то ведь ничего. Ни-че-го. Найти её не представило труда, но она отказалась с ним разговаривать. Он посылал ей цветы, покупал духи – что там ещё они любят? Стоял на коленях. И недоумевал: что ещё этой женщине нужно? Но её лимит прощения был исчерпан навсегда. Она потеряла чувствительность. А к цветам она вообще никогда не была чувствительна. Ему не повезло.
Они расстались.

*
Наденька подрастала, хорошея с каждым годом. От всевидящего ревнивого ока брата не ускользали, бросаемые на неё, выразительные взгляды прыщавых сверстников. Он всегда был начеку. Когда один из Надиных одноклассников стал таскать до дома её портфель, Николай этого не вынес и стал таскать её портфель сам и вообще не отпускал её ни на шаг от себя. Их мать, видя такое братскосестринское единение, почти целиком препоручила Надю заботам брата, а сама работала. И не понятно чем она занималась свободное от работы время. Её постоянно не было дома. Наверное, она пыталась наладить свою личную жизнь, но детям про это она ничего не сообщала, а они и не спрашивали.
Когда Наде было лет двенадцать, она снова заболела. Бронхиальная астма. Диагноз поставили не сразу, всё это тянулось и тянулось, заболевание успело пустить глубокие корни. Когда спохватились и ахнули – тяжелая форма. Не беда, сейчас всё лечится, сказал врач.
Николай не пошел в институт, нашел работу, чтобы покупать Наде дорогие лекарства. Больше всего на свете он хотел отвезти её за границу, к морю, в более подходящий для неё климат и уж вылечить, выходить. Но на это пока не было денег. Надя не поправлялась. Ей становилось то немного лучше, то немного хуже, то снова чуть лучше, но дальше дело не шло. Она угасала. Можно было попросить денег у Надиного отца, но Николай его ненавидел, а своего отца он никогда не знал. Мать говорила то про капитана, то про летчика и постоянно путалась.
Надя была тихой девочкой, а с болезнью становилась ещё тише и появилась в ней какая-то ангельская кротость. Николай в её присутствии испытывал такой трепет, что почти терял дар речи и боялся даже дышать. Его любовь к сестре стала обожанием и болью. Из-за этой самой боли она разрослась настолько, что заняла всю его душу. Она была больше его души. В неблагоприятные периоды, он не мог спать по ночам, вскакивал от всякого шороха, поправлял ей одеяло и до утра безрезультатно пытался уснуть. В обычное время он был тревожен, чаще на пустом месте. А Наденьку, казалось, угнетало навязчивое внимание к её здоровью, и она сама старалась делать вид, что этой беды вовсе не существует. Она боялась вызвать панику, слишком разволновать брата своими приступами. Дело здесь было вовсе не в деликатности, просто ей становилось ещё хуже, и она уже не справлялась. Слишком много любви. Слишком. Она не могла этого объяснить сама себе, но эта любовь, эта опека лишали её собственной воли к жизни.
*

Николай рано повзрослел. Мать держалась с ним отстраненно, без всякого намека на ласку, и даже несколько раз он от неё слышал:…вот если бы не ты. Она никогда не заканчивала фразу, оставляя его мучиться неопределенным чувством вины. Именно из-за этой неопределенности, вина разрасталась, приобретая катастрофические размеры. Он винил себя во всём, что происходило с ними плохого, и старался скорее это исправить самостоятельно, пока никто не понял, и не обвинил его. Он рано узнал, что такое Груз Ответственности. Когда отчим ушел из дома, он занял место мужчины и во всем стремился матери помочь. Но за свои старания получал лишь скупые замечания о том, что он сделал не так. "Если бы не я, то всё было бы иначе. И мама, возможно, была бы счастлива". Примерно так он заканчивал материнскую незаконченную фразу. Коле приходилось много трудиться, но вовсе не ради похвалы, а для того чтобы оправдать своё существование, успокоить совесть и утолить чувство вины.
Он рано начал работать, ещё в школе. Тогда, накануне Перемен, все потихоньку фарцевали практически легально. Тогда же он понял, что заработать денег – это проще простого: деньги приходили к нему легко, без особенного труда. Тогда же Николай подумал, что если он приложит хоть немного труда, то сможет заработать больше. Так и вышло. Сначала это был один книжный лоток у метро, потом несколько. Изголодавшиеся читатели, увидев любимые произведения в свободном доступе, сметали всё что можно, а также новинки в ярких синтетических обложках, наскоро переведенные бульварные романы.
Они хорошо зажили. Николай купил машину, отвозил Надю в школу на машине, как принцессу.
И казалось вот оно счастье.
Но всё вышло иначе. Человек предполагает, а располагает всегда кто-то другой.
«Если бы не я, - думал Николай, - всё было бы по-другому».

(…)

А потом Наденька умерла. Бестолково как-то. Могла бы жить и жить.
Однажды ночью у неё случился приступ. Она никого не стала будить, решила, что справится сама. Николай проснулся, но опоздал. Ей уже почти нечем было дышать. Они успели только проститься. Она задохнулась у него на руках. Ей было шестнадцать, она заканчивала последний класс. Такая нежная, хрупкая девочка, она была очень похожа на него. Он думал о том, что будь он женщиной, то наверняка был бы точно таким же, как Надя. Когда она умерла, ему казалось, что умер он сам и недоумевал, почему до сих пор жив. Он не плакал, когда её хоронили, и уже вообще никогда не плакал. Даже через два года, когда схоронил мать. Мама умерла от рака, но он знал, что на самом деле от тоски.
Он не сумел их спасти и бремя этой вины с ним останется навсегда. Невыносимое бремя. Почему он до сих пор жив? Он с бешеной скоростью гонял на байке по ночным автострадам – почему он до сих пор жив? Он прыгал с вышки и мечтал, что парашют когда-нибудь не раскроется. Но парашют всегда раскрывался. «Почему я до сих пор жив?»
Что он только не делал, смерть не находила его.
В конце концов, он с этим смирился.
Жив и жив.
Ведь жизнью можно просто пользоваться и это не надолго.

*
У Терезы всё всегда получалось, но на самом деле она была неудачницей. В глубине души. Она изо всех сил старалась, чтобы никто этого не заметил и упорно, любым способом хотела преломить судьбу. Но всё выглядело так, как будто её жизнь проиграна кому-то в карты. В свои сорок два умница Тереза уже себе не принадлежала. И если когда-то ей удалось растерять интерес к жизни по дороге на работу и домой, то сейчас она лишилась и этой дороги. С работы ей пришлось уволиться и её жизнь, заключенная в четыре стены состояла в постоянном уходе за больной матерью. Мать не признавала сиделок и требовала неусыпного к себе внимания. Тереза очень её любила и восхищалась. Мать когда-то была сильной женщиной: могучей, прекрасной, статной, как императрица. Властной. Тереза ни в чем не могла ей отказать. Но шло время, силы любящей дочери иссякали, а мать становилась всё более требовательной. Постоянно, среди прочего эксплуатировала дочернюю жалость, горестно рассказывая кошке о том, что её никто не любит, плакала и патетически громко призывала смерть. Так чтобы Тереза слышала. Мать не видела и не понимала, что делает дочь несчастной, поскольку никто в этом мире не мог быть более несчастным, чем она. Муж от Терезы ушел. Она прожила с ним больше десяти лет, и поначалу со стороны они смотрелись идеальной парой. Тереза умело сглаживала любой конфликт, улыбалась, готовила вкусные ужины, но это не спасло их от отчуждения, которое усугублялось с каждым годом, питаемое Терезиной депрессией. Может быть, оно бы всё так и осталось, если бы не внезапная болезнь мамы, которая стала последней каплей в чаше их супружеского долготерпения. Они решили на время разойтись. Детей у них не было. Но почти сразу стало понятно, что всё кончено. У него как-то быстро объявилась другая семья и дети. Гарик звонил ей по любому поводу и с восторгом рассказывал о своих малышах, которых каждый год производила на свет его добросовестная супруга. А Тереза не могла иметь детей. Это была её боль и трагедия. Она не могла даже слушать о детях Гарика.
…………………………………………………………
Когда Тереза ухаживала за мамой в больнице, пришло известие о смерти Марты. Сестра жила далеко от родных мест, не было ни возможности, ни денег поехать, проводить её в последний путь. Ситуацию усугубляло то, что их отношения разладились. Тереза надеялась со временем это поправить, но не успела....
Она мучилась, оглядываясь, не видела ничего ни в прошлом, ни в будущем. Ловушка захлопнулась.
Жизнь кончена.
.....
Тереза не была сильной женщиной, но, оказавшись в полной на этот раз реальной безысходности, она страстно захотела жить. Наперекор всему, что есть на свете, не просто жить, а стать счастливой. Она разглядывала в мутном больничном зеркале своё ещё молодое лицо и сказала себе, черта с два, вы меня сведете в могилу. Я Буду. Её уснувшее на столько лет сердце пробудилось, она почувствовала азарт борьбы. Никогда ничего подобного она не чувствовала раньше.


*
Дела у Николая шли хорошо - все кроме личных. Решив стать разумным пользователем жизни, он захотел «взять от жизни всё». Просто так от нечего делать он отучился в двух институтах и поставил бизнес принципиально на другую основу. Деньги потекли к нему рекой. Он был удачлив, молод, хорош собой, добился уважения. О женщинах он не думал - они сами думали о нем. А он только говорил «да» или «нет» и в любом случае пользовался. Отношения со слабым полом он поставил на товарно-денежную основу и проблем, как правило, не возникало. Один раз ему почудилась Наденька. Он пошел за поворотом её головы, за случайным изгибом капризной бровки, за походкой, но жестоко обманулся. Это была не Надя. Так, очередная пустышка.
Любимой сестры больше не было с ним.
.....................
Эта большая детско-юношеская любовь не отпускала его, он до сих пор жил у неё в плену.

А та девочка, он уже не вспомнит её имя, была куклой, которую он купил сестре с первой получки. Той самой Барби. Она так долго простояла у Нади на полке, что стала неуловимо похожа на свою хозяйку. Нет, просто он хотел порадовать сестру, и купил похожую на неё куклу.
Но хватит об этом.

Николай начал пить, в душе разрасталась пустота. От бесконечной нудной повторяемости «праздника красивой жизни» мутило, как будто с похмелья. Тяжкое бремя вседозволенности - у него не осталось ни одной мечты, за которую стоило бы бороться. Только если любовь. Само слово его пугало и вызывало недоверие. Назовем это иначе: не любовь, а просто тепло, уют, семейный очаг. Ему было бы легче, если бы его дома кто-то ждал. Только Надя должна отпустить его. Он знал, так делают, когда-то видел нечто подобное в кино, и теперь чувствовал, что должен поступить именно так.
Он пошел к Наде, купил цветов, приготовил речь. Ему было немного стыдно, за свою сентиментальную экзальтацию.
Летом кладбище было тенистым и прохладным, зимой прозрачным и светлым. Был мороз, пришлось пробираться по сугробам. Николай смахнул с чугунной скамейки снег и сел. Цветы беспомощно легли перед ним - их минуты были сочтены. Даже про себя Николай не мог начать столь важный для себя разговор. Его речь застопорилась где-то между сердцем и дыханием. Перед ним встали слёзы, впервые за несколько лет. Только сейчас он сообразил, что ни разу при жизни не говорил сестре, как он её любит. Возможно, он боялся этого чувства и считал его чем-то не дозволенным и постыдным. Но что сейчас? Он очень замерз, но всё никак не мог уйти.
- Надя, Наденька, отпусти меня, - сумел выдавить он и почувствовал, что всё.
Он ушел. В кладбищенской церкви шла вечерняя служба. Потянуло ладаном и воском. Николай пошел на тепло, снял шапку, простоял до конца, сам не помнил как, не молился, не крестился, ни о чем не думал, просто провалился в неясное забытье и когда из него вынырнул, что-то неуловимо изменилось.
На следующий день его свалила температура. Он выключил все телефоны, и день пролежал в кровати, без музыки, без книг, без телевизора. Он смотрел на снег. К вечеру понял, что Надя отпустила его. Болезнь отступала, Николай почувствовал непривычную легкость на душе. Ему захотелось жить.

*

Тереза была художницей. Когда она работала, её работа всегда была связана с дизайном, времени на картины у неё не оставалось. А теперь, она решила считать это преимуществом, у неё впервые в жизни появилось время на творческие работы. Когда мама забывалась тревожным дневным сном, Тереза включала тихую классическую музыку и погружалась в творчество. Часть картин она писала на продажу, чтобы как-то жить, а что-то для себя. Но на деле получалось, что написанное для души покупали охотнее, чем всё остальное. Удивительный и радостный факт: обычно художники мучаются иным несоответствием. Творчество Терезы было доступным и понятным. Она любила рисовать с натуры, это было для неё актом созерцания, приобщением к совершенному миру природы, каковым она его считала. Она искала и находила смысл в единении света и тени в изгибах веток, в меняющихся красках дня. Один и тот же пейзаж за окном был напоен для неё особенной жизнью. Картины выходили сочными, наполненными свежестью впечатлений и разным эмоциональным содержанием. Когда её звала мама, Тереза откладывала кисти, бросала последний острый взгляд за окно, чтобы лучше запечатлеть в своей памяти то, что она пишет, и шла отмывать руки. Отмыть их как следует, никогда не удавалось, и мама всегда морщилась: что у тебя за руки, все в грязи.
- Мама, это не грязь, это краска, - слабо возражала Тереза.
Мамины руки всегда были белыми и холеными, длинные музыкальные пальцы, которыми мама когда-то играла на арфе.
.....................
Когда дневной свет гас, а мама засыпала, у Терезы начиналась другая жизнь. В той другой жизни, она была всем тем, кем хотела быть. Принцессой Грёзой, Героиней чьего-нибудь романа, просто интересной собеседницей. Тереза была очень интересной собеседницей, но сейчас особенно некому было оценить этот факт. Маме не нужны были собеседники - по большей части слушатели.
А там, в том мире, всё складывалось необычно. Не имело особенного значения, как ты выглядишь, сколько тебе лет, что ты подаёшь на стол в воскресный вечер. Только ты и твоё внутреннее содержание, твои фантазии. Там был флирт, мечты и что-то такое чего раньше не было. Может быть любовь.
................
Она иногда грустила о том, что он слишком молод и, наверное, не захочет долго оставаться с ней. Так, переждет трудный период, а потом исчезнет в объятиях другой женщины, которая будет моложе, красивее, сильнее. Да и дети… она не сможет подарить ему детей. Но эти рациональные доводы на неё не действовали.
О его возрасте она вспоминала, только когда смотрела на дату рождения. Это было удивительно. С одной стороны, она чувствовала себя с ним моложе лет на десять-пятнадцать, с другой стороны в общении совсем не ощущала возрастного разрыва. Ник был уже зрелым мужчиной. Они с ним были чем-то очень похожи. Её забавляло и удивляло, как он угадывал её мысли. Тереза не успевала подумать, а он уже присылал её собственную мысль, изложенную её же словами. Ей иногда казалось, что они уже очень давно знакомы.
Терезе нравилось проигрывать в уме разные вариации того, что могло бы быть. Она называла это кругами жизни. По её мнению, ни один человек или ситуация не ограничивались только одним видимым кругом, были ещё и другие: ментальные, возможные, невозможные, предполагаемые - иные. Это успокаивало и давало иллюзию, что она в состоянии предугадать любую ситуацию. Фантазии были той соломкой, которую она себе стелила, чтобы не падать слишком больно.

*
В ином круге жизни они были связаны узами далекого кровного родства. Революция смешала много судеб, разлучила многих людей. Брат шел на брата, красный на белого, белый на красного. Близкие родственники прекращали общение. На фоне тревожных исторических событий случались личные драмы и от этого они были ещё острее и глубже.
Когда случилась смута, прабабушка Терезы уехала в Париж. Она бросила семью, дочку и вышла второй раз замуж. Нельзя сказать, Великая Октябрьская разрушила семью - конфликт назревал давно, а расторопная прабабушка просто воспользовалась ситуацией и давним предложением руки и сердца. Никто о ней больше ничего не слышал. Бабушка Терезы не произносила даже имени своей матери. Она предала их всех и не пыталась разыскать дочь, не давала о себе никаких вестей. Бабушка никогда о ней ничего не говорила. Но теоретически продолжение рода с той стороны было вполне возможным. Скорее всего. Терезе нравилось фантазировать на эту тему. Кто-то из отпрысков мог снова приехать на свою историческую родину – Россия многих влечет в свои неласковые объятия. Этот мальчик мог бы вполне оказаться её дальним родственником. Может быть, тогда бы они не смогли бы стать любовниками – ну и пусть. Зато она смогла бы сохранить его надолго. Смогла бы приглашать его домой, запросто целовать в щеку и спрашивать «как дела?» И было в нем что-то. Она не могла объяснить что именно, но ей не хотелось терять это, ни при каких обстоятельствах.
Может быть, она просто цеплялась за него как за последний шанс? Нет. Скорее всего, как за последнюю любовь.

*
Сети Великой Паутины многих влекут и затягивают в свои тенета обещаниями Невозможного. Невозможного, но вполне реального разрешения одиночества при минимуме временных и каких-либо других затрат. Николай спасался бегством в виртуальные миры от себя и от своей тоски. Чтобы не пить. В реальной жизни он давно разуверился, разочаровался, но здесь всё как-то было иначе. Здесь ещё никому не удавалось спрятаться за социальной маской или прикрыться пластиковой карточкой, полная анонимность и свобода.
Когда Николай увидел её в первый раз на фотографии, понял, что Наденька была бы точно такой же, если бы дожила до этих лет. Фотография притянула его. Он долго разглядывал, открытое улыбающееся лицо, мягкие вьющиеся волосы. Копия. Николай попытался рассеять наваждение. Что за навязчивый призрак! Уже обманывался, хватит. Однако подумал и решил обмануться ещё раз, но подконтрольно. «Вот увидишь, сказал он себе, стоит с ней только заговорить, миф рассеется». Надо пробовать, а то будешь мучиться потом всю жизнь, что упустил нечто важное.
Слово за слово, строчки побежали по монитору, он не заметил, как перевалило за полночь. Это была женщина, которую он искал. Ему было наплевать на расстояние, которое их разделяло, наплевать на разницу в возрасте, на всё что могло их разлучить – он сошел с ума, ему позарез понадобилась эта женщина. На третий день их виртуальных встреч он захотел бросить всё и приехать, но она почему-то его остановила. Сказала, что не готова. Никита был в отчаянии. «Ты замужем?!!!!» спросил он в который раз. «Разведена», – в который раз.
Я тебе не верю.
Пожалуйста, поверь.
Почему ты не хочешь встретиться?
Я очень хочу, но не сейчас, дай мне время. Поверь.
Он ожесточенно стучал по клавиатуре, ходил курить. Пытался набраться терпения. И снова курил. Не понимал.


*
Тереза была не готова потерять его так быстро. Почему-то она думала о том, что непременно его потеряет. Она слишком стара для него, слишком долго прожила без любви и теперь, как девочка не знала, что надо делать. У неё началась легкая паника. Убежать, скрыться, зарыться головой в песок от счастья. Тереза заглядывала в зеркало и не узнавала себя, смущалась, отводила глаза, видя там абсолютно счастливую женщину. Она не знала, что делать со своими алеющими щеками, с накатившей на неё радостной бессонницей. Она писала картины, всё то время, что не спала. В привычном для неё пейзаже стали появляться люди, пары идущие рука об руку, пары, стоящие под зонтом. Целующиеся. Появилось новое время суток – ночь. Прекрасное, живописное время и как она только раньше не замечала, сколько красок прячет в себе темнота, сколько колористических возможностей открывает черный цвет. В нем вся палитра, самое сокровенное, желанное. Достичь особенной глубины ночи – вот чего она хотела. Да. И ещё сбросить килограмм десять. Тогда можно встретиться. Месяц. Как продержать его целый месяц? Это была задача.
Тереза фотографировала работы в процессе написания и отсылала фотографии ему. Она писала ему истории, «забывая» рассказать, чем закончилось – отключалась от связи. Чего ей это стоило, знали только холсты и кисти. Временами её письма напоминали заклинания, она писала чувства. Тереза почти наверняка знала, чувствовала, когда он думает о ней. И ей стоило только подумать о нем, как он тут же присылал ей сообщение.
Она расцветала, к ней пришла весна. Мать посматривала на дочь с подозрением и не рисковала комментировать. Трудно представить себе ситуацию, которую мама не описала бы в доступных выражениях. А здесь было видно, что и она прибывала в тупике, поскольку Тереза целый день находилась у неё на глазах, и в поле зрения не было никого, кто мог бы поспособствовать такому бурному цветению весны.
Тереза всегда выглядела моложе своих лет, а по прошествии месяца эпистолярной терапии, она совершенно преобразилась, будто у неё началась другая жизнь. Она осветлила волосы, примерила тряпки пятнадцатилетней давности, снова встала на высокий каблук. На вид ей можно было дать лет двадцать пять.

*
Месяц пролетел не заметно, на одном дыхании, их общение прерывалось только на время сна. Они целые сутки держали друг друга в мысленных объятиях, а потом стало расти напряжение, обычная фрустрация, с которой люди сталкиваются при переписке, при невозможности заглянуть друг другу в глаза. Они ссорились, мирились. Это было восхитительно. Их встреча откладывалась и откладывалась на неопределенные сроки и теперь уже Тереза не понимала в чем дело. С её стороны не было препятствий, да и он стремился к этому больше всего на свете. Но существовали ещё такие вещи, как неотложные дела и государственные границы. Тереза жила в небольшом прибалтийском городке на берегу моря, а Ник был жителем суетного московского рая. Его время неслось со страшной скоростью, обгоняя самое себя, не оставляя иногда возможности даже вздохнуть.
..................
..................
Но всё же это произошло. Месяца через три он сумел обмануть законы времени и пространства, и добраться до неё: было страшно, всё равно, что родиться заново. Одно дело существовать друг для друга в каком-то мысленном поле, другое дело прорваться сквозь опостылевшее измерение и воплотиться в своей телесной оболочке уже в другой, реальной жизни. Звуки, жесты, волны тепла несут в себе информации не меньше, чем книга, которую они вместе писали всё это время. Но если, оставаясь в тени, им удавалось надеть друг на друга желаемые очки-фильтры, то сейчас предстояло раскрыть собственные глаза и шагнуть судьбе навстречу. Или достойно отступить. На это требовалось определенное мужество, тем более, когда уже так много связалось у них друг с другом.

Прибалтийское лето прохладно и ненавязчиво, рядом с домом Терезы росли сосны, уходя корнями в песок. Николай нес букет роз и впервые в жизни блуждал, хотя заблудиться там было негде. Наконец, набравшись храбрости, он вышел куда надо и долго, он сам не знал сколько, в нерешительности стоял перед дверью.
*
Почему Тереза пригласила его сразу домой? Это был вопрос вопросов. Скорее всего, от страха казаться неуместной в какой-либо другой обстановке. Она давно уже никуда не выходила и только дома чувствовала себя уверено. Хотя, Тереза уже не думала, что это удачная мысль, она очень волновалась. Её беспокоила мама. Мама могла услышать шум, начать её звать, всё испортить. Если её предупредить, она точно не будет спать и будет просить то чай, то судно, потом она захочет познакомиться с гостем, а если ей в этом откажут, то будет задерживать её бесконечными разговорами, так, что у него лопнет терпение и он уйдет. Чертовски плохая мысль пригласить его сразу в дом. Но что же делать? Что делать? Тереза не находила себе места, её воспаленное воображение рисовало одну катастрофу за другой. Время подошло, его не было. Опаздывает. А вдруг не придет? У неё сердце сжалось, но она поймала себя на том, что от этой мысли испытала что-то вроде облегчения. И ей стало стыдно за своё малодушие. Она решилась. Твердая, пылающая, она повернула ручку в мамину комнату.
- Мама, тебе ничего не нужно? - её голос чуть подрагивал от напряжения.
Мама вопросительно посмотрела в её сторону.
- Я сейчас жду гостей, - отчеканила Тереза, - поэтому спрашиваю, - её тон не терпел возражений, а также лишних вопросов. Впервые в жизни она так говорила с мамой.
- Я не смогу уделить тебе достаточно внимания, когда у меня будут гости. Скажи сейчас, если тебе что-то нужно.
Мама молчала. Тереза вышла и вернулась с чашкой чая.
- Если тебе будет нужно судно, постучи тихонько в стену.
Мама проявила неожиданную покорность и согласилась.
Прошло полчаса от назначенного времени. Тереза успокаивала себя, он, как порядочный гость, конечно, опаздывает. Она тупо сидела перед накрытым столом: полмира потемнело. Осталась ещё одна светлая половина, за которую она пыталась держаться изо всех сил. Когда вторая половина начала гаснуть, Тереза взялась за телефон.
"Ты где?"
"Я перед твоей дверью".
Она кинулась в прихожую, распахнула дверь и, наконец, увидела. Несколько минут они смотрели друг на друга молча. Как важно для неё, художницы - видеть. Она с миром общалась глазами, изучала его глазами, любила глазами. Настал тревожный момент узнавания. Она часто думала о том, что будет, если они друг друга не узнают и встретятся совершенно чужими людьми. Но ничего такого не произошло. Это был он, она его узнала.
В глазах встали слёзы, она пыталась их согнать, потому что они мешали ей смотреть, но наворачивались следующие, а за ними другие.
- Что-то в глаз попало...
Тереза юркнула в ванную и быстро привела себя в порядок. Мама уже спала, а Ник только успел надеть тапочки и уже протягивал ей цветы. Она поспешно спряталась за букетом, приглашая его на кухню.
*
Николай чувствовал неловкость, но это быстро прошло. На него умиротворяющее действовала прибалтийская упорядоченность, провинциальный покой, уют в Терезином доме, хорошее вино, которое он принес с собой, бедный, но радушный стол.
Хозяйка была не совсем такой, какой он себе её представлял, его это на время выбило из колеи. Он даже испугался, не придумал ли он себе чего лишнего, не нафантазировал ли чего? Понадобилось время. Но уже за столом, на крохотной чистой кухоньке, на него пахнуло её теплом. Это она.
Они долго разговаривали. Обо всём. Или же вовсе не разговаривали - это уже трудно было восстановить в памяти. Они могли просто смотреть друг на друга и говорить о всякой ерунде. Всё уже между ними было сказано. Им так казалось.
Они перешли в комнату Терезы, и она отлучилась не надолго. Он с интересом разглядывал её маленькую комнату, совмещенную с художественной студией. За занавеской прятался вид из окна, которой он видел уже столько раз. Книжные полки, книги, о которых она ему писала. Там на книжной полке, среди прочего он увидел детскую фотографию Терезы и ещё какой-то девочки, видимо сестры. Они там ещё школьницы. Обычная фотография тех лет. Его взгляд скользнул дальше. Стоп. Николая прошиб холодный пот. У него была точно такая же фотография. Теперь он вспомнил, как мать говорила, что Наденька очень похожа на тетку. Это было, наверное, единственное упоминание ближайшей родственницы на его памяти. Почему?
Почему?
За что такая несправедливость? Только он нашел женщину, которую всю жизнь искал...
Его мысли рвались, ни одну из них он не мог додумать до конца. Он держал в руках фотографию и уже ничего не соображал.
Почему?
Почему?
.........

*
В ином круге жизни они были мужем и женой. Он был рыбаком, ходил в море, а она дожидалась дома. Она молилась Непорочной Деве, чтобы Та стала для него Защитницей, Звездой морей. Но однажды он не вернулся. То ли она плохо молилась, то ли он приглянулся Деве, и Она решила забрать его к себе…
Потом долго прибой мотал щепья разбитой лодки.
Тело так и не нашли.

*
Тереза могла бы этого не делать, но в ту минуту она не могла поступить иначе. Она взяла у него фотографию и отвела снова на кухню.
- Теперь я понимаю, почему ты так на неё похожа... - сказал Ник,- я ничего не слышал о тебе раньше…
Ещё в переписке он много рассказывал Терезе о сестре.
Тереза молчала. Её так потрясло происходящее, что теперь для неё жизненно важно было рассказать, то чего она никому не рассказывала.
……………………………………………………………………
Было уже очень поздно. Что это? Час расплаты? Момент истины? Куда бы человек не пошел, куда он не решил сбежать от своих несчастий и стать, наконец, счастливым, он всюду встречает себя. «Я» настигает в самых неожиданных местах, в потаённых закоулках в хитросплетениях судьбы, когда нам кажется, что мы сбежали так далеко и можно расслабиться.
- Расскажи мне о моем отце, - прозвучал голос Никиты.
- Конечно, - сказала Тереза, - но сначала я расскажу тебе о матери.
- Но о матери я почти всё знаю…
- Это будет не легко. Пожалуйста, выслушай.
Он кивнул.
- Одна из этих девочек на фотографии твоя мать... - начала она, - пройдет совсем немного времени, каких-то пару лет и она родит. Слишком рано.
Тереза закурила.
- Твоей матери было шестнадцать, когда она тебя родила, да так неудачно, что больше не смогла иметь детей…
Николай запротестовал.
- Ну-ну. Не забывай, что я хорошо умею считать. Моей матери было двадцать два. Потом как ты объяснишь, появление у меня младшей сестрёнки? Ведь я отлично помню, как она родилась.
Тереза молчала, уронив голову на руки. В пепельнице дотлевала сигарета.
- Да, но ведь ты наверняка не помнишь, как родился ты.
- Этого о себе никто не помнит, - улыбнулся Коля. Он никак не мог понять, что происходит.
- Я помню.
- Ты помнишь, как ты родилась? Быть того не может.
Тереза встала и подошла к окну, ей было очень трудно сказать это.
- Я помню, как родился ты.
Повисла нехорошая пауза.
- Это была юношеская любовь, когда чувства не знают меры, привязанность граничит с безумием, кажется, что это навсегда. А я была очень правильной девочкой, и мне казалось, что все вокруг такие же, как я. Он был старше меня, твой отец, я смотрела на него с благоговением. У него была семья, но не здесь, а где-то в другом городе. Он приезжал сюда по делам службы, и у него хватило наглости обещать жениться, как только придет срок, признать ребенка, то есть тебя. Как только ты родился, он исчез бесследно и больше не появлялся никогда. На тебя так и не взглянул.
- Мне было очень больно, - продолжала Тереза, - Я не стала его искать. Да и какой в этом смысл? Я его возненавидела. Может быть поэтому, я боялась увидеть тебя все эти годы и найти черты сходства с ним, с твоим отцом. Сейчас у меня нет к нему ненависти, но тогда я была слишком молода. Я была убита. Заботилась о тебе в основном Марта и обо мне тоже. Я не могла учиться, не могла работать, только лежала лицом к стене и почти ничего не ела. Но Марта вскоре вышла замуж и предложила взять тебя к себе на время, пока я не поправлю своё здоровье. Её муж – славный человек, офицер, был не против. Я тоже была не против, вернее плохо понимала что происходит. Потом, они вынуждены были уехать. Они сменили несколько мест жительства, и вскоре обосновались в столице. Он бросил военную службу и нашел хорошую работу, а вслед за работой и другую семью. Наденька тогда только родилась. Ты, наверное, помнишь? Предполагалось, что я окончу институт и поеду к ней, помогать. Но всё получилось иначе. На последнем курсе я вышла замуж, а Гарик отказался ехать в Москву. Наотрез. Он был так страшен в этот момент, что я не смогла рассказать ему о тебе. Прости меня.
Тереза заплакала. Николай молчал. (…)
- Потом между мной и Мартой пролегла тень, пробежала кошка, или как там ещё говорят? Она перестала отвечать на мои письма, а потом прислала короткое письмо, чтобы я забыла о вашем существовании. Ей было очень трудно, она едва сводила концы с концами, но мы тогда ничем не могли помочь. Марта ожесточилась. Месяца через два после того письма, я собралась в Москву, но встретиться нам так и не удалось – она не захотела меня видеть.
Известие о смерти сестры прислал её бывший муж, по старой памяти. А про Наденьку я так ничего и не узнала. Только сейчас…
………………………………………………………………………

Николай ушел под утро, не сказав ни слова. Тереза долго смотрела ему вслед. Больше всего на свете ей хотелось надеяться, но надежды почти не было. Отыскать её где-нибудь, хоть лучик, хоть семечко, хоть маленькое перышко синей птицы…
Она села за монитор и стала писать.

………………………………………………………………………………
Письмо Терезы

Дорогой Ник, Колюшка... Не знаю, могу ли я называть тебя так. Я сама когда-то дала тебе это имя: наверное, единственное, что я для тебя сделала, кроме того, что выносила и родила. Знал бы ты, какой груз упал с моей души... Прости меня, прости за всё... Я никогда никому не рассказывала о тебе и о том, что чувствовала. Это было моим сокровенным секретом, страшной тайной: страшной, потому что я снова боялась провалиться в эту боль и уже никогда из неё не выбраться. Я бежала от неё, бежала от себя, от своего прошлого, но оно настигло меня вот так, врасплох, и круг замкнулся.
Коленька, я всю жизнь мечтала найти тебя... Да что говорить, ты всё равно не поверишь. Я хотела встретить тебя, взглянуть хотя бы издалека, боясь приблизиться и невольно испортить то, что сложилось уже без меня. После тебя я не смогла иметь детей, ты знаешь. Наберись я мужества и расскажи всё Гарику, может быть, всё сложилось иначе, хотя кто знает? Гарик был так ревнив. Но я всё не о том, прости. Я не буду больше жаловаться, моё сердце опустошено, надежды умерли, но я нашла тебя. Ты сам нашел меня. Ради этого я буду жить дальше. Может быть, ты ничего об этом слышать не захочешь, но я не смогу по-другому. Я не смогу тебя не ждать. Я даже наберусь смелости и расскажу о тебе маме. Но не сейчас. Дорогой Ник, ты самый близкий мне человек, ты стал им три месяца назад, ты остаёшься им и теперь. Я знаю, что у тебя больше никого нет, и я могла бы быть твой семьей, домом, куда ты будешь возвращаться, пока не найдешь иного пристанища. Потом я могла бы нянчить твоих детей, дружить с твоей женой… если бы ты только захотел.
Пути Господни неисповедимы, а Божьи мельницы мелют медленно. Я буду ждать, когда ты снова вернешься. Моим сыном. Я смогу понять, если ты этого не сделаешь, но не могу не ждать. Прости.

Можешь не отвечать на это письмо, просто прочитай.
Всегда твоя Тереза.


Отправив письмо, она взялась за кисти.
Время остановилось, всё умолкло, картина мира застыла, но Художница ещё этого не осознала. Она писала эту застывшую картину мира, и видела, что в её руках подрагивали кисти, и мазок ложился не верно. Странно было наблюдать, как будто это не её руки.
Тереза переживала разрыв, несправедливость, обман ожиданий, но где-то там, очень далеко от себя, как будто за линией горизонта. Едва ли не большим потрясением и открытием было для неё то, что она впервые в жизни рассказала о самом большом своём горе. Тайна оказалась не такой страшной, какой рисовалась всю ей жизнь. Почему она так боялась её? Почему никому не рассказывала?
На душе была такая кристальная ясность, какая бывает только по утрам, когда с неопровержимой правдой проступает замысел о каждом из нас и становится всё просто.
Вот же оно.


*
Николай шел по кромке воды, волны лизали его ботинки, откатывались назад, чтобы снова вернуться и уйти. Этот ритм, как биение сердца, означал продолжение жизни. Балтийское море своей холодной протяженностью и пространственной нескончаемостью могло бы растворить и развеять его тоску, но он ничего не замечал. О том, что он до сих пор жив, ему напоминали промокшие ботинки. Это всё. Он, подобно Эдипу, будто ослеп и ничего не видел. На душе было смутно, а мыслей не было вовсе. Николай, долго не помня себя, бродил по берегу, пока незаметно не вышел в город и не добрёл до вокзала.
В конце концов, жизнь продолжается.
..................
 Когда-нибудь он вернется сюда, но это будет не скоро, а в другом круге жизни. Если это произойдет. Сейчас он ещё подумать об этом не мог. Что-то осталось здесь, какая-то недосказанность, недоговоренность от которой он хотел бежать, но и не мог уйти.

Надо всё обдумать.




Март 2007 года