Поездка в деревню

 ПОЕЗДКА В ДЕРЕВНЮ
 рассказ



 Люди в превращения не верят.
 Но если оно происходит хоть раз,
 то почему бы ему и не повториться?!



 В самом центре Петербурга, снимая роскошные апартаменты, жила молодая чета.
Вальдемар – так звали супруга, никакого интереса собой не представлял: обычный франт,
изнеженный жигало на европейский манер, каких в то время было по свету не мало. Ему
было где-то около тридцати лет. Яркий брюнет, всегда с прилизанными назад жидкими
волосами, вечно благоухающий дорогой парфюмерией и сверкающий всевозможными
цепочками, запонками и заколками, – он всё же был глупым и малодушным человеком.
Существовал он только благодаря многочисленным богатым тётушкам и дядюшкам, кои
были разбросаны по разным весям, и наследству своих усопших родителей. За что же его
любили, было непонятным, но Вальдемар обладал умилительным свойством характера и,
слушая его, мог пролить слёзы даже самый закоснелый аристократ.
 А вот Лизанька – ныне Элизабет и супруга Вальдемара, явление, надо сказать, редкое
и необычное. Став капризной жеманницей, она не была избалована в детстве как муж.
Дочь бедной провинциальной крестьянки, отданная в одиннадцать лет в работницы одной
богатой вдове, после которой из-за любви к себе унаследовала всё её хоть и небольшое
состояние, - превратилась в светскую львицу.
Поначалу она посылала в деревню матери кое-какие подачки, но со временем (бременем)
она стала забывать её всё чаще и чаще и, наконец, выйдя замуж, совсем забыла.
Кукольное её личико не могло ни привлечь внимания бродячего одинокого «льва» и он,
как это говорят, без ума втюрился (правда, женитьба состоялась не без усилий Лизы).
 Вальдемар даже боялся спросить о её прошлом, дабы не вызвать неудовольствия своей избранницы, а родственники боялись расстроить самого Вальдемара.
 Она была моложе своего супруга на восемь лет, но это никак не сказывалось на их
взаимоотношениях. Она «хватала» что-то от него, а он учился удивительной практичности
у неё. Элизабет смело пользовалась своим положением как заслуженным воздаянием
свыше, и никогда бы не уступила своего мнения, если бы кто даже и осмелился намекнуть
на её прошлое... она скорее бы выцарапала глаза, чем опустила голову.
 Детей у них не было – ещё рано, как они оба считали. Да и разве может встать такой
вопрос для любителей салонов, театров, балов и ресторанов?! Втайне, вероятно, Лизанька
была бы и не прочь ребёнка, но... видя явное нежелание мужа, его страх, малодушие, она
не решалась говорить об этом и, честно говоря, не представляла мужа в роли отца. И что
ещё немаловажно: Вальдемар часто давал повод для её психических волнений, проявляя
неподдельный интерес к хорошеньким молодым барышням.
 Так они и жили, пока...



 - Mon cher! – обратился Вальдемар к своей супруге по-французски, оторвав голову
от подушки. – Который теперь час?
Элизабет, переворачиваясь с боку на спину, недовольно протянула:
 - Не знаю... встань и посмотри...
Вальдемар потянул руку к тумбе, где ожидал нащупать золотые часы... но после долгих неудачных попыток, он нехотя высунул ноги из-под одеяла и торопливыми шажками побежал к дивану, на котором в беспорядке была разбросана его одежда.
Достав из жилетного кармашка искомое и открыв крышку, он долго щурился и не мог
понять:
 - Это что – девять или без четверти двенадцать?
 - Двенадцать, скорее всего, - урезонила жена.
 - Боже мой, - раскрыв как следует глаза, пробормотал Вальдемар и снова подбежал
к кровати, ложась и зябко кутаясь в одеяло.
Через некоторое время он спросил:
 - А ты не слышала доносившийся снизу шум, кажется, кто-то приходил?..
 - Нет, - устало произнесла Лиза.
 - Капитон!.. – крикнул он в сторону дверей. – Капитон?..
Через мгновение донёсся шелест шаркающих ног прислуги. Немного выждав и кашлянув,
Капитон приоткрыл одну створку дверей и, просунув голову в спальню, спросил:
 - Звали?
 - Капитон, кто-то приходил нынче? – отрываясь от подушки, спросил хозяин.
 - Да... посыльный письмо принёс... я не осмелился будить... сию минуту... – и он
заторопился по коридору на нижний этаж.
Через некоторое время, приподнявшись на локти, Элизабет держала в руках смятый лист
серой бумаги... «Ваша матушка, - читала она, - оченно больны... нужен лекарь...» - глянув
в конец письма, Лиза прочла подпись: «Марфа».
 - Что? – спросил озабоченно Вальдемар, пытаясь заглянуть в листок.
 - Ничего! – резко отдёрнув руку, Лиза запихнула письмо под подушку. – Вели подать
кофею, я тебе потом всё скажу.
И Лизанька, повернувшись на бок, задумалась: «Матушка... ну да, ведь она ещё жива...
Марфа? Это ведь соседка её!.. Да... оченно больны... дак я же не врач! – навернулись было
мысли, но тут же она их устыдилась и трагически закрыла глаза. – А как они нашли меня?
Кто же принёс послание?» - и, ничего не понимая, она решительно встала с постели.

 Позже, сидя в столовой за завтраком, Элизабет, после долгого молчания, задумчиво
произнесла:
 - Мне надо на пару дней уехать.
 - Куда? – недоумённо взглянув на жену, спросил Вальдемар. – Это связано с письмом?
 - Да. Понимаешь... в деревне больна моя матушка...
Наступила длинная пауза. Муж, не отрываясь, смотрел на жену и что-то, видимо, старался
припомнить...
 - Но... по-моему, ты никогда не упоминала ни о какой матушке... У тебя есть мать?
 - Да...
 - Отчего ж ты...
 - Это не важно, - Лиза поспешила опередить мужа, определённо зная его последующий
вопрос. И, решив прояснить ситуацию, насколько это было возможным, она добавила: -
Мы с ней долгие годы были не в ладу.
Вальдемар так же недоумённо продолжал смотреть на жену, не понимая: как это можно
жить с кем-то не в ладу?
 - Она... в деревне?
 - Да, у неё небольшое имение, - не моргнув глазом, солгала Лиза. – Мы друг в друге
не нуждались... по разным взглядам на жизнь... и вообще. – Она уже устала придумывать
возможные объяснения и, встав из-за стола, решила действовать просто: «Не надо ничего
объяснять. У меня больная мать – и я должна ехать. Всё».

 Раскрыв гардероб, Элизабет стала доставать свои многочисленные наряды и укладывать
стопкой на близ стоящую обитую бархатом кушетку.
 - Вальдемар! – не оборачиваясь, сказала Лиза. Она чувствовала, что он где-то рядом
за спиной.
 - Да... – беспомощно отозвался муж.
 - Вели принести чемоданы и упаковать их, - произнесла она деловитым тоном и быстро
поспешила в будуар к своим коробочкам, шкатулкам и прочим ящичкам со всевозможным
набором драгоценностей, бижутерией, духов, пудр и лосьонов.
 - Я хочу попросить тебя, дать мне с собой денег, - сказала Лиза, ходившему за ней мужу.
 - Да-да... конечно! – Вальдемар суетливо развернулся и поспешил к бюро.
Элизабет, повернув головку, насмешливо проводила его взглядом. Она и так имела свои
немалые сбережения, но это, как она дальновидно предусматривала, - «её сбережения».




 Наконец, настал час отъезда. Дорогая карета, нанятая по настоянию жены и вышедшая
в кругленькую сумму, стояла около парадных дверей дома. Элизабет, сидя на диванчике,
в проём открытой дверцы растерянно смотрела на мужа, который со слезами на глазах
целовал её тонкую, затянутую в перчатку, руку.
Что-то было трогательное и судьбоносное в этой сцене. Лиза была растеряна, потому что
не знала, что её ждёт впереди... но чувствовала каким-то нутром грядущие перемены.
За поспешностью сборов она не могла трезво оценить происходящее: куда?.. зачем?..
Но и в глубине души не могла противостоять этому позыву, как что-то толкало её.
Вальдемар тоже был растерян и все его движения носили характер механизма, чему
сопротивляться бессмысленно и нелепо. И он так же чувствовал приближение какого-то
конца... Так поступает осень: сперва ненавязчиво, но неумолимо заявляет об окончании
беспечного лета.
 Осень была на дворе, и осень была в душе их обоих.




 Текущие обстоятельства всё вернули на круги своя. Вальдемар, поднявшись наверх
и смирившись с расставанием, стал вспоминать вчерашние увеселения. А, в связи с этим,
и сегодняшние намеченные визиты.
 Элизабет, трясясь в карете, тоже стала отгонять мрачные мысли: да и с чего грустить?
Просто она никогда ранее никуда не уезжала.
«К чёрту! – сказала себе Лиза. – Всё к чёрту, - и стала смотреть на мелькавшие за окном
дома и улицы. Но тут же перед глазами возникло лицо матери... – Что же я ей скажу? –
на миг задумалась дочь. – Да ничего: на месте всё будет виднее... в конце концов, у меня
есть деньги, много денег... а с ними можно сделать невозможное!» - и, откинувшись на
спинку дивана, она улыбнулась своим способностям.

 Деревня находилась не очень далеко – тридцать с небольшим вёрст, если по прямой...
А так, с объездами и переездами, набегало и за сорок. А если учесть состояние дорог, то
по времени такая поездка могла оказаться и довольно утомительной. Так было и с Лизой:
пока ехали от города, путь ей казался шёлковым; но когда свернули с новгородского тракта направо, в юго-западном направлении, её внутренности немало перетрясло.
Вдобавок, от непривычки длительных поездок, она часто ощущала тошноту и уже не рада
была, что поторопилась со своим решением.
 После немногочисленных остановок, смен коней и разных в таких случаях оправлений
нужд, они, наконец, добрались до места.
Многое передумала Лизанька за время своего путешествия. Противоречивые мысли шли
ей в голову: то ей было стыдно перед матерью, то она её упрекала... «Но, если б она меня
не отдала в работницы, - думала Лиза, - разве бы я имела то, что имею сейчас? И чем бы я была в этой деревне?» На таких её мыслях карета остановилась перед домом.

 Домом, собственно говоря, покосившуюся избушку было трудно назвать. Смутившись
перед извозчиком, Лиза поторопилась отпустить его - с тем, чтобы он в город без неё не
уезжал, а нашёл бы себе ночлег и где-то через пару дней по её требованию приехал бы за ней. Извозчик с нескрываемой неприязнью снял на землю её чемоданы и, с облегчением,
что не надо их дальше тащить, и что наконец-то отделался от капризной пассажирки,
уехал.
На улице уже темнело. Оставшись одна, девушка посмотрела по сторонам... Никого не
заметив, она осторожно толкнула калитку и прошла к низенькому крыльцу... Постучала...
Но тут же вспомнив о болезни матери, открыла дверь, которая была не заперта, сама.
- Мама?.. – тихонько позвала Лиза и прислушалась. В сенях было темно и она не
решалась вступить... – Мама?.. – чуть посильней позвала она...
Вздрогнув от неожиданности, Лиза услышала скрип половиц. Потом заметила тусклый
свет свечи, который проявлялся всё явственней и явственней.
- Хто тут? – услышала дочка голос матери.
- Это я, мам! – дрогнувшим голосом проронила Лиза. Она почувствовала в своём горле
подкатившийся комок и на глаза стали наворачиваться слёзы.
- Хто?..
- Я... – уже не в силах произнести, проскулила дочь.

Через минуту она сидела на низкой кровати перед матерью. На столе коптила керосинка.
Прасковья Степановна молча смотрела на дочь, на обшитую дорогим мехом накидку и
не могла сказать ни слова. Потом, спохватившись, встала и засуетилась возле печки.
- Ты ведь голодненькая, поди... господи Иисусе... с дороги... на, вот, хоть кашки поешь! -
повернулась с чугунком женщина. Заметив, что дочь смотрит насторожившись, встала... –
Не знаю, чем и угостить-то тебя... может, чайку попьём?..
- Ой!.. – вспомнила Лиза, - я ведь вещи на дороге оставила... – и, вскочив, хотела уже
бежать, но мать остановила её:
- Не бойся, у нас не возьмут... я схожу... сама принесу, - женщина вышла из комнаты.
Лиза, пугаясь темноты в сенях, встретила мать перед комнатой и они вместе вошли
с чемоданами.
- Сколько у тебя много!.. – глядя на дочь, произнесла Прасковья.
- Тут у меня гостинцы есть, как раз к чаю... – смущённо проговорила Лиза. – Мама...
Да сядем хоть... расскажи мне, что с тобой... ты уж прости меня...
- Ну... будет, будет!- успокаивала мать. – Ты приехала, и хорошо. – И она ей поведала,
что болезнь уже прошла, что она была не опасная. А письмо написала Марфушка месяц
назад и передала его проезжему купцу, назвав адрес покойной купчихи-вдовы.
- Я и не думала всурьёз, что оно найдёт тебя. Это всё Марфа настояла, я не хотела тебя
беспокоить-то... – и женщина, глядя на пол, вздохнула. – А ты-то хоть как, расскажи!.. –
словно опомнившись, стала вглядываться в дочку старуха.
Лизанька, опустив глаза, перебирала в пальцах перчатки... Она коротко рассказала ей про
мужа, про дом... и тут она поняла, что рассказывать-то, собственно, и нечего: всякий день
был похож на другой. «Про балы и веселья? Смешно... – подумала дочь, - и стыдно».

Ночь Лиза почти не спала. Напившись чаю, она почувствовала жуткую усталость и
мать её уложила на свою кровать. Всюду слышались шорохи: видимо, крыс и мышей тут
была прорва. Жёсткая кровать давила на рёбра и, ко всему прочему, кусались клопы.
«Нет, - решила она, - долее здесь находиться я не смогу: завтра же поеду домой. А мама?
А что мама?! Она – здорова, слава богу... Марфа поможет... Оставлю ей денег и всё.
Я уже взрослая, у каждого должна быть своя жизнь. И не надо ничего драматизировать».
Свернувшись на правом боку калачиком, брезгливо отстранив от лица старое одеяло и
подложив свою ладонь под голову, она уснула уже под утро, когда крысы набегавшись,
а клопы напившись, - успокоились.

С резью в глазах и болью во всех суставах, Лиза посмотрела на мать, которая стояла
у стола с самоваром и наливала в надтреснутую чашку кипяток.
- А... доченька, ты уже проснулась! – садись, пока горячий, попей... – мягко улыбаясь,
проговорила Прасковья Степановна. – Холод-то, какой! Дождь с утра зарядил – всё небо
заволокло серым, - она подошла к печи подложить в топку поленьев, - осень...
Элизабет медленно вылезала из-под накрытого поверх одеяла тулупа. Белая шёлковая
сорочка её была усеяна тёмными кровяными пятнышками. Подтянув к себе со стула
платье, она быстрее стала надевать его.
- Платья-то, какие у тебя... - всё загранишные, поди! – сказала мать, глядя как дочь
одевается. – Ну и, слава Богу! Я рада за тебя, доченька... хлебнула ты горюшка...
Сидя за чаем, Лиза покосилась на чемоданы... «И зачем я их везла? – подумала она. –
Маме показать? Глупо».
Напившись, она достала туалетные принадлежности и стала приводить себя в порядок.
Прасковья Степановна молча смотрела на неё: «Надо ж, какая судьба! – удивлялась она. –
Мне было в жизни туго, дак хоть дочка порадуется, слава тебе Господи!»
- Мам... – пудрив лицо, начала Элизабет, - ты только не обижайся...
- Да что ты...
- Я поеду.
Прасковья понимающе посмотрела на дочь:
- Плохо тебе тут... – после паузы, проговорила она. – Я, конечно, понимаю... Да я что?
Лишь бы тебе было хорошо, вот и вся моя забота.
- Я тебе денег оставлю... И постараюсь впредь не забывать тебя. А летом...

Наскоро попрощавшись, она стала собираться. Да собирать-то было и нечего: взяв
нетронутые чемоданы, они вместе вышли на улицу. Каретник, как надо было полагать,
обманул её и уехал в ту же минуту в город. Прасковья Степановна сбегала за Ефимом –
худеньким мужичком лет пятидесяти, но шустрым и молодцеватым на все двадцать пять,
и тот подъехал к дому на телеге, на которой было навалено сено. Дождь уже приутих.
Элизабет, тупо глядя на повозку, запаниковала:
- Я не поеду на ней!
- Доченька... только до станции, а там - на почтовых! – мягко сказала мать.
- Садись! – задорно сказал Ефим, - али пешком изволите?
Последнее - напугало Лизу, и она как на казнь молча последовала к телеге. Ефим бодро
побросал чемоданы, запрыгнул на передок и, дёрнув вожжами, крикнул:
- Ну, милая – пошла-а!..
Долго ещё стояла мать у калитки, провожая глазами дочку. Слёзки её бусинками застыли в уголках глаз. Но у неё не было такого чувства, что она с ней расстаётся навсегда.



- Не гони!.. – Элизабет крикнула на мужика. Тот обернулся и ничего не ответил.
- Не гони, тебе говорят! – со злостью повторила Лиза.
На этот раз, с любопытством посмотрев на девушку, Ефим осадил лошадь.
- Зва, как!.. – проговорил он, - до ночи что ли ждать? Мне ещё по делу надо, да назад
вертаться!
- Успеешь! – отрезала Элизабет.
Мужик ещё раз взглянул на неё, потряс головой, но ничего не сказал. Дальше ехали тихо.
Свисавшие с телеги ноги уже затекли, и Лиза подняла их наверх. Потом она откинулась
назад и легла на сено боком. Через несколько минут снова уселась на край и свесила ноги.
Вдруг захлестал дождь...
Дорогу уже порядком размыло, и телегу кидало из стороны в сторону. Хватаясь за борта,
Лиза ощущала боль в пальцах. Скинув промокшие перчатки, она потом пожалела об этом.
- Да гони же ты побыстрее! – не выдержав, крикнула Элизабет.
Ефим, усмехаясь, поддал жару...
- Что? – сказал он, - Промокла? Накинь-ка, вон, дерюжку: всё не так худо будет.
Элизабет с отвращением глянула на грязное грубое полотно и тут же отвернулась. Ефим, заметив это, только и произнёс: «ну-ну!»
Впереди дорога пошла под уклон. Виден был небольшой мосток через речушку, а далее
опять подъём в горку. Ефим, натянув поводья, осадил лошадь и повёл её чуть боком,
опасаясь, как бы их не заволокло в глубокую колею. Вдруг одно колесо съехало и телега
накренилась набок... От этого чемоданы сверху поехали и упали в грязь... причём, от удара они раскрылись, и все платья вывалились наружу, впитывая в себя коричневую
жижу.
Элизабет разрывалась от горя. Слёзы её текли, перемешиваясь с каплями дождя. Кричать
не было сил. Ефим вопрошающе глянул на неё, но понял, что поднимать пожитки она
не будет. Немного выровняв положение, он вывел лошадь на более прямой участок.
Наконец, благополучно миновали и речушку, хотя и тут страху натерпелся видавший виды Ефим. Обернувшись и глядя на мамзель, он усмехнулся в усы...
- Что? – стуча зубами, злобно спросила Элизабет.
- Пригодилась, дерюжка-то? – подтрунил он, глядя, как Лиза куталась теперь в ранее
отвергнутую ткань. Ничего не ответив, она отвернулась и стала смотреть в лес.
«Ничего, - думала, - чёрт с ними, с тряпками... Какая же я дура: повезла всё к матери...
Кого я хотела удивить? Дурой же и осталась. Главное, деньги целы, - успокаивала себя
Лиза, прижимая к животу ридикюль». И вдруг у неё внутри всё похолодело... деревья
закрутились колесом, улетая куда-то в небо... потом удар, и она ощутила всем телом
объятия студёной воды. Приподняв голову, она увидала лежащую на боку тележку. Ефим
изо всей силы тянул поводья, чтобы не дать упасть лошади... и в то же время другой рукой
пытался наклонить телегу.
- Толкай!.. – истошно крича, он бросил взгляд на Лизу. – Толкай!.. Пропадём!..
Лиза, как полоумная, выскочила из ямы и с остервенением стала толкать обеими руками
телегу, чтобы она встала на колёса. Наконец, они её установили. Но телега съезжала назад
к речке. И снова крик:
- Толкай!.. – продолжая в одной руке держать поводья, Ефим другой рукой налёг на
спицы колеса, стараясь телегу двигать вперёд. Лиза, не говоря ни слова, упёрлась обеими
руками сзади, и что есть силы стала толкать её вверх. Дело продвигалось медленно, и
девушка стала сдавать. На её сапожках налипло столько глины, что она еле передвигала
свои ноги. Дождь заливал глаза. Мокрое платье путалось верёвками в ногах. Упав сперва
на одно колено, а другой ногой поехав по глине назад, она не удержалась и рухнула лицом
в землю.

Очнулась она, лёжа на спине накрытая всё той же дерюжкой. Чувствуя тряску, поняла, что едет снова в телеге. Приподняв голову, Лиза увидела спину Ефима, и в её душе стало
зарождаться уважение к нему: впрямь, как за каменной стеной.
- Ефим! – позвала она, - как же ты справился?
- А-а... очнулась? – сказал Ефим, останавливая лошадь. – Тпру-у, милая!.. Стоять!.. –
и он развернулся к девушке. – Это не я справился... это – Зорька моя вынесла! – мужичок
ласково заулыбался. – Сколько лет она меня выручала, сердешная! И теперь не подвела! –
Чуть помолчав, он добавил: - и ты молодец.
Лиза невольно улыбнулась:
- Да я-то что?..
- Э-э, мать... не говори: как суворовец, шла в атаку! Как Михайло Кутузов! Во как!
Лиза засмеялась, а Ефим полез в дорожный мешочек и вытащил оттуда металлическую
фляжку.
- Держи-ка... – протягивая девушке сосуд, он извлёк из мешка краюху ржаного хлеба
и несколько солёных огурцов. – На, мать... мы с тобой как на войне: битву выиграли,
теперь победу справим. Где дождь-то, а?.. - всему своё время, значит. Пей, давай!..
Лиза осторожно поднесла горлышко к носу и стала нюхать...
- Э-э... – взяв из рук флягу, Ефим опрокинул её вверх дном, поднеся к губам. Потом
откусил огурец и отломил пальцами кусок хлеба. – Вот как надо! Налегай!..
Лиза снова засмеялась и сделала то же самое...
- У-уххх! – сморщилась она и замахала рукой, не в силах что-нибудь сказать.
- Эх-хе-хе! - по-стариковски захихикал Ефим, - не французское, поди... ась? Ничего,
это – оно пользительно ныне, хворобу отгонит.
Чувствуя, как по телу разливается тепло, как отходит куда-то усталость, Лиза ласково
смотрела на Ефима.
- А сколько ей?
- Кому? Зорьке-то? – мно-ого... не знаю точно... больная она была, убить хотели...
А я - выходил. Вот теперь отплачивает! – усмехнулся мужик. – Вот ведь как: животное
понимает, - продолжал он серьёзно, - а люди... глупее скотины, выходит.
- Хороший ты, Ефим! – помолчав, сказала Лиза.
- Это ничего... понимать надо... Бога помнить... Ну, что? Поехали что ль?
И они тронулись в путь.


На станции она с Ефимом тепло простилась. Без отвращения пообедала в местном
заведении. Дождалась почтового дилижанса и поехала домой.
Всю дорогу она размышляла о своей жизни... «Домой? – ей теперь этого не казалось.
И вспомнив лицо Вальдемара, её охватило раздражение. – Что бы он сделал, оказавшись
там, на дороге? – и её затрясло от тихого саркастического хохота. – Холуй!.. Скотина!..
Вот Ефим – человек, а этот... Нет, надо что-то решать. А что решать? Всё и так понятно:
жить я с ним больше не буду, хватит. А мама? Бедная моя мама... как она смотрела...
И ведь простила!!! Простила!!! А я?» - и у неё снова навернулись слёзы.


В Петербург она приехала уже поздно. Капитон отворил ей двери и с канделябром
проводил наверх.
- Вещей не будет, - сказала Элизабет, заметив вопрошающий взгляд. – Вальдемар
у себя?
- Ещё не были-с.
«Хорошо, - с иронической улыбкой подумала Лиза. – Ну, что ж... тем лучше!»
Отправив прислугу, Элизабет прошла в гостиную и рухнула от усталости в кресло....
«Цветы?.. – она увидела букет на столе рядом, - кому же это? Ну, да уж теперь всё равно».
Потом встала, прошла в столовую и налила себе в чашку коньяк. Выпив содержимое, она
со стуком поставила чашку на стол кверху дном. Затем прошла в уборную, скинула с себя
всю одежду на пол и умылась холодной водой. В гардеробной, Элизабет поймала себя на том, что одевается не для сна... Усмехнувшись, она надела платье и стала ходить
по комнатам, собирая все свои оставшиеся вещи – деньги, драгоценности...
«Неплохая сумма, - пересчитала Лиза. Она вспомнила дом вдовы на окраине города... -
Нет, туда я не вернусь. После...»

Она снова сидела в кресле, когда часы пробили два ночи. Потом – три. Четыре...
Элизабет очнулась от беспорядочного шума шагов. Посмотрев на часы, она поняла, что
заснула - было уже четверть седьмого. Прислушиваясь к звону посуды, Лиза встала
и пошла тихонько в столовую...
Вальдемар, пьяно покачиваясь, держал в одной руке фужер, а в другой бутылку вина.
Он развернулся, и пошёл к выходу. Не замечая супруги, которая стояла сбоку дверей, Вальдемар направился в гостиную и плюхнулся в то самое кресло, где только что
дремала Лиза. Пододвинув к себе ногой маленький столик, он поставил на него фужер
и стал наливать вино. Потом закурил сигару, достав её из внутреннего кармана, взял
в руку фужер и, причмокивая, немного отпил. Откинувшись назад и вытянув вперёд ноги, он оглядел комнату... «Что-то не то... – подумал Вальдемар, - почему горят свечи? – Он стал напрягать память... – Нет, я не зажигал...»
- Капитон!.. – визгливо выкрикнул он. – Капи...
- Оставь его в покое, - Элизабет вышла из тени портьер.
Вальдемар осоловело глядел на жену. Через минуту, расплываясь в идиотской улыбке,
он хотел было задать вопрос...
- Mon cher?.. Котик!..
Лиза медленно подошла к мужу и что есть мочи, наотмашь, влепила ему пощёчину.
Сигара улетела в сторону. Лиза ударила с другой стороны, и Вальдемар выронил на пол
фужер.
- Котик?.. – он выпучился на неё, но Элизабет уже не слушала: она порывисто вышла, взяла приготовленные вещи, надела шубку и почти бегом спустилась с лестницы...
Она уже знала, куда идёт. Она уже всё решила.



Добравшись на перекладных до той самой станции, где она распрощалась с Ефимом,
Лиза назаказывала у местных торгашей множество всяких вещей и продуктов.
«А дом... – сказала она себе, - я куплю!.. Без клопов и тараканов! Новый дом!» - И тут,
как бы одобряя её намерения, в глаза брызнуло солнце. Лиза, укрываясь ладонью, засияла.
Какое же испытала она счастье, когда, искав себе до деревни извозчика, вдруг увидела
недалеко от какой-то лавчонки... - ту самую Зорьку, запряжённую в телегу...
- Ефим! – крикнула Лизанька выходившему из дверей мужчине, и чуть ли не бегом
направилась к нему.
- Ах, ты, мать честная! – просиял Ефим. – Куда же теперь?
- Домой! – улыбаясь, ответила Лиза.
- Опять?..
- Нет. К маме!
- На ночь? – он лукаво прищурился.
- Навсегда.