ГОРОД НАЕМНИКОВ
ЯРЛ СЕВЕРНЫЙ
первый месяц зимы, год 36-й Правления
Ярл. Ярл Северный. Небольшой и вечно студеный городишко на самом краю света. Моря отсюда не видно, невысокая горная цепь отгораживает поселение от унылого серого пейзажа, но Ярл Северный все равно живет вровень с его дыханием. Могучий вдох этой прорвы воды – и город заваливает снегом по самые уши. Выдох – все сугробы тают и превращаются в мерзкую хлюпь, покрывающую кривые улочки по щиколотку, а то и по колено. И всегда в зимнее время, десять месяцев в году, - промозглый холод, всегда сквозняк по ногам, озноб, ломота в костях. Очень ранние сумерки, коротенькие серые дни. Маленькие, скособоченные домишки, почти не освещающиеся крохотными очагами. Город наемников. Зимняя база, где мы пропиваем и проигрываем награбленное или заработанное, обновляем и пополняем оскудевшие арсеналы, залечиваем свежие и застарелые раны. Пользуем девок – куда ж без этого пресловутого греха.
Этот городишко похож на походный обоз, по недоразумению застрявший на одном месте. Причем место совершенно не приспособлено природой ни для стоянки обоза, ни для основания города. Кому пришло в голову построить здесь первые дома и проложить первую из окривевших улочек – загадка. Наверняка, начался Ярл с придорожного трактира, или с полевого лазарета какой-нибудь передислоцировавшейся армии. Пожалуй, все-таки последнее, иначе откуда у всех жителей этого забытого богами городишки такая невероятная тяга ко всему военному.
Каждый житель Ярла связан с армией, с войной или каким-нибудь ремеслом, полезным для развития военной машины. Кузнец, скорняк, купец-перекупщик, шлюха из придорожной таверны – все они живут для войны, на деньги войны и во имя войны. Но самое главное в жизни Ярла – это наемники. Со всего света, из всех его известных частей, концов и миров стекаются сюда воины разных рас. Кряжистые, иссеченные шрамами ветераны и безусые, романтически настроенные мальчишки (да и девчонки тоже). Пехотинцы и кавалеристы, лучники и копейщики, разведчики и боевые маги. Люди и нелюди. Одиночки и целые отряды, хорошо организованные и укомплектованные. И, разумеется, наниматели. Вам нужны два десятка арбалетчиков, чтобы сбить спесь с зарвавшегося соседа? Нет проблем, за скромное вознаграждение ребята из Горных стрелков проредят его челядь. Он барон? Ну, вот этот рыцарь с мрачным девизом на щите благороден не меньше вашего выскочки, и охотно ссадит его с лошади в честном рыцарском поединке. Замок? И к тому же хорошо укрепленный? Ну тогда, дружище, потолкуйте еще вон с тем одноухим, он командует бандой с тремя тяжелыми катапультами за душой и циклопом-стеноломом в придачу. Не особенно мобильная компания, конечно, но месяца через полтора вы перевалите через свой родной Медвежий хребет, а там и до замка супостата рукой подать. Соседу мало не покажется, это мы гарантируем. Впрочем, за хорошие деньги можно и Магический портал сработать; вон те двое… Ну да, которые обвешаны всякими побрякушками навроде амулетов и талисманов. Боевые маги. Средней величины, конечно, но Портал осилят. Сговоритесь – так уже завтра к вечеру будете по соседским землям разгуливать и гадать – да где ж, в самом деле, этот замок проклятущий стоял?
Вот так. На каждом углу в Ярле, за каждым столом задымленных таверн – начало кампаний, войн, заварушек, авантюр. Я? Я – нет, я не из их шайки. Я вообще на данный момент не состою ни в какой шайке, банде или армии. Одиночка. Таких тут множество, может быть даже большинство. Наемник-универсал, умею все на среднем уровне. По надобности – лучник, копейщик, артиллерист. Немножко маг, немножко доктор, немножко шут со скрипкой. Два медяка в кошельке, десяток дешевых фокусов в поясе. Поношенный плащ, крепкие пока еще руки, и две унции снисходительного цинизма во взоре.
Во всей нашей разношерстной братии есть условное разделение на ранги. Их всего четыре. Если ты просто боевая единица в банде, в ватаге, в легионе – ты стрелок. Неважно, чем ты вооружен – тисовым луком или каменным топором, на коне или пеший, в кольчуге или в набедренной повязке; ты – стрелок, единица, звено для какой-нибудь цепи. Если ты совершил что-то мало-мальски выдающееся, ну например, умудрился вывести своих приятелей из гиблого болота, прикрыл своих отступающих, сколотил десяток бойцов в отряд, или просто вынес из боя знамя команды – ты Рыцарь. Офицер. Лейтенант, так сказать. И в Ярле Северном ты говоришь с нанимателем от лица своей команды, или предлагаешь себя в качестве командира небольшого подразделения. Какого-нибудь взвода или шайки.
Ступенькой выше идут Капитаны. Магистры. Люди или иные существа этого ранга командуют небольшими армиями, флотилиями или гарнизонами городов. Еще выше – Генералы. Гроссмейстеры. Дальше этого ранга можно попасть только в Короли, цари, князья... Ну, или на тот свет, что происходит значительно чаще. Генералов-пенсионеров я, честно говоря, не встречал. Нет, наверное, они где-то есть, но, как правило, не живут размеренной жизнью среди всеобщего почитания и благоговения, а просто переходят из статуса воинов в гражданский ранг. Ну там, мэром какого-нибудь города, или губернатором. Или военным советником Правителя.
В Ярле Северном генералов вы, конечно, не встретите. Основная масса народу – стрелки, изредка Рыцари, Капитаны – как очень большая редкость. В предидущей компании я стал Лейтенантом, но к сожалению – без мало-мальски приличной команды. И если мое везение по прежнему будет прятаться от меня по темным углам, а боги лениво позевывать, глядя на тщетные потуги некоего Рыцаря Олле наняться на приличную службу… То, пожалуй, через два медяка у меня начнут замерзать и без того не юношески горячие конечности. А хозяин конуры, где я сплю, засомневается – можно ли верить и сдавать в долг даже ту заплесневелую комнатушку, где я сейчас обитаю?
В этот раз я торчу в Ярле уже три месяца. Бывало и похуже, но редко. Во всяком случае, надежды я еще не потерял… Вечно мы, люди, на что-то надеемся. Чаще всего – на судьбу, на удачную случайность, на милость богов. На себя гораздо реже. У меня лично, после одной стародавней истории, с Богом отношения довольно сдержанные. Человек я, конечно, верующий, но… Как бы это сказать – верующий, но особо не надеющийся. Думаю, что вряд ли нашим божествам сильно интересны судьбы своих созданий по отдельности. Ну один человек, ну десяток, пара десятков – это еще куда ни шло; но выслушивать просьбы, требования, а то и панибратские поручения от многих миллионов своих почитателей – это чересчур. В конце концов, нам дали жизнь, подарок весьма ценный, и верх наглости требовать, чтоб она была еще и прекрасной. Боги – создания вечные, им торопиться некогда, а мы – увы, чересчур многочисленны и недолговечны. Пока доходит очередь до исполнения конкретно нашего желания, большинству из нас уже надо совсем не то, не столько, а чаще всего – ничего уже не нужно, потому что проситель почил в бозе, не дождавшись своей очереди. Наверное, внимание Божества все-таки имеет определенные границы, и тогда, в самом начале, никто, в общем-то, не рассчитывал, что количество просящих, молящихся и требующих зашкалит даже за границы божественных возможностей.
А может, до того мы одинаковы со своими мелочными житейскими просьбами, что надоели Верховному сюзерену нашему хуже жареной селедки. И самым простым выходом Божество сочло величественное послание сразу всем : «ДА ПОШЛИ БЫ ВЫ ВСЕ…». Это я понимаю. И даже, если хотите, согласен с такой постановкой вопроса. Мне лично мой Бог представляется неторопливым, не особенно благообразным, но насмешливым и ироничным старцем. В целом все наше вошкание Его очень мало интересует. А если и поглядывает Он изредка на свои творения, то только чтобы подивиться очередному казусу в их булькающем болоте. Или, что уж совсем редко бывает – досадливо подпихнуть ногтем кого-то из нас непонятливых. Дескать – да туда же, тупица!
А реже всего Мудрый старец берет на себя функции правосудия, что бы наказать кого-либо, или, наоборот, спасти. Это уж извините, что вы, дети малые? Такие вот вмешательства божественного перста на мой взгляд редкость немалая, и надеяться на них – утопия.
Ну да в сторону философию. Хочется думать, что сегодняшний вечер – последний из проведенных мной в этом задрогшем городишке. Свой контракт я все-таки высидел. Вымучил, если угодно. Собственно, подписывать буду только завтра, и пару раз за зиму такие вот казалось бы верные дела уже срывались; но если уж и на этот раз не выгорит… Не знаю, не знаю, придется снова идти простым стрелком в первую попавшуюся команду. Лейтенант из гвардии Генералов Пирамиды каждый вечер подсаживается к столику, напомнить, что будет рад видеть меня под своим началом. Лет пять назад я служил в армии Пирамиды, таким же Лейтенантом, как и мой навязчивый наниматель; но в одной из кампаний командиры здорово подставили наш отряд, я едва выбрался. Живой, но здорово потрепанный. Уволился и вернулся в Ярл простым стрелком. Нет, Пирамида – это в самом крайнем случае, а край этот хоть и близок, но еще все-таки не наступил.
А, вот и мой Капитан. Раз – и жизнь в одно мгновенье меняется. Все нормально? – Да, все по уговору. Контракт, две торопливые подписи под аккомпанемент пьяного гула таверны…
Прощай, заиндевелый Ярл Северный. Мое безделье закончилось, и совсем неплохо для такого бродяги, как я. Форт Девяти Сторожевых Псов, если упрощенно – Форт Пэс. Королевство тоже Пэс, незатейливо, зато память сильно напрягать не надо. Так всегда бывает – направляясь в очередную кампанию, я считаю последние медяки, чтобы дожить и добраться хотя бы до нового места службы. А там…
Там на первых порах надо будет отстраивать все девять башен и башенок Форта., сколачивать стражу, гарнизон, запасать провиант и боеприпасы на случай осады – Королевство постоянно в состояние войны с кем-либо из соседей. Лейтенант Форта, и теперь это звание уже официально занесено в мою послужную грамоту – старую-то я потерял, на службе Пирамиде, кстати. Форт мой не близко, придется добираться пару недель пешком, заснеженными тропами, через забитые льдом перевалы. Да всегда так, всю жизнь – романтическим пешим порядком. Герой по найму.
Ну, и последнее дело в Ярле. Старик, у которого я обретался все эти месяцы, неожиданно завершил свой жизненный путь. В самый Йелль. Утром пришли стражники с дворниками, во главе с худосочным бледным чиновником – представителем Муниципального собрания (Голубая Сторукая Дева, они даже не постеснялись этого названия – МУНИЦИПАЛЬНОЕ). Тело сволокли на погост, а мне, к величайшему удивлению, вручили писульку о собственности на домик. Просто потому, что я получился последним постояльцем, родственников у старика не наблюдалось, а домик был настолько ветхим строением, что никто из жителей или соседей на него не позарился. Я что-то там неуважительное бормотал про Богов и их благосклонность? Извиняюсь, и беру свои слова назад. По их прихоти в последнее утро, проведенное в Ярле, я стал собственником недвижимости. А стало быть, еще и гражданином Ярла. Обалдеть. Столько счастья – и все мне.
Я был единственным, кто проводил старика в последний путь, к погребальному костру. Н-да… «И на рассвете я сам схороню своих мертвых». В стылой хибарке, чудом держащейся на прогнивших столбах, останется мой значок – вето владельца. Так что подарок получился. И на Йелль, и на прощание – сарайка в Ярле. И мешок мерзлой картошки, которая мне сгодиться куда больше, чем мертвецу. А что? Хватит, чтоб добрести до Форта…
ПЕРЕХОД
СЕВЕРНАЯ ТРОПА
первый месяц зимы, год 36-й Правления
Марш-марш, марширую на юго-запад. В пути пятый день, и Ярл давным-давно скрылся за перевалами, а мне все кажется, что я из него и не выходил. Так промерз за эти три месяца, что будто еще там, дрожу от холода в мозглой сырой комнатенке.
Не так весело день за днем тащиться по Тропе, хлюпая сапогами в мокрой снежной каше. Метель не стихает ни днем, ни ночью; независимо от времени суток ветер упрямо швыряет в лицо липкие ледяные заряды, хозяйски гуляет под одеждой, пробирает до самых костей. Не весело, не весело… На последние медяшки я схоронил старика-домохозяина, так что из снаряжения у меня только полмешка мороженной картошки. Варю из нее вечерами отвратительную на вкус сладковато-гнилостную кашу. На это стоит посмотреть какому-нибудь юнцу, бредящему романтикой дальних дорог и воинской службы – темный вечер, дохлый костерок на обочине Тропы, ветрище со снегом. И одинокий в целом мире Лейтенант Олле, давящийся полусваренной и обмороженной картофелиной. Пока жуешь этот скотский корм – еще ничего, можно отвлекать себя мыслями о чем-нибудь возвышенном и перетирать челюстями так называемый фураж, но вот когда приходится ЭТО глотать! Живот радостными мыслями не обманешь, он прекрасно знаком с тем дерьмом, которое я пытаюсь в него запихать. Еще бы. Я жрал это блюдо десять лет назад, в своей первой кампании на Южном полуострове, и пять лет назад – во время заварушки у Могильников, и год назад… И все последние месяцы… Ты пережевываешь наполовину сгнившую дрянь и говоришь животу – ешь. Это необходимо, это питательно, это жизнь. Это дерьмо, – отвечает живот, отбрыкиваясь от такого насилия. - Это дерьмо, и дерьмовая жизнь. На Северной Тропе такие диалоги – единственное развлечение, которое доступно, и за которое не нужно платить.
Потом я накрываюсь плащом и сплю. Когда цвет неба меняется с черного на мрачно-серый – встаю. Разгибаю заиндевевшие конечности и снова передвигаю ногами по Тропе. Тропы – это, пожалуй, самое прекрасное и практичное творение тех бездельников, которые именуют себя магами. Да и то стародавнее, от современных прагматиков таких чудес не дождешься. Тропы есть во всех странах и частях света, где я побывал. Простые, утоптанные глиняные дороги. Благодаря наложенным когда-то заклинаниям здесь, на севере, их не заносит снегом, а на юге – не смывает бесконечными ливнями. Снег просто тает, оседая на Тропу, и видится она, как черная бесконечная линия, пересекающая заснеженные равнины. Или взбирающаяся по горным ледникам. С нее не собьешься даже в сплошную пургу, если внимательно глядишь себе под ноги; но многочисленные легенды о том, что она притягивает к себе заблудившихся путников, или даже зовет призрачными голосами – это все вранье. Тропа – замечательное и практичное волшебство, но без излишеств. Если ты возомнил себя самым умным, и попер через целину срезать крюк – можешь запросто заплутать в снегах, и никогда больше не увидеть торной дорожки.
Пока двигаешь ногами по Тропе, или пялишься , окоченевший после дневного перехода, в еле теплящийся костерок – самое время вспомнить и обдумать свою прошедшую уже жизнь, или строить планы жизни будущей. Перебрать сокровища, накопленные в худосочном дорожном мешке. Для этого мне не нужно даже его развязывать; вещей внутри так мало, что я прекрасно помню в деталях каждую. Опостылевшая картошка. Смена белья. Курево – горстка самого дешевого табака, которой хватит дней на пять, не больше. Свиток с записями сотни крохотных заклинаний, в большинстве своем – одноразовых. Годятся они разве что костер запалить, да раскурить самодельную сигаретку. Или связаться с кем-нибудь из приятелей, таких же бродяг-одиночек, как и я, разбросанных по всему белому свету. По настоящему значимых заклинаний, отлитых в подобия драгоценных камешков, всего несколько, меньше десятка. Думаю, они все же сослужат мне хорошую службу при строительстве и обороне Форта.
Да, лежит там еще моя послужная грамота, куда по прибытие мне должны вписать гордое звание «Лейтенант Олле». И портрет дочери, которую я вижу только во сне из-за своих бесконечных маршей и кампаний. Груз невелик, плечо не оттягивает…
А ближе к ночи я оставляю от костра только несколько углей, заворачиваюсь во всю свою одежку сразу, кладу под голову худой мешок. Вспоминаю прошлое, которое интересно только мне, да и то не особенно, строю планы на будущее. Что когда-нибудь выйду в отставку, осяду возле уютного домашнего очага. И буду рассказывать внукам о приключениях и походах героического Лейтенанта Олле. А у очага будет хлопотать та самая дорогая и единственная, которой я нужен не где-то в дальней дали, в гуще каких-то грандиозных событий, а именно здесь, рядом с ней, в большом и теплом доме. И еще – плотный ужин, и здоровенная кружка пива к шипящему на углях мясу…
Занесло. Это бывает. Я не скажу, что у меня был героический дед, или еще кто-нибудь из родственников, кто вскружил мне голову захватывающими историями о приключениях и путешествиях в дальние страны. Жизнь моя покатилась по этой колее авантюр благодаря нелепой случайности. Когда-то, кажется, уже сто лет тому назад, мы вдвоем с соседским мальчишкой, таким же непоседливым молокососом, утекли из родных домов. На юг, на многие мили – к огромному синему морю, жаждая приключений и подвигов. И вот на берегу этого самого проклятущего моря в наши судьбы вмешался господин Случай.
На борт корвета «Сатрап» соглашались принять только одного юнгу, и за это надо было заплатить пять монет. Плата за стол и обучение морскому делу. Мы с компаньоном сложили все оставшуюся к тому времени наличность в общую кучку и потянули жребий. В результате мой товарищ с ликованием отправился на бак корвета, а я присел на деревянный кнехт причала. С вытянувшимся лицом и пустыми карманами. И за девять тысяч миль от дома.
Юность не сдается, и не признает себя побежденной даже в таких безнадежных ситуациях. Буквально на следующий день, перемаявшись ночь на жестких досках пирса, я познакомился с Лейтенантом Королевской морской пехоты. Волею опять же Случая, но на сей раз, как мне показалось, Случая счастливого. Вербовщики хорошо знают свое дело, а мальчишки, увы, обычно плохо знакомы с их методами. У большинства новобранцев, когда они подписывают контракт, нет и тени сомнения в собственной везучести и исключительности. Словом, уже через пару часов я поставил свою закорючку в призывном контракте. А еще через час, пребывая в обалдело-блаженном состоянии, напялил на себя новенькую форму морпеха и вместе с тремя десятками таких же остолопов, встал в строй учебного отряда.
На этом эйфория закончилась. И надо сказать, я не припомню, чтобы это чувство когда-нибудь посещало меня снова. Полгода нас учили убивать, выживать в немыслимых условиях, обожать отцов-командиров и ненавидеть или презирать любое мыслящее существо, не принадлежащее к нашему корпусу Королевской морской пехоты. А после этого интенсивного воспитательного курса, когда мы превратились в организованную стаю поджарых зверенышей, голодных, озлобленных и равнодушных ко всему человеческому, нашу банду забросили на Южный полуостров. И следующие полтора года я, как и все парни из моей команды, жрал романтику тропических партизанских войн во имя Короны.
Вообще, наверное, особенно жаловаться не на что. Меня кормили, одевали и снабжали оружием. И мне вполне подошло бы прозвище «Везунчик». Я не заболел ни одной из сотен тропических болезней, даже в те дни, когда две трети нашего экспедиционного корпуса валялись в малярийном бреду. Не словил в свою шкуру ни одной стрелы или отравленного шипа. Шрамов, конечно, хватает, но я только рассказываю об их героическом происхождении. Грубая зарубка на запястье в самом деле осталась от десантного клинка – просто я вскрывал им жестянку с консервами, и скользкие от масла пальцы соскочили с рукоятки. И ноги исполосованы до колен металлической колючкой. Это мы ночью сходили пощупать туземных барышень, а напоролись на их кавалеров. Отступать не стыдно, если соотношение сил один к двадцати, а на нас троих тогда вылетело все население крупной туземной деревушки. Только вот отступали мы галопом и напролом через собственные проволочные заграждения. На «Везунчика», кстати, я не претендую. А то был там один – Везунчик Оскар. Ему переломали хребет в ночном пикете.
Но факт – я вернулся с полуострова без единой боевой царапины, с чистой кожей и ровным тропическим загаром. На фоне нашей сильно поредевшей, потрепанной жизнью и частично покалеченной команды я выделялся, как штабной писарь в толпе рубак-ветеранов.
Первая моя кампания. Я вернулся с нее без трофеев, без денег, без наград – ни то, ни другое, ни третье нам не полагалось, поскольку кампания была, по сути своей, диверсионной, и Корона до сих пор не признает свое в ней участие. Еще одна прелесть контракта с регулярной армией – никому и в голову не придет мысль о плате за участие. «Ты стал морским пехотинцем, сынок, а это дорогого стоит!» - значительно заявил мой знакомый вербовщик, которого я отыскал, едва сойдя на берег. «Да» – согласился я. И сломал ему челюсть - одним ударом и сразу в трех местах. По-моему, он дешево отделался.
ПРИВАЛ У ТРЕХ СОСЕН
СЕВЕРНАЯ ТРОПА
первый месяц зимы, год 36-й Правления
Устал. Большой привал у Трех Сосен. Надо денек отлежаться, а то морозный воздух обжигает легкие при каждом вдохе, не хватало еще подхватить простуду на марше. Здесь, чуть в стороне от Тропы, за невысокими холмиками, бесчисленные путники общими усилиями соорудили из камней нечто вроде укрытия от ветра, можно денек-другой пересидеть и отдышаться. Пресловутые три чахлых деревца, понятное дело, уже давно обломаны до голых стволов, так что костерок у меня крохотный, только-только греет промерзшие ноги. Но все равно – хорошо… Тишина, покой, кругом – снежная равнина, и не души…
Года два назад в этих местах случилось забавное приключение. Шел я таким же пешим порядком в Ярл; очередная авантюрная кампания снова не в мою пользу, соответственно, и статус мой был соответствующий – неимущ и безработен.
Как-то ближе к вечеру нагнал на Тропе двух женщин. Ну, собственно, не нагнал – леди восседали в придорожном сугробе среди раскиданного по снегу барахла. Обычное дело. Путешественницы столкнулись с летучим отрядом Седых Кентавров, и остались без лошадей, без кареты и без мало-мальски ценных вещей. Судьба на зимней Тропе не особенно ласкова к своим гостям.
Я как-то разбивал стоянку рядом с временным лагерем этих молодцов. Вообще, это конечно табун диких существ, совершенно не обремененных какой-либо моралью. Но в остальном Седые Кентавры – отличные ребята и умелые воины. Нам нечего было делить, и мы с удовольствием трепались у моего костра с вожаком отряда Ариэллой о всяческой всячине. У профессионалов в одной области всегда найдутся темы для обсуждения, а их моральный облик меня мало волновал. Седыми этих детей степи называют из-за грязно-серого цвета шкуры, а вовсе не из-за возраста или мудрости. По возрасту на это прозвище мог претендовать что сам Ариэлла, этакий пожилой, огромный, покрытый боевыми шрамами ветеран. А остальная шайка была просто молодняком, впервые выведенным на Тропу.
Это к слову. Женщины, которых я повстречал в тот день, были по крайней мере, живы и в относительном здравии. Не тронуты физически, но хорошо пограблены и оставлены без средств передвижения. Как оказалось, старшая из них, донна Белинда, была отряжена сопроводить из пансиона к отчему дому ту, что помоложе, юную виконтессу Ларья’к. Тропа в ту пору обезлюдела, банда кентавров на промысле – это вам не шутка. И донна Белинда, вся трясясь от пережитого ужаса нападения, предложила мне работенку телохранителя. Я торопился, в силу определенных и не важных теперь обстоятельств, времени, да и особенного желания ввязываться в эту историю не было. К тому же, оплатить мои услуги дамам после ограбления было совершенно нечем.
Тогда донья, так и не пришедшая в себя после пережитого ужаса, предложила мне следующую сделку. Я должен был провести их хотя бы до перекрестка в двух днях пути от места нападения – там от Тропы ответвлялась уже знакомая дамам дорога к родовому замку Ларья’к. А в награду она… О, нет, не подумаете чего, себя она предлагать не собиралась. Полноватая женщина с более чем обширной кормой – к своей чести донья относилась трепетно. Но спит она крепко, и если посреди ночи юная виконтесса вдруг закричит о чинимом над ней насилии – донна Белинда вряд ли проснется, чтобы положить конец безобразиям безвестного (это она подчеркнула) безвестного бродяги вроде меня.
Ненавижу насилие и насильников. Странно, наверное, слышать это от наемного солдата; но я никогда не пользовался выдуманным правом победителя, да и другим не особенно позволял, если запретить было в моей власти. От предложения благородной донны меня изрядно передернуло. И я… согласился. В конце концов, следующий телохранитель, которому Белинда предложила бы честь своей подопечной, мог оказаться более циничным парнем.
Оставшиеся до заката полдня мы шагали вместе, делая частые остановки – обувь моих попутчиц, естественно, не предназначалась для долгих прогулок. А под вечер я разбил лагерь, сварил на костре кой-какую похлебку из своих дорожных запасов и разной съедобной мелочи, оставшейся во владении дам. Поужинав, донна Белинда удалилась на покой. В смысле, отодвинулась от костерка подальше в темноту и закутавшись сразу в три походных одеяла.
Лицо виконтессы, освещенное робкими язычками костра, показалось мне ужасно милым. Ужасно беззащитным. И ужасно детским. Девушка отрешенно смотрела на затухающие по-немногу угли, не говорила ни слова и старательно избегала моего взгляда. Наверное, какое-то искусственное напряжение обстановки ее все-таки насторожило, и она с молчаливой покорностью ожидала развития событий. Совсем не похожа на представительницу обычно высокомерной и брезгливо-отстраненной знати. Девчонке вообще здорово досталось в тот день. Глаза красные, от слез и дыма, носик заострился, руки дрожат…
Сначала я негромко предупредил ее, чтоб не вопила, когда услышит мою байку; благо, сидели мы у огня очень даже близко, и можно было говорить почти шепотом. Девчонка с готовностью закивала. И тогда я ей коротко рассказал о некоторых особенностях нашего договора с ее наставницей. Юная леди впала в ступор, и я даже опасался, услышит ли она продолжение моего повествования. Услышала. Благодарение небесам – у девчонки хватило сдержанности, а в глазах тут же заплясали насмешливые и злые бесенята. Мы тихо поговорили. Потом виконтесса свернулась клубочком под своим одеялом и закрыла маленькие ушки ладошками.
Надо сказать, донна Белинда сопротивлялась отчаянно, но в конце концов я все-таки задрал все многочисленные юбки. Могу спорить, она и не представляла, на какие чудеса способен широкий флотский ремень в умелых руках… Неразборчивая воспитательница, по-моему, воспроизвела все возможные ноты регистра, пока я усердно трудился, в поте лица восстанавливая мировую справедливость через ее пятую точку. И всего за полчаса написал на этой поверхности все 99 пунктов Морского Устава – сочными красными отпечатками.
Таким образом я восстановил мировую справедливость. Двигались мы правда, после этих ночной экзекуции крайне медленно, особенно донна Белинда; так что составлять дамам эскорт мне пришлось не два, как предполагалось, а несколько дней кряду. И ночей. Белинда спала на животе, и нервически вздрагивала от любого шороха… Кстати, с девушкой мы подружились. И в конце путешествия, на последней стоянке, наши отношения стали более чем близкими. Против такого поворота событий я не возражал – добровольное желание девушки вполне вписывалось в мои нравственные устои.
В общем, приключение закончилось к обоюдному удовольствию сторон (исключая донну, но нельзя же сделать довольными всех людей). Мы простились на перекрестке, от которого уже был виден родовой замок Ларья’к. Надо сказать, на удалявшихся женщин я смотрел с гордостью и некоторым облегчением. Думается, виконтесса после этого путешествия в полной мере ощутила вкус полноценной взрослой жизни, и по прибытии в отчий замок не замедлила соблазнить и затащить куда-нибудь в укромный уголок какого-нибудь молодого красавца из числа дворцовой стражи. Частенько такое случается, частенько. Могу спорить, что больше половины аристократов, кичящихся чистотой и древностью рода, обязаны своим происхождением молоденьким офицерам, приставленным к их матерям в качестве охраны. Наверное, по этому в большинстве королевств под запретом заклинания, проверяющее чистоту крови наследника. Как знать, не растет ли сейчас в далеком замке маленький Олле, наследующий по судьбе родовой титул Ларья’к.
А донна Белинда… Ну, вероятно, теперь, собираясь заключить какую-нибудь сомнительную сделку, она непременно советуется со своим седалищем. На предмет возможных последствий.
ПОЗИЦИЯ
ФОРТ ДЕВЯТИ СТОРОЖЕВЫХ ПСОВ
третий месяц зимы, год 36-й Правления
Форт Пэс. Гм-гм-гм… Форт Девяти Башен. Форт Девяти Сторожевых Псов. После долгого дня, развалившись в дубовом кресле с осоловелым настроением после обильного ужина (такого уже с полгода не бывало), можно и позубоскалить. От Форта, конечно, одно название – ямки вместо рва, покосившийся щербатый частокол вместо стен. Землянки вместо казарм. В последнее время ему крепко досталось… Но, собственно, за этим меня и наняли – укрепить, отстроить, повысить. Потому что у любого почти лейтенанта имеются зачатки опыта и знаний по тактике, стратегии, психологии и – что сейчас самое важное – по возведению оборонительных сооружений.
Стоит мой Форт на довольно-таки оживленной (в летнее время) караванной тропе через Перевал Скромников. Забавное название. Богатые караваны сплавляются по реке, милях в тридцати отсюда, а через Перевал шастают в основном люди скромные и прижимистые, из тех, кто не особенно привык платить звонкой монетой за плавание на плотах с относительным комфортом. Я бы сказал, что даже в мирное время тропа не сильно многолюдна, но путники все же бывают. Во времена военные Пес становится неприятной косточкой в горле для желающих провести свои войска через Перевал Скромников. Почему, собственно, и требуется время от времени кто-то вроде меня, чтобы заново отстраивать, поднимать из руин разрушенные вровень с землей или спаленные под корень стены и Башни.
Все в соответствии с классикой. Первой Башней называют караулку – она вынесена метров на двести вверх по тропе. Две Надвратные, четыре Фронтальные. Главная Башня – одновременно служит тыльной стенной, казармой, столовой, местом жительства господ Форта и их слуг, а так же последним рубежом обороны, ежели штурмующим поперла удача и стены пали. Последняя – Башня Магов; поставлена в пару к Главной в тылу Форта, нависая над ущельем.
Для чего строители Форта вывели Девятую Башню, Башню магов – непонятно. Капитан любит помечтать о том, как все эти девять боевых свечек направят свои смертоносные острия в брюхо небесам, как в Главной Башне будут заседать Военные Советы, а в Башне Магов заклубиться дымок чародейства, и зазвучат грозные глухие заклинания мудрых седых старцев-волшебников… На всех постах сторожевых башен будут стоять зоркие арбалетчики, а на воротах – грозные копьеносцы… И что-то там еще про конюшенный двор и кавалерийскую лаву…
Он вообще романтик, наш Капитан. Когда я явился сюда неделю назад, он провел меня по утоптанному пепелищу, рассказал о своих чаяниях и познакомил с двумя десятками перепуганных оборванцев, которые изображали одновременно армию и население Форта. После чего вручил послужную грамоту Лейтенанта и скрылся в уцелевшем этаже Главной Башни – где-то на уровне цоколя.
Однако, судари мои. Это патент. И это жалование сорок монет в день, больше, чем когда-либо было, так что я пока доволен и на судьбу не жалуюсь.
Прежде всего я определил себе под жилье одну из фронтальных сторожевых Башен. Место до поры до времени спокойное, уединенное; комната с небольшим, наспех сложенным камином. Дубовый топчан, два разномастных кресла с кривыми ножками и рваной обивкой. Окна на обе стороны – и во внутренний двор, и на горный пейзаж перед воротами. Вот где смех – на исходе зимы я наконец обрел теплое жилье с очагом. Кормежка сносная, во всяком случае, получше мерзлой картошки. Что еще надо старому солдату? Правильно, теплую женщину; но это подождет, не мальчишка. Развлечений по вечерам… В моей котомке есть еще одна волшебная вещь, не характерная для продукции адептов магии. Таких вещей мало на свете, я имею в виду результаты магической деятельности, полезные и доступные для множества простых людей. Ну, как та же Тропа например. У меня есть Бесконечный фолиант. Обычная с виду толстенькая книженция, с какой-нибудь незатейливой историей или легендой на страницах. Едва ты дочитываешь ее до конца, закрываешь и произносишь простенькое четверостишье – руны внутри перетряхиваются, перескакивают, выстраиваются в новом порядке – и готово дело, совсем другая история, можешь начинать читать заново.
Фолианты различаются – по языкам, темам, сюжетам и персонажам. Конечно, ничего глубокомысленней «Таинственных историй Неведомого города» там не найдешь. Научные или магические записи таких вот хаотичных потряхиваний не терпят, и их выписывают на обычных, не волшебных пергаментах. А то случится еще сбой какой-нибудь, не обрадуешься. Попался мне раз фолиант, зацикленный на герое по имени Коралловый Сиг. И хоть тряси им, хоть об стенку стучи, хоть об голову – поровну. Открываешь и читаешь: «Коралловый Сиг и три мученика». «Мучения Кораллового Сига». «Мученическая смерть Кораллового Сига». «Воскрешение и возвращение мученика Кораллового Сига». «Коралловый Сиг и четыре мученика»… Когда эта зараза отмучилась, а потом воскресла в двадцать шестой раз, я не выдержал и спалил окаянную писульку. «Истории», по крайней мере, более разнообразны в плане персонажей.
В общем, чтением на сон грядущий я хорошо обеспечен. А где-то неделю назад спустился я в Черту – небольшой городок в семи милях ниже по Тропе. В поисках табака – в Форте, понятное дело, мелочных лавочек не водится. И обнаружил там вездесущее заведеньеце под названием «У подножья скалы». Полный набор скромных маленьких радостей для скромного провинциального Лейтенанта – выпивка, закуска, карты и компания. В смысле выпивки – я не любитель. Пару лет назад один из наших ротных магов заговаривал мне дырку от стрелы в ноге. И посоветовал на некоторое время воздержаться от вина. Только заговаривал он сам будучи изрядно «подогретым», и что-то у него не так произнеслось, или какие-то заклятия друг на друга наложились – теперь мне вино вообще в горло не лезет. Кстати, заговор рикошетом ударил и по нему; теперь мы оба как двое очумелых трезвенников, ни капли внутрь.
А вот в смысле игры – тут я слаб. Обязательно присяду к игорному столу и сгоняю партию-другую. Выигрываю, понятное дело, редко, иначе давным-давно забросил бы свою беспокойную профессию и осел где-нибудь в теплом местечке. Все эти игральные столы, за которыми утекают мои денежки, для меня представляются одним большим столом, маленькие кусочки которого разбросаны по всему свету. И проигрыши свои я считаю очередными неудачами в одной большой игре, длящейся всю жизнь. Если кому интересно, то на сегодня за этим Большим Столом я продул уже полторы тысячи монет. Собственно, жалование за месяц, а то и больше. Но как бы там ни было, скоротать вечерок в прокуренной таверне за партией «Сфинкса» или «Свистуна» мне нравиться. Не очень часто, конечно. Денег мне все-таки платят не мешок, и не каждый день.
Это все про отдых. Про работу свою могу сказать, что начал я довольно рьяно, уж больно место мне подходит. В первую же неделю организовал команду из увечных, болезных и прикидывающихся бездельников, которые считают себя жителями Форта. Вернее, которым когда-то приказали считать себя таковыми. Для начала мы восстановили караульную Башню – укрепили стенки, закрыли тесом провалившуюся крышу, поставили шлагбаум. Для порядка я посадил туда сопливого пацаненка, только и умеющего, что свистнуть по-разбойничьи заливисто. Сойдет. Если чего, свистнет тревогу – и в Форт. Или в близлежащий лесок. Я бы на его месте убегал туда, от Форта пока одно название, точка на карте.
После того как эта первая, самая крохотная башенка Форта была восстановлена, я сделал необычный шаг; по крайней мере, необычный для наемника. Собрал у свежевыстроенной Башни четырех оборванцев, которые составляют большую часть мужского населения Форта (они, собственно, и возвели это небольшое укрепление). И заплатил им за работу по десять монет на нос, из своего собственного жалования. Они озадаченно глядели на блестящие кругляшки в немытых ладонях и молчали. И так же молча, волоча неподъемные ноги, разбрелись по своим норам. Вероятно, ни один из них за всю свою жизнь не видал подобных сокровищ в своих руках.
Впрочем, до моих строителей довольно быстро дошло, что в кои-то веке за работу их наградили не пинками и зуботычинами (как заведено в приличных хозяйствах или гарнизонах), а настоящими, полновесными деньгами королевства. Следующую неделю никого из них в развалинах Форта не наблюдалось – мужичонки прочно обосновались в поселковой таверне. Впрочем, планов строительства Форта это не расстроило – в тот день ударили крепкие морозы, и целую неделю ни о каких стройках можно было не беспокоиться…
Зато в первый же теплый день ко мне явилось уже втрое больше народа, мучимого похмельем и желанием доблестно потрудиться во славу Королевства. И всего за двенадцать дней мы подняли под крышу стены Левой Надвратной Башни. На этом хорошая погода кончилась, и работа, соответственно, тоже. Эта Башня обошлась мне в личных сто двадцать монет.
Строители исчезли через полсекунды после того, как последнее платежное средство Королевства звякнула в их карманы. Теперь вот скучаю у окошка в своей жарко натопленной комнате. Время от времени женщинам из Форта удается отловить кого-нибудь из своих непутевых мужей, чаще всего, понятное дело, в таверне. И тогда я наблюдаю церемонию возвращения очередного блудного богача в лоно семьи. Если успел потратить полученные монеты – то с колотушками и мордобитием; если что-то где-то еще позвякивает – с уважительными, но настойчивыми и целеустремленными подпихиваниями. Две старухи посмелее вчера собрались с духом и поскреблись в мои покои – просить с поклонами, чтобы о заработке их муженьков хоть как-то объявлялось заранее… Смех, конечно, но резон в их просьбах есть – работы еще навалом, и не годится, чтоб мои работнички гуляли по кабакам.
Капитан Форта тоже появлялся во время этой трудовой эпопеи. Смотрел на возведенные Башни с уважением и жал руку. Еще больше уважения в его взгляде появилось еще больше, когда я сказал, что отстраивать Форт на лейтенантское жалование весьма накладно, и не худо бы изыскать какие-то денежки в нашей гарнизонной казне. Или послать в столицу донесение с просьбой выделить энную сумму на строительство. Капитан со значением покивал и ответствовал, что всенепременно. И именно этим он сейчас и занимается. Не знаю, как продвинулись с тех пор его занятия – в последнее время он носа не высовывает из своего жилища.
Вот так. Мороз ослабевать не собирается, стройка стоит. А Погодник говорит, что это недели на две, не меньше. Кстати, о Погоднике… Да и про все светское общество Форта надо бы рассказать…
Во время одного из наших редких разговоров с Капитаном я посетовал на холод; мол, неизвестно, сколько он еще продержится – неизвестно. Мой командир небрежно обронил: «Да ты у Погодника спроси». И махнул рукой в сторону Башни Магов, вернее, в направлении остатков фундамента Башни Магов.
Оказалось, в Форте имелся свой маг. Ну, маг – это, конечно, сильно сказано. Именно Погодник. Я нашел в непригодной для жилья каморке древнего и ветхого старикашку, завернутого в какие-то замасленные тряпки – они, символизировали, по-видимому, чародейскую мантию. Плешивую голову мудреца прикрывал остроконечный колпак, изломанный не менее чем в пяти местах. Допрос с пристрастием показал следующее: сей реликт признался, что и в самом деле обитает в Форте в качестве мага. Но у него настолько узкая специализация, предсказание погоды, что за мага, а уж тем более за Боевого Мага его перестали считать давным-давно. Собственно, в теоретических вопросах этот шарлатан ориентировался неплохо, и мог (как я позже убедился) часами дискутировать о методах и заклинаниях различных магических школ. Но, и увы – исключительно в теории. На практике – только погода. И то сугубо предсказание, а не, скажем, управление. В общем, очередной пшик. Хорошо подкованный говорящий барометр.
Тем не менее, я провел патриотическую беседу, призвал, рекрутировал и поставил под ружье эту старую перечницу. То есть обязал ежедневно и по два раза на дню докладывать ожидаемую погоду на сутки вперед. Кроме того, маг – недоучка использовался в Форте как приемник государственных депеш – то есть, где-то раз в неделю Погодник на полчаса впадал в транс, а по выходу из оного – сообщал все важнейшие новости королевства, каким-либо боком относящиеся к нашему захолустью.
Как-то раз вечером, придя к себе в комнату, я заметил, что некоторые вещи передвинуты со своих привычных мест, не сильно, но заметно. А Бесконечный Фолиант, который я уходя швырнул на кровать, теперь аккуратно лежал на столе. Из всех обитателей Форта я мог заподозрить в грамотности только Погодника. Капитан тоже, вероятно, мог складывать из закорючек вразумительные слова; но как раз в этот день он счел себя больным и даже не помыслил вылезать из постели – об этом мне доложил прислуживающий ему мальчонка. Тогда я приволок на место преступления полуобморочного Погодника и вежливо спросил – какого аспида ему понадобилось в моей берлоге? Старикан обмирал со страху и никак не мог взять в толк – за что его, собственно пытают. И только трижды услышав про фолиант разобрался в обвинениях. Утер холодный пот с чела, присел на стул в углу комнаты – чтоб коленки не дрожали. И радостно сообщил, что имеется в Форте еще один грамотный индивидуум, а именно – Владелец и содержатель Подземной Фермы Боевых Хомяков господин Гнорр.
Тут уж сел я. Наличие в окрестностях Форта каких-то Боевых хомяков, да еще во главе с гномом (чисто гномское имечко, даже младенец правильно поймет эти «рр» в конце)явилось для меня полной неожиданностью. А Погодник, поняв, что бить будут явно не его, повеселел, оживился. Оглядел комнату – и уверенно тыкнул в угол, заваленный какой-то рухлядью.
Обоюдными усилиями мы раскидали эту свалку. И обнаружилась небольшая, хорошо закамуфлированная дверца. Погодник бесцеремонно замолотил в нее ногой, покрикивая «Вылезай, вероломная землеройка!»
За дверцей, видимо, долго крепились; но в конце концов гномичье скупердяйство взяло верх над осторожностью – она резко распахнулась, и Погодник чуть не покалечился, попав ногой в открывшийся проем. Из отверстия, досадливо отпихнув в сторону башмак мага, вылез натуральный гном.
Я давненько не встречался с этим народцем. В Ярле поговаривали, что у гномьим племен сейчас происходят сразу несколько войн и войнушек – что-то вроде смены царствующей династии, - так что эти умельцы-оружейники заняты в своих подземных королевствах, и торговля на поверхности временно приостановлена. Но господин Гнорр явно в баталиях не участвовал, да и к рудокопам, судя по одежонке, не относился.
- Ну вот, - торжествующе потер руки Погодник, - позвольте представить, сэр. Тот самый господин Гнорр.
- Не «тот самый», - окрысился гном, - А Владелец и Содержатель Фермы Боевых Хомяков!
- А еще – Потрошитель чужих вещей и комнат, - хихикнул маг. Гном немного поубавил спеси.
- Ну да, ну почитал. Тоска же смертная в этой глуши… Что же теперь, давайте двери ломать?! Дверь-то добротная, железом кованная. Денег больших стоит.
- Да ладно, не пыхти, - миролюбиво начал Погодник, но тут его оборвал. Наглость гномца мне не понравилась.
- Я командующий гарнизоном Форта лейтенант Олле. Ну-ка быстренько разъясните мне, любезный владелец чего-то там, какого аспида на вверенной мне территории делают неизвестные фермы?
Гном смотрел все еще с вызовом, в глазках засверкали дерзкие искорки. Тогда я добавил:
- А то распоряжусь сейчас кипятком залить эти подозрительные катакомбы, вместе со всеми обитателями.
Это Гнорру понравилось меньше. Он насупился и дернул обеими ручками за металлическую цепочку, обвивавшую его как пояс. В ответ где-то в недрах норы послышалась возня, сопение… И на свет выбрался жирный бесхвостый грызун. Цепочка исчезала где-то в районе щек, и служила, видимо, для зверюшки ошейником.
- Демонстрирую! – напыщенно провозгласил гном. – Боевой Хомяк Гленфендил! Что в переводе на неуклюжий человеческий язык означает «Яростный Сокрушитель Стен».
Хомяк в самом деле был приличных размеров, где-то с ладонь, и в холке доставал своему хозяину до колен. Бесцеремонно оглядевшись по сторонам и убедившись, по-видимому, что нора сухая, теплая и безопасная, Яростный зевнул и потрусил к каминному коврику. Не особенно заботясь натянувшейся цепочкой. После короткой борьбы гном хлопнулся на пол, бормоча сквозь зубы что-то ругательное. А Сокрушитель Стен, даже не заметив своей победы, свернулся клубочком недалеко от огня и явственно захрапел.
- Яростный? – спросил я с сомнением, разглядывая посапывающего грызуна.
- Яростней не бывает, - запальчиво ответил Гнорр, поднимаясь и отряхивая коленки. – Это сейчас он тихий, нажрался. А три дня не покормить, так любую стену как мягкий сыр прогрызет.
- Гм.. ну да. – согласился Погодник. – Если не кормить – так и таракан озвереет.
Я подошел к зверьку и почесал его упитанный пушистый бочок. Сокрушитель стен то ли всхрюкнул, то ли всчмокнул, и мигом повернулся другим боком – чесать. При взгляде на его упитанное тельце мне пришли на память хорошо погрызенные мешки в амбаре с провиантом. Воспитанники Фермы явно не бедствовали… Наверное, мой взгляд стал каким-то нехорошим, потому что глазки Гнорра беспокойно забегали. Но разбираться сейчас с мелкими воришками было недосуг.
- Вот что, друг мой яростный, - задумчиво протянул я. – Не пора ли тебе отрабатывать свое содержание?
Гном навострил уши и оживился.
- Вот и я о том! Три сотни зверей – хоть сейчас в бой, и все один к одному, хищные и яростные!
- Только вот стены нам прогрызать ни к чему, - рассудительно заметил Погодник. У нас и стен-то приличных нет, одно название.
Я задумался. Форт на сегодняшний момент находился в таком плачевном состоянии, что могла понадобиться любая помощь. Даже от хилых возможностей Погодника была хоть какая-то польза. Вообще, его трансы связи были очень маловразумительны. Что кто-то на нас напал, или мы на кого-то напали – это Погодник еще различал; а вот кто, на кого, или хотя бы где – с этим было туго. Но все-таки какие-то крохи информации он добывал, и, можно сказать, отрабатывал свое содержание.
Команде Гнорра я тоже нашел применение. Сокрушать наши хлипкие стены и в самом деле было без надобности, по этому вся банда хомяков была брошена на рытье подземного хода. Для начала я заказал один неширокий тайный лаз – чтоб начинался на территории Форта и выходил на поверхность в укромном месте на приличном расстоянии от ворот. Все ж таки у меня под началом не замок, многоходовые лабиринты рыть вроде бы ни к чему. Гном с тех пор совершенно раздулся от гордости за свой отряд и взял за правило ежевечерне являться в мои апартаменты, докладывать о грандиозных достижениях маленьких бойцов. Непременным участником этих совещаний или докладов был и Яростный Гленфендил. Впрочем, в ярость он впадал только тогда, когда его сгоняли с каминного коврика – толстый нахал возмущенно верещал и пытался даже кусаться.
Еще одним членом компании был Погодник. А что вы хотите? Общество, конечно, странноватое. Но остальное население Форта составляли десятка два неграмотных крестьян. В их жизни было мало интересов кроме жратвы и выпивки, и даже они отличались однообразием на протяжении всей жизни – серый хлеб, кислое вино, яблочный самогон. Так что общаться с ними можно было в лучшем случае в командном тоне, без задушевных бесед и абстрактных понятий.
Я, честно говоря, не сильно поверил, когда однажды вечером явился Гнорр и отрапортовал о завершении работы. Настроение у меня было скептическое. Коротенькую оттепель мы использовали до последней секунды, и возвели Правую Надвратную Башню до крыши, но в ход строительства снова вмешался мороз, работа застопорилась. Из своего оконца я хмуро рассматривал сооружение, похожее на клык дикого зверя. Крепкий, точеный, даже изящный – но, к сожалению, с обломанной верхушкой. Гордиться было чем. После двух десятилетий разрушения и запустения Форт Девяти Псов начал растить клыки. И это уже не жалкие времянки с соломенными крышами, а в самом деле боевые башни – прочные на удар тарана или катапульты, устойчивые к огню, ощетинившиеся узкими стрельчатыми бойницами… М-да. Туда бы стрелков с десяток, в эти бойницы.
Рядом стоял Погодник, которому я и обрисовывал нерадостную ситуацию. Не то что лучников – у нас и луков со стрелами пока не водилось. Тут как раз и явился Гнорр. Я посмотрел на него, все еще раздумывая о стрельбе… И высказался в том смысле, что в случае атаке мы будем швыряться во врагов Боевыми хомяками. Неукротимыми и яростными. Погодник всхлипнул и осел в потертое кресло, сотрясаясь от мелкого хохота. А Гнорр упер руки в боки и вызывающе наставил на меня бороденку (кстати, она у него почему-то вовсе не до пояса или длиннее, как принято в гномьем племени).
- Не знаю как насчет швыряния – это дело не мое! - ядовито процедил Владелец фермы. – Боевой хомяк – вещь штучная, взращивается и всхоливается не для легкомысленных швыряний, а для битв яростных. И уж мои-то подопечные свое дело знают, а дело – делают. В отличие от дерьмовых предсказателей и скороспелых строителей.
Гном в раздражении не признавал субординации и правил хорошего тона.
- Извини, - покаянно сказал я, чувствуя изрядную долю истины в его язвительности. – Просто на язык попалось, шутка.
- Нет уж. Желаю раз и навсегда отстоять доброе имя Боевых хомяков. Прошу следовать за мной!
Я удивился.
- Это куда же?
- Подземный ход заказывали? – глазенки гнома сверкали торжеством. – Так прошу принять работу. И расплатиться, кстати.
Это было серьезно. Вообще, ход прокладывался (или, вернее, прогрызался) в тайне от всех обитателей Форта. Погодник, конечно, знал о ходе работ, но место начала хода я предпочитал не показывать даже ему. Поэтому мага я оставил в его потертом кресле, а сам направился за Гнорром в укромное место у развалин одной из фронтальных башен.
Факелы мы не брали. Гном ежился на непривычном для него холодном ветру, а я впотьмах то и дело спотыкался об Гленфендила. Этой парочке было куда проще ориентироваться в темноте, все-таки и гномы и хомяки всю жизнь живут в полумраке своих подземных нор. Но стоило померзнуть и поворчать, стоило. Раздвинув в углу фундамента башни какой-то мусор, тряпки, каменные обломки мы прошли в самый настоящий ход. На галерею он, конечно, не тянул, человек там мог пройти только согнувшись в три погибели и касаясь локтями обоих стенок, но мог, а это было главным. Я не собирался выводить через эту лазейку конную армию.
Мы прошли до самого конца, мили две, не меньше. Стенки норы на ощупь были как будто иссечены – следы зубов маленьких проходчиков. Ход был настолько длинный, что я всерьез задумался над количеством воспитанников Гнорра – помощь помощью, но на такую толпу грызунов никаких запасов не хватит. Но гном пояснил, что для работы его бойцы согнали землеройных зверьков со всей округи, и те, естественно, по окончании работ были отпущены с миром. Заслугу столь четкой организации дела Гнорр, естественно, приписал себе, с чем я и согласился. Да и расплачивался я именно с ним, и посчитал, что полторы тысячи монет за такие успехи – не сильно дорого. Тем более, что в этот раз платил я из средств, доставленных в Форт по требованию Капитана.
К себе мы вернулись все трое довольные, усталые и перемазанные с ног до головы. Тут-то и начались главные неприятности.
НЕПРИЯТНОСТИ
ФОРТ ДЕВЯТИ СТОРОЖЕВЫХ ПСОВ
первый месяц весны, год 36-й Правления
Комната слабо освещалась тлеющими угольками в камине. Старик Погодник сидел в кресле, закрыв глаза - голова набок, из уголка рта стекает струйка слюны. Я понял, что дела не блестящи, подскочил, закатил пощечину, чтоб привести в чувство. Гнорр, шедший за мной следом, подавился на полуслове какой-то язвительной фразой про магическую неспособность некоторых даже поддерживать огонь в горящем очаге, и быстренько занялся камином. Проще всего отреагировал Гленфендил – бесчувственная зверюшка поводила сонными очами по нашей суете и плюхнулась на свой излюбленный коврик.
Погодник очнулся не сразу. И, не открывая глаз, произнес что-то вроде «лучше б мне это снилось».
- Ты давай не умничай! – обернулся суетящийся у камина Гнорр. – Говори толком, что случилось. Все уже поняли, что тебя не с первым весенним днем поздравляли.
Я кивнул. Маг явно впадал в транс, причем без всякой подготовки, и потому процесс прошел очень чувствительно. Даже не думал, что в работе мага случаются и такие моменты – принудительное восприятие сообщения.
- А что у нас может случиться, кроме войны – просипел маг.
- Это точно. Близко к нам?
- Да как сказать, - старик виновато развел руками. – Не то что бы близко… Прямо у нас.
Мы с гномом так и сели.
Выяснилось следующее. Войну Пэсу объявило соседствующее с нами Королевство Мэлитон. Что державы не поделили – неизвестно, до таких подробностей в сообщении командиры не опускались. По данным разведки вторжение планировалось сразу после схода снегов в горах, в несколько потоков. Конкретно через наш перевал основной поток вести не предполагалось, но, во-первых, это только предполагалось, а во-вторых, при бедственном положении, в котором находился Форт, нам хватило бы и какой-нибудь захудалой обозной части, чтобы быть разгромленными в пух и прах.
Мне стало грустно. Погодник попытался ободрить собрание рассказами о прославленной Тяжелой Коннице Пэс, о могуществе придворных Боевых Магов, коих не называли вслух по именам; о легионе секироносцев именуемых Грубые братья. Об эскадрильях Огненнокрылых Драконов...
Я потерял интерес к этой словесной пурге уже на Тяжелой коннице. Королевство Пэс в военном отношении было крепким государством. Королевство Мэлитон, как я слышал, тоже. Практикуемая схема ведения военных действий - предсказуемой и закрепленной вековой историей. Армия нападающих войдет в Пэс несколькими потоками, мощным катком пройдется по всей территории королевства, подавляя небольшие очаги сопротивления, у стен столицы остановиться, передохнет и сгруппируется. После чего произойдет генеральное сражение или долговременная осада. Скорее всего, Пэс сумеет взять верх – мэлитонцы будут все-таки сильно измотаны маршем, обозы отстанут, половина армии вторжения разойдется на гарнизоны в занятых городках и поселениях. Врага погонят назад, к границам, будут преследовать до самой его территории, может, даже перейдут эти самые границы. И теперь уже наша армия будет измотана маршем, а мелитонцы наоборот, взбодрятся у себя дома, встанут монолитным фронтом на пути захватчиков. Отобьют атаку, подсчитают потери и подпишут капитуляцию. Все оставшиеся в живых участники компании будут награждены значками. «За оборону» и «За Победу» – у нас, «За смелость» и «За оборону» – у них. Генералы обеих армий получат жалованные земли, ветераны – пенсии, инвалиды – ренту. Все довольны. Никто особенно не задумывается о тысячах крестьян, которых порубили в воинском угаре или разорили опустошительными набегами. О вытоптанных полях и виноградниках, которые восстанавливать не один год. О неизбежном голоде в обоих государствах, потому что ничего не сеяно, и запасов на зиму нет, и скотина уже пошла на провиант армиям.
Ну да ладно. Я тут не король, не политик и не подстрекатель крестьянских бунтов. Я наемник, и мне во всей этой баталии интересна исключительно судьба моего Форта.
- А судьба эта выглядит незавидно. – так я начал некое подобие заседания военного Совета, состоящего из Погодника, гнома и маявшегося бессонницей Яростного. Был, собственно, еще один слушатель, но о нем немножко позже.
- Через Форт войска пройдут несколько раз, и свои и чужие, и туда, и обратно. Сначала мелитонцы – при наступлении. Ничего рушить-жечь не будут, так как гарнизона нет, сопротивления нет, а укрепленная точка, пусть даже в тылу, нужна любой армии. Пограбят тоже не сильно, потому как оставят гарнизон, а ему что-то жрать надо. Потом опять мелитонцы – при отступлении. Тут уж ничего беречь им не надо, так что все с землей сравняют, запасы выгребут или пожгут, крестьян побьют или разгонят. Дальше пойдут наши доблестные войска. Брать им уже нечего будет, гарнизон на голом пятачке ставить бессмысленно, так что пройдут быстро и без огорчений для нас. Возвращаться с победой тоже будут через Псов, выковыряют даже те глиняные черепки, которые от старого Форта остались – чтоб хоть какие-то трофеи домой оттащить. После такой войны останутся разве что норы от фермы Гнорра. Хомяков, кстати, тоже надо бы куда-нибудь попрятать, а то пожрут с голодухи всех наших Яростных и Грозных. Я ничего не упустил?
Судя по полуобморочному состоянию моих штабистов – ничего. Гнорр хмуро рассматривал лоснящиеся бока своего питомца и явно представлял его на вертеле оголодавших захватчиков. Погодник держался за сердце. И вдруг раздался издевательский писклявый голосок:
- Чуть помедленнее, Сэр! Я записываю! Не уточните общее количество блох на лошадях захватчиков, Сэр?!
Так мы познакомились еще с одним участником наших Советов – не сильно зримым, но ужасно язвительным.
При жизни она звалась девицей Льевилль, а позже, выйдя замуж за одного из наследных принцев Пэса, - Леди ЛьевилльТаурис де Монти. Впрочем, сильно Леди она себя не считала; несколько позже, когда мы стали друзьями, Льевилль объяснила, что Лорд Таурис взял ее в жены совсем юной девчонкой, для укрепления прохладных отношений правящей династии с представителями рода Баронов Льевиллей.
Надобность в молоденькой жене исчезла где-то недели через две после женитьбы, поскольку отец Льевилль получил в короткой пограничной стычке на две ладони стали в грудь. Во владениях барона тут же вспыхнула межродственная резня. О юной Льевилль напрочь забыли, поскольку в королевстве права наследования передавались по мужской линии, а покойный был богат на родных и двоюродных братьев. Что бы как-то замять конфуз с дипломатическим бракосочетанием, Леди Льевилль обвинили в государственной измене – обычное дело, ничего личного, дорогая, - и сослали в отдаленный Форт. Естественно, девица, выросшая в атмосфере придворных интриг, не питала особенных иллюзий по поводу продолжительности своей жизни, по этому не колеблясь ударилась в бега. К сожалению, ее коварный супруг тоже не был новичком в таких игрищах. Поздней ночью, когда Льевилль выбралась из окна тюремной башни, на крепостной стене ее уже поджидал невысокий, серо-безликий человечек с очень сильными руками. Легкий поворот головы, хруст. Тело невинно убиенной девицы полетело подножью стены, а чистый дух воспарил… Ну, недалеко воспарил. Видимо, в божественных анналах вышла какая-то опечатка. Ну не должна была погибнуть в эту ночь Леди Льевилль. А факт гибели – налицо. В таких случаях божок, совершивший ошибку, досадливо морщится, и отмахивается – а, надоели, сами как-нибудь там уж разберитесь…
Разбираться, как правило, некому. По этой причине Леди Льевилла вместо законного успокоения обречена была вечно скитаться по стенам и коридорам Форта. То есть, того самого места, где с ней и произошло недоразумение в виде не предусмотренной смерти. Кстати, на звании девицы она настаивала, утверждая, что престарелая жаба, объявленная ее якобы мужем, ничего интимно-супружеского с ней совершить не сумела. А может, просто не успела. Привидение, повернутое на своей девственности. Н-да.
По словам Льевиллы выходило, что ее, пусть даже не материальный, образ неразрывно увязан с целостностью Форта. То есть, чем больше разрушались постройки, тем меньше оставалось от образа. К моменту моего прибытия несчастная девица не могла проявить себя какими-нибудь стонами или всхлипами, как любое уважающее себя приведение. Однако, после восстановления двух Башен, видимая форма начала понемногу возвращаться. На том Совете Льевилла уже приняла некие туманные очертания и способность говорить. Чем незамедлительно воспользовалась. Нрава она была смешливого, в меру остроумна, в меру рассудительна. Вот только три столетия ( а примерно столько прошло с памятного ей вечера) созерцания однообразных стен Форта частенько прорывались у нее брюзжанием и занудством. Меня она считала очередным спасителем, так как я и заправлял восстановлением Форта. Что не мешало ей, правда, временами прикидываться страшно мудрой особой, язвить и насмешничать.
В общем, на защитников Форт был явно не богат. Утром я выстроил перед развалинами Главной Башни все население Форта.
Семь полупьяных оборванных особей, претендовавших здесь на роль мужчин. Шестнадцать замотанных с головы до пят в тряпки женщин, обрюзгших, с обветренной на горном воздухе грубой кожей. С десяток ребятишек разного пола и возраста. У всех печальные, безмерно усталые глаза и лица, безразлично опущенные руки. Я объявил им о начале военных действий. Честное слово, если б хоть кто-то из них хоть шевельнулся, хоть как то взглядом выразил испуг, раздражение, возмущение… Ничего. Они обречено выслушали грозную весть и также обречено расползлись в свои норы – то ли паковать узлы, то ли тачать себе надгробные камни. Зато серьезно удивил меня Капитан. Казалось, при его полнейшем безразличии к судьбе Форта, как боевая единица он бесполезен, но…
Ближе к вечеру мы с Погодником обосновались на выстроенной Левой Надвратной Башне. Снег сходил, вовсю журчали ручейки талой воды. Наносы и сугробы грузно осели, и почернели вблизи Форта от накопленной зимой грязи и копоти. Вдыхали острый и влажный весенний ветер, без тяжелых плащей, без надоевших вязанных подштанников. И тут явился Капитан, разряженный в парадный мундир Королевства и обвешанный чуть ли не всеми существующими в Пэсе орденами.
- Лейтенант! – театрально патетическим тоном заговорил наш номинальный командир. – Я вполне осознаю, что не слишком подготовлен в плане проведения военных компаний. И вполне полагаюсь на Ваш профессиональный опыт солдата и командующего. Но если для сражения Вам потребуется моя рука и шпага – можете рассчитывать и на то, и на другое.
Таким выступлением он сильно удивил меня, я с удовольствием пожал ему протянутую руку. Правда, на следующий день Капитан отбыл на Королевский военный совет, но твердо пообещал вернуться до начала кампании, то есть до того времени, как на перевале исчезнет снеговой затор. Мне в этой связи передавалась вся полнота власти в Форте. И в тот же день я начал подготовку к войне.
КОГДА ВОЙНА НА НОСУ
ФОРТ ДЕВЯТИ СТОРОЖЕВЫХ ПСОВ
второй месяц весны, год 36-й Правления
Они появились чудесным весенним вечером. Как и положено Ночным Убийцам – в сумерках, никем не замеченные, сливаясь серым цветом одежд с камнями Форта. Я любовался с Надвратной Башни отсветами заката – в последнее время вообще провожу там много времени. Красиво… И весь Форт с моими копошащимися строителями как на ладони, не задрыхнешь на работе.
Стою, дышу, любуюсь… Дымлю трубочкой… И вдруг – негромкий, вкрадчивый голос за спиной:
- Вам привет от Кремеля-трактирщика из Ярла.
Ощущение – как будто как холодную змею за пазуху сунули. Брр… Ночные убийцы. Двое. Серые, тонкие полутени, какие-то смазанные, обезличенные. Шепот и Шелест. Как будто нарисованные по одному шаблону, причем очень легкой краской; я даже не сразу понял, что это мужчина и женщина, и совсем не сразу запомнил - кто из них кто.
Это был мой первый шаг в подготовке к войне – вместе с Капитаном я отправил почтовое сообщение в Ярл, знакомому трактирщику, с просьбой подрядить мне двух Убийц; ну и приобрести некое заклинание. Заказ прибыл.
В эту часть своего плана обороны я не посвящал никого. Мы за пятнадцать минут оговорили условия контракта, и мои наемники исчезли так же незаметно, как и появились. Контракт дорогой, что и говорить, но я надеялся, что Капитан вернется не пустой из столицы. Условия же достаточно простые – Убийцам надлежало скрытно находиться в окрестностях Форта, а по моей команде пройти туда ночью через подземный ход и уничтожить гарнизон. Расчет строился на том, что наступающая армия займет Форт без боя, оставит в нем для охраны небольшой отряд, и двинется дальше. Человек двадцать-тридцать, не больше; для двух профессионалов ночных диверсий это не количество.
Потом я вернулся в свою комнату, разжег камин, но долго еще не мог согреться. Меня преследовало явственное ощущение прикосновения чего-то холодного, как будто озноб по коже. Не люблю я иметь дело с этой братией. Убийцы, по своему негласному Кодексу, действуют всегда только в военных компаниях, исключительно за деньги и чрезвычайно щепетильны к кандидатурам будущих жертв. Я, во всяком случае, ни разу не слышал об их участие в устранении какого-нибудь конкурента по торговле. Так что они, в общем-то, такие же солдаты – наемники, как и я сам… И все равно – мороз по коже. Поэтому я устроился поближе к огню.
Первой появилась девица-приведение, на удивление тихая сегодня. Проявилась на своем излюбленном месте – по ее настоянию я повесил на стену свою шпагу, и Льевилла обычно выглядела как бы возлежащей на ее лезвии. В полутора метрах от пола. По ее утверждению, во время ведения военных действий любое нормальное приведение тяготеет к разного рода оружию (если вас не коробят слова «любое нормальное приведение»). Очертания девицы до сих пор еще смутно вырисовывались, но можно было понять, что она сегодня не лежит, а сидит на шпаге, свесив ножки.
- Я сегодня почувствовала, как в Форте появилось что-то странное и чуждое… - замогильным голосом начало привидение.
- Ничего страшного, Лье, - я отвечал, не поворачивая головы. – Это наши союзники. Только не надо об этом сильно распростроняться.
- Хороши союзнички, - ехидно хмыкнула девица. – За версту чую на них кровь убиенных… И вообще, я уже просила тебя - без фамильярностей, что это за «Лье»?
- Я строю Форт?
- Да.
- Ты проявляешься вместе с каждой Башней?
- Да, чума тебя забери! Что ты этим хочешь сказать? Что можешь свистать мне, как уличной девке?
- Нет. – Я устроился в кресле поудобней. Пикировка с Льевиллой замечательно помогала взбодриться в любой ситуации. – Хочу сказать, что я тебя спасаю от забвения и развеянья, то бишь по всем канонам являюсь как бы твоим Белым Рыцарем. А возлюбленному Рыцарю позволены некоторые фамильярности.
Льевилла, по-моему, аж поперхнулась от возмущения.
- РЫЦАРЕМ?! СПАСИТЕЛЕМ? А ты еще Гнорра кликни, он тебе счас коня приведет, рыцарского. Боевого и Яростного.
Смеюсь.
- То есть, против «рыцаря» и «спасителя» ты решительно против, а насчет «возлюбленного» – не возражаешь?
- Вы, мужчины! – фыркает привидение. – Мало того, что норовите подгрести под себя все, что живое и шевелится, так еще и к несчастному духу готовы под призрачные юбки лазить.
- Вообще, я имел в виду платонические чувства. У кого чего болит…
Льевилла мигом надулась, но развитию скандала помешало прибытие Погодника. Старик вполз в комнату, сгибаясь под тяжестью огромного фолианта – своей собственной магической книги. Я уже заглядывал в нее одним глазком – к сожалению, практических заклинаний там было очень мало, все больше его собственные жизнеописания.
- Вот, - Погодник грохнул на прогнувшийся стол массивный том. – Труд всей жизни. Собрание мудрости и знаний.
- Да ладно врать-то, - Льевилла пренебрежительно махнула полупрозрачной рукой. – По большей части романтические сопли и скабрезные истории. Какая там мудрость…
- А в настоящей жизни должно быть место и романтике, и скабрезности! – на удивление запальчиво ответил Погодник. Порылся в складках мантии и достал ветхие очечки. – Что будем искать, Лейтенант? Только сразу предупреждаю, громов и молний я не обещал, равно как землетрясений, ледопадов и метеоритных дождей.
Я кивнул. В самом деле, на боевые заклинания никто не рассчитывал, поэтому я и заказал одно в Ярле. Достаю свиток, перетянутый красной лентой. А заодно и свой походный мешок, где валяются два-три десятка трофейных камешков-заклинаний, добытых в прошлых компаниях.
- Вот это заклинание, - я подвинул к Погоднику свиток, - настоящее боевое. Называется Морок Провала. Тебе следует изучить его досконально, чтобы мог даже ночью, разбуженный, пьяный и избитый произнести без запинки. Вот еще кучка ваших магических фокусов, перебрать, оценить и доложить – на что они пригодны, если, конечно, вообще пригодны.
Осторожно дотрагиваюсь до ветхого талмуда.
- А в своем труде отыщешь что-нибудь похожее на заклинание вынужденной влюбленности… Обожания там, любования, благоговения – в общем, любое бормотание, из-за которого человек легко и романтично потеряет голову.
- А лейтенант-то не прост, не прост… - тут же захихикало мстительное приведение. – Только наступают-то в основном солдаты, то бишь особи мужеска полу. Не боитесь такого натиска влюбленных, Лорд Лейтенант? Или мы бросим на это дело старые кости Погодника? Хороши будут также хомяки! Представляешь, армия Мелитона ломанется в поля – разрывать хомячьи норы, изнывая от любви! Тут уж бери их голыми руками…
Мага передернуло и он с изумлением воззрился на меня.
- В самом деле, м-м-м, лейтенант? Для чего?
- В жизни не видел более развратного привидения, - меня разбирали одновременно смех и раздражение. – Форт, дурьи головы, Форт! Покои Капитана – единственное приличное помещение во всех этих развалинах. Мелитонцы придут и уйдут дальше, здесь останется гарнизон. Где будет проживать его командир?
- В покоях капитана. – тупо подтвердил Погодник. Льевилла заинтересованно таращилась со стены.
- Верно. А на стене покоев будет висеть план восстановления Форта. Со всеми его Башнями, стенами и ровчиками. Заряженный твоим заклинанием. Что произойдет, когда их командир побудет в этих покоях день, неделю?
- Кинется на стенку, - предположила Льевилла.
- Влюбится, развратное ты создание. Влюбится в его точеные башенки и плавные обводы стен. А поскольку Форт на три четверти разрушен, времени у него – не меньше двух месяцев, вокруг глушь, горы и три десятка солдат в качестве общества, чем он будет заниматься?
Аудитория промолчала. Погодник прикрыл глаза и шевелил губами, проговаривая про себя мои предположения.
- Н-да… Хитро. - призналась Льевилла со своего нашеста. – Но что дальше? Ты сам говоришь, что месяца через два армия Мелитона снова откатится в наши края. И раскатит тут при отступлении все, что успеет понастроить этот влюбленный псих.
- Не раскатит. У меня есть план.
Погодник встрепенулся.
- Лейтенант Олле! – торжественно произнес он. – Я не знаю и не спрашиваю подробности вашего плана. Но начало компании выглядит обнадеживающе, склоняю голову перед вашей воинской мудростью. Разрешите, я заберу все эти магические атрибуты к себе и начну разбираться? Времени у нас не так много…
Времени действительно оставалось немного. Каждый день солнце все дольше задерживалось в небе, снег практически сошел, и тропы в горах быстро освобождались и подсыхали. Мелитонские военачальники, если у них имелись головы на плечах, вот-вот должны были отдать приказ о начале компании. По этому работа у нас закипела с удвоенной энергией. Крестьяне спешно достраивали Левую Надвратную Башню, хотя было понятно, что у нас нет никаких шансов увидеть завершение стройки до нашествия противника. Погодник безвылазно сидел в своей каморке над выданными ему заклинаниями. Временами у него что-то взрывалось, из под двери то и дело выползал то плотный оранжевый дым, то легкий сиреневый, а однажды посреди ночи развалины Форта озарились ядовито-зеленым светом, от которого потом у всех хомяков Гнорра неделю слезились глаза. Впрочем, никто не жаловался, понятно было, что от изысканий мага в чем-то зависит вся наша судьба; так что чихали, кашляли, терли глаза, ругали Погодника неучем и бездарем – но не жаловались.
Гнорр со своей щекастой командой рыскал по окрестностям в поисках надежного убежища на время оккупации, а когда такое отыскалось километрах в пяти от Форта – незамедлительно начал передислокацию хомячьей Фермы. Хомяков я, к тому же, задействовал в углублении рва перед воротами Форта, так что команда Гленфендила была загружена по самые ушки. Еще мой первый командир говаривал: «Бездействие в ожидание атаки вредит боевому духу подразделения. А ну-ка, молодцы, выкопаем ямку… Метров на тридцать, и вглубь на пару метров… Для мускулатуры полезно, да и в головах поразвеется!» Он, вообще, добрый такой парень был. Встретил бы – убил бы.
Однако, правило полезное. Сам я взломал дверь в покои капитана и временно переквалифицировался в инженера-художника. Одну из стен освободили от всяческого барахла, отмыли до белого камня. И прямо на камне я выписывал предполагаемые контуры строений Форта. Над плечом, как надоедливое облачко, постоянно висела Льевилла и изводила меня мелочными наставлениями и советами; но, надо сказать, прекрасная память и некая практичная фантазия привидения сильно помогали в работе. Льевилла знала и чувствовала каждый камень Башен, пусть даже и разрушенных три десятилетия назад. Впрочем, некоторые детали вроде тупиковых коридоров или обманных дверей были явно придуманы ей по ходу рисования, для каких-то своих, привиденьческих целей, вроде громыхания цепями, полуночных стонов или демонстрации себя самой в лунных лучах… Я посмеивался и без возражений наносил на известку стены ее маленькие прихоти.
Мы успели. Как и водиться в настоящей авантюре - за день до того, как все началось. Мимо Караульной Башни заструился жиденький ручеек беженцев – серые, суетливые лица крестьян, нагруженных узлами с пожитками, изредка – повозки, увлекаемые худыми после зимнего корма лошадьми. Тревожный говорок «Они идут!». Сколько врагов, какие части – конные ли, пешие, какое вооружение – спрашивать бесполезно. Они идут! – и все, и дальше, быстрее, подхлестывая лошадиные скелеты.
К вечеру последнего дня первого месяца весны этот ручеек иссяк. Как замыкающие колонну появились двое наблюдателей из Корпуса внешней разведки - переодетые в поношенную крестьянскую одежку Лейтенанты. Один был серьезно ранен, колотая рана в плечо, и они согласились переночевать в Форте. Мы перевязали пострадавшего, уложили на отдых, а сами уселись со вторым Лейтенантом за кружкой крепкого вина из запасов Капитана.
Разведчик назвался лейтенантом Бригге. Был немолод, и явно не впервые находился в рейде; поэтому то, что он рассказал в благодарность за сытный ужин и отдых у жарко натопленного камина, представлялось куда более полной и полезной информацией, нежели несвязные бредни Погодника.
- Ваш поток вторжения не самый мощный. – Бригге говорил негромко, жмурясь на огонь и баюкая в ладонях здоровенную пузатую кружку. – В основном – легкая пехота, мечники. Лучников две роты, кавалерия – две роты. Волокут с собой таран, пару катапульт, но для вас, как я понимаю, никаких таранов не понадобиться. Всего там порядка трех тысяч единиц; но если не будешь сильно выставляться, брат, - естественно, все это пройдет мимо тебя. Форт сдашь? – вопрос праздный. В Лейтенанте Бригге чувствовался профессионал, и у него, естественно, не возникало мысли о том, что я геройски закрою ворота, встану на обломок стены и буду рубиться с тремя тысячами солдат противника до последней капли крови.
- Сдам. – кивнул я. – Сдам с сюрпризом.
- Сам в горы или в столицу?
- В горы. Народ разгоню по окрестным деревушкам, а сам – в горы. Не хочу быть далеко от событий, когда они покатятся назад. А то раскатят по камушкам даже то, что еще осталось от Форта.
Бригге только хмыкнул.
- Ну, видно сюрприз у тебя нешуточный, если при отступлении удержаться думаешь. – Он отсалютовал мне кружкой. – За Форт Девяти Псов. Надеюсь, увидимся летом, при нашем победоносном наступлении.
- Спасибо за оптимизм, брат. – Я в самом деле ощущал к нему некоторые родственные чувства. Оба мы были вояками, солдатами с колыбели, так сказать, представители этой профессии в чистом виде, без всяческих соплей патриотизма и геройства. Честно говоря, единственная наша Родина – это далекий северный городок Ярл. Мне частенько думается – нет, конечно, Ярл сам по себе не нужен никакой империи или королевству, потому что кроме захудалого порта, трех десятков кабаков и вечно пьяной орды наемников там ничего нет. Но если представить себе гипотетический случай нападения на вольный город – думается, защитников там, да и по всему свету, хватит не на одну армию. Причем защитников, ничем кроме искусства сражения не владеющих, зато уж этим искусством владеющих в полной мере.
На рассвете Бригге ушел, поддерживая раненного приятеля. Я снарядил ему в помощь двух крестьян, сопроводить разведчиков до Черты. А ближе к полудню, когда эти двое вернулись, собрал все население Форта перед воротами, расплатился за все сделанные работы и объявил об эвакуации. Естественно, сказал небольшую речь. Что враг у ворот, и Родина не забудет, имена героев золотыми буквами, победа близка и флаги приспущены, но не сожжены… Население глядело на меня непонимающими овечьими глазами и искренне силилось понять – чего от них, собственно, требуется? Поэтому закончил я по возможности проще – расходитесь, люди добрые, возвращайтесь после войны. Женская часть разрыдалась, мужская – нахмурилась; но ни то ни то ко мне не относилось – народ ругал ненавистных захватчиков, кланялся в пояс и клялся вернуться по первому зову. Были даже попытки к паданию на колени и лобызанию рук (я увернулся, и этот заряд пришелся на бедного Погодника – его таки поймали и обслюнявили с ног до головы). Ушли все – собственно, на сборы пожитков моим крестьянам хватило двух часов. Они уже давно готовились, вязали вещи в узлы; не хватало только команды «Шагом марш!» У Капитана в апартаментах оставалось какая-то одежда, архивы, мелочи – все барахло по моему указанию прикопали недалеко от ворот Форта, изъяли мы только оружие (пара шпажонок, усеянных полудрагоценными камнями), да неполный ящик крепких напитков – на случай весенних похолоданий. Остаток дня и Гнорр, и Погодник суетились со всем своим хозяйством – переносили в пещеру скарб, а гном ухитрился тайными ходами перегнать туда большую часть своих толстощеких курсантов – мелитонцам и моим выкладкам он не доверял, а значит хотел быть готовым к полному разорению Форта.
К вечеру все стихло. Ушли крестьяне. Ушел с последним мешком магических причиндалов Погодник, стих под землей писк эвакуируемых хомяков. Я закинул на плечо свою походную котомку и присел на дорожку возле караулки Форта.
Тишина… Дорога пустынна в оба конца. Рядом маячит еле видное облачко – Льевилла.
- Ты все-таки поменьше мельтеши, принцесса. – говорю ей, разглядывая так и не достроенные башенки. – Солдаты – народ суеверный, мнительный. Кто их знает, найдется какой-нибудь боевой чародей, рассеет тебя ненароком.
- Беспокоишься? Рыцарь ты мой белый. – решительно, это потустороннее облачко будет язвить даже если от нее останется только голосок. – Не переживай. Когда через два месяца ты победоносно войдешь в нашу развалюшку – верная Льевилла первой тебя встретит. С лавровым веночком.
Я повернулся к привидению.
- Мне будет не хватать твоей вредности. Два месяца в одной норе с гномом и магом-недоучкой, плюс батальон хомяков… брр. Даже общество такой зануды покажется предпочтительней.
- Н-да, ты умеешь сказать ласковое словцо даме. – все таки, что-то не очень получались у нее сегодня колкости. Как-то без души, без задоринки. Льевилла явно хандрила, и я попытался сгладить разговор.
- Извини. Остроты – не лучший способ прощания. Серьезно, если бы это было возможно, я бы попросил у тебя какой-нибудь шарф, или платочек – на счастье. Или хотя бы целомудренный поцелуй.
Привидение на несколько минут задумалось, а я засобирался – темнело, а до пещеры было еще топать и топать. А потом Лье как-то неуверенно сказала:
- Но это будет больно.
Я-то уже думал совсем о другом, и только махнул рукой, мол – нам ли, суровым воинам, бояться боли. Но Льевилла расценила этот жест, как разрешение к действию.
Облачко неслышно скользнуло ко мне ближе, и на мгновенье прильнуло к щеке призрачными губами. Больно… Больно – не то слово. Кожа тут же омертвела, как будто прикоснулись промерзшим лезвием меча. Я зашипел, и Льевилла тут же отпрянула.
- Я предупреждала, рыцарь. – мило прощебетало привидение. Раскаяния не чувствовалось. – Настоящей любви без боли не бывает.
Хотел потереть – и отдернул руку. Щека занемела, наверняка обморожение. Мне сразу вспомнился Ярл, толпа наемников. Очень многие носили вместе с именем еще и прозвище, как правило, образованное от внешних признаков. Белобрысый там, или наоборот – Лысый. Кривоглазый или (очень частое) Одноглазый. Толстый, Круглый, Худой, Хромой, Горбатый, Беспалый… Мне подумалось, каким прозвищем теперь одарят меня. Обмороженный. Или Обцелованный.
- Принцесса. – я закипал, но пока сдерживался - даже в раздражении с дамой сердца принято говорить вежливо. – Не слишком нежный подарок. Чем я буду лечить отмороженную щеку?
- Так ведь от всего сердца! – с жаром ответило привидение. И тут же с более привычной ехидцей. – И лечить совсем не надо. Зато всем видно и всем все понятно.
Я посмотрел на нее в упор.
- Знаешь, Лье, мне думается старый барон Льевилль не был так уж не прав. Когда подкараулил тебя на той Башне.
Приведение расхохоталось.
- Тебе хочется повторить попытку?
- Нет. Но мне лучше все-таки двигать, а то эта мысль нравится мне все больше и больше. Интересно, бывают приведения приведений?
На этом мы расстались. Я заторопился к нашему временному убежищу, но отойдя шагов на тридцать не удержался – оглянулся на Форт. Льевилла все еще слабо виднелась на фоне стены, я рассмеялся и помахал девчонке рукой. Облачко тут же смазалось немного справа – Льевилла махала в ответ. Нормально. Живем дальше.
УБЕЖИЩЕ
ОКРЕСТНОСТИ ФОРТА
второй месяц весны, год 36-й Правления
Мелитонцы вошли в Форт на пятнадцатый день второго месяца весны. И целых три дня мы наблюдали, как вниз по Тропе марширует поток вторжения. Мне показалось, что прошло их немного меньше, чем утверждал Бригге, впрочем, наблюдал я за захватчиками не регулярно, тем более не отслеживал их ночные передвижения. Меня больше интересует оставленный ими в Форте гарнизон. Абордажная команда, так сказать.
Лежу на пригорке. Солнышко припекает, прямо настоящая весна началась. Того и гляди горная трава проклюнется. Форт немного ниже, и хорошо просматривается, но на таком расстоянии мало что можно разглядеть. Какое-то движение есть, суета первых дней прошла, по Тропе тянуться уже последние обозные части. Доблестная армия Мелитона прогромыхала по нашим булыжникам и отправилась дальше, в сердце страны, к столице. Рядом мается Погодник. В общем-то, без дела – просто дышит чистым воздухом. Все наши наблюдения за противником передали еще утром, а теперь просто не хочется возвращаться в пещеру. Три дня взаперти с толпой Боевых хомяков, склочным гномом и парой Ночных Убийц – не особенно приятное развлечение. Перед уходом я заставил Гнорра заняться вентиляцией нашего обиталища – в смысле, отрядить хомяков на рытье воздуховодов, а то задохнемся там в ароматах. Ни Хозяин Фермы, ни его питомцы вылазить на солнышко не желают, да и Шелест с Шепотом больше привычны к сумеречному освещению, так что отсиживаются в полутьме.
По началу, конечно, все в этой разношерстной компании сторонились друг друга. Одно дело – скоротать вечерок за дружеской болтовней, и совсем другое – жить, есть, спать бок о бок. Погодник вообще первые дни находился в трансовом состоянии от соседства с Убийцами, но все постепенно наладилось. Великий примиритель – карты. Вчера я вернулся в пещеру к вечеру и наблюдал, как Гнорр пытался поставить на кон хомяка. Не Гленфендила конечно. Сокрушитель стен мирно дрых в укромном уголке, и от покушений на свою неприкосновенность был гарантирован статусом старосты хомячьей стаи. Игра шла бурная, что и говорить. А чем еще прикажете заниматься? Время от времени мы с кем-нибудь из Убийц устраивали тренировочные поединки на шпагах. Сильные ребята, что и говорить. Хотя, конечно, стили фехтования у нас были совершенно разные. Они строили практически весь бой на каскадах обманных движений, в которых терялся один смертоносный удар, мгновенный и опасный, как бросок змеи. Мои построения таким изяществом не отличаются, но и предназначение у них совсем иное – и оборона, и защита предназначены для боя сразу с несколькими противниками, обычная рубка в бою. Но фехтовали мы с большой пользой друг для друга, Убийцы что-то перенимали от меня, я от них. Кстати, труднее упражняться мне было как раз с женщиной – Шелестом. Шепот все-таки двигался несколько прямолинейней и грубее, и с ним мы были на равных. А с Шелестом – у меня не один раз екало сердце, когда холодное острие, вынырнув из серебристого мелькания стали, останавливалось в миллиметре от моей груди. А женщина тихо-тихо смеялась…
Поворачиваюсь – один бок греется на солнышке, второй мерзнет от холодной еще земли. Так недолго и простуду хроническую заработать. Страшно подумать, сколько у меня за последние двадцать лет накопилось разных болячек внутри. И от тропических болот, и от походных пайков, и от таких вот лежаний в засадах на стылых камнях. Не знаю только, ради чего. Нет, ну конечно, я планирую, что когда-нибудь заработаю, накоплю или сорву вдруг солидный куш, осяду в тихом поселке. В своем собственном домике с камином, десятком ребятишек и ласковой женушкой. Двадцать лет назад каждый день казалось – это будет завтра. Вот сегодня мы провернем дело, победим в этой кампании – и завтра уже все будет, семья, покой и пенсия. Сейчас таких оптимистических настроений нет. Сейчас я думаю - это будет еще через десять лет, да и то, если не уложат раньше под дерновое одеяло. Живется и воюется как-то по инерции. Атака, отскок – вдох. Блок, контратака, отскок – выдох. Дуэль. В лучшем случае – передышка, в худшем – поражение, победы как результата всего поединка не бывает.
Занудил… К старости это бывает, бывает. Погодник разомлел и задремал на солнышке, даже похрапывает чуть слышно. Еще бы, карты сегодня мелькали в пещере чуть ли не до полуночи. Они с гномом – ярые противники в игре, и дуются даже тогда, когда остальной народ уже бросает игру и зевая расползается на покой.
Так и не заметил, как задремал. Разбудил Погодник.
- Давайте возвращаться, Лейтенант. – ежится. – Темнеет, Хотя с такого расстояния и днем-то не особенно что разглядишь.
Встаю, потягиваюсь.
- Ну так и высмотрел бы в своем фолианте какой-нибудь фокус. Какой-нибудь «Соколиный глаз». Пошептал, поплевал – и оглядывай дальние дали. Аки орел с небесей.
Погодник важно поднял к небу палец.
- Магия – это не фокусы. А вдумчивое использование законов Природы, не открытых еще, но не перестающих действовать от нашего неведения. – дальше вся важность исчезла. – И потом, нечего на магов пенять. Надо было просто прикупить подзорную трубу, а то правда, сидим тут, как слепые кроты, в трех километрах от Форта.
- Поговори мне. Ишь, взялись тут командование критиковать… В трубу-то всякий дурак сможет.
Это был больной вопрос – про нашу техническую не вооруженность. В принципе, ночью Убийцы собирались погулять по Форту – попривыкнуть к будущему месту боевых действий, посчитать солдат противника, засечь места караулов и время смен. Заодно обещали поинтересоваться какой-нибудь оптикой, может что сыщется; но я справедливо подозревал, что такие штуки могут быть только во владении нынешнего коменданта Форта, и он однозначно поднимет тревогу по поводу исчезновения своего имущества. А обнаруживать себя, пусть даже таким косвенным образом, мне не хотелось. Начнутся разные глупости типа прочесывания окрестностей, кому оно надо? Так что изъятие какого-либо имущества я запретил.
Возвращаемся в Убежище. Темнеет быстро, впотьмах спотыкаемся на острых камнях – тропинка еще не особенно привычная, да и не хотелось бы к ней сильно привыкать. Через шаг ловлю Погодника, так и норовит сослепу клюнуться в землю крючковатым носом. Но внутри уже попроще, пещеру чуть-чуть освещает рассеянный свет костров – снаружи отблесков не видно, проверял. Поворот, еще поворот; в три погибели, чуть ли не на четвереньках. Собственно, это не одна пещера, а целая сеть пещерок и норушек. В одной, самой обширной, мы собираемся потрепаться, перекусить из общего котла какой-нибудь стряпни, перекинуться в картишки. Остальные поменьше, там наши импровизированные комнаты и спальни. Гном с хомячьей командой отселен в самый дальний угол, ворчит ужасно, но упорно не желает распускать свое воинство даже на время. Отдельно – Погодник, со всеми своими манускриптами и фолиантами, отдельно – Убийцы. Моя пещерка – два одеяла в углу, походный мешок, шпага у стены. Еще кладовая, куда мы перетащили из Форта несколько мешков провизии – так, «сухой корм» на пару месяцев подпольной жизни, - запас воды, вино из капитанских запасов. Рядом с кладовой поселились две женщины, привлек я для ведения хозяйства тихую и молчаливую вдову с великовозрастной дочерью. Родственников или знакомых, готовых их приютить на время войны, в округе не нашлось, так что я с удовольствием переложил на них хозяйственные заботы. Такая вот пестрая компания. Вместе мы собирались большей частью по вечерам, тогда и происходили грандиозные карточные баталии с проигрываниями личного состава, денег или имущества. Безусловным лидером в этих турнирах стал Гнорр – под вечер все уже клевали носом, а гном, более привычный к полуночному образу жизни, наоборот находился в самом бодром расположении духа. Даже удивительно, в принципе, их народность вообще-то не склонна к азартным играм и сомнительным развлечениям; но наш отшельник своего племени был явным исключением. С первого же вечера, как я достал потрепанную колоду разрисованных листочков, Гнорр загорелся идеей обогащения безо всяких физических усилий, и теперь нет более азартного и нервного игрока.
Сам я не видел смысла в сидении под боком у неприятеля и задумал прогуляться по просторам Королевства – все-таки, месяца два война продлиться, никаких особенных изменений в нашей обстановке я не ожидал. Отвоевывать Форт было рановато – все-таки хотелось, чтоб мелитонцы отстроили хотя бы пару башен. Так что в наших военных действиях наблюдалось временное затишье, да и подзорная труба все-таки пригодилась бы – вот и решил я провести экспедицию вдоль главной водной артерии королевства. Оптика у мореплавателей всегда в наличии, а новости по воде разносятся куда скорее, чем по суше. Из обитателей Убежища со мной пробовал увязаться только Погодник, у старика сохранилась еще поистине юношеская любознательность к путешествиям и чудесам окружающего мира; но эти попытки я пресек. Наемный солдат, разгуливающий по стране в разгар военных действий – это нормально, но довесок в виде старенького мага враз обеспечит мне кучу лишних проблем и вопросов; так что Погодника я оставил в Убежище, на предмет связи с командованием. Шорох и Шелест руководствовались старым солдатским правилом «солдат спит – служба идет», так что от путешествий тоже воздержались. Гнорр тоже поначалу собирался, вроде как и мир поглядеть, и новостей о подземных войнах поискать, но хомячье племя отнимало массу времени, и он остался. Льевилла сказала, что теоретически может путешествовать, если я буду таскать в мешке приличных размеров булыжник со стен Форта; от этого в свою очередь отказался я.
Так что на рассвете одного из последних дней Второго месяца весны я покинул наше тайное горное Убежище и двинул прямым ходом к Большой реке.
ПОКИНСЫ
ВЕЛИКАЯ РЕКА КОРОЛЕВСТВА
третий месяц весны, год 36-й Правления
Согласно преданиям, самый первый из Покинсов построил свой плот три сотни лет тому назад. В устных рассказах нынешних речников это был ВЕЛИКИЙ ПОКИНС, построил он ВЕЛИКИЙ ПЛОТ и плавал по САМОЙ ВЕЛИКОЙ РЕКЕ МИРА. По версиям сухопутных людей все было проще. Этот самый Покинс был крестьянином, страдающим хронической ленью, каковую его сеньор пытался лечить систематическими порками. То ли зад бедного селянина уже не выдерживал подобного врачевания, то ли настырный сеньор задумал применить более радикальные способы лечения, навроде усечения головы – народ во мнениях расходился, но в критической ситуации Покинс предпочел дать деру. А поскольку беглых работников нигде не жаловали, ленивец связал вместе три бревна, плюхнул их с берега в воды Великой реки, плюхнулся сверху сам – и уплыл. Река в королевстве испокон веков считалась ничейной территорией, так что вопрос вассальной принадлежности был решен, до того момента, когда Покинсу вздумалось бы вернуться на твердую землю.
Возвращаться он, впрочем, и не подумал. С первых дней своего вынужденного плавания Покинс, лежа на хлипких бревнышках кверху пузом, понял, что именно этого жизненного равновесия он и мечтал достигнуть с самого рождения. И поклялся никогда больше не ступать ногой на землю. Хотелось есть – Покинс ловил водяных улиток и водомерок, поскольку в рыболовной науке был не силен. Полил дождь – неунывающий водоплаватель натаскал из реки веток, щепок, всякого-разного мусора – и сложил-связал шалашик. А когда от скрюченного сидения на бревнушках затекли руки-ноги, то пришпандорил к ним еще одну проплывающую мимо корягу. Потом еще одну, и еще. К концу года плот начал походить на корявый во все стороны муравейник, смытый в реку талой водой.
Надо сказать, что первый Покинс, конечно, ленив был до крайности, но не дурак вовсе. Понемногу он научился удить рыбу, и ухитрился даже насушить кой-какие запасы к зиме – съедобные луковицы камыша, сушуные ракушки-прудовики, подвяленная на солнце и ветерке рыбья мелочь. Река к тому же исправно снабжала скитальца всяческими отходами жизнедеятельности прибрежных жителей; Покинс вылавливал всевозможные тряпки, лоскуты и клочочки, латал свою одежку, затыкал дыры в стенках шалаша. Так что когда пришла зима, и Река встала, плот намертво вмерз в лед посредине какой-то заводи, а Покинс забился как сурок в свое пестрое гнездо. И до ледохода жил – впроголодь, надо думать, но жил, и в ус не дул. Я думаю, моя зимовка в Ярле вышла даже потруднее.
А потом начался-покатился новый год. Ближе к лету Покинс нашел себе пару. Наследники его говорят, что спас от утопления, а то и вовсе из лап речного чудовища, оппоненты настаивают, что супруга Покинса была такой же беглянкой, как и он сам. Как бы то ни было, на плоту их стало двое, они привязали еще пару бревен и расширили свой муравейник. Потом первому из Покинсов перепала удача – кто-то подрядил его перевезти на этих бревнышках какой-то товар. Вроде как скупердяй-горшечник, которому другие виды транспорта показались дорогими. Что удивительней всего, горшки были доставлены в целости и сохранности, а у Покинса вдруг появилась монетка, явление в его руках такое же редкое, как снегопад в середине лета. С этого момента в истории удивительного речного народа появилась, так сказать, колея, по которой они неспешно и беззаботно катят вот уже три столетия. Родились дети. О предохранении Покинсы имели самое смутное представление, а масса свободного времени и относительная изоляция маленькой общины сделали процесс деторождения таким же интенсивным, как у пары кроликов в общей тесной клетке. По мере увеличения народонаселения плота, старый Покинс подвязывал к нему все новые и новые коряги, бревна, целые звенья, пока в одно прекрасное утро не повздорил по крупному с кем-то из своего потомства. Потомок, как истинный Покинс, не потерпел насилия над собственной личностью, отвязал одно из крайних звеньев плота и отделился от родных пенатов. И колонизация водных артерий мира началась.
Только не надо думать, что Великая река протекает только по Королевству Пэс, а судоходство совершенно не развито. По Великой ходят множества судов, и шхуны, и барки, и плоскодонки, и даже военные крейсеры и галионы – в низовьях, поскольку, как и всякая приличная река, Великая впадает в море. Пэс считается прародиной Покинсов, но плодятся они со страшной скоростью, дети вырастают, основывают собственные династии и расползаются, точнее, расплываются, как плавучие мусорные островки по всему миру. Торгуют, перевозят. Понемногу пиратствуют, занимаются контрабандой, вообще, не пройдут мимо того, что по их мнению плохо лежит (или плывет). Удивительные личностные отношения – у Покинсов существуют случаи и многоженства, и многомужия. Последнее несколько реже встречается, но в принципе все зависит от пола командующего плавучего поселка. Любиться и рожать начинают рано, чуть ли не с пеленок, причем совершенно не обращая внимания на близость родства – вполне в порядке вещей семейные пары или даже кланы из братьев и сестер. Кстати, еще одна разновидность промысла этого бродяжьего племени – любовь за деньги. Женщины не смущаясь ложатся с посторонними мужчинами, а их мужья или родичи не отказываются от заработанных таким образом денег. Наоборот, считается (и не без оснований) что порода Покинсов таким образом улучшается. Я бы не назвал их аморальными, скорее, этот народ настолько сливается с окружающей их на протяжении всей жизни природой, что моральным планом своей жизни даже и не заботиться. Разве есть какие-то моральные принципы в рыбьем косяке? Или в том же муравейнике?
Еще хочу сказать, что Покинсы на удивление миролюбивый народ. На Реке вам расскажут сотни историй об их вороватых проделках, об угнанных лодках, опустошенных чужих сетях, дерзких захватах небольших купеческих флотилий – но среди этих сотен не найдется и десятка происшествий, омраченных перерезанным горлом или камнем на шее. Нет, бывает конечно, их ловят на чем-то противозаконном, дубасят, топят хлипкие плоты; но в основном отношение, как к надоедливой речной мошке – отогнать, выругаться, вздуть в крайнем случае. И Покинсы в ответ фантастически незлобливы и флегматичны. Если они и подворовывают, то исключительно для пропитания или других таких же насущных нужд, то есть не огромными баржами, как заправские пираты. Да и вся их жизненная философия не простирается дальше ближайшей недели. Стырят пару бочонков пивца – веселье, весь поселочек гудит, приплясывает на волнах. Окороков утянут – налупяться от пуза, и все как один – на палубу, дрыхнуть-загорать. Ткани какой – так все понашьют себе юбок-рубашек, да еще флагов из этих же тряпок понавешают. Плывет островок-поселок, как какая-нибудь разноцветная ярмарка. А ничего не стянут – так хлебают воду речную, грызут рыбу сушеную, и ничего, довольны.
Я планировал прикупить у Покинсов какую-нибудь подзорную трубу, да и разжиться новостями о военных действиях в королевстве; поэтому за двое суток неспешным шагом добрался до берега Великой, и разбил там походный лагерь. Найти речных бродяг просто – сесть на бережку и ожидать. Количество плавучих поселков таково, что хоть один из них непременно продрейфует мимо – от силы день-два ожидания. Кстати, в моем мешке среди разных мелочей есть и гостевой амулет Покинсов – такая малоэстетичная фитюлька, сооруженная из связанных между собой особым способом сушеных рыбьих голов. Никаких особенных прав он мне не дает, а просто свидетельствует о том, что когда-то я имел дело с Покинсами, и они остались довольны результатом. Грамоты бродяги категорически не признают, так что выходят из положения таким вот простым способом – своим друзьям, покупателям, или просто доверенным лицам раздают всевозможные знаки, имеющие значение для любого из Покинсов, но редко понятные кому-то из посторонних.
Мне значок достался давным-давно. Вытащил я как-то из реки малолетнего сопливого путешественника, намеревавшегося совершить кругосветное плавание на бревне. Плавание могло оказаться куда короче, чем он рассчитывал - бревно у него перевернулось, а ножонка запуталась в многочисленных веревках, которые представляли снасти немудрящего корабля. Я вытянул его за пятку в последний момент, когда парень уже пускал последние пузыри и знакомился с рыбами. Материнский плот-поселок маячил километрах в двух от места происшествия, поэтому я даже сделал небольшой крюк и сдал несостоявшегося утопленника в руки родичей. Вот и получил такой своеобразный знак благодарности. От родителей. Пацан, судя по его мрачноватой физиономии, ожидал серьезной выволочки, и особой признательности ко мне не испытывал.
Сижу на бережке. Греюсь. Погода как-то испортилась, или может, близость реки так действует – с неба то и дело принимается сеять мелкий холодный дождь, а между его полосами проглядывает редкое, и не сильно жаркое солнышко. Великая пустынна, катит сонные волны на каменистый берег… Жую сухарь. Тихо, мирно. И вдруг – шорох за спиной, в зарослях прошлогодней осоки. На всякий случай поудобней передвигаю шпагу, мало ли что. Времена смутные, а парень я миролюбивый, всяк норовит обидеть. Немного поворачиваю голову. И вижу среди сухих ломких стеблей два любопытных щенячьих носа.
Рьерры. Вот тут, господа, прошиб меня холодный пот. Щенки. Если их мама поблизости – можно озаботиться отходной молитвой. Даже ямки на могилу не потребуется, рьерры жрут добычу целиком, до самой последней косточки. Собаки? Пожалуй, что можно их назвать собаками. Изящные, грациозные, от природы мускулистые тела, покрытые как правило короткой черной шерстью. Остроухие, хищно вытянутые морды. Желтые глаза. Собаки. Только в холке взрослая рьерра мне по грудь. И ведь умные, вот что самое страшное, умные нечеловеческим разумом. И собаку можно наверное откормить или вывести таких вот гигантских размеров, но вложить ей в башку разума больше, чем собаке положено – это нам не под силу. А рьерре вот вложили. Они не естественного происхождения, как я слышал, тоже результат магических экспериментов какого-то безумного волшебника.
Из зарослей послышалось сначала требовательное рычание, а потом жалобное щенячье повизгивание. Несмотря на свое оцепенение я даже улыбнулся – рьерры не знали, как себя повести. Четыре желтых глаза впились в мою руку с сухарем, маленькие чудовища по виду сильно оголодали, но явно не решались, что им следует делать - требовать еду или просить. Минута тягостного молчания, десять минут. Кроме шума возни щенков ничего не слышу. Либо мать слишком далеко от своего потомства, либо передо мной сироты. Скорей, все-таки, последнее. И слух, и нюх, и скорость движения у них на порядок выше даже волчьих, так что за это время взрослая рьерра уже успела бы услышать и примчаться сюда за километр. И уже кормила бы мною своих детенышей.
Осторожно, не резко, чтоб не спугнуть, кидаю сухарь к зарослям. Малыши колеблются, но недолго, верно, давненько ничего не жевали, выходят понемногу из осоки. Он и она. Уши еще даже не торчат, то и дело опадают. Все четыре цепких глаза – на меня, ловят малейшее угрожающее движение, тела настороженны, напряжены, только дернись – дадут деру. Или вцепятся в горло. Девочка хрумсает сухарем, мальчик стоит на страже. Потом меняются, когда отгрызена ровно половинка сухаря. Я ж говорю – умные. Медленно, без резких движений тянусь к мешку. Еще два сухаря. Эти воспринимаются уже благосклонней, но едят все равно по очереди, и все так же контролируя в четыре глаза каждое мое движение. Мне на ум приходят оставшиеся у Форта Ночные Убийцы – очень похожая парочка. Такое же удивительно изящное воплощение Смерти. Если привести щенков в Форт, Шелест будет в восторге.
Дальше мои мысли заработали в этом направлении. Рьерра – это, дорогие мои, боевые единицы, от которых не отказался бы любой полководец. На ум пришла ферма Гнорра. Так вот, если проделать такую же штуку, заменив хомяков на племя этих живых орудий… Ой-ей-ей, господа. Это серьезное подспорье будущему гарнизону. И это продажа щенков. Мы бы могли наплевать на финансы королевства и существовать полностью автономно.
В этом моя проблема – в мечтательности. При малейшей перспективе я строю грандиозные планы, по сотне раз их переживаю и пережевываю, уже кажется – да вот же оно, далекое и прекрасное… И тут – трах, все не так, все по кривому, а если даже так – то не в тех размерах.
Корабль Покинсов мы ждали три дня. Мы – это я и два рьерра. Я выбрал как-то немного времени и прошелся по следам щенков, благо, след они оставляли широкий – младенцы, что возьмешь. В полукилометре от берега мои приблудыши как по команде начали поскуливать, припадать к земле, прижимать ухи и хвостики; я понял, что на верном пути. И точно.
Место трагедии было плотно утоптано, почва взрыта, как после весеннего прогона буйволов. Вероятно, кровищи несколько дней назад тоже хватало, но с тех пор дождь смыл эти следы. На одном краю вытоптанной поляны лежала мать моих щенят. Огромное, изрубленное и обезглавленное тело, было видно – нетронутое падальщиками, они рьерру даже мертвую обходили стороной. Понятно, голову такого врага мелитонцы утащили с собой, наверняка украсили отрядный штандарт. На другом краю поляны высился свеженасыпанный курган; и, судя по величине насыпи, победа над чудовищем далась пришельцам не бескровно, совсем не бескровно.
Тело я заложил камнями. Даже не знаю почему. Может, все-таки ее животная ярость сыграла на руку моей стороне; курган я, конечно, не тревожил, но мог предполагать, что мелитонцев он успокоил немало.
А потом мы вернулись к реке. Теперь я спокойней относился к присутствию рядом маленьких рьерра, да и они, судя по всему, признали во мне переемника своей матушки, и уже не стесняясь требовали кормежки. Если бы наше ожидание затянулось, то могли бы возникнуть проблемы – мешок с сухарями был, понятное дело, не бездонный, а я никак не рассчитывал, что ко мне присоединяться два таких едока. Но повезло, и к вечеру третьего дня на излучине показался плавучий поселок непоседливых речных жителей.
Выхожу на открытое место берега и поднимаю руки. Заметили. На борту кривобокого строения поднялась суета, беготня, из всевозможных щелей повылезали любопытствующие Покинсы. Все как один в живописных лохмотьях, детвора чумазая, по большей части голозадая – понятное дело, штаны и юбки считаются излишней роскошью среди малолетних обитателей плота. Выполз наружу и местный патриарх, чуть позже остальных, соблюдая неписаные правила этикета. Мужчина, по возрасту уже на пороге старости, но еще не шагнувший за этот порог. Разряжен в множество одежд всех расцветок, низенький, толстый, коротконогий, с улыбкой на широкой загорелой физиономии и дымящейся трубкой в зубах. Улыбка, впрочем, исчезла, как только он разглядел сидящих у моих ног приблудышей. Плот тут же остановился, повинуясь почти незаметному жесту капитана.
- Если меня не обманывают глаза, то рядом с вами рьерра, мой господин? – голос напряжен. Ни приветствия, ни хотя бы легкого кивка.
- Это всего лишь щенки. – сказал я, чувствуя слабость аргумента.
- Даже маленький рьерра – это рьерра, - мудро подметил Покинс. – А рьерра – это всегда неприятности, и не маленькие. Не очень-то мне хочется принять их на борт.
- Я хотел бы всего лишь сделать сделку и обменяться новостями. – зараза, от плаванья явно придется отказаться. – Может быть, вот это поможет?
В руке у меня был зажат гостевой знак, и я кинул его навесом, метя на плот. Попал. Один из пострелят тут же подхватил и поднес капитану. Немудрящий предмет был ощупан толстыми пальцами, обнюхан и, кажется, даже облизан. Патриарх ненадолго задумался. Нюхнул еще, для верности. И снова широко улыбнулся.
- Иеронимо Покинс почетен и солиден. – важно кивает. – А его сын – Покинс достойный.
Вот этого я никогда не пойму. Как можно, облизав или понюхав сушеную рыбью голову, понять, что я оказал услугу Покинсам? Да еще именно роду Иеронимо Покинса, который плавает в сотнях километрах к западу отсюда, и именно связанную с его наследником? Магия что ли? Или узелковые письмена, особые способы засолки, характерно надломленные плавники? Удивительно.
Я непроизвольно улыбнулся. Интересно, что в понимании речных бродяг означает титул «Покинс достойный». То ли мой несостоявшийся утопленник, повзрослев, угнал целую барку с пивом, то ли сумел таки на одном бревне проплыть всю Великую от начала до конца. Так и не узнаю. Мир огромен, перетекает вместе с рекой в другой, а тот – в следующий, и так до бесконечности, и вероятность встретиться снова, раз расставшись – мала неизмеримо…
В общем, разногласия наши утряслись. Плыть я отказался, в самом деле, куда на плоту денешь двух рьерра, но зато Покинсы в ответ объявили кратковременную стоянку и позволили подняться на борт. Щенки остались на берегу; я ссыпал им весь остаток сухарей, и они залегли возле них ввиду плота. Принимали прилично. Мы с капитаном обосновались в его гнезде-каюте, сплетенной, свитой и сколоченной из всех видов мусора, который только можно выловить из Реки. Отужинали рыбой, обильно заливая еду: я – чистой водой, капитан – припасенным винцом. Я рассказал о марше армии вторжения, который наблюдал на своем перевале, Покинс ответил более обширной сводкой и даже набросал на куске материи нынешний театр военных действий. Судя по этой примитивной карте, мелитонцы прошли уже половину королевства, с каждым днем замедляя движение из-за усиливающегося отпора и распыления своих армий на осады небольших городов и гарнизонов. До столицы им было еще порядочно, и раньше следующего месяца главного штурма можно было не ждать. На правом фланге они, к тому же, встретили просто бешенное сопротивление отрядов Грубых Братьев, и продвижение армий вторжения застопорилось. Не надолго, думаю, но Покинс дрейфовал как раз в тех местах, и предпочел откочевать подальше от арены сражения.
Когда мы наконец покончили с едой и обменом новостями, я осторожно затронул еще одну интересующую меня тему. А дальше Покинс просто поверг меня в изумление степенью своего гостеприимства. Покивал сочувственно, почесал мясистый нос, еще разок глянул на мой гостевой знак. Вокруг нас вертелась полненькая, но очень миленькая и на удивление опрятно одетая супруга патриарха. Он протянул руку, благо пространство каюты позволяло дотянуться до любой точки не сходя с места, и пошлепал женщину по кругленькому заду.
- Милена. – представил, значит. – Моя жена.
И потом добавил, уже обращаясь к ней:
- Лейтенант Олле – достойный лейтенант. Окажи ему почет и уважение, а я пройдусь к сетям.
Смысл фразы, понятный обоим супругам, я понял через минуту, когда Покинс в самом деле поднялся и вышел из каюты, оставив нас с супругой наедине. А Милена вдруг ласково провела ручкой по моей щеке и тихо, немножко смешливо сказала:
- Достойный и красивый… Скучаешь без женщина, да?
Вот, оказывается, как понимали Покинсы гостеприимство в самом широком смысле этого слова.
Хозяин плота появился где-то через час, но и словом не обмолвился о происшедшем в каюте в его отсутствии. Беседа возобновилась, как ни в чем не бывало, и Милена так же хлопотала вокруг стола. Все это время Покинс над чем-то размышлял. А под конец вечера, порывшись в углу своей каюты, выложил прекрасную подзорную трубу.
- Дорогая. – пояснил он, кивнув на изящную вещицу.
- Сколько? – спросил я.
- Не продается. Но лейтенант – сильный мужчина. А мой род нуждается в сильных потомках. – и тут он кивнул уже на зардевшуюся Милену. – Почему бы тебе не переночевать на плоту, мой господин?
Понятно. Но, согласитесь, не самая плохая сделка. Вероятно, Милена успела шепнуть супругу о потенциальных возможностях гостя.
Утром мы расстались. Я получил трубу, немного провизии, и сошел на берег, приветствуемый укоризненным щенячьим ворчанием.
ПЕРВАЯ КРОВЬ ВОЙНЫ
СЕВЕРО-ВОСТОЧНАЯ ТРОПА
первый месяц лета, год 36-й Правления
Погода так и не наладилась. Зато немного улучшилось настроение: мешок приятно оттягивал плечи, а за поясом торчала подзорная труба, свои намерения я выполнил и с легким сердцем зашагал назад, к Форту. Так что дождик может моросить сколько угодно, хлюпай себе сапогами по равнине, до Тропы не так уж далеко, день хорошего хода.
Рядом резвятся рьерра. Обычно где-нибудь сбоку, или сзади, но никогда – впереди меня. Малыши еще, приучены матерью следовать за ней, а все навыки навроде разведки или выслеживания дичи – этого у них еще нет, все это за них делала родительница. Бывает, шуганут ненароком какую-нибудь степную птицу, или суслика почуят – вот тогда несутся, заломив мягкие уши, визжат, рычат. Как детям и положено. Что удивительно – не лают. Все-таки, не собаки, не их племени. Визг, рык, а то и вой – это сколько угодно, а вот лая нет. Не приспособлены их глотки для лая; но, скажу я вам, и без него неплохо. Вой рьерры – это, дорогие мои, что-то. Когда я его услышал впервые – где-то на третью ночь нашего знакомства – я чуть за запасными портками не полез. Хоть и знаю, что воет сидящее рядом не сильно великое существо – все равно, от такой рулады сердце проваливается в желудок… Это так девочка отреагировала однажды вечером на пролетевшую над нашей стоянкой полусонную сову. У меня-то внутри екнула, а уж сова шарахнулась, будто на полной скорости врезалась в гранитный валун. Кстати, почему – девочка? Я дал моим приблудышам имена. Не очень раздумывая – Дама и Кавалер. Не знаю, понравились им клички или нет, но со временем рьерра их запомнили и научились откликаться. В смысле, коротенько рыкать, дескать «Нну? И чего ты хотемши?»
Кормил я щенков той же пищей, которую сам лопал, сухари да вяленные рыбешки - презент Покинсов. Вода из ключей. Временами завариваю в кипятке степную траву – попадаются такие, невзрачные, кустики только что проклюнувшейся мяты. Не чай, конечно, но лучше, чем голый кипяток. Рьерра такой напиток не нравится – чихают, трясут головами. Сами рыскают по сторонам и жуют какие-то травы. Весна, организм после зимней диеты требует зелени. Сухари, конечно, не лучшее питание для молодых хищников; но проблему мяса они для себя довольно быстро решили. Первым отличился Кавалер - кинулся на какого-то зазевавшегося суслика, тот с перепугу потерял голову и метнулся в сторону от своей норы. Тут и закончилась его коротенькая непутевая жизнь – про скорость движения рьерра я уже говорил; бросок, щелк металлических челюстей – и Кавалер гордо трусит в мою сторону со своей первой добычей в зубах. Они к тому же страшно быстро обучаются. К вечеру того же дня Дама загнала сразу двух тощих после зимы грызунов, и больше никакие проблемы с едой нас не волновали – рьерра наловчились ловить мелкую дичь в любых количествах. И сусликов, и мышей, и даже каких-то птиц – не знаю их названия, чуть крупнее воробьев. Щенки признавали за мной статус вожака, или воспитателя, если угодно; вся добыча приносилась к моим ногам, а я уже свежевал, делил, выкидывал подозрительные на мой взгляд тушки. В степи хватает всяких стервятников и трупоедов, а малыши гребли все, что попадется на глаза. Что удивительно – никогда не жрут единолично. Тоже, по-моему, весомый признак разума.
Себе я, понятное дело, варил похлебку в маленьком котелке, или зажаривал тушки на костре. Рьерра таких изощрений не признавали, и хрямсали добычу сырьем, не сильно разбираясь – где там мясо, а где кости или перья. Вот теперь наше путешествие начало мне даже нравиться, и я не очень-то торопился возвращаться в Форт. Чего лучше – вот тебе жаркий костер, вот свежее мясо, вольный воздух и ни души вокруг. Шли часто параллельно Тропе, не очень хотелось с кем-то встречаться в разгар военного времени. И даже окончательно испортившаяся погода не сбивала настроение. Вместо дождя теперь временами снова сыпал снежок; небо, похоже, решило навсегда обложиться свинцовыми покрывалами туч – наплевать. Шагай себе да шагай. Степь постепенно сменилась предгорьями, вообще красота – деревьев стало попадаться больше, а стало быть, дров для костра всегда хватало. К тому же, всегда можно отыскать сухую пещеру или расселину, спрятаться на ночь от непогоды.
Рьерра, оказывается, совершенно не бояться огня. По началу они воспринимали пламя как забавное живое существо, и попытались даже поиграть с ним, но пара чувствительных ожогов носов и лап убедили их, что костер играть не умеет. Зверек он, конечно, теплый, но кусучий, и надо держаться от него не особенно близко. Теперь лежат поодаль, подставляют под жар бочки. И возмущенно рычат, если пламя стреляет искорками и угольками. С первого взгляда и не поймешь, что это опасные хищники – так, крупные щенки… Это меня здорово выручило…
Поздний вечер, уже поужинали, устраиваю себе лежбище на ночь. Шорох. Шаги. Рьерра мгновенно напряглись, уши торчком. Я мельком глянул вбок – нормально, рукоятка шпаги возле ладони. И в освещенный костром круг выходят трое… Нет, четверо. Мелитонцы – желто-зеленые мундиры. Голубая сторукая дева! И откуда взялись? Перед привалом я внимательно оглядел в подзорную трубу и Тропу в обе стороны, и всю местность вокруг – вроде никого не было. За холмом каким-то как раз шли, не иначе.
Подошли с двух сторон. Трое спереди, один – за спиной. Чтоб, значит, деру не дал. Лейтенант, остальные – стрелки. Глаза не особенно дружелюбные. И держаться спокойно, нагловато, рассмотрели что я один, а рьерра в счет не приняли. Неучи. Дилетанты.
- Кто, откуда, что в мешке? – Лейтенант, по-моему, простужен, голос хрипловат.
- Лейтенант Олле, Ярл Северный. – все честно. Пока по крайней мере. – Искал работенку на вашей заварушке.
Мелитонец смотрит тяжело. Не так смотрят друг на друга добрые люди, встретившись у костра, ночью, в голой безлюдной степи. Вообще, весь какой-то тяжелый, мешковатый, неповоротливый, но глаза – настороженные, цепкие. Не пацан, не впервые участвует. Да и с какого конца за шпагу держаться надо знает.
- Далековато забрался, герр Олле. – нет, не нравится мне его тон.
- Я не ищу неприятностей, лейтенант. – гляжу прямо в настороженные зрачки. – И имущества у меня – шпага да мешок с сухарями. Не маловата ли добыча для четверых молодцов?
- А давай посмотрим? – один из стрелков по разрешающему кивку командира делает шаг к моим пожиткам. – Нам и шпага сгодиться. Или деньжонки какие завалящие.
Стрелки лыбяться. Встаю и отступаю от мешка. Свобода для движений, ладонь уже на гарде, острие пока в землю. Тот, который передо мной у мешка, нагибается…
Вы наверняка сталкивались с пафосными фразами в фолиантах или в рассказах «бывалых» людей. Мол, «я предпринял последнюю попытку к мирному исходу», или «я в последний раз предупредил». Глупости. Все эти примирители и миротворцы рассказывают теперь свои байки на кладбище. Как если бы я был пахарем, и стоя в чистом поле говорил: а ну, полюшко, пашись. Само. В последний раз предупреждаю.
Последних разов не бывает. Я солдат, и четверо стоящих передо мной людей тоже были солдатами. Первой же фразой они определили меня в статус противника – какие разговоры и последние разы? На это обычно не бывает времени, оно все тратиться на спасение собственной шкуры. А один к четырем – достаточно веская причина, чтоб первым нанести удар. И я принялся выполнять свою работу.
Взым – лезвие проскрежетало по какой-то металлической пряжке на мундире мелитонца и моментом вспороло глотку. Тонкий вскрик, хрип, смерть. Профессионалом из противников был только лейтенант. Труп его подчиненного еще не успел коснуться земли, а он уже прыгнул ко мне, насторожив свою шпагу. Двое оставшихся солдат реагировали куда медленнее. Мы уже скрестили клинки, а они только сообразили, что происходит, и потянулись к ножнам.
Я даже не успел дать никакой команды. Да и не нуждались эти маленькие чудовища ни в каких командах… Оба, без всякого разбега, без предупредительного рычания, с места – прыжок, и мертвая хватка на горле противника. Как стальные летающие капканы. Обреченные мелитонцы задергались, пытаясь сбить, отбросить своих убийц – бесполезно. Рьерра не обращали внимания на увесистые удары, которые кровянили и рассекали им головы… Впрочем, мне в это время хватало собственных дел – лейтенант не зря носил свое звание, и мы несколько минут обменивались выпадами и блоками. Пока я не поймал его на обманный финт из арсенала Шелест. Мелитонец рухнул со вспоротым горлом, так же молча, как и сражался.
Мельком гляжу на возню за костерком. Дама уже закончила свое дело, и ее противник не шевелится, а вот Кавалер сплелся в один визжащий клубок со здоровенным детиной. Бьются, рычат оба. Рьерра вцепился в глотку солдата, а тот пытается разомкнуть убивающие его челюсти и одновременно свернуть шею противнику. Дама выжидательно замерла, наблюдает за схваткой. Выбирает момент для броска, а поверженный мелитонец ее уже мало заботит.
Ну и хватит. Вот ведь маленькие изверги… В два шага подхожу к месту схватки, и делаю мгновенный удар клинком в бок. Стрелок тут же обмякает и затихает. Все. Его счеты с жизнью закончены. Здоровый крестьянский парень, огромные ладони, привыкшие больше к рукояткам плуга, чем к мечу. На лице застыла боль, обида. Еще бы, предательски, со спины… Трое на одного… Все это пурга, парень. Минуту назад вас было четверо на одного. И я плевать хотел на этику – не бить в спину, не бить лежачего. Реверанс перед выпадом. Чушь. На войне не бывает этики, и никто не воюет в белых перчатках и с кодексом чести под мышкой.
Отдышавшись, осматриваю свое войско. Дама невредима, несколько несерьезных царапин. У Кавалера похуже, голову ему здорово рассекли, так что смазываю рану медицинским бальзамом из крохотной баночки – собственный неприкосновенный запас. Вместо повязки рву на полосы нижнюю рубаху мертвого лейтенанта. Ничего, чистая более-менее, заживет. Кавалер переносит все мои манипуляции без звука и ложиться рядом с сестрой, наблюдать.
Труднее всего было объяснить моим воспитанникам, почему это мы не будем питаться такой грудой свежатины. В их глазах поверженный мелитонец – тот же суслик, только крупный. Я говорю «нет». Людоедство не допускается. Щенки не понимают, но они многое сейчас принимают на веру, так что повинуются. Обыскиваю недавних противников. У солдат за спинами походные мешки; это хорошо, это значит, что отряд был все-таки в поиске, хватятся их не сразу, и за ближайшим холмом не марширует базовая воинская часть. Одежка – не нужно. Жратва – тоже дрянь, те же сухари, которых у меня и самого достаточно. Деньги. Хм… Ну какие деньги у простого солдата в самом начале войны? Горсть медяшек с гербами Мелитона, это мне ни к чему. У лейтенанта получше, пара полновесных серебряных монет, это пригодиться. Серебро – оно во всех мирах серебро, что бы на нем не было оттиснуто. Оружие конечно. Арбалет (счастье, что не пустили его в дело), небольшой запас стрел, три стандартных тяжелых армейских меча, кинжал и шпага офицера. Это мне сгодиться; перетягиваю их чьим-то ремнем в одну вязанку, чтоб удобнее было тащить за плечами.
Полночи уходит на закапывание трупов и следов нашей стоянки, потом перебираемся на новое место, километрах в двух от места сражения. И снова делаю лагерь, уже без костра. Нет, ребята явно были в поиске, но мало ли что. Мало ли – хватится кто, а тут могила свежая. Вот за ночь дождем все следы замоет, тогда ищи ветра в поле. Думаю, не поможет даже магия.
ЛАГЕРЬ НА КРАЮ
ФОРТ ДЕВЯТИ СТОРОЖЕВЫХ ПСОВ
второй месяц лета, год 36-й Правления
Наше прибытие в пещерный лагерь напоминало прибытие особы королевской крови в какой-нибудь захудалый вассальный замок. Народ откровенно скучал и дичал в вынужденной изоляции, самым популярным способом времяпрепровождения. А тут такое событие, свежие новости! Да еще подзорная труба. Да еще два чудовища в придачу. Рьерра с большой неохотой признали в разношерстном населении пещеры не разновидность пищи, а что-то надоедливое, вечно жужжащее, но почему-то запрещенное к загрызанию и употреблению. Обитатели маленького лагеря тоже держались с большой опаской, хотя мало кто из них был наслышан о подобных чудовищах. Но в принципе встреча и знакомство обошлось мирно, хотя я и Гнорр провели несколько напряженных дней, отслеживая, чтоб в зубы моих питомцев не попал какой-нибудь зазевавшийся Боевой хомяк. Кто был в полном восторге – так это Убийцы. Наверное, почувствовали в рьерра родственные души. Шелест вообще возилась с щенками дни напролет, и стала пожалуй единственным в пещере существом (исключая своего воспитателя, конечно), к которому они относились терпимо.
А вот населения у нас в лагере прибавилось. Далеко не всех обитателей Форта родственники приняли с распростертыми объятьями. В военное время лишние рты никому не нужны, по этому большинство слуг, помыкавшись неделю-другую в роли нежеланных прихлебателей, потянулось назад, в знакомые места. Откуда они узнали про пещеру – ума не приложу, но факт: к моему возвращению лагерь был довольно плотно заселен. Естественно, мечтать о том, что на двадцать человек хватит прихваченной из Форта провизии, не приходилось. К моему прибытию народ уже прилично оголодал, мешок сухарей от Покинсов разошелся в одно мгновение.
Надо сказать, слуги – народ бестолковый. Если их вырвать из привычной среды обитания, вроде замка или барской усадьбы – они оказываются совершенно не приспособленными к жизни. Никого не надо одевать, не надо прибираться в покоях. Кормить, в общем-то, тоже никто не торопиться. Слуги из Форта были еще более худшим вариантом – их изначально немногочисленные занятия сократились до нуля еще лет пять назад, за исключением разве что приготовления какой-нибудь жрачки, да вынесением ночных горшков из спальни Капитана. Готовила на всех одна повариха, угрюмая старушенция почтенного возраста, в помощницах у нее ходили две женщины помоложе, обе какие-то серенькие, кругленькие. Они же прислуживали Капитану, их же он, как я понял, пользовал по женскому назначению. Остальные представительницы слабого пола занимались детьми, то бишь регулярно рожали, хоронили (выживает очень мало детей), в какой-то мере растили и воспитывали своих отпрысков. Обязанности всего мужского населения сводились к добыванию дров, варению браги из любых попадавшихся под руку продуктов и ежедневному упиванию до положения риз. Количество тех, кто подходил под понятие «дети», точно никто не знал, и чем занималась эта разнополая и разновозрастная банда – непонятно.
Что сказать. Лагерь на краю жизни. Война продолжается, набирает обороты, и еще месяца два подполья нам вполне обеспечено. По этому в основу своего командования я поставил аксиому – нам никто не поможет, оглядываться не на кого, а рассчитывать можно только на то, что оказалось под рукой. Отоспался денек после путешествия и принялся за создание собственной армии.
Прежде всего я вытурил из пещеры на свежий воздух всех детей. Матери смотрели на этот произвол с безопасного расстояния, отцы еще и не думали просыпаться, хотя утро давно уже перестало быть ранним. Совсем мелких загнал обратно. Передо мной на зеленой лужайке осталось восемь подростков, три парнишки и пять девочек – женское начало в пределах Форта было подавляющим. Восемь грязных, сопливых, нечесаных рекрутов в возрасте от двенадцати до семнадцати лет. Что удивительно – все примерно одинакового роста и очень схожие физиономиями. То ли старшие переставали расти в двенадцать, то ли двенадцатилетние вытягивались быстрее. С похожестью-то как раз понятно, слуги Форта не слишком придерживались этики супружества, и дети у них получали какими-то общими.
Мне вспомнились всевозможные вербовочные речи, которых я наслушался в жизни не мало. Я не оратор, так что пришлось произносить некую смесь из всевозможных патриотических фраз. А начал с того, что ткнул пальцем за спину, в сторону родителей моих рекрутов.
- Кто там стоит?
Вопрос поставил молодежь в тупик.
- Мама Елина, Сэр? – предположил кто-то из детской стайки.
- А там? – я ткнул в другом направлении. Шелест и Шорох вели изящный фехтовальный дуэт, под неумолчное ворчание Дамы. Рьерра не нравилось, что ее подруге то и дело угрожают блестящей железкой.
- Мастер Шорох, Сэр. И мастер Шелест. – дети приняли разговор.
- Нет. И там, и там вы видите свое будущее. Я Лейтенант Форта, но у меня нет армии, мало оружия и целая команда врагов в родном Форте. Ваших родителей вооружать бессмысленно, нельзя хорошо обучить военному делу уже взрослого (а также старого, толстого, ленивого и спившегося, но этого я не сказал) человека. Но вы – молоды. Я предлагаю вам стать кадетами, усердно учиться ремеслу воинов, стать в такими же Мастерами, как наши союзники, и получать за это золотой в месяц. Или же снова вернуться к своим родителям, - снова тычок в направление пещеры, - и вместе с ними до конца жизни голодать, мерзнуть, жрать дешевую брагу и пухнуть от безделья. Кто что выбирает?
Вопрос риторический. У детей загорелись глаза. Настоящие воины! И золотой в месяц! Никто из них наверняка не знал, как выглядит такая монета. Работа на перспективу – если начать с ними работать сейчас, то через пару лет у меня будет вполне боеспособный взвод. Я отпустил их подумать до утра, но был уверен, что не откажется никто. Совершенно не считаю это грязной игрой. Вербовщик, благодаря которому я стал профессиональным наемником, сыграл на моем юношеском романтизме, и его я презирал – в конце концов, не встреться он мне на дороге, я бы вернулся в отчий дом, выучился какому-либо ремеслу и прожил спокойную и размеренную жизнь строителем, или торговцем, или ткачом каким-нибудь. Это же были дети нищеты и войны, без будущего, провинциалы без единого шанса.
В сумерках подобрался поближе к Форту, с трубой подмышкой. В принципе, в темноте много не увидишь, но мне не особенно понадобились глаза – я едва успел удобно расположиться среди камней, как рядом материализовалось светленькое облачко.
- О, какие гости нас посетили! – коротенькая разлука не добавила приятности в ехидном тоне приведения.
- Привет, Неуспокоенная. Хорошо выглядишь.
- Посмотрел бы ты на меня при жизни, Рыцарь, сна бы лишился.
Разговор как будто и не прерывался на эти недели. Но Льевилла и в самом деле казалось не такой прозрачной, как в прошлый раз.
- Верю. Ты и после жизни – бодрее всех живых.
Смеется. Тихонько. Но даже тихий смех привидения в лунную ночь – это жутковато.
- Говорят, Рыцарь, ты ставишь в строй даже грудных младенцев?
Вот откуда знает? От нашей пещеры до Форта несколько миль. Не иначе, Погодник трепется.
- Эти младенцы, Принцесса, в свое время станут надежнейшей армией для Форта. Не сейчас, не в этой войне. Но солдаты нам потребуются. А если они будут защищать не только свое жалование, как наемники, а еще и свои дома, семьи – цены этим ребенкам не будет.
Облачко Льювиллы приняло вид полулежащей на камнях женщины. Девица размышляла.
- В свое время, Рыцарь, меня жестоко обманули в смысле государственной власти. Положим, я и не хотела становиться всесильной Королевой, но теоретически это было реально. Несколько лет интриг, пара отравлений в царствующей семье – и весь Пэс мог бы принадлежать мне. И мне почему-то кажется, что благополучие Форта – это не конечная цель твоих действий.
- Королевство величиной с Форт? – мы понимали друг друга. – Это не так просто. Даже маленькое королевство должно иметь государственную систему, денежную, производство, да кучу разных разностей. Конечно, бывало, что на трон садились невежественные варвары, но они, как правило, подчиняют себе существующий порядок, либо перекраивают его. Создавать это вес на пустом месте – для этого нужен не Лейтенант, и не призрачная принцесса.
- Но ты же задумывался об этом, да? Нет, лучше молчи, - Льевилла выставила руки вперед. – Мы проговорим это еще не раз, а пока есть чем заняться. Но имей в виду, я рассчитываю на королевство. И именно на тебя, не забыл?
Показывает на щеку. Не забыл. На щеке белый шрам, как отпечаток ее губок. Кожа омертвела, и похоже навсегда. Покинсы, к слову, тут же разобрались, что это не обычный ожог. С уважением рассматривали отметину, а кругленькая хозяйка плота обмолвилась как-то «Демоны любят тебя, Лейтенант!» Пересказываю Льевилле. Опять смеется.
- Ну, не такие уж Демоны. Демонессы. – Грозит пальцем, - Но ты не очень-то разгуливайся, мой Белый Рыцарь.
Потом – о серьезном. Уже не хихикаем.
- Я знаю, что ты задумал, Лейтенант. И, честно говоря, боюсь этого.
- Почему? Это война. В мире, к сожалению, всегда есть место войнам. И смертям. Гибнут люди, гибнут гномы, кентавры и русалки. Гибнут даже эльфы, хотя они и трепятся на каждом шагу о своем бессмертии.
Льевилла мрачнеет. У нее смена настроений хорошо заметна – светлый силуэт девушки как бы тускнеет, блекнет.
- Я не про них. Понятно, что мир устроен не идеально. Я про себя… - замялась. – Понимаешь, Рыцарь, я же уже не раз видела, как враги штурмуют Форт, или наоборот, как королевские войска отвоевывают назад эти жалкие обломки. Это каждый раз – смерти, десятки, а то и сотни смертей. И после каждой битвы я становлюсь реальней. Плотнее.
- Ты вампир? Кровь и все такое?
- Да нет, все сложнее. Я не пью кровь (брр, какое безобразие), я не пожираю их души. Но жизненная сила убитых уходит в момент смерти в эфир, как вспышка. И часть достается мне…
Откидываюсь на спину. Звезды сегодня – на удивление, яркие, резкие – как бриллианты в диадеме какой-нибудь красотки. У меня все-таки на редкость разнообразная жизнь. Чем только не приходиться заниматься! К примеру, решать моральные проблемы трехсотлетнего привидения. Но решать их вроде больше некому. Льевилла погибла в довольно-таки юном возрасте, не успев еще очерстветь душой. Мы все с годами немного черствеем. Например, отводим глаза от безобразной нищенки, потому что не можем помочь всем нищенкам в мире сразу, а на одну тратить время или медяшку бессмысленно. Или просто заставляем себя верить, что на самом деле она тайная богатейка, сколачивающая тысячи на нашей милостыни. В юности это покажется некрасивым или нечестным, с годами становится естественным и привычным. Терпеть не могу быть для кого-то воспитателем или наставником.
- Принцесса. Если тебе будет легче – я приму эти грехи на свою совесть. В конце концов, убивать будем мы.
На этой ноте Льевилла прощается и исчезает, сказавши, что ей надо поразмыслить в тишине. А я остаюсь пялиться на звезды. Ночью звук разносится далеко, и я слышу, как в Форте перекликаются полусонные часовые. Как ругается и бряцает доспехами выходящая смена. Бзыннн… Какой-то разиня уронил меч на камни. Дилетанты.
ДОЖДЛИВЫЙ ДЕНЬ
ФОРТ ДЕВЯТИ СТОРОЖЕВЫХ ПСОВ
третий месяц лета, год 36-й Правления
Сидим на пороге нашей пещеры. Дождь – третий день стеной, и не прерывается ни на минуту. Ночью наблюдал за Фортом, теперь все одежка мокрая насквозь, сапоги хлюпают. Хорошо, в пещере хранится приличный запас сухих дров. Большой костер, конечно, стараемся не разводить, дым глаза ест, да и мелитонцам в Форте ни к чему знать, что их окрестности обитаемы.
Народ в основном дрыхнет, жизнь у нас по большей части ночная, и день отводится для спанья. Только далеко-далеко в низине виднеется отряд моих юных новобранцев; Шорох повел детей в марш-бросок. Крохотные серые фигурки, насквозь промокшие, съежившиеся, ползут по серой опушке леса и постепенно пропадают среди деревьев. Самого Шороха я, кстати, не смог разглядеть, как не старался – Ночной Убийца практически сливается с окружающим фоном. Н-да… Это дня на три, не меньше, походы у моих инструкторов короткими не бывают. Что удивительно – ни один из ребят не подхватил даже пустячной простуды. Наоборот, все кажутся какими-то чересчур бодрыми, оживленными. Каждый теперь таскает на поясе меч или нож, отчего кажется сам себе куда взрослее и значительнее. Я тут недавно наблюдал характерную сцену – пятнадцатилетний юнец устраивал небольшую словесную выволочку своему пьянющему папаше. Глаза зло прищурены, слова как будто сцеживаются сквозь зубы. Точная копия Шелеста, особенно когда она в раздражении. Что и говорить, дети быстро перенимают манеры своих учителей. Вторая моя Убийца тоже где-то бродит, ночная охота с рьерра затянулась.
Рядом с ворчанием устраивается гном. Ворчит он теперь практически не переставая; дождевой водой затопило нижние хомячьи тоннели, и у содержателя их фермы прибавилось хлопот. Распихивать воспитанников по сухим местам и оберегать от хищных рьерра. Для хомяков теперь есть новая работа, и днем и ночью роют глубоченный тоннель перед воротами Форта; я думаю в последний момент обрушить его, для полной имитации провала. Бедные зверьки и не подозревают, что работают уже за карточные долги своего содержателя.
- Партию, Лейтенант? – Гнорр уже тасует замасленную колоду. Не везет ему катастрофически. Я так подозреваю, что деньги, полученные от меня за подземный ход, он уже проиграл за два месяца сидения в пещере, и теперь ставит на кон уже долги Короны – за туннель у ворот.
- Эй, старый рифмоплет! – призыв гулко уходит вглубь подземелья. – Нам не хватает игроков! Тащи сюда свою задницу, и прихвати еще кого-нибудь из людей!
Гнорр – отвратительный игрок. Он настолько эмоционален, что почти не пытается блефовать. Потому как моментально начинает багроветь, суетиться, трясти ручонками, и все понимают – блеф. Погодник тоже никогда не отказывается от партии, но тут же увлекается теоретическими подсчетами, статистикой проигрышей и выигрышей, в общем, сама игра проходит как-то мимо него. А я всегда отношусь к этому времяпрепровождению наплевательски. Ничего не высчитываю. Опытные игроки, я знаю, держат в уме всю колоду, все карты и ходы, я – нет. Только на удачу. Голова и так забита проблемами выше макушки, чтоб добавлять туда еще и карточные расклады.
В темноте пещеры шевеление, глас Гнорра не остался неуслышанным. Пока партнеры собираются, развешиваю у костерка все свои одежки, хоть немного просохнут, а сам заворачиваюсь в дорожный плащ. Вот теперь – полный комфорт. Стена дождя закрывает от нас мир, и на самом краю – костерок, тепло, пар от мокрой одежды. Погодник, подслеповато щурясь со сна, усаживается напротив, устраивает на носу очки – две здоровенные линзы из обработанного горного хрусталя. Между прочим, подарок своего всегдашнего оппонента из гномичьего племени.
Четвертой становиться, к моему удивлению, старая карга-повариха. Мамаша. Наверное, если бы слуги выбирали себе старосту, она без труда заняла бы это место. Крохотная, сморщенная старушонка, сварливая по характеру и быстрая на язык, как ящерица. Собственно, за глаза слуги ее так и называли – Ящерица, иногда добавляя Мудрая. Для меня новость ее увлечение азартными играми, но для остальных Ящерица уже привычный партнер, и удивления никто не выказывает. К тому же она тут же выставляет на плоский камень, служащий нам столом, чумазую бутыль с самодельным вином. С какими только игроками я не сиживал за картами, коротая армейский вечерок в карауле или на привале, но такая компания, пожалуй, бьет все рекорды нелепости.
Все уселись, все довольны. Ящерица булькает самогон в чашки, Гнорр сдает. Абсурд, но у меня всплывает где-то в подсознании: «Теплый семейный вечерок у комелька». В брюхе нависшей над нами безразмерной тучи раскидывают ветвистые рога молнии. Стихия. Почти Апокалипсис. Грохает почти сразу и от души. Гнорр бледнеет, даже за кудлатой бородищей видно, как кровь отхлынула от щек, и роняет карты на пол. Ему, пожалуй, и в самом деле такие роскошные молнии и раскаты грома не привычны. Подземный житель. Там, внизу, гроза наверное слышится как кашель под толстым одеялом. Погодник тут же отыгрывается за его насмешки:
- Эй, а ну-ка поднимай карты, Король земляных червяков. Что, как приперло, так в кусты?
Цвет лица у гнома моментально меняется на густо-багровый.
- Я оставлю тебя сегодня без штанов, отрыжка пьяного колдуна. Если ты конечно их не продул вчера, что-то под мантией не разглядеть.
Они вообще такие милые, чисто ангелы. Особенно когда тяпнут по кружке самогона. Этот момент нас немного задерживает – под какую-то житейскую присказку трое игроков опрокидывают огненную влагу в свои утробы. Кашель, хрип, выпученные глаза. Угощение Ящерицы по крепости приближается к хорошо выдержанному коньяку, но вкус, вероятно, не слишком похож.
- Я называю это «Лошадиная смерть». – сипло, но удовлетворенно выдыхает повариха. Увиденные результаты возлияния ей нравятся. Погодник не в силах говорить, только машет руками – загоняет в рот побольше воздуха, поэтому гном тут же выдавливает через силу:
- Я бы назвал это пойло «Смерть рифмоплета». Хотя после «смерть» можно ставить кого угодно, от него и золотой дракон лапы скрючит.
Наконец раздали по новой, игра началась. Игра стара, как мир. Чаще всего ее называют «Простак», добавляя иногда название местности или части света. Например, Покинсы дуются в речного простака, или в южного. Хотя принципы игры и порядок старшинства карт практически единый, и бывалый игрок может за пять минут, с ходу, принять несколько местных правил, выкинуть пару привычных ему – и готово дело, можно тасовать. Бывает, выкидывают Младших копейщиков, прибавляют двух или трех Мошенников. Раздают по три, пять – да любое количество карт, вплоть до двадцати девяти, то есть половины колоды, добавляют или убирают масти. У меня был знакомый, который одно время подвизался на галерах, то бишь на каторге; так он мне рассказывал про вообще фантастический вариант, которым гребцы скрашивали недельные стоянки в портах. Их не расковывали, и понятное дело, не выпускали ни на какие прогулки, и, чтобы убивать бесконечное время, в игру вводили до двенадцати мастей. И круги, в смысле, количество партий до окончательного результата, заводились совершенно заумных количествах. Кандальный простак, понимаешь.
У нас все, конечно, проще, хотя бывает круг затягивается на несколько вечеров. Тогда гном частенько пытается оспорить результаты записей, скандалит, призывает громы и молнии на головы шулеров и клянется никогда больше не садиться с нами за стол.
Смотрю в карты. Шваль. Мелочь и не одной пары. Зато Гнорр тут же начинает ерзать и подхихикивать – верный признак, что его судьба одарила сплошными королями, козырями или даже Мошенниками. Не подходящий у него характерец для азартных игр. Первая сдача ничего не означает, а сильные карты в самом начале кона частенько подводят игрока, приходиться их тратить по ходу игры, а взамен набирать из колоды неравноценную дрянь.
Шлеп, шлеп, ложатся кожаные прямоугольники на плоский камень. Колода старая, карты засалились, рисунки поистерлись. При свете костра, надо сказать, играть совершенно не удобно – приходится отворачивать картинки от соседей и от огня, щурить глаза в пасмурной полутьме.
- Эй, Колпак без мозгов! – Гнорр уже растратил козыри, и его заваливают со всех сторон. – Ты уверен, что эти Кавалеры не из твоего рукава?
Погодник демонстративно засучивает рукава и трясет руками.
- Просто у меня между ушей голова, а не вешалка для бороды, как у некоторых.
- А хомяки все роют и роют… - как бы ни к чему приговаривает Ящерица. У старушки бездна ехидного юморка. Но все равно, в этот раз гному удается вывернуться, и Простаком оказывается некто Лейтенант Олле. Подземный житель в восторге потирает ручонки. Корона опять в проигрыше, хотя она проигрывает в любом случае. Под этим соусом мысли опять перескакивают на недавний разговор с Льевиллой. Корона… Очень далекая столица, которая не удосуживается послать даже взвода стрелков хотя бы для видимости обороны своего дальнего форпоста. И единственный представитель которой бежит при первых же признаках атаки Форта. Нелепая ситуация. На ключевой позиции остается один единственный солдат, да и тот – наемник. Я, конечно, стою целой армии, но мне же не платят таких денег. Если ты в одиночку обороняешь крепость, если тебя не поддерживает столица, деньги не идут, продовольствие добываешь сам, армию лепишь и оплачиваешь тоже сам – почему, спрашивается, мы до сих пор считаем себя частью королевства? Чем оно подтверждает свои права суверена?
Задумался. И опять расклад не в мою пользу, и опять я остаюсь Простаком. Мои противники торжествуют и дружно хватаются за наполненные очередной порцией кружки. Когда-нибудь я буду рассказывать внукам, что решил стать Королем, сидя в подполье, в пещере, и играючи в карты с пьяными гномами. Обалдеть. Историки будут в восторге.
- Не простудили бы ребят, - вдруг произносит Ящерица. Первый раз слышу, чтоб о детях Форта кто-то из их родственников проявил хоть какую-то заботу. Все за столом переглянулись и невольно перевели глаза в сторону входа. Льет и льет, ни намека на просвет. Наверное, Ящерица для всего нашего молодняка была той бабушкой, которая всегда погладит по голове или подсунет лишний пирожок на празднике. А то и спрячет от родительского гнева.
- Когда железо закаляют, ему тоже несладко приходиться. – это я цитирую своих сержантов. – Зато клинок из него выходит и крепкий, и красивый, и надежный.
- Сам бы там полазил, по дождю, по мокрым лесу. – Ящерица сварлива, и плевать хотела на всяческую субординацию, если речь идет о ее внуках.
- Полазил, старая, полазил. Сколько я прополз, твоим чадам и за всю жизнь не проползти, вместе взятым.
Мои воспоминания больше всего нравятся Погоднику. Книжный червь, всю жизнь проведший над фолиантами и путешествовавший только в воображении. Остальным глубоко по барабану армейские побасенки.
Тут в наш тесный домашний мирок врываются новые персонажи. Прямо из стены дождя выпрыгивает Дама, за ней Кавалер. Мокрые вдрызг, возбужденные охотой. Тяжело дышащие – это нет. Дыханье у обоих рьерра ровное, как будто они только что поднялись со своих подстилок. Чего не сказать о появляющейся следом Убийце – Шелест запыхалась, несмотря на всю свою подготовку, с одежды тоже льет в три ручья. Все равно – улыбается.
- Загоняли, бестии. – втаскивает за собой здоровенный мешок. Сурки, птицы – наш ежедневный охотничий рацион. – Займись, старая.
Ящерицу подгонять не надо. Карты брошены, растолкала двух своих помощниц и уволокла вместе с ними ужин на «кухню» - поближе к костру, разделывать, жарить. Шелест опускается на освободившееся место, перевести дух.
Мои найденыши ведут себя по разному. Кавалер, проходя мимо, как бы мимоходом тыкается носом в мою коленку, искоса поглядывает. «С тобой все в порядке? Не обидели эти мерзкие любители грызунов?» Хвост еле заметно дергается в знак приветствия, и снова замирает, как деревянный. Дама нет. Женщина. Виляет хвостом, трется, чуть не скидывая меня с камня – растут они, надо сказать, прямо фантастическими темпами. Дружески обнюхивает Погодника, показательно игнорирует гнома – его преследует неистребимый хомячий запах. Я чешу рьерра за ухом. Подумать только. Огромное красноглазое чудовище довольно урчит и подставляет второе ухо.
- Дааа, Лейтенант, повезло тебе. – Шелест щурится, тянется как кошка, не обращая внимания на мокрую одежду. – Рьерра - это сильные фигуры. Не хомячки.
- Оставайся. Возьму тебя штатным смотрителем чудовищ.
- Подумаю, подумаю, - смеется. Впечатление - как будто кончиком ножа проводят под подбородком. Без нажима, но предупреждающе, предупреждающе…
- А при чем тут хомяки?! – тут же взъелся гном. – Что вы все цепляетесь к зверям? Между прочим, мы тут вот сидим в тепле и уюте, а эти маленькие патриоты роют и роют… Без сна и отдыха…
- Ну так и помог бы им, воспитатель. – предложил Погодник. – Слышал я, гномы мастера тоннели рыть. Вот ты бы собственным примером…
- А не удалился бы ты звезды посчитать? Шарлатан недоученный!
- Кстати, я слыхала… - распря прекратилась в зародыше. Когда говорит Ночной Убийца – его лучше слушать. Шелест кивнула и продолжила тем же негромким голосом – Вернее, даже не слыхала, а пару раз видела. В арсенале восточных коллег (как мягко, а?) встречаются мелкие животные. Змеи, например, бывают очень эффективным оружием для выполнения миссий.
Я тоже с этим встречался. Особенно во время своей первой кампании – наши оппоненты использовали змей для охраны своих военных лагерей. Даже не прибегая к помощи магии, просто рассыпали вокруг порошок из тропических трав, который действовал на ядовитых бестий как приманка. В свете луны целые просеки кишели смертоносным живым ковром, и никакие наши диверсии врагам были не страшны. Пока наши маги не разобрались в рецепте этого порошка, и не обратили оружие против его же создателей. Достаточно было с помощью катапульты забросить пару ветхих, рассыпающихся уже в полете мешков снадобья в лагерь лаймонов, и всю ночь там царило убойное веселье. А нам оставалось только стрелять и рубить беженцев, пытающихся спастись от обезумевших змей. Война принимала там временами на редкость изощренный характер, что там змеи – а отравленные колодцы? А то и целые речушки… Яд в котел, яд на острие меча или стрелы, целые отряды, погибавшие без единого выстрела, моментально, во сне или бодрствуя на марше. Ямы-ловушки, способные заглотить сразу человек двадцать, и утыканные на дне опять же отравленными кольями. Да и сама природа, впрочем, не давала нам роздыху. Ладно, дикие звери, но там полно разной нечисти, навроде оборотней-леопардов, или бабочек-вампиров. Природа, конечно, различий особенных не делала, лаймон там, или твой сосед по землянке, но легче от этого не становилось.
Лаймоны вообще горазды на такие пакостные выдумки, сказывается восточная кровь; но и более цивилизованные народы не чураются при случае воспользоваться ползучими убийцами, созданными самой природой. То и дело можно услышать, как кому-нибудь преподнесли змею в инкрустированной шкатулочке. Подарок от чистого сердца.
Хомяки, конечно, на змей мало похожи. Тем не менее Гнорра такая идея вдохновила. Он даже карты забыл. Порылся где-то внизу, в складках своего длиннющего халата и выволок на свет Гленфендила. Яростный со сна здорово смахивал на пухлую измятую подушку с осоловелыми глазками. Его появление вызвало прилив энтузиазма у Дамы, рьерра радостно осклабилась, и хомяк тут же, не просыпаясь, хлопнулся в обморок. Ну можно представить – спишь ты в теплом уголочке, весь такой сытый и расслабленный. И вдруг тащат куда-то, за шкирку приподнимают на холоднющий воздух, и первое что ты видишь – демонический оскал рьерры.
Хомяку я сочувствовал, и на всякий случай положил ладонь на холку Даме. В принципе, отношения с племенем грызунов в пределах пещеры были уже отрегулированы, и она понимала, что ей не дозволяется хватать за жирный бок конкретно этого хомяка, но откровенно наслаждалось произведенным впечатлением. А вот Гнорра страдания питомца нисколько не волновали. Он бесцеремонно разжал ему пастишку и заглянул внутрь.
- Ну и чего? И чем эти клыки хуже змеиных?
Очнувшийся хомяк принялся протестующе пищать, чихать и активно вырываться, но гном держал крепко.
- Зубы – чисто тигриные, мне ли не знать. Не ядовитые вот только… Чем бы их таким смазать? – и Гнорр перевел взгляд на Убийцу. – Чтоб только сам, конечно, не подох?
Шелест восприняла вопрос без иронии и задумалась. А гном рассеяно запихал снулую зверушку обратно под стол и с надеждой уставился на женщину. В затуманенных глазах Владельца и Содержателя уже мелькали отряды, роты и целые батальоны по настоящему смертоносных хомяков, марширующих куда-то… В огне пожарищ, к славе и богатству… их хозяина…
ЖАТВА ВОЙНЫ
ФОРТ ДЕВЯТИ СТОРОЖЕВЫХ ПСОВ
первый месяц осени, год 36-й Правления
Вышли при полной луне. Мрачная подсветка. Как любят романтики описывать битвы при лунном свете… Час ковыляем до начала подземного хода. Льевилла так и не проявилась, не хочет присутствовать. Оно и правильно, ничего приятного я лично не ожидаю.
У дыры разделяемся. Боевая группа, то бишь я с Убийцами, ныряем в ход, Арьергард – рьерра и ведущий их паренек (тот, который не постеснялся подправить физиономию своему папаше) двигают дальше, к воротам. На всякий случай. Заслон. Хлипковат конечно, если бы мелитонцы ломанулись прорываться всей своей командой, но для подчистки пожалуй сойдет. Нет у меня других боевых единиц, кроме этого задиристого юнца и двух щенков. Особенно не прощаемся – и примета плохая, и чего говорить, если сказать-то нечего. Тебя выбрали за характер, парень, иди и докажи, что никто в тебе не ошибся. Рьерра шагают за ним неохотно, но, видимо соображают, что в важном деле не до сантиментов.
Наша троица пробирается под землей. Прошедшие месяцы не добавили здесь ни свежести ароматов, ни сухости. Воздух затхлый, несет почему то гнилью какой-то, дохлятиной… Сапоги скользят в невидимой глине – идем естественно на ощупь, без факелов. Хорошо еще свод нигде не обвалился. Каждому хомяку – по медали. Убийцы впереди – это их дело, и их контракт, я только на подпевке…
Дошли. Выбирался вслед за женщиной из норы, тыкаясь в темноте в ее лопатки. Снаружи сразу лунный свет – по глазам., даже зажмурился на секунду.
Шелест смотрела в противоположный темный угол двора. Они с братом должны были обойти стены Форта по периметру, снимая часовых и двигаясь навстречу друг другу. По ходу Шелест стояло трое, один метрах в тридцати от нас, другой – у главных ворот, третий – на левой фронтальной Башне. На ближайшем охраннике она даже не задержала взгляд, как будто он был прозрачный. Вот тут я поежился. Шелест смотрела сквозь мелитонца, сосредоточившись на дальнем объекте. А первые два были в ее понятии уже мертвецами. Мертвецы еще шевелились, один зевал, второй сосредоточенно рылся в карманах, отставив на секунду алебарду, но для Шелест они уже были прошлым, забытым эпизодом. Шанс увидеть хотя бы причину своей смерти был только у дальнего от нас стража, да и то сомнительный. М-да…Ночные Убийцы на выполнении контракта…
Я перевел взгляд вправо, но Шепота рядом уже не было. По задней стене Форта стояли только два поста, к тому же, скрытые тенями от Башен, но благодаря Льевилле мы знали их расположение. Там я не разглядел ничего; и солдат, и их короткую судьбу в образе Шепота скрывала темнота. А когда повернулся, то первый из стражников Шелест уже бесшумно оседал на землю. Руки судорожно вцепились в горло, а из под ладоней хлестала темная в свете Луны кровь. Парень наверняка проглотил метательный нож. Смазанный силуэт Убийцы обозначился возле второго, этот мелитонец даже повернуть голову не успел. Вернее, Шелест повернула ее сама, сразу на 180 градусов. Негромкий сухой хруст, и нынешние защитники Форта потеряли еще одного стража. Третьему повезло больше товарищей только в том, что он успел на долю секунды увидеть свою смерть в виде черного клинка. Они все оружие покрывали черным налетом. Ни сверкания, ни даже случайного блика, отблеска…Взмах тени – и горло рассечено до позвоночника. За три секунды Форт лишился всей ночной стражи.
Последнее тело Шелест аккуратно придержала, чтоб доспех не бряцнул о камни Башни. Из сумрака напротив выступил Шепот, клинок на отлете. Судя по неторопливым движениям, стражи на затененной стороне Форта тоже не успели снискать себе славы в бою. Убийца кивнул сестре, поднял руку, показывая для меня – все в порядке, путь свободен. Дальше моя роль наблюдателя заканчивалась. Наемники не спеша направились к недостроенному зданию казармы, где располагалось остальное воинство мелитонцев, а я, через двор, – к обиталищу их Капитана. Честно говоря, участвовать в резне спящих не хотелось принимать участия. А с Капитаном и его двумя его слугами можно рубиться открыто, уж их то в кроватях не застанешь. Комнаты закрывала добротная, окованная медью дверь, пожалуй, единственная дверь во всем Форте. Ломать ничего не потребуется, да и бесполезно это – плечом на десятисантиметровые доски, просто у меня есть ключ. Льевилла постаралась, скопировала бородку. А гному пришлось вспомнить свои навыки работы с металлом.
У нас оставалось в пещере совсем немного масла. Осторожно, экономно капаю в петли. Смазываю стержень ключа. По-во-рот… Створка двери отходит бесшумно. Шаг – и я в темноте внутри Башни…
И конечно, все не гладко. Едва шагнул – визг по ушам, как будто наступил на разоспавшуюся свинью. И словно в ответ – визг со стороны казарм. Сторожевое заклинание. Простое, но эффективное, подвешенное как паутинка между стен. Моим наемникам придется туго, но нет времени помогать, быстрее, топочу по ступеням наверх, теперь уже наплевать на шум, вся внезапность насмарку. После секундного затишья навстречу по лестнице тоже кто-то шлепает – босиком, сапоги, понятно, одевать некогда. Просто выставляю шпагу, не останавливаясь. Тяжелое «хаааа…», лезвие вошло в чье-то тело, оседает, выворачивает вместе со шпагой. Куда ж ты в темноте понесся, воин, хоть бы факел какой прихватил... Левую руку обжигает – наполовину мертвый страж хаотично размахивает своим оружием в полной темноте. В сторону труп, быстрей наверх, быстрей – там уже в полный голос орут, мельтешат искры – все-таки додумались высечь огонь.
Дверь закрыта, но это ерунда – тут замков нет, не успели, да и хлипкая она… Врезаюсь не сбавляя движения, на пол, с обломками, с ором, с проклятиями. Двое. Пехотинец-мечник, полуголый, в меч обеими руками вцепился, глаза дикие, белые… Колю немного вниз от груди, почти не размахиваясь. Тут же бросает свою побрякушку, хватается за живот – и в сторону с подвываниями. Не боец, молодой еще. Да что у мелитонцев, ума нет? Одни пацаны! Тоже мне, армия вторжениями… Пинаю – к стене, воин. И дальше, дальше, быстрее.
Капитан за кроватью. Хотя, почему Капитан? Лейтенант от силы. В одной руке тускло тлеет факел, не разгорелся еще, в другой – шпага. Тоже не одет, в ночной рубашке, и в колпаке даже. Пижон. Оскалился, в глазах страх – и бешенство. Наклоняет факел к развороченной кровати. Это понятно. Сообразил, что спать на ней вряд ли еще придется, а спалить Башню напоследок – милое дело. Три секунды стоим, глядя в глаза друг другу. Дышится тяжело.
- Оружие на пол – будешь жить. – в этом я совсем не уверен, но сказать стоит.
- Ты один! – лейтенант заглядывает в развороченный дверной проем, и злорадно щерится. – И твоя рука не годна.
Заметил. Хотя трудно не заметить – рука правда повисла плетью, с пальцев падают тяжелые темные капли. Мелитонец тут же прыгает вперед, бешенная атака, отскок. Загнанная крыса в тупике. Злая улыбка еще шире.
- Ты истечешь кровью прежде, чем я перережу твое горло.
Огонь бодро перепрыгивает на разворошенное постельное белье. Если мы будем долго вальсировать вокруг кровати, пламя разгорится, а это совсем не входит в мои планы.
- Я не один, - стараюсь говорить мягче, успокаивающе. Хотя какое тут успокоение, дышим оба как лошади после дневного перехода. – Прислушайся. Крики за окном – это убивают твоих людей. Последних твоих людей.
Со двора Форта, из казармы, на самом деле несется нестройный ор и проклятия нескольких человек. Убийцы, естественно, делают свою работу молча. Надеюсь, у них хватило ума блокировать солдат внутри казармы, где они не могут нападать все сразу и с нескольких сторон.
Лейтенант напряженно прислушивается. Количество кричащих с каждой секундой явно убавляется. Тогда я медленно, не отпуская его глаза, показываю раненной рукой на стену за своей спиной. Туда, где нарисован очаровавший его Форт.
- Башня сгорит, – огонь в самом деле уже расходится не на шутку. – И Форт сгорит. Все, что ты строил, Лейтенант.
В самом деле, может сгореть. Даже с проколотой рукой я его одолею, но времени это займет достаточно, чтобы огонь окреп.
Он в ярости кидает взгляд на картину. Это, конечно, не совсем честный удар, я ловлю мальчишку на дешевую удочку, но убивать мне его почему-то не хочется. Пусть потом оправдывается перед собой, что его взяли обманом. Отвлекся на доли секунды… Мне хватает, чтобы перегнуться через полыхающую кровать и двинуть ему в челюсть щитком шпаги.
Сажусь рядом с поверженным мелитонцем на пол. Дышится тяжело – воздуха не хватает, все бегом, все быстро. Пока прохлаждаюсь, пламя занимается всерьез. Приходиться снова подниматься. Отдираю полог (вот зараза, привык в комфорте спать) и начинаю воевать с жадными языками. Ничего, еще не пожар. Через пять минут забитое пламя исчезает, оставляя вместо себя густой едкий дым. Вся комната – как в тумане. Кашляю. Лейтенант на полу немного шевелится, коротким и жестким ударом снова отправляю его в страну грез. Расхолаживаться особенно некогда, мои Убийцы явно столкнулись с непредвиденным сопротивлением противника, и им может понадобиться лишний клинок. Сдираю с кровати обгорелые остатки простыней и связываю бесчувственного мелитонца по рукам и ногам. Дальше – к выходу, на воздух, здесь он задохнется, как таракан в печке. Рука почти не действует, так что волоку свой приз без всякого уважения, за шиворот. Бросаю на пороге – тут посвежее, продержится. Тем же манером вытаскиваю мальчишку с мечом, но за него, кажется, можно уже не беспокоиться. Глаза стеклянные, дыхания не слышно. Ладно, это все потом, сейчас главное во дворе Форта.
И, спотыкаясь, ковыляю вниз. Хорошо, что на лестнице есть перила и крепления для факелов. Вот так, по стеночке, вырисовывая кровавые узоры на ступеньках. Конечно, надо бы перетянуть руку, остановить кровь, но времени нет ни секунды. На полпути спотыкаюсь о тело первого стража и буквально скатываюсь вниз.
Как оказывается, можно и не бежать. Пока поднимаюсь на ноги, пока вглядываюсь в густую тень, крики в казарме стихают. Через двор мчаться трое. Светлые пятна ночных рубашек – не наши значит. Еще одна фигурка потемней бесшумно скользит следом. Один из мелитонцев не так проворен, отстает. А может, решил прикрыть товарищей – поворачивается к преследователю. Встреча длится не больше двух секунд… и темный силуэт скользит дальше. Нда… Демон смерти в земном обличие. Или демонесса. Впрочем, двое оставшихся успевают выбежать за ворота. И я слышу жуткий вой… Рьерра соскучились ждать развлечений. Дальше можно не смотреть…
Все. Конец. Победа. Сажусь у стены прямо на землю и зажимаю сочащуюся рану здоровой рукой. Сбоку совершенно бессмысленный взгляд мальчишки лейтенанта. Похоже вой рьерра добил его окончательно. Всего за четверть часа он лишился всей своей армии и крепости.
- Добро пожаловать во взрослую жизнь, малыш. – мой голос выходит хрипловатым. – Тебя можно поздравить – ты добрался в нее живым.
ФИНАЛ
ФОРТ ДЕВЯТИ СТОРОЖЕВЫХ ПСОВ
второй месяц осени, год 36-й Правления
Через колыхающееся марево морока мы наблюдали за весьма представительной процессией. Мы – это собственно все население Форта. Даже старуха Ящерица выползла на солнце и щурила подслеповатые глаза на франтоватых господ по ту сторону прозрачной завесы. Даже Владелец Фермы Боевых хомяков с неизменным Гленфендилом на поводке явился полюбопытствовать. Событие, конечно, неординарное. Не каждый день в вашу казарму заявляется наследный принц с блистательной супругой, да еще при развернутых знаменах и в сопровождении целой толпы генералов и министров. Принц Эдвард лично возглавлял освободительный и карательный поход королевства, и бесцеремонно тащил с собой весь штаб армии вкупе с гражданским советом. По слухам, в принцах ему ходить осталось совсем недолго, война подорвала здоровье нынешнего короля. Его Высочество со дня на день ожидал из столицы судьбоносных известий, и не хотел оставлять без присмотра шайку возможных оппозиционеров. Мудро. Молод, а уже поднаторел в дворцовых политических забавах.
Не подозревая о нас, все высшее командование сгрудилось у рва, имитирующего обрыв. Это был мой последний фокус из рукава. Перед самым приходом основной армии захватчиков мы устроили грандиозный ночной фейерверк, на который ушли пожалуй все мои маленькие колдовские запасы. А потом Погодник поставил Морок Провала. Для мелитонцев это должно было выглядеть так, будто на месте Форта произошел неимоверный взрыв, вызванный то ли природным катаклизмом, то ли действиями чародеев Пэса. И вся постройка, вместе со стенами, башнями и хорошим куском горного уступа рухнула в ущелье. Скорей всего, именно такое впечатление весь наш спектакль и произвел, мелитонцы прокатились к Перевалу Скромников даже не удосужившись взглянуть на дымящиеся руины в долине… Очень кстати, потому как руин там я уж никак не мог им соорудить.
За спиной Эдварда я заметил и нашего капитана – этот что-то оживленно наговаривал принцу, то махая руками, то тыча во все стороны. Видимо, описывал, каким Форт был до того, как провалился в преисподнюю. Еще я мельком увидел цепляющуюся за локоть принца даму, незадолго до моего появления в королевстве наследник женился, и предпочитал путешествовать и воевать со всеми удобствами. Впрочем, зря я так иронизирую. Выглядел молодой человек усталым, грустным и очень похожим на пленного лейтенанта, который стоял у меня за спиной. Мелитонец, еще не оправившийся от нашего сражения, весь забинтованный, стоял с трудом, опираясь на кого-то из слуг. Он от судьбы не ждал ничего хорошего. Я обещал ему жизнь, но мой статус наемника вызывал сомнения в незыблемости этих обещаний. К тому же у стены Форта в аккуратную поленницу были сложены трупы ЕГО маленькой армии. Честному человеку бывает ужасно стыдно и горько оказаться единственным оставшимся в живых после битвы. По молодости. С возрастом это проходит.
А потом Погодник снял морок. Дааа… Это стоило увидеть. Столько раскрытых генеральских ртов сразу (ну не люблю я штабистов). И мою выправку, когда я отчеканил шаг для доклада принцу. А что вы думали? В морской пехоте учат не только убивать. Многие города могли бы вспомнить тяжелый парадный шаг моей бригады на своих улицах. И сколько же я выслушал потом насмешек от местной полупрозрачной достопримечательности!
Эффект был силен. У его высочества ужасно по-детски загорелись глаза. Эдвард тут же пожелал объявить кратковременную стоянку своему штабу, чтобы отдохнуть в стенах вновь обретенной чудесным образом крепости. Ну по крайней мере, отобедать. В узком кругу скромного наемника-героя, своей молодой супруги и малолетнего наследника. Вот тут удар поджидал уже меня. Принцесса наконец подняла глаза, подавая руку своему мужу. Губы ее Высочества лукаво изогнулись – и у меня отвисла челюсть. На меня смотрела ясными невинными глазками бывшая виконтесса Ларья`к. Я перевел взгляд на наследника принца, и улыбка принцессы стала чуть откровенно насмешливой. Мне показалось, что я посмотрел в маленькое зеркальце. А в уме быстренько отсчитывались месяцы со дня нашей казалось почти забытой встречи.
Мы почти не оставались наедине во время этого странного обеда. Почти – это минуты две. Когда Эдвард вышел что-то скомандовать своим генералам. Принцесса с той же насмешливой улыбкой наблюдала за ребенком, забавлявшимся с Боевым Хомяком Гленфендилом у камина. И говорила, стараясь не глядеть на меня.
- Вы очень преданно послужили Короне, лейтенант Олле. Чем заслужили нашу бесконечную признательность, и, несомненно, значительную награду. Вы так занимательно и живо описали свои приключения… Скажите, так подробно вы помните ВСЕ свои походы и приключения?
Я тоже глядел на наследника. Мальчишка раскраснелся, хомяку приходилось туго, но он терпел. В силу субординации вероятно. Или в силу своей полной флегматичности.
- Что Вы, Ваше Высочество. – я так и не повернулся, хотя это было неуважительно по отношению к принцессе. – Жизнь наемника полна всевозможных событий, а я так немолод, что не в силах удержать их в памяти все. Я не помню практически ничего даже из событий прошлого года… Что уж говорить о чем-то, что происходило….три..?
- Три с половиной, - быстро поправила принцесса.
- …три-четыре года назад. – закончил я.
Теперь принцесса смотрела на меня, и улыбалась мне. Ответ был правильным.
- Я думаю, лейтенант, глупо будет оставлять Форт без командующего, который его и построил. Тем более, что вы так хорошо себя зарекомендовали во время боевых действий.
Теперь, когда сложный момент был пройден, мы улыбались оба, как два маленьких заговорщика, у которых есть общий секрет. И могли смотреть друг на друга без напряжения. Одновременно потянулись к вазе с фруктами. Принцесса ущипнула виноградинку, и я покорнейше последовал выбору моей как ни крути нынешней повелительницы.
- Согласен с Вашим Высочеством. Вы так мудры, что поразительно сочетается с вашим, простите, юным возрастом и несравненной красотой… - грубовато, но кто сказал, что наемник должен быть искушен в витиеватости комплиментов.
- Думаю также, что не приемлимо для командующего Фортом не иметь дворянского звания… скажем…графа?
Я поперхнулся виноградиной.
- Смею уверить, у Вашего Высочества не будет более преданного вассала, моя госпожа… - вывернулся таки.
- Конечно, и содержание Форта в полной боевой готовности потребует существования каких-то ленных владений, лейтенант… - девчонка хотела меня добить, и ей это удавалось без особого труда, - Что вы скажете о городишке, который мы проходили у подножья гор? Как его?
- Черта, Ваше Высочество.
- Да, о нем. Думаю, часть налогов вполне покроет нужды Форта, по крайней мере, на первое время…
- Я осмелюсь заметить, Ваше Высочество, что народ государства может чувствовать себя полностью счастливым, когда им правят такие дальновидные и щедрые правители…
На этом пытка облагодетельствованиями наконец прервалась – в комнату вернулся принц. Я не скажу, что он жадно смотрел в рот своей супруге, но все ее идеи выслушал с полным одобрением. Принцесса даже немного рискованно рассказала ему о нашем давнем знакомстве, причем в ее описание выходило, что я в одиночку разогнал роту Седых Кентавров и спас их с бонной от неминуемой смерти. Супруг преисполнился восхищением. Он действительно был молод, и еще с энтузиазмом слушал такие вот жизнеутверждающие авантюрные истории. И действительно обожал свою жену и сына – что ему такая мелочь, как патент на дворянство, или Форт, или даже захолустный городишко, если таков каприз возлюбленной….
Это пройдет… Со временем… Появятся подозрительность, недоверчивость, высокомерие… Пусть мой Принц подольше остается юным.
Прежняя виконтесса мелькнула в глазах Принцессы еще только раз.
Эдвард церемонно наклонил голову в мою сторону и заверил:
- В моем обозе, лейтенант, достаточно чинуш и бюрократов, которые немедленно оформят Указ, патент, и права владения. Пограничный замок – весьма беспокойный подарок, я понимаю, что он потребует от вас постоянного нахождения в своих пенатах, – тут он расплылся в улыбке. – А вот по окончанию военных действий приказываю вам прибыть в столицу. Приятно будет видеть вас в числе дворян на праздновании нашей победы.
- И нашему сыну, дорогой, не повредит общество по настоящему преданных вассалов. – вставила принцесса. – У кого еще учиться быть мужчиной, как не у настоящих профессионалов.
Клянусь, в глазах принцессы плясала по крайней мере дюжина бесенят.
Форт девяти сторожевых псов
© Copyright: Олег Сорокин, 2007
Свидетельство о публикации №207032800216
Свидетельство о публикации №207032800216
Рецензии