Мать и сын

 Автобус шёл в сторону вокзала. Народу в автобусе было немного, и эти двое сразу обращали на себя внимание: потрёпанный мужчина средних лет в грязно-синей спортивной куртке и пожилая женщина в коричневой мутоновой шубейке. От мужчины исходил отчетливый запах перегара. Они стояли рядом, словно отгораживая для себя кусок автобусного пространства.
— Хорошо-то как, — говорила женщина, — наконец-то мы собрались. У меня прям глаза на небесах. Ты смотри, Эдик, погодка-та — солнце радуется. Скоко собиралися, да поехали.
— Собралися, да поехали, — невнятно пробубнил мужчина.
— Да, Эдик, ты у меня заботливый. Увидят, какой сын у меня вырос. Вон какой красавец. Пойдем там, и на кладбище сходим. И родные у нас, и еще соседи, Сидоренки, украинцы были. Хорошие люди. Ты-то помнишь их?
— Не помню.
— Да, Эдик, приехал ты за мной, как хорошо-то. На поезде поедем, посидим, подремам.
— На машине-то лучше было бы. Машину договориться за пятьсот рублей...
— Сыночек ты мой, матушка ты моя! Да где ж договориться за пятьсот… И страшно на машинах-то ездить. Вон Валерка летом разбился у нас. Учился все, в Москву ездил, а вот и нет его. Пешком ходить надо, Исус пешком ходил. А они на машинах, на машинах все – куда торопятся? За смертью, что ли, своей? Зачем техника-то эта… Ты телефон-то взял с собой?
— Не взял. У Таньки оставил.
— Ну и ничего. У Таньки целее будет.
— Телефон-то дорогой.
— Ну и что, что дорогой, — разве вы четырнадцать лет вместе не прожили… Да и я её всегда отблагодарю — помидоров вон всегда, огурчиков солёных. Серёжки ей купила. Да она за тобой всегда бегала, а не надо за мужиками бегат… Я вот как родила тебя, так за тобой бегала всё. Дитё родное, оно дороже. За дитём надо бегат.
— Мам, потише, люди кругом…
— Да я потише, я тихонечко… Ты, Эдик, смотри, — люди они непьющие. Мы-то с тобой выпьем, посидим. А им тортик купим, с чаем пускай…
— Коньяка, может…
— Беленькой возьмем, зачем коньяк… Что же мы, не русские, что ли. Я вот шубу надела, холодно сегодня. А ты у меня красавец — вон какой модный.
Они вышли из автобуса, продолжая разговаривать о каких-то семейных делах. Точнее, говорила в основном, мать. Сын почти все время молчал, и только иногда хмыкал. Он слегка поддерживал ее под локоток, когда приходилось перебираться через скользкие весенние лужи. Так они и шли по направлению к вокзалу — невысокая женщина в короткой мутоновой шубейке и грузный мужчина в спортивной куртке. Вместе и отдельно…