Мир Людей Пролог

Дверь сорвалась с петель и с громким стуком упала на пол. Два кнехта, вооруженных простыми железными мечами, немедля вошли в дом, еще двое замерли у дверного проема, готовые ворваться внутрь при первых же звуках боя. Последний воин, вооруженный арбалетом, неуверенно оглянулся на просвещенного Кира и, безошибочно прочитав во взгляде жреца-риттерианца приказ, шагнул вперед, озираясь в поисках противника.
- Вы готовы, юные господа? – глубоким и приятным голосом осведомился просвещенный Кир у стоявших рядом с ним молодых людей. Те медленно кивнули, не удостоив жреца даже взглядом. Что ж, чего еще ожидать от снобов из Гильдии магов…
Следом за кнехтами, юноши перешагнули через порог. Внутреннее убранство дома, примыкавшего к гончарной мастерской, где и трудился хозяин, говорило о том, что дела ремесленника шли очень даже неплохо. Чистоту и аккуратность прихожей, свободно переходившей в трапезную, портили лишь перевернутые лавки да опрокинутый стол. В остальном же жилье гончара было очень и очень хорошо, опрятно и уютно, пусть и не могло похвастаться свойственной столичным домам роскошью.
Кнехты разделились: один решил осмотреть комнату гончара, второй направился к ведшей на чердак лестнице. Чародеи, а с ними и просвещенный Кир, были настороже: откуда угодно мог появиться их враг, а тогда… тогда их жизни в значительной степени будут зависеть от удачи.
Еще засветло насмерть перепуганная жена гончара прибежала в городской храм Ритта, добилась встречи с настоятелем и в слезах рассказала ему об ужасном происшествии минувшей ночи. Женщине удалось спасти десятилетнего сынишку, а вот маленькая дочь не смогла бежать из дома вместе с матерью. Она была мертва. Убита отцом в собственной кроватке.
Настоятель немедля отправил просвещенного Кира во главе отряда для уничтожения – или, если повезет, поимки – гончара. Конечно, обычными убийствами занимался магистрат города Кэрендина, но на сей раз убийство обычным не было.
С чердака, где мгновение назад скрылся один из солдат, донесся сдавленный вскрик. Не медля, молодые люди метнулись к лестнице, опрометью взлетели по ней, едва не сбив с ног болезненно-бледного, отчаянно зажимавшего себе рот рукой кнехта. Чердак, как оказалось, использовался в качестве детской; прямо напротив входа было большое круглое окно, через которое лился мягкий утренний свет, а справа и слева от молодых людей стояли кровати. Правая, та, что побольше, пребывала в жутком беспорядке: подушка валялась на полу, тонкий плед смят и немыслимым образом перекручен. А вот левая кровать… Создавалось впечатление, что она гнила на протяжении нескольких лет. Гнила вместе с бельем и спавшим ребенком.
Один из чародеев вполголоса выругался на языке пиратов-островитян, чем вызвал еще большую бледность воина, решившего, что на его голову вдобавок ко всем напастям свалился еще и один из этих отчаянных головорезов.
- Значит, и правда ведьмак, - негромко произнес второй маг. Продолжить эту мысль он, однако, не успел – снизу раздался истошный вопль, затем оглушительный свист и глухой удар, смешавшийся с неприятным лязгом. Молодые люди кубарем скатились вниз по лестнице и на мгновение замерли при виде открывшейся им картины.
Рядом с ведшей в мастерскую дверью лежал кнехт. Он был мертв. Его меч выпал из руки и отлетел в сторону. Над телом стоял гончар, высокий жилистый мужчина с обвисшими усами и в простой, рабочей одежде. Гончар безучастно смотрел прямо перед собой, словно будучи погружен в какие-то размышления или воспоминания, возможно даже и приятные… Отгородившись от безумца столом, на подгибающихся от страха ногах стоял бледный, как покойник, просвещенный Кир, бормоча какие-то молитвы. Два мечника, караулившие у входа в дом, уже ворвались внутрь и стояли теперь без движения, готовые броситься в бой – но в глазах их читался страх. За их спинами стоял арбалетчик, изо всех сил пытавшийся совладать с отчаянно дрожавшими руками и прицелиться во врага.
Появление юношей словно вывело всех из ступора. Хлопнула тетива арбалета, свистнула стрела, жрец заголосил какую-то околесицу, среди верующих в Ритта именуемую молитвой, а тот, кто недавно был работящим и дружелюбным гончаром, резко вскинул руку – и стрела со звоном вошла в потолок. В следующее мгновение ведьмак повернулся к чародеям и, как только один из них не своим голосом рявкнул: «Ложись!», - вновь раздался жуткий свист. Каменная стена, перед которой секунду назад стояли прыгнувшие в разные стороны маги, зашипела, начала плавиться, словно на нее плеснули абсолютной кислотой.
Первым оправился парень, говоривший по-разбойничьи; он, не поднимаясь с пола, выбросил вперед правую руку, и с нее сорвалась струя пламени. Гончар, однако же, спокойно выставил перед грудью ладони в защитном жесте, пламя обтекало его, но не могло причинить ни малейшего вреда. Лицо ведьмака исказила жуткая усмешка… через секунду сменившаяся выражением крайнего изумления.
Второй маг налетел на врага, оттолкнул его к дальней стене и, на бегу подхватив с пола меч погибшего кнехта, пронзил плечо безумца, пригвоздив его. Ведьмак глухо зарычал от боли и ярости, но юноша сделал шаг вперед и, схватив своего противника за волосы, дважды ударил его затылком об камни. Гончар обмяк и повис на мече.
Некоторое время царила тишина, нарушаемая лишь доносившимся откуда-то собачьим лаем. Город медленно просыпался, уже стучали открываемые ставни, уже бабы принимались стряпать завтрак своим мужьям и детям, уже ударил звонко колокол на башне риттерианского храма, возвещая начало нового дня.
Просвещенный Кир дал знак солдатам связать гончара и уже представлял тот сладостный миг, когда он, простой проповедник, будет с гордостью рассказывать настоятелю о поимке врага рода человеческого. Солдаты охотно и споро выполняли приказ, радуясь тому, что все закончилось так быстро, и тому, что они остались живы. А что до павшего товарища… Так могли погибнуть и вовсе все пятеро!
- Ловко ты его, Мартин, - произнес негромко Геон Илайеран, подойдя к товарищу.
- А ты думал, только твоя разбойничья братия отвагой похвастаться может? – усмехнулся тот и отер пот со лба.


Опустошив кружку наполовину, Мартин Аркенстон отер пивную пену с верхней губы и нетерпеливо бросил взгляд в сторону окна. Увы, в заполненной народом и дымом харчевне сложно было разглядеть даже само окно, а уж то, что происходило по другую его сторону, и вовсе могло считаться загадкой эпохи. Где, мрак его возьми, пропал Геон?
Несмотря на все старания заплечных дел мастеров, состоявших на службе у жрецов Ритта, доставленный вчера в храм пленный ведьмак не смог поведать жрецам ничего интересного. Как, впрочем, и те немногие, кого удавалось взять живыми до него. Прежняя личность, личность гончара, была начисто стерта, а новая не знала ничего, кроме тяги к жестокости и разрушению. И никакого объяснения такой метаморфозе не было. Таким образом, помучив пленника до самой ночи, жрецы приняли решение казнить его на главной площади Кэрендина в полдень следующего дня. И полдень уже почти наступил.
Дверь харчевни распахнулась, и в нее ввалился Геон, тут же начавший прокладывать себе путь через многоликую и оживленно галдящую толпу, точно лис через кустарник. Добравшись до стола, за которым сидел Мартин, юноша уселся на лавку и, переведя дух, выдал:
- Ну, я тебе скажу, там народищу! Если мы хотим хоть что-то увидеть, нам стоит поторапливаться, пока людей там не стало еще больше.
- А тебе так не терпится посмотреть, как его убьют? – с легкой неприязнью осведомился Мартин. Не дождавшись от припавшего к кружке товарища ответа, он заговорил о том, о чем размышлял несколько последних минут:
- Как ты считаешь, почему подобное происходит с обычными, казалось бы, людьми? Ведь что, в сущности, мы знаем о ведьмах? То, что в какой-то момент у самых простых, ничем не примечательных людей вдруг появляются магические способности, значительно превышающие наши. Предугадать, с кем и когда это произойдет, никак невозможно, хоть и предлагались самые разные способы… И после такого преображения человек начинает думать только о том, как бы побольше уничтожить и убить, и этим и занимается.
- Говорили же, - прервал друга Геон, припомнив однажды подслушанные им рассуждения ученых мужей, - что ими руководит «инстинкт разрушения».
- Не говори ерунды! – возмутился Аркенстон. – Наши умники и самим не знают, что это за инстинкт и есть ли он вообще. Просто выдумали себе объяснение, чтоб жить легче было. Версия мистиков куда более правдоподобна.
- Я тебя умоляю! – воскликнул на сей раз Илайеран. – Мистики сами недалеко ушли от безумцев, даром что не крушат все вокруг себя!
Мартин покачал головой. Те из членов Гильдии мистиков, кому доводилось лицом к лицу сходиться с ведьмаками, впоследствии говорили, что исходившая от них сила была абсолютно чужда миру, словно появилась откуда-то «извне». Большинство тех, кто был знаком с этими рассуждениями, относились к ним с иронией, и было от чего. Несмотря на то, что Гильдия мистиков была не менее известна и уважаема, чем Гильдия магов, ее членов редко воспринимали всерьез, когда речь заходила о природе магии. Дело все в том, что за мистиками уже давно закрепилась репутация полусумасшедших идолопоклонников. Виной тому было убеждение членов Гильдии в том, что существует некая персонификация всей мировой энергии, которую они окрестили Драконом. С завидной регулярностью пытались мистики призвать эту сущность и с завидной регулярностью терпели неудачу.
- Не забывай, что мы способны ощутить и направить лишь ту энергию, что заключена в нас самих, а мистики чувствуют энергию всего окружающего мира. Кому, если не им, рассуждать о том, чужда ли сила ведьм нашему миру, или нет.
Геон неприязненно скривился и вновь сделал щедрый глоток из кружки.
- Во всяком случае, - произнес он, - никому больше не приходит в голову обвинить в появлении этих безумцев нас.
Мартин кивнул, соглашаясь с товарищем. Двадцать лет назад, когда впервые в королевстве Эсталия появились безумные колдуны, облеченные наибольшей властью служители в короткий срок набравшего силу и влияние культа Ритта предъявили обвинения обеим чародейским Гильдиям в незаконном обучении магии выходцев из низших слоев общества. Когда же главы Гильдий задали резонный вопрос о том, какими же, по мнению уважаемых жрецов, целями они при этом руководствовались, ответ был точен и суров: создать панику в стране, дабы, воспользовавшись этим, захватить власть. Риттерианцы присовокупили к этому еще одно весомое замечание: по их мнению, безумие, поражавшее ведьмаков, было результатом бесчеловечных чародейских экспериментов над ними.
Немалых трудов стоило главам Гильдий убедить королевский Совет и самого монарха в том, что подобные обвинения беспочвенны и не имеют ничего общего с реальным положением вещей. Король, будучи человеком неглупым и заботящимся в том числе и о благосостоянии Эсталии, признал обвинения недействительными, но повелел, чтобы все завершившие обучение мистики и маги оказывали содействие в борьбе с этой напастью.
Увлеченные беседой и пивом, молодые люди не знали, что все, зашедшие сегодня в харчевню горожане обсуждали ту же самую проблему – ведьм, проклятие рода человеческого. Разговаривали по-разному: одни тихо, другие шумно, третьи говорили важно и с достоинством, перемежая глубокомысленные замечания щедрыми глотками пива, а кое-кто доверительным шепотом делился с собеседниками страшными тайнами, которые были выведаны чьим-то родственником, человеком надежным и, безусловно, достойным доверия. На деле все эти «секретнейшие сведения» оказывались прекрасной иллюстрацией к народной поговорке «одна баба сказала».
А ведь вслед за ведьмаками поднимались и другие, не менее важные темы для обсуждения! Король Зигмунд отозвал с рубежей львиную долю войск, чтобы оказать содействие городским стражам, истребляющим колдунов в градах и весях Эсталии, а неприсоединившиеся восточные таны того и гляди позабудут о непрекращающейся взаимной вражде и объединятся, против ненавистного соседа. Пираты с Парных островов, поди, уже оправились после поражения на море и теперь готовятся к новому набегу на приморские земли. А в дремучих лесах на севере доблестные паладины Ритта по-прежнему ловят немногих уцелевших язычников…
Но вскоре царивший в харчевне шум перекрыл другой, доносившийся снаружи. Он все нарастал и нарастал, пока не достиг своего пика, и огромная толпа не двинулась мимо окон к ярмарочной площади, перегородив всю улицу. Все, кто был в харчевне, мигом бросились к дверям, вырвались наружу, слились с толпой и принялись вместе с ней кричать: «В огонь! В огонь лиходея!» Повинуясь общему стремлению, Геон и Мартин покинули свой стол и, держась с краю, пошли вместе с массой людей к площади. Вскоре она открылась их взору, уже заполненная народом, рвущимся к огромному костру, сложенному в центре площади. Рядом с заготовленной древесиной, замерев с суровыми лицами, стояли два паладина, просвещенный Кир, настоятель местного храма Ритта, чьего имени маги не знали, и неестественно огромный палач, сжимавший в руке факел. Паладины крепко держали связанного ведьмака, с какой-то мрачной торжественностью оглядывая собравшихся, словно желая всем своим видом сказать: «Восторжествует дело церкви Ритта!»
Толпа гомонила, то и дело какие-то смельчаки пытались прорваться к ведьмаку сквозь плотное кольцо солдат, окруживших место казни. Те отбрасывали ретивых горожан щитами и недобро усмехались. Пленник же оставался совершенно безучастен ко всему, что происходило вокруг, словно и не замечал никого и ничего. Впрочем, это действительно было так: бывшего гончара лишили воли особыми курениями, секрет приготовления которых знали лишь риттерианцы. Одурманенный ведьмак уж точно никому навредить не мог!
Геон и Мартин оказались прижаты к стене одного из выходивших на ярмарочную площадь домов – крайне неудачное положение, с которого разглядеть что-либо было крайне сложно. Привставая на цыпочки, подпрыгивая, сгорая от любопытства, Геон добился лишь того, что его товарищ стал над ним потешаться. Однако насмешки продлились недолго: гомон сам собой сошел на нет, а затем над площадью разнесся голос настоятеля:
- Добрые люди! Да благословен будет Ритт-заступник и да защитит он каждого из нас!
Многие в толпе повторили последнюю фразу вслед за жрецом, лишь немногие промолчали. В том числе и два мага.
- Сегодня великий день, ибо сегодня свершится правый суд над чудовищем, истязающим род человеческий! Своею милостью Защитник даровал нам сил и мужества для поимки лиходея, которого вы видите перед собой. Увы, один доблестный воин погиб, исполняя свой долг перед народом Эсталии…
Настоятель сделал трагическую паузу, чтобы все собравшиеся смогли ощутить скорбь и благодарность павшему воину.
- Но жертва эта не была напрасной! И теперь мы вершим справедливый суд над злодеем!
Толпа взорвалась криками, в которых поровну было исступленной радости и ярости. Паладины, не теряя времени даром, возвели осужденного на костер, привязали к столбу, отступили вниз. Тотчас шагнул вперед палач, подняв руку с факелом. Толпа неистовствовала. Тогда великан поджег древесину – она быстро занялась, весело потрескивая. Обойдя вокруг костра, палач подпалил его с четырех сторон и вновь воздел сжимавшую факел руку.
Ведьмак, казалось, не чуял дыма и не ощущал подбиравшегося к нему жара. Вскоре небольшие огоньки сменились настоящим столбом пламени – топливо занялось целиком. И тогда, когда огонь скрыл осужденного от глаз горожан, раздался отчаянный, жуткий, леденящий кровь вой; приближение смерти пересилило действие дурмана. В эту минуту Мартин испугался, что очнувшийся ведьмак сможет вырваться, но опасения эти были напрасны – боль и ужас сковали лиходея не хуже, чем курения риттерианцев.
Просвещенный Кир и настоятель торжественно взирали на беснующуюся толпу. Когда вопли ведьмака стихли, оба хотели покинуть площадь, и паладины уже кинулись расчищать для них дорогу, как неожиданно какой-то человек прорвался сквозь оцепление и, встав около костра, заговорил, изо всех сил стараясь перекричать толпу. Одет он был более чем странно для горожанина: серо-бурый плащ его скрывал под собой грубую рубаху и портки неопределенного цвета, на ногах же он носил ботинки из грубой кожи. В руке он сжимал посох. Человек этот был ни стар, ни молод, но лицо его было трудно рассмотреть из-за густой бороды и свисающих неопрятными прядями волос.
- Слушайте меня, люди! – прорывался его голос сквозь рев толпы. – Грядет великое бедствие, и никто не сможет избежать лишений и горя! Ни на востоке, ни на Парных островах не найдете вы спасения от ужаса, что ждет нас всех! Так сказали мне мои боги! Верьте мне!..
Горожане почти не реагировали на вопли проповедника, чего нельзя сказать о риттерианцах. Настоятель сделал едва заметное движение головой – и тут же паладины бросились к язычнику, отобрали посох, заломили ему руки за спину и вмиг увели с площади.
- Глупец! – выдавил Геон. – На что он рассчитывал?
- Теперь у настоятеля есть еще одно развлечение для черни, - мрачно обронил Мартин. – А ведь это не первый случай…
Геон нахмурился. Чего он никак не мог понять в действиях служителей Ритта, так это их стремления искоренить всех прячущихся в лесах язычников, сохранивших веру в богов грозы, огня и прочих. Всем было известно, что язычники ничего общего с ведьмаками не имеют и зла обывателям не несут, однако за двадцать лет, прошедших с тех пор как прежде незаметный и бедный культ Бога-защитника обрел могущество, приверженцев старой веры было оправлено на костер не меньше, чем лиходеев. Но лишь год назад стали язычники появляться в городах и произносить свои полубезумные пророчества о грядущих бедствиях и чуть ли не о конце света. Безусловно, риттерианцы не могли позволить такого, и всякий проповедник немедленно попадал в допросную городского или сельского храма, а затем – в огонь.
Ни Геону, ни Мартину не хотелось больше наблюдать за начавшими расходиться людьми, возбужденно обсуждавшими явленное им зрелище, не хотелось им и принимать в этом обсуждении участие. А потому молодые чародеи, не говоря ни слова, покинули площадь и направились к небольшому постоялому двору у южных ворот, где остались их лошади. Им нечего было больше делать в Кэрендине. Больше всего на свете они хотели теперь очутиться в гостеприимных палатах Гильдии магов.