Конечная остановка

«Где этот чертов транспорт?», в сердцах выругался я. Помнится, когда в предыдущий раз судьба занесла меня в столицу, под Воздухофлотским мостом маршрутки носились, как угорелые, а сейчас тишь да гладь. Будто вымерли все.
Я оглянулся. Одинокие пешеходы спешили по своим делам не обращая на меня ни малейшего внимания. Словно я для них пустое место. Моя сумка, весившая килограмм пятнадцать, примостилась на асфальте – не таскать же ее на себе все время; легкая, с короткими рукавами рубашка липла к телу, брюки, почему-то не пропускали воздуха, как будто были сделаны не из ткани, а из клеенки; пот градом катился по лицу… Короче: лето, жара, пить хочется, но ты стоишь на солнцепеке в ожидании хоть какого-нибудь транспорта.
 На остановку подошел еще один потенциальный пассажир. На нем была белая, в красных кляксах футболка, свободные бриджи в серую полоску и кроссовки. Он стоял, уставившись куда-то в даль. Обдолбался, решил я. Как не крути, а чем больше город – тем больше в нем наркоманов. А может, он просто выпил лишнего? Как-то легче воспринимать пьяницу, чем наркомана, хотя водка – тот же наркотик.
Спросить его часто ли ходит здесь транспорт? А толку? Ну, промычит он нечленораздельно пару фраз или посмотрит на тебя большими, круглыми, стеклянными глазами; удивленно поднимет брови, принимая тебя за очередную галлюцинацию и… и все. Чего с ней, с галлюцинацией-то, говорить?
Уж лучше я подожду – не на своих же двоих до Нивок тащиться? Это тебе не родной городок, где можно пройти от края до края и ни капельки не устать. Это тебе столица.
Интересно все-таки, почему это людей так мало? На Майдане что-то происходит или что? так будто бы и праздника никакого нет.
Я глянул на часы – полседьмого, а солнышко почему-то уже плюхнулось на горизонт и норовило нырнуть за него. То ли умаялось за сегодняшний день и решило пораньше свалить с рабочего места, то ли бог дал ему пинка, чтобы скрылось с глаз долой. Ну, кому бы не надоело -- каждый день наблюдать, как этот желтый шарик катится мимо? Даже у святого нервы не выдержат. Ну да ладно, это их небесной канцелярии дело кого по синему небу пускать шляться, а мне пора – уже и троллейбус показался. Да еще какой! Весь черный, даже стекла тонированные.
- Слушай, - обратился я к обдолбаному, - этот, без номера, до Нивок довезет?
Все так, как я и думал. Однако, возможно, этот мужик уже научился нормально воспринимать свои галлюцинации и, может, даже разговаривает с ними?
- А к-куда он денется? - это, наверное, означало, что довезет. - Ты-то, откуда, «галя», взялась, я будто бы и не пробовал с вечера?
- Вчерашняя, - буркнул я.
- Не понял, - едва ворочая языком, произнес нарик.
- Граждане-товарищи, господа любезные, прошу на борт, - донеслось из открывшейся двери.
Я пропустил обдолбаного вперед и уже вскочил на подножку, когда рука в форме уперлась мне в грудь:
- Э-э-э, извините, гражданин хороший, но мест нет!
- Я постою.
- Не положено, - рука настойчиво выталкивала меня из темноты салона, из-за нее я не мог разглядеть лицо кондуктора.
- Как это не положено? - удивился я, но не соскочил с подножки, а пошел внутрь напролом.
- Нет-нет, мы не можем, это против правил, вы не в тот троллейбус сели, - затараторил кондуктор, но отступил, пропуская меня.
- В тот не то, - облегченно произнес я, падая на мягкое сиденье, - подвезете немного и я выйду. Здесь, насколько я помню, и сворачивать-то некуда, не правда ли?
- А мы вообще никогда не сворачиваем, - произнес водитель, скрытый от меня перегородкой, - никогда и никуда.
- Вот и отлично. Сколько с меня? - я посмотрел на кондуктора.
- Все нормально, - отозвался он и поспешил за перегородку, к водителю. - Впервые такое случ… - успел услышать я, но не придал этому значения и блаженно прикрыл глаза - наконец-то можно отдохнуть.

Мимо медленно проплывали деревья, дома, вывески магазинов, рекламы, фонарные столбы, редкие автомобили и пешеходы; развевались флаги; по небу бежали темные облака… Эх, хорошо! Вот справлюсь завтра с делами, и остаток дня погуляю по столице, а вечером - ту-ту, встречай, любимый город!
Остановка. Кондуктор любезно приглашает ожидающих, проходить в салон и занимать места и, что удивительно, не требует за проезд ни копейки. Может и вправду праздник какой?
Я повернулся к только что вошедшему человеку - мужчина лет тридцати, лысый, в черных очках, со свернутым на бок носом и шрамом на брови. Одет он был в серую рубашку с короткими рукавами, темные брюки и туфли с длинными носками. Здоровый такой мужик, под метр девяносто, да и весу в нем за сто кеге - явно боксер или каратист. Я уже было открыл рот, чтобы спросить типа: «А праздник-то, какой?», но мужик, не глядя по сторонам, прошествовал мимо и, протянув кондуктору зелененькую денежку, и заказал музычку.
 «Без проблем», отозвался тот. И послышалось: «Последний поезд на небо отправиться в полночь…» Хм, старый добрый «Нау». Люблю, однако. Особенно: «Я знаю тех, кто дождется и тех, кто не дождавшись, умрет…», или «Через двадцать тысяч дней и…». Ну, ладно, чего это я начал напевать? Уж лучше поискать, кого бы спросить. Так, лысого боксера лучше не трогать; нарика тоже, как и старушку напротив; дядька в конце салона надвинул на глаза панамку и мирно посапывал; пара детишек тихонько сидят увлеченные игрушками, будто только что их купили и не в силах дотерпеть до дома, чтобы там наиграться вволю. Мне отчего-то жалко ребят. Шестое чувство, что ли? Или отголоски забытых детских переживаний, огорчений и обид? Не знаю.
 Погас свет. На краткий миг, но мне стало страшно.
- Вы будете сейчас выходить или нет?
- Что? - не сразу сообразил я, (рядом стоял кондуктор.) и сказал невпопад - Я уже заплатил.
Человек в форме дернул уголком рта - это должно было означать усмешку - кривую, снисходительную, и переспросил:
- Я говорю: сейчас остановка, выходить будете?
- Хм… Даже не знаю. Я еще немного проеду, а потом…
Кондуктор махнул рукой:
- Как знаете… - и, когда троллейбус остановился, начал приглашать пассажиров.
 Их было трое: старик, в помятой сине-белой рубашке, коричневых брюках и шлепанцах; полная седовласая женщина в просторном цветастом ситцевом сарафане; девушка с длинной черной косой, с косынкой на шее, в белом топе с Ларой Крофт на груди, коротенькой белой юбочке, такие надевают теннисистки на соревнования; на ногах - ролики. Старик сел рядом со старушкой - им, наверное, есть о чем поговорить; женщина заняла два места сразу; девушка же в нерешительности застыла возле меня. Ее поманил боксер, но я подвинулся к окну и новая попутчица села на освобожденное мной место. Боксер сдвинул очки на нос и зло зыркнул на меня, но я не обратил на него внимания, ведь рядом сидела такая очаровательная девушка. Надо было начать разговор, но меня, как будто заклинило. Из головы улетучились все слова… О чем спросить? Или, может, сказать что-то просто так в пустоту, типа: «Ох, ну и духота же сегодня», или вздохнуть с несчастным видом, чтобы она заинтересовалась, отчего же мне так плохо или угостить чем-нибудь - пива бутылка в сумке ждет своего часа. Ну, не знаю я, как познакомиться с приглянувшейся мне девушкой, не умею, не научился.
- У вас что-то стряслось? - неожиданно спросила девушка. Негромко, участливо так. - Хотя, здесь, у всех... - она не договорила.
- Извините, - я сглотнул, во рту пересохло, - что «у всех»?
Она взглянула на меня своими темными, большими очами и притронулась к косынке на шее.
- А вас прямо с вокзала забрали?
- Почему? А, ну да… сумки. Нет, я возле Воздухофлотского сел.
- Простите где?
- Ну, там, - я показал рукой назад. - На пару остановок раньше.
Она кивнула и промолчала. Я посмотрел в окно, сверился с часами - четверть восьмого. Странно, а солнышка-то уже не видать. Зажглись фонари, автомобили открыли глаза и буравили ими темноту, на домах появились прямоугольники окон.
- Знаете, - вдруг сказал я, не подготовившись, не обдумав вопрос, а просто ляпнул первое, что пришло в голову, - мне тоже хотелось бы научится кататься на роликах.
- Поздно, - рассеянно произнесла попутчица, и я вспомнил, что не знаю ее имени.
- А как вас зовут?
- Лучше бы я их и не надевала. - Она не хотела представляться, ну, что ж - может, немного попозже.
- Почему?
Она как-то странно взглянула на меня:
- Видишь, бок оцарапан? Это от тачки. Несся какой-то балбес по дороге, ну и я, конечно, хороша - не заметила. Долбанул меня и я, к фигам, вылетела на тротуар. Если бы не надела ролики, то кувыркнулась бы пару раз по асфальту, да и шарахнулась бы головой о стенку, а так… Короче, помню: я в разбитой витрине лежу, а сверху стекло падает… Толстое такое, но острое… Как бритва. Вот так то, уже ничего не изменишь, - она вновь коснулась платка на шее.
- Ничего, до свадьбы заживет, - попытался я утешить ее.
Девушка изумленно подняла брови, мотнула головой, словно хотела сбросить наваждение, взглянула на подошедшего кондуктора и пересела от меня на другое сиденье. Хорошо хоть не к боксеру.
У меня, наверное, с языком, что-то не то. Вечно ляпну что-нибудь и все насмарку. «До свадьбы» Может, она только с парнем разошлась? Или он ее бросил? А я - тяп-ляп… Эх, трепло…
Кондуктор объявил остановку. Если я сейчас к ней не подсяду, то место займет кто-то из новых пассажиров, а выйти с ней вместе на ее остановке у меня не хватит смелости. Хотя я что-то не видел, чтобы кто-то выходил. Однако, чем черт не шутит. И я решился.
На проходе я столкнулся с вежливо улыбающимся кондуктором. Я извинился и, хотел пройти мимо, но он остановил меня:
- Погодите еще немного. Не нужно приближаться к двери, пока троллейбус не остановился.
- Я не собираюсь выходить, - грубо ответил я. - Так что пропустите меня!
- Как знаете, - вяло отреагировал человек в униформе, - видно судьба. Только запомните и подумайте: это остановка предпоследняя, потом - конечная. Выходят все.
И сразу шепот в салоне: конечная, последняя, конечная, последняя; нет пути, конец пути…
Я не обратил на это внимание.
- Вот на «конечной», я и сойду.
- Как пожелаете, - донеслось от уходящего к двери кондуктора, - на конечной все сойдут.
Безумец, зашептались пассажиры.
Я присел на свободное место возле своей новой знакомой и - моя решительность куда-то улетучилась. Я мог лишь сидеть рядом с ней и смотреть на ее профиль, на пробегающие за окном огни. О чем спросить? С чего начать? Снова тупик. Нужно хоть что-то сказать, ведь зачем-то я подсел к ней, а теперь застыл, как истукан не в силах произнести хоть слово непослушными губами.
Я накрыл ее ладонь своей - какая холодная, словно ледышка.
- Простите, может, я что-то не то сказал. Знаете, бывает, от волнения, когда видишь такую…
- Лучше бы вы послушали, что вам говорят, - повернула она ко мне бледное лицо; в глазах были слезы. - Пока не поздно - слезайте, - она всхлипнула, и мне не осталось ничего другого, как привлечь ее к себе, обнять и дать выплакаться на плече. И все-таки - какая она холодная!
Кондуктор, впустив еще одну партию пассажиров, остановился и вежливо так поинтересовался, все ли у нас в порядке. Я только кивнул головой - как хорошо, что на следующей остановке можно будет сойти и избавиться от этой назойливой мухи.
От девушки пахло… М-м, как эти цветы называются? Беленькие такие, маленькие… А, кажеться, ландыши. Да, ландыши. Вот ими-то она и благоухала. Их аромат ассоциировался у меня с запахом смерти. Возможно оттого, что мой дед умер во время их цветения. Я еще помню, как с букетом этих цветов шел навестить его в больницу, а он… Вот такая грустная история. С той поры я ненавижу смрад этих цветов. Но что я могу ей сказать, особенно сейчас, когда ее прелестная головка лежит у меня на груди, а я нежно обнимаю ее за плечи?
Посмотрел на часы: четверть восьмого. Почему же так темно? За окном не видно ни зги, хоть глаз выколи. Может, конечно, если освещение в салоне выключить, то что-то и увидишь, а так… Сколько это мы уже в пути? На остановке было полседьмого, затем, как будто бы четверть восьмого и вновь четверть восьмого. Часы остановились что ли? Я приложил их к уху: тишина. Батарейка сдохла. А ведь только позавчера купил! Вот вернусь домой, пойду на рынок и…
Освещение в салоне мигнуло и погасло.
В изменчивом свете выглядывающей из-за туч ущербной луны мелькали деревья: черные, сухие, покореженные, словно кто-то нарочно сгибал их ветви, не давая расти им в высоту. Послышался лай и за троллейбусом, подпрыгивающем на ухабах, увязались собаки. Огромные такие, беспородные дворняги. Они бросались на железные борта машины и норовили вцепиться в колеса. Все пассажиры, даже боксер, вжались в сиденья и сидели тихо-тихо. Я крепче обнял девушку.
Кондуктор вручную открыл дверь, и что-то гаркнул в темноту - лай и недовольное рычание остались позади, зато троллейбус начало бросать из стороны в сторону еще сильнее.
- Извините - ремонт, - объяснил ситуацию кондуктор.
С громким криком возле окна мелькнула птица. Налетел ветер; огромные капли застучали по стеклу, а небо разорвали ломаные зигзаги молний. Сполохи электрических разрядов вырывали из темноты мрачные картины-пейзажи: те же унылые чахлые деревца, заросшие камышом низины, блеск воды. Казалось, мы ехали по болоту. Но где в Киеве болото? Это скорее напоминало Ахерон из греческой мифологии. И если это так, то дальше ад. Их, греческий ад, со стигийскими псами, тенями умерших людей, призраком Эмпуса, кровожадной Ламией и величественной Гекатой.
Мы выехали на мост. Странно, насколько я знаю, этот маршрут не пересекает Днепр. Да и не могла эта речушка быть великой рекой.
- Послушайте, э-э-э… Извините, не знаю вашего имени, - обратился я к соседке, но девушка только взглянула на меня красными от слез глазами и отвернулась - но не могли бы вы сказать, где мы уже находимся? Я, вообще-то, в Киеве не очень ориентируюсь.
Она уже не плакала и даже не всхлипывала, и на все мои попытки разговорить ее или хоть как-то развлечь, отвечала качая головой либо пожимая плечами.
Что же это такое? Нужно выяснить у водителя или кондуктора, где мы находимся. И, словно прочитав мои мысли:
- Готовьтесь, граждане, - человек в униформе радостно потер руки, - подъезжаем!

Люди в салоне троллейбуса задвигались, заворочались; послышался плач, всхлипы, мат и причитания. Почему они так реагируют? Неужели я проворонил что-нибудь важное? Я присмотрелся к окружающим меня людям и не поверил глазам: у боксера вместо глаз зияли ужасные дыры, старики съежились, и превратись в два полуистлевших трупа; у наркомана исчезла футболка и гноящиеся язвы на его руках, словно беззубые рты причмокивали краями открытых ран; дети, вместо игрушек, держали в руках, удочки для зимнего лова, а сами походили на два трупика, объеденные рыбой… На остальных пассажиров, я уже не захотел смотреть, а повернулся к прекрас… к незнакомке. Я тронул ее за плечо, она повернулась и… Синяки под глазами, сломан нос, надорвано ухо, а на шее, ничем уже
не прикрытая, улыбалась рана-щель - от уха до уха…
- Я не хотела, - она уткнулась лицом в ладони, - их было трое, они… Они меня… Не было никакой машины. Просто меня… Они меня…
- Не нужно плакать, - я попытался найти нужные слова, - ведь все позади. Нужно думать о хорошем, а все плохое оставить в прошлом, - я притронулся к ее вздрагивающей спине, и пальцы онемели от холода.
Вдруг троллейбус резко остановился, дернулся, и застыл на месте.
- Все, граждане, приехали. Все на выход. Конечная остановка.
Повинуясь словам кондуктора, все потянулись к выходу. Один лишь я остался сидеть на месте. Мимо меня протиснулась девушка с ужасной раной на шее. Она покатилась на роликах к двери, и только теперь я заметил, что ее белая юбочка испачкана грязью и кровью.
- Я же говорила тебе - выходи, пока не поздно, но ты не захотел прислушаться к голосу разума, - сказало чудовище в остатках синей униформы. - А теперь, дороги назад нет. Финита ля комедия.
- Но почему? Не понимаю. Где мы? Так не правильно, - я попытался проснуться, надеясь, что попал в один из своих кошмарных снов.
- Се ля ви, - ослепительно улыбнулся косматый монстр, - и жестом указал мне на дверь.
Я попытался встать, но ватные ноги не держали.
- И все-таки, где… Где я?
И, словно издеваясь надо мной, глупым человечком, динамики троллейбуса провозгласили:
- Конечная остановка. Добро пожаловать в Ад!

Июнь 2003г.