Рассказы о Дзержинском

1

- Только на тебя я и могу положиться, - Владимир Ильич очень серьезно вздохнул, - Не подведите, Феликс Эдмундович.
Дзержинский кивнул.
- Можете быть уверены, Владимир Ильич, не подведем.
Он покинул кабинет Ленина расправив плечи, и только потом его плечи устало поникли. Стервятниками накинулись на него порученные Лениным заботы. Но Феликс Эдмундович понимал, что даже ценой собственной жизни, но он никогда не подведет, потому что иначе и не может быть. Понимал это и Владимир Ильич, поэтому и доверил важное дело Дзержинскому.
Феликс Эдмундович шел по заснеженному Петербургу отягощенный думами, а снег крупными хлопьями засыпал улицы, деревья и даже небо были сплошь укрыты снежным покрывалом.
Только когда раздался выстрел, и телу как-то стало неуютно, Дзержинский понял, что так и не выполнил поручения Ленина. Он еще слышал окрики, скрип шагов по снегу, но подняться так и не смог…

Через три дня Ленину пришло сообщение, что Дзержинский задание выполнил. Тяжело раненный, он успел кровью написать на снегу шифровку. Его обнаружили путейцы, и, прочитав шифровку, не оставили товарища в беде…

Владимир Ильич Ленин стоял у окна и смотрел, как снежная лавина укрывает Петербург. Нет, не укрыть снегу благородных порывов борющихся за свою свободу людей, думал Ленин, и где-то в его пролетарской груди все ярче и ярче разгорался костер, искра революции, пламя свободы, равенства, братства…
Владимир Ильич повернулся к Крупской.
- Не убить им Дзержинского. Каждый из нас станет Дзержинским, чтобы бороться за правое дело. Вот так, товарищ Надежда Константиновна, и никак иначе.
- А теперь идемте-ка выпьем чаю, - продолжил он немного погодя и чуть улыбнулся, - нам нужно набраться сил, впереди еще долгая и трудная дорога.
- Вы хоть немного бы поберегли себя, Владимир, - пожаловалась Надежда Константиновна, - опять всю ночь будете читать Аксенова и слушать “Аукцион”…
- Нет, - возразил Ленин, и наконец решился, - сегодня будем брать Зимний…

2

Феликс Эдмундович одним глотком допил остывший чай и поднялся.
- Хватит чаи распивать, пора дело делать, - сказал он сам себе.
На улице стоял дикий холод, но Дзержинского это не остановило. Он вскинул старую двустволочку на плечо и решительно вышел из дому…

- Не пройти, товарищ Дзержинский, никак, крепко они там засели…
Феликс Эдмундович серьезно посмотрел на рабочего и сказал:
- Должны пройти, обязаны.
- Ничего, - сказал другой рабочий, - они скоро там сами с голоду перемрут…
- Нет, - отрезал Дзержинский, - партия не может ждать, пока они там перемрут, партия не будет стоять…
Феликс Эдмундович окинул взглядом ситуацию. Ему хотелось все бросить и уйти спать, но он понимал, что просто необходимо пройти, жизненно важно, там ждут его, Дзержинского, вестей. Пакет, написанный самим Ильичом, грелся у сердца.
Дзержинский вскинул свою двустволку и пошел вперед.
- Куда! – послышался вопль. – Прибьют ведь!..
Где-то еще кричали, но совсем позади. Дзержинский бежал, петляя среди сугробов, свистели пули, взбивались снежные фонтанчики у его ног, но он все еще бежал, пули казалось не брали этого бесстрашного человека.
- Пройдет, точно пройдет… - шептались в окопе, напряженно наблюдая за темной фигурой.
Вот фигура исчезла среди снегов и не появилась снова. Замолчали ружья и винтовки, немного дольше фырчал пулемет, но смолк и он.
Все еще надеясь, люди долго молчали, но когда стало ясно, что не будет больше мелькать храбрая фигура, летящая в граде пуль, одним мощным порывом ринулись рабочие вперед, растеряв в своих рядах невероятное: “Дзержинского убили…”
Вновь застрекотало оружие, но люди неслись на заслон, уже не замечая смертоносных укусов свинца, они летели вперед, как за несколько мгновений до этого стремилась вперед одинокая фигурка Дзержинского, и знание наконец пронзило всех этих измученных невзгодами людей, оно шептало всеми обмороженными и потрескавшимися, сухими и обветренными губами: “Нужно пройти…”
У самого заслона вдруг возникла фигура, тут же исчезнув. Взвился огонь, задрожала земля…

Тяжело раненый, но живой Дзержинский скупо улыбался, смотря на своих людей, взявших-таки заслон, не покорившихся, смелых живых людей, не испугавшихся даже смерти, возложив свои жизни на возрождающийся алтарь Революции.
- Так держать. – твердо сказал он, потом обессиленный, но не покоренный осел на койку.
- Ну теперь можно и пару часов вздремнуть.
- Что вы, дорогой товарищ Феликс Эдмундович, - тут же воскликнул врач. – вам теперь на месяц постельный режим.
- Нет, два часа, не больше, - возразил Дзержинский, - партия ждать не будет, не имею права в лазарете прохлаждаться…
- А ничего, - успокоил его врач, - я вам Кортасара на досуге почитаю, товарищ Владимир Ильич давно вам советовал, да вы все в делах… Партии, говаривал товарищ Владимир Ильич, нужны грамотные люди.
Дзержинский кивнул и наконец закрыл глаза.
Дверь тихо скрипнула и крадучись вошел Ленин, делая знаки врачу, чтобы тот не шумел. Ленин оставил на столике у постели Дзержинского медаль героя, шепнув врачу: “Завтра отдадите”, и вывел того из палаты.
- Пусть спит… Он недели две уже не спал. А Надежда Константиновна вам завтра пластинку принесет, новая, только с Запада, привет нам от их пролетариата. Скажите мне, товарищ врач, вы слышали что-нибудь про Давида Бауи?..

3

Дзержинский тихо вошел и сел в отдалении.
- …Разбежавшись прыгну со скалы,
Вот я был и вот меня не стало -
кричали голоса, но в дыму не было видно кто поет.
К Дзержинскому наклонилось близ находящееся бородатое лицо, лукавое и пахнущее, как и все вокруг, махоркой.
- Вот это вот наша родная, вот эт я понимаю для рабочих. А то намедни товарищ ставил “Пинк Флойд”, где уж нам, мужику, понять, что они тамова выпиливают…
- Ну уж не скажи, товарищ, не скажи… - возразило другое бородатое лицо. – У меня вот дочурка, а и та слушает Флойдов, Перплов, Зепеллинов… это, товарищ, музыка нового поколения, так говорит она, “ню вейв”, о!
Тут бы разгореться спору, но вдруг кто-то воскликнул:
- Да это же сам товарищ Дзержинский!
- Феликс?! – из дыма вдруг вынырнуло знакомое лицо в папахе. – Ба! Дзержинский! Айда сюда, Феликс, товарищ фронтовой, на, гитару держи! Давай “Аквариум”!
Чапаев посадил Дзержинского рядом с собой, вручил ему потрепанную шестиструнку.
- Ты уж извини, электру подключать некуда. А так у меня “стратокастер” в броневике лежит… да и “Маршалл” бы сюда… - Чапаев мечтательно уставил очи долу, потом заорал. – Петька!!!
Появился скромный Петр.
- Где душа твоя бродит?! Во – Дзержинский! А это, Феликс, Петро, замкомдив! Тащи самогону, Петька! Нашего, что Анка варила! – послышался одобрительный ропот. – Ну давай Гребня, “Десять стрел”!..
- Может Башлачева, - предложил Дзержинский.
- Играй, мать! Играй к чему душа лежит! Сибирячки вообще вон Летова заказывают!..
Дзержинский ударил по струнам.
- Ночь
плюет на стекло черным.
Лето,
лето прошло, черт с ним…
…Дзержинский выбрался на свежий холодный воздух и мигом отрезвел.
Пора бы уже и честь знать, подумал Феликс Эдмундович, все-таки не отдыхать мы в этот мир родились…
- Ничего, товарищ, отдыхайте, – вдруг рядом материализовался Ленин, и Дзержинский понял, что как часто случается, мыслил вслух. “Надо быть внимательнее к себе”, - еще успел домыслить он.
- Как же прикажете понимать, Владимир Ильич, а строительство коммунизма?..
- Ничего, Феликс Эдмундович, не для того мы самодержцев свергали, чтоб загонять себя работой. Все успеется... – Ленин лукаво усмехнулся.
Растерявшись, Дзержинский прикурил сигарку.
- А вот это вы бросайте, - строго сказал Ленин. – Курить – здоровью вредить.
Они постояли, помолчали. Внизу вновь запели. “Алису”, “Трасса Е95”.
- Эх, хорошо поют, - наконец заметил Ленин. – Пойду-ка я им “Орландину” сыграю.
- И вы, товарищ, возвращайтесь, - бросил напоследок Владимир Ильич, - нехорошо отбиваться от коллектива…

4

…тире, точка… точка, точка, тире…
- Ясно. “Держитесь, Феликс”…
Дзержинский наконец разжал бледные пальцы, попутно заметив, какие глубокие следы остались на спинке стула…
“…Тяжелое положение. Немедленно нужно ехать. На вас одна надежда, Феликс Эдмундович…”
Тогда Дзержинский лишь коротко кивнул. И вот он здесь на Востоке. Тяжелые бои оставили в памяти Дзержинского лишь один кровавый туман. И все-таки не подвел Дзержинский партию, не подвел Ильича.
Смертельно раненый, уже в который раз, он не оставил людей и, казалось, немой укор Владимира Ильича: “Подвели вы меня, Феликс Эдмундович, ох, как подвели…”, не дал ему не только умереть, а наоборот придал большей силы, и люди, с верой в командира и в партию, не позволили врагу пройти к еще молодому сердцу Революции.
- Значит, будем держаться, - заключил Дзержинский. – И будем держаться еще столько, сколько потребуется.
Кипели бои и люди все чаще оборачивались назад, высматривая, не идет ли подмога…
Врага становилось все больше, они огромным валом накатывались на горстку редеющих защитников. Но чем меньше людей оставалось у Дзержинского, тем крепче становилась оборона.
Уже давно иссякли запасы провизии, все чаще люди гибли не от пуль, а от истощения, но будто ангел брел среди них – Дзержинский, поднимая мертвых, леча раненых, и увидев огонь в глазах командира, люди поднимались и останавливали врага, который безбрежным океаном бушевал вокруг островка закаленных сердцем, отчаянно сопротивляющихся революционеров, в рядах которых носился словно молитва, словно крик буревестника: “Держитесь, товарищи, помощь уже идет!..”
…тире, точка… точка, точка, тире…
 “Держитесь, Феликс”…
- Все, последний патрон, – прицелившись, красноармеец снял впереди идущего, но на место павшего сразу стали десять человек.
- Ну, товарищи, в штыки! – Дзержинский вышел вперед, но обессиленный, упал. Поднялся и упал снова.
…И вдруг забеспокоился враг, отхлынул…
Дзержинского принесли уже бредящего. Все еще хмурились брови командира. Даже в бреду враг не оставил его в покое, как не хотел оставить свободной страны, страны рабочих и крестьян.
Тихо стало на поле боя. Но понял враг, что потеряли люди своего командира, бросились на защитников, как стервятники, готовые прочь смести непокорившихся…
Но тут вдруг открылись глаза у Дзержинского, тихо он так вздохнул, и еще тише сказал:
- Земля дрожит. Конные. Никак Буденный. – и вновь впал в беспамятство.
Подняли люди тело командира и пошли вперед, сквозь бушующее море врага. Смело шли. Растерялись враги, отступили.
Налетела тут буденовская дивизия, подминая под себя врага, раскидала его. Побежал неприятель, а в небе песня плыла. Услышали ее враги и еще пуще побежали…
Сдержал слово Дзержинский, не пустил врага, обратил в бегство противников пролетариата…

- …И чудилось мне, будто плыву я, а в небе песня звучит. И так легко мне сделалось, спокойно…
Владимир Ильич рассмеялся, а отсмеявшись сказал:
- Так это Семен Михайлович вам на помощь подошел. А песня была “Интернационал”. Любит ее Буденный перед битвой на своем японском магнитофоне крутить. И где только колонки такие мощные достал.
Дзержинский и сам засмеялся было, но задохнулся кашлем.
Ленин строго посмотрел на него.
- Да будет вам. А теперь выздоравливайте, - и вышел из палаты.
Феликс Эдмундович закрыл глаза, уже засыпая. Врачи будут возмущаться, но уже завтра он покинет лазарет, это уж точно…
(2002-2003?)