Реальная история о том, как гражданин Российской Федерации решил

 Даже если вас съели, у вас есть два выхода
 Народная мудрость

Я родился. Ладно, это было слишком давно. Не будем так глубоко окунаться в прошлое. Главное то, что я родился мальчиком. А если ты рожден мальчиком, вместе с тобой рождается долг перед Родиной, которую ты должен защищать. От кого? Это уже другой вопрос. И расплатится по долгам можно службой в армии, альтернативной службой или деньгами. Цену вопроса, знает каждый столкнувшийся с этой проблемой.
Я окончил университет, успел отдохнуть. И вот-вот должен был начаться осенний призыв. Решил отдать Родине долг, отслужив год в армии. Денег на взятку не было, а альтернативная служба – слишком долго. На работу устраиваться не стал и ждал медкомиссии. С медкомиссией провозился месяц – не хватило 1 диоптрии, чтобы откосить по здоровью. После этого еще полтора месяца прождал отправки и весь настрой пропал. Отрезал свои волосы и обрил себе голову наголо. И наступило 12 декабря 2006 года.

День первый. К 15 часам пришел в военкомат, где снова прошел комиссию. После всех врачей дождался вызова главного терапевта.
- Есть какие-нибудь жалобы? – спросила она.
- Голова, спина, глаза… - ответил я.
- Медкомиссия признала тебя годным, - озлобленно прорычала она.
- Зачем же тогда спрашивать, глупо по-моему? – спокойно с насмешкой ответил я.
- Ты вернешься назад только через психиатра, - пообещала мне главный терапевт, как будто насылая проклятье.
Я вышел и пошел одеваться. Одевшись, спустился на первый этаж в комнату призывника. Там уже сидело человек десять. Я сел на лавку и стал чего-то ждать. О чем-то размышлял, дабы скоротать время.
Вот все в сборе. Дядьки из военкомата говорили напутственные слова – столько пафоса было. Пришли старушки попеть песенки под аккордеон, аудитория стебалась: кто был укурен, кто пьян, кто отходил от вчерашнего. Потом два депутата, решившие попиарить себя, тоже что-то нудно говорили. Мне было пофиг, я был погружен в какие-то нечеткие зыбкие мысли.
Началась раздача мешочков с братской землей, книжек, военных билетов. Братская земля на поверку оказалась пылью, которая сыпалась сквозь мешочек и оставляла следы на одежде. От книжки я отказался. Да, чуть не забыл, был еще священник (или как там его), который раздал молитвы, в силу своих религиозных убеждений от нее я отказался, и облил нас святой водой. Капли потом еще долго стекали с лысой головы и повисали на носу.
Все это театральное действо закончилось, и нас отпустили на улицу, где столпились родственники, сдерживаемые приехавшей милицией. Когда мы вышли на порог военкомата, в толпе раздался гул, крики, свист. Ощущение было такое, как будто ты звезда и выходишь на сцену, где тебя дожидаются поклонники. Пацаны разбежались по кучкам своих друзей и родителей. Своим родителям я сказал, чтоб не приходили, и вообще никого не звал. Привык уезжать один. Позвал только, брата, потому что когда он и его друзья провожали друга в армию он вернулся через пару дней. Но меня никто не послушал и помимо брата и его друга пришли меня проводить мама и папа. В толпе провожающих, увидел знакомых, которые были удивленны, увидев меня лысого, да еще и отправляющегося служить в армию.
Нас начали грузить в автобус. Забирали военники и обещали за плохое поведение высаживать по дороге и сдавать в милицию. Когда все рассаживались, по стеклам начали бить снаружи. Если бы били по сильнее, то нам бы пришлось ехать с ветерком в итак не теплом автобусе. Внутри автобуса раздались предложения: «Давайте раскачаем автобус».
Началось движение. Автобус поехал, оставляя позади толпу. Кто-то пытался бежать вслед, но на долго их не хватило. Последний раз бросаем взгляды на город – вот и трасса.
Где-то за городом нас высаживают, строят и начинают шмонать на предмет алкоголя. Перетряхивают сумки, находят одну бутылку пива – неудачники. Как в последствии узнается, здесь я теряю рукавицу, а они не находят как минимум одну бутылку водки. Помечаем желтым цветом окрестности и усаживаемся в транспорт.
В процессе поездки разговоры о том, о сем, мерзнут ноги, стеб с задних мест, угрозы обделенного интеллектом сопровождающего, циферблат электронных часов еле-еле меняет цифры, спинки сидений не откидываются, спать не возможно, потребление съестных продуктов, через каждые пару часов остановки на пописать, покурить, несколько минут сна.

День второй. Приезжаем в Гончарово в восьмом часу, выгружаемся из автобуса и входим на территорию распределительной части. Кажется, что дороги назад нет. Нас 32 человека. У каждого сумка с провизией и необходимыми вещами. Заходим в казарму. Первое, что нам предстоит – дактилоскопия на втором этаже казармы. Бегаем несколько раз мыть черные от чернил пальцы. Вода ледяная и чернила не хотят отмываться. Ну, вот вроде и все оставили отпечатки своих пальцев.
После этого нас размещают в кубрике на этом же этаже на шконках. Стоят по две железных кровати с сеткой, поверх которых положена деревянная трехместная шконка местами обитая дерматином, под которым что-то мягкое. Пока пытаюсь уснуть, кто-то играет в карты, кто-то занимается тем же, чем и я, кого-то стригут машинкой.
Так и не уснул, но чувствую, что очень этого хочу. Нас строят для того, чтоб завести в кабинет фотографа. Заводят и рассаживают. Заполняем бланки с адресом, для того, чтобы они потом могли отправить фото нам домой и чтоб наши родители выложили деньги (что-то вроде 500 рублей) за говянное фото.
Рассказываю, как делалось фото. Выстраивается колонна из призывников, двоих первых одевают в псевдо форму: китель, разрезанный сзади и скрепленный липучками и одна на всех кепи. И вот эта колонна продвигается довольно быстро, призывники меняются формой. Одеваю ее. Ощущения мерзкие. Интересно какие кожные заболевания были у тех, кто ее надевал до меня. Ах да, совсем забыл, до этого мы оголили торс, и теперь это ужасное тряпье на голом теле. Фотограф сажает на стул, что-то спрашивает и фотает на цифровик: сначала без кепи, потом надевает ее и еще кадр. Скидываю китель, надеваю следующему, одеваюсь и выхожу из кабинета поваляться на шконках.
Наступает время Х и нас забирают на медкомиссию. Но сначала мы идем строем в туалет и покурить. О, ужас!
Чтобы понять, куда ты попал, надо увидеть туалет – и сразу все станет ясно. Жопа – для этого места название мягкое. Находится туалет в углу территории распредпункта. Туалет – это не только кирпичное строение высотой в 2,5-3 метра, длиной метров 9 и шириной метра 3, но и территория, прилегающая к нему, стены, отделяющие от свободы, деревья, незаконченное строение рядом. Все это просто зассано. Тут же рядом возвышается мусорка. Здание туалета изнутри для начала я решил не изучать, а пристроился у его стены.
Медкомиссия – это всегда процесс интригующий. Никто не знает, что интересного случится в этот раз. Раздевалка. Раздеваемся до трусов, хотя можно было бы и их снять, ведь все равно в процессе медкомиссии придется это сделать. Тут же в раздевалке дверь на флюорографию. Ну вот, третий раз за год облучаться.
Выстраивается очередь облаченных онли в трусы парней разной комплекции. Когда я проникаю за дверь, то обнаруживаю там флюорографа, представителя коренного населения. Захожу в кабинку, вдыхаю, не дышу, флюорографируюсь, выдыхаю, поворачиваюсь, вдыхаю, не дышу, флюорографируюсь, выдыхаю, выхожу. Вроде все нормально. Заходит следующий, а я ухожу из раздевалки к другим врачам.
Попадаю в коридор, где вдоль стенок стоят парни в трусах, и, куда то и дело из своего кабинета выбегает дядька в форме и нудным голосом раз от раза повторяет: «Встаньте вдоль стенок, освободите проход». Стоим и ждем. Чего ждем? Ах да, наш особо одаренный интеллектом сопровождающий куда-то пропал, а вместе с ним и наши дела. А дядька вновь выглядывает из своего кабинета, он очень недоволен тем, что призывников из Братска так много, что они нарушают спокойствие в его драгоценной Вселенной-корридоре.
Появляется тело сопровождающего. Дядька в форме, что-то с ним жестко перетирает, высказывает свое недовольство происходящим. После чего сопровождающий выводит нас из коридора в раздевалку. Там, чтобы не замерзнуть, мы одеваемся и сидим. Пока есть время можно и перекусить. Снова нас отправляют на медкомиссию.
Хирург, дерматолог и еще кто-то. Просторный кабинет. Заводят шестерых человек. Взвешивают, измеряют рост, объем грудной клетки и выстраивают в шеренгу. После чего следуем указаниям доктора: «Снять плавки. Поднять головку на себя. Оголить. Повернуться спиной. Наклониться вперед. Раздвинуть ягодицы. Присесть. Встать. Повернуться». Потом хирург расспрашивает про переломы, сотрясения и прочие травмы. Про жалобы на позвоночник. Я говорю, что поясница болит. Но так как нет снимков, мне говорят, чтоб с этой жалобой я обратился к невропатологу. Выходим. Сопровождающий начинает свою песню: «Что за жалобы? Сразу у всех заболело?» Абсолютно все равно на него и его истерику.
Стоим и ждем. Старлей опять тормозит. Давно бы уже прошли эту медкомиссию, если б он занимался тем, для чего его к нам приставили сопровождающим. Орет главный по коридору. Он, наверное, главный и по всей этой медкомиссии, но больше всего его почему-то заботит коридор.
Так со скоростью один врач в полчаса мы проходим медкомиссию. Мне ставят B4 (по-моему, так пишется). Пять человек отправляют обратно домой: одного из них с внутричерепным давлением, вообще непонятно, почему его привезли. Эти вопросы и ответы на них подвластны только врачам, работающим в военкомате.
Кушаем в раздевалке. Устал. Засыпаю.
Просыпаюсь. Ничего вокруг не изменилось, но спросонья я понимаю, что прогнал, причем ужасно. Зря я решил пойти в армию. Еще ведь надеялся, что на медкомиссии меня признают негодным. Но медкомиссия пройдена успешно. Хоть и с ограничениями, но я годен. А это значит,… что я буду служить.
Подошло время ужина. Точнее у всех оно уже прошло, а у вновь прибывших только подошло. Нас строем отправляют в столовую со своими продуктами. Щедрый наряд по столовой дает нам кипяточку и кружки – вот, пожалуй, и все. Но у нас своей хавки столько, что некоторые продукты остаются на столах. Нам сказали, что скоропортящиеся продукты лучше оставить – все равно их на вечерней поверке отберут.
Возвращаемся в казарму. Старлей раздает нам паспорта и прощается с ними. Блин, сейчас расплачусь, какой трогательный момент. После этого нас ведут страховаться. Потом я понимаю, что это еще один способ содрать с нас деньги. Интересно, сколько человек действительно получило деньги по страховке на медикаменты? А сколько человек дедушки специально избивали, чтоб потом забрать все эти деньги налом?
Вечерняя поверка. Всех загоняют на третий этаж. После чего идет перекличка и выстраивание в колонны по 10 человек. Народу много. Потом по одной шеренге шмонают, изымают скоропортящиеся продукты и таблетки и отправляют на первый этаж.
Отбой. Нас раскидали по койкам, кого куда. Засыпаю, укутываясь в пуховик, лысина мерзнет.

День третий. Подъем. Проснулся, по-моему, еще до команды: то ли ссать хотелось, толи замерз. Обуваюсь. Накидываю пуховик. Напяливаю шапку. Выхожу на улицу строится для похода в туалет. Холодно.
Интересно, как армия может сделать мужчиной? Это больше похоже на детский сад: никакой самостоятельности, обо всем за тебя подумают: когда тебе пописить, когда покакать, когда покурить, когда поесть – поставят в колонну и сводят. Один прапорщик нам сказал: «В армии не надо думать! За тебя подумает командир».
Вот и снова мы на кладбище продуктов жизнедеятельности человека разумного. Здесь все также как и вчера: все зассано, засрано и заплевано. Все еще не решаюсь посетить эти кирпичные строения. По маленькому хожу рядом, по большому – терплю.
Начался первый день на общих, так сказать, основаниях. Теперь мы такие же, как все. Снова строем в казарму: можно продолжить сон или… пожалуй все-таки сон. Заправляю свой лежак и заваливаюсь сверху, не снимая ботинок, все равно через полчаса на завтрак. Стараюсь даже не предполагать, что же там на завтрак. Не спится. Роюсь в сумке в поисках зубной пасты и щетки: первую обнаруживаю, вторую нет. Блин, неужели забыл щетку?! Иду полоскать рот и мыться. Длинная очередь, из 10 кранов работают 5, но и из тех текут вялые струйки ледяной воды. Зубы сводит, прыскаю водичкой на лицо и удаляюсь.
Носки. Все те же три пары одеты на ноги, прибрели уже легкий аромат. Задумываюсь над тем, как же их стирать и чем. Надеюсь, сегодня переоденут и заберут служить.
Строимся на завтрак. Все это действо занимает около 15 минут, хотя от казармы до столовой пол минуты ходьбы. Сегодня на завтрак гречка с соевой тушенкой, жутко отвратительный чай с молоком. Концентрация и того и другого в кипяченной воде очень низкая. Ах да, и легкий привкус сахара. Давлюсь этой пищей. Быстро заканчиваю и жду пока все это кончится: пока доедят за всеми столами, пока отнесут посуду, пока дежурный по столовой решит, что все сидят тихо и готовы покинуть столовую, пока каждый стол по отдельности поднимут и отправят на улицу строится. Интересно, как же с такой заторможенностью российская армия может мобилизоваться и быстро ответить на нападение врага, если процесс похода в столовую занимает чуть меньше часа?
Ну вот, кто-то уже на улице стоит в строю, а кто-то в том числе и дежурный, который должен нас отвести в казарму еще в столовой. Куча народу толпиться в буфете, я, наконец, купил себе зубную щетку.
Через 10 минут все в строю и нас ведут курить и в туалет. Все по-прежнему: по-прежнему все – гавно.
Далее построение для поднятия флага, утренняя поверка, назначение людей на разные работы, на наряд по казарме и по столовой. Хорошо, что я пролетаю мимо этого счастья. Потом следуют долгие часы безделья, прерываемые походами в туалет, в столовую. Самое вкусное, что было в столовой это гороховый суп пару раз, и рисовый суп. Остальное - это либо что-то с перловкой, ячневая, рисовая каши, разные отвратительные супы, либо что-то то же самое, но подгорелое. В это время офицеры и взвод обеспечения кушали вкусную здоровую пищу, где было и настоящее мясо, и сало, и колбаса, а также не подгорелый гарнир. В их супе без сомнения плавали и мясо, и картошка. При этом при всем, некоторые из офицеров, особенно отъевшиеся на солдатских пайках, утверждали, что едят то же самое. Но почему-то мои глаза видели на их столах несколько другие блюда.
Сижу в казарме, временами засыпая, пытаюсь услышать свою фамилию по радио, надеюсь, что в ближайшее время меня заберут.
Привозят еще призывников из Шелехова и Агарска. Они пьяные, кипишные, их то и дело заходят успокаивать. Думаю, завтра отрезвеют у них весь угар пройдет.
Близится вечерняя поверка. На ней по новой нас освобождают от продуктов и тому подобных вещей. Спускаемся вниз, нас распределяют по новым местам. Интересно, кто спал здесь до меня? А какие кожные заболевания могли у него быть? А может, когда он спал, у него слюнка стекала и капала на подушку? И что еще с ним происходило на этой кровати?
Получается так, что я лежу головой к чужим ногам, вот так вот убого расположены шконки, но я не могу нюхать эту гадость, я задыхаюсь. Ложусь головой в другом направлении, пусть остальные дышат этим стойким запахом. Свои же носки снимаю и вешаю на кровать, пусть ноги дышат. Укутываюсь одеялом, головой вползаю в пуховик.

День четвертый. Снова подъем. Просто День Сурка какой-то. Просыпаюсь раньше подъема, но вставать нисколько не хочу. Лежу с надеждой, что сегодня меня заберут. Стандартная схема с построениями: туалет, казарма, столовая, утренняя поверка. И снова целый день батониться, не зная, чем себя занять. Внимательно вслушиваюсь в сообщения радиоприемника и пытаюсь услышать свою фамилию в его нечленораздельном мычании. Никакого результата. Кого-то из наших уже переодевают, чтобы сегодня или завтра отправить по месту службы. У меня же день проходит в полном безделии. Крутит живот – отпрашиваюсь в туалет. Проклятая баланда. Наконец-то я увижу туалет изнутри. Как я и предполагал, там все засрано. Хорошо, что сейчас зима, а не лето. Будь сейчас лето, я бы к нему и близко не подошел. Еле как пробираюсь через продукты жизнедеятельности человека и принимаю позу, наиболее подходящую в данной ситуации. Через несколько минут у меня отмерзает все что оголено. Можно поздравить меня, я пока еще не прошел огонь, воду и медные трубы, но в засранном туалете уже побывал и вернулся оттуда целым и невредимым.
Вечером та же проверенная схема: ужин, туалет, вечерняя поверка, отбой. Распорядок здесь такой.
Ночью после отбоя по казарме начинаются брожения: ангарчане ищут деньги. Уснуть не возможно, потому что то там, то тут кого-то разводят. Подняли кого-то из братских и чуть сами об этом не пожалели.

Подъем. День пятый – седьмой. За эти дни я уже несколько раз интересовался почему меня никуда не забирают. Подполковники, следящие за нами, говорят по этому поводу что-то невнятное. Мне это уже надоело. Чувствую, что потихоньку тупею, потому что активность мозга за эти 7 дней нулевая. Чистили капусту, которая напрочь гнилая, потом я эту капусту на столах в обед видел, но желание ее съесть не возникло. Белили столярку – полнейший бред. За эти 7 дней не разу не помылся, хожу все в тех же носках, ботинки развалились, мне уже на все пофиг. Кого-то водили помыться, но где же был я?
Ангарчане как всегда собирают деньги, а потом ходят ночью в город затариваются водкой и на утро веселые.
А еще за плохое поведение после отбоя нас подняли и провинившиеся читали книжку. По-моему, «Воспоминания Горького» или что-то в этом роде. Прозвучало первое предложение: «Ленин умер». Прозвучала фраза как-то натянуто, и все заржали. Видимо, никто из читавших до этого момента ничего кроме букваря в руки не брал. Так нас помучили часа пол и уложили спать.

День восьмой. Начинается также как и предыдущие. Братчан осталось 3 человека – нас никуда не хотят брать. Меня назначают в наряд по столовой. Ничего веселого в этом нет. Весь день провожу на ногах, после наряда обещают помыть. Моем до блеска столовую, накрываем на столы, убираем посуду, снова моем ее – и так по кругу.
И в этот день, когда я уже думал, что про меня забыли, и оставил все попытки уйти в армию, меня вызывают по радио. Приехали из Ангарска из Внутренних войск. Идти не хочу, потому что еще на призывной комиссии в Братске не пожелал, чтоб меня туда направили. Мужчина и женщина интересуются были ли у меня травмы, сотрясения, знаю ли я что такое энурез и прочую фигню. После чего, говорят, что нужно переодевать нас и в путь. Тут я сообщаю им, что не хочу ехать в Ангарск. Женщина пытается на меня надавить и говорит про волшебное слово «надо», но я стою на своем. После недолгих попыток уговорить они вычеркивают меня из списка, и я возвращаюсь назад в столовую.
После наряда нас так и не помыли. После отбоя засыпаю сном младенца.

День девятый. Вроде такой же, как прошедшие. Но в этот день появляется еще один братчанин. Оказывается, он все это время провел в больнице, так как при уборке штаба ему в глаз попала сухая хлорка. На его глаз было стремно смотреть. Он был красный и гноился. Ему говорили, что после уколов зрение восстановится, но, по его словам, все было расплывчатое. Теперь нас четверо.
В голову пришла одна идея, когда я заметил, что те ребята, которых отправляют служить отдают хорошую одежду тем, кто остается. А здесь неплохо можно одеться и поехать домой! И куда девается вся одежда и вещи, которые остаются от уезжающих? Мне говорили, что их отправляют домой родителям, но, по-моему, это не так. Отличные вещи, по-любому, куда-нибудь продают. Солдаты из взвода обеспечения ходят с сотовыми телефонами и плеерами, которые остались от уехавших. Конечно, всякий хлам они выкидывают, но на кучу хлама приходится треть кучи хороших вещей.
Приехали из Иркутска с концертом дети и их творческие руководители. Всех собрали в актовом зале. Песни, пляски – все это в народных костюмах, все так патриотично. Но, кажется, что сидящим в зале хотелось бы чего-то другого. Закончилось выступление и народ повели по уже проверенному маршруту туалет-столовая-туалет-казарма-повер-шконка.

День десятый. Честное слово, уже надоело это безделье. Надо что-то придумать. Подполковникам надоело видеть постоянно невменяемых ангарчан. Они решили, что-то предпринять. И не нашли ничего лучше, чем следующее. Всех вывели на плац с сумками, построили на большом расстоянии друг от друга. В это время в казарме устроили шмон. Потом дело дошло и до нас, уже порядком подмерзших. К каждому подходил кинолог с овчаркой, которая искала наркотики в наших сумках. Собака, видимо, была голодная, поэтому порой вытаскивала из сумок, что-нибудь съестное. За что была бита кинологом. Как бы им ни хотелось найти наркоты, их желания не оправдались. После плаца нас загнали на второй этаж, где дяденька в форме (что-то связанное с оборотом наркотиков) прочитал лекцию о вреде наркотиков. А еще сказал такую фразу: «Вы зря надеетесь на то, что, попав в армию, вы можете делать что хотите». Глупость какая! Интересно, кто-то кроме него действительно так считал? Потом была лекция о воинских званиях, и нас отпустили вниз.
От нечего делать играли в шахматы и карты и ели, то, что привозили вновь прибывшие. За игру в карты обычно отправляли на работы. Но ничего другого не оставалось.
Надо было что-то непременно придумать, ведь вероятность того, что меня отправят куда-то служить, уменьшалась с каждым новым днем и каждым новым прибывшим призывником. А сегодня они прибывали и прибывали. Зато возможность просидеть здесь до 27 декабря нависала надо мной все больше и больше. Завтра должна прибыть из Братска последняя партия призывников – надо валить этим же автобусом домой. Но нужно сделать все так, чтоб они сами отправили без лишних вопросов. Может сломать палец? Упасть в обморок? Расковырять нос до крови? Так в генерации вариантов прошел весь оставшийся день.
Тем временем народу прибыло столько, что они еле помещались в казарме. С этим народом прибыло много вкусной домашней еды и денег. Вечерняя поверка длилась очень долго, ноги уже еле держали. Когда спустились на первый этаж, нас ждал сюрприз. Теперь на наших двуместных шконках, нам нужно было уместиться втроем. При всем при этом, одеял и подушек нисколько не прибавилось. «Как в старые времена»,- вспоминали подполковники. Раньше на этих шконках спали по трое и без одеял, подушек и матрасов.
Я постарался уснуть и проснуться только утром. Но вокруг народ делал все, что угодно только не спал. Я решил надыбать где-нибудь печенья – и это у меня довольно быстро получилось. После чего мой сон был сладким.

День одиннадцатый. Ноги ватные, голова кружится. На утренней поверке держу себя, чтоб не упасть. Так хочется расслабиться и будь, что будет. Живот крутит. Отпрашиваюсь в туалет. Объясняю причину. Посмотрев на меня, дежурный говорит, чтоб после я зашел к фельдшеру. Пока иду в туалет думаю о том, насколько велика сила мысли. Стоило мне вчера представить, как мне сегодня может стать плохо – и вот результат. Сидя над очком, изо всех сил стараюсь не потерять сознание. Наверное, будет не очень приятно упасть именно здесь со спущенными штанами в куче говна, а еще и замерзнуть. Выдерживаю. Возвращаюсь. Отправляют к врачам на медкомиссию. Замеряют температуру, спрашивают про стул, про симптомы. В итоге: дают таблетку от живота, за таблеткой от головы, говорят, чтоб зашел позже, а еще, чтоб не изображал умирающего лебедя, все равно домой отправят и еще как минимум человек пятьдесят.
В это время команда из Братска уже проходит комиссию. Судя по всему у них сопровождающий по толковее.
Еще пару раз отпрашиваюсь в туалет. Хотя его посещение не особо меня радует. Вызывают за таблетками. Лежу в казарме на шконке. Вызывают в медпункт. По дороге меня встречает сопровождающий братской команды и начинает отчитывать. Что это я вдруг заболел и тому подобное? Я ему отвечаю, что не виноват, что заболел, и, что уже неделю здесь сижу, и никуда меня не забирают. Он говорит, чтоб я шел и собирался – сегодня вечером еду домой.
Ухуууу!!!... Примерно это творится в моей голове. Радуюсь не долго, какое-то странное предчувствие, что все обломится. Через час меня вызывают на радиоточку. Выходит майор и произносит фразу: «Сейчас я с ним поговорю». Упс! Что-то сейчас будет, предчувствия меня не обманули. Выходим из казармы, а он так по-приятельски и говорит:
- Поехали к нам в Ангарск служить.
- Ну вот опять Агарск. Да что ему от меня надо-то? – думаю я про себя
- Часть у нас маленькая, будешь за компьютером сидеть, - продолжает майор.
- Нет я в Ангарск не хочу, - начинаю я свою песню, а сам думаю, что служба будет халявной, но с другой стороны я уже сегодня могу уехать домой.
- Ты вон и с высшим образованием, за компьютером наверняка работать умеешь.
- Ой, у меня зрение +7,5 и категория В4.
- А ваш сопровождающий сказал, что В3.
- Нет В4, - а сам думаю вот урод, избавиться от меня захотел.
- Ну что уже настроился домой ехать?
- Даааа, - протягиваю я на выдохе, понимаю, что майор толковый попался.
- Ну, ты если что подумай.
Я убегаю в казарму, чувствуя легкость в своих движениях. Рассказываю пацанам весь этот бред. И начинаю собирать сумку. И жду отправления автобуса. Сегодня я еду домой!
Залезаем в автобус, а там еще четверо забракованных на медкомиссии. Автобус готов к отправке. Во время поездки пытаюсь уснуть. Не получается. В автобусе дубак.

День двенадцатый. Утром подъезжаем к военкомату, выгружаем какие-то мешки и расходимся по домам. Все – ужас кончился. Дома отмываюсь, отъедаюсь и понимаю, что заболел.

Последствия. Я действительно заболел – бронхит. В военкомате потеряли мой медицинский полис и, брызгая слюной, в истерике утверждали, что я им ничего не приносил. «Мы ничего не знаем». Вот так придут родители и спросят, а где наш сын. И получат в ответ: «А вы нам ничего не отдавали, мы ничего не знаем». В итоге пришлось делать новый.
И вот что я понял, лучше я сам за себя буду нести ответственность и сам решу, чем, как и когда отдать родине долг.

P.S.: Кстати снова приносили повестку – наивные. Второй раз на одни и те же грабли? Увольте!