Н-ский район. гл 1 продолжение

До адреса было не больше пяти минут езды, но светофоры будто сговорились, их огни багрово таращились на каждом перекрестке. Водитель гнал, как мог, но отсутствие мигалок и сирен на машине заставляло чувствовать теряемые секунды, наполненные ожиданием своего финала.
Я мысленно упражнялась в новых выражениях, подслушанных на прошлом вызове. Объект для тренировок – главный врач поликлиники Петр Алексеевич Сомитер – решил, что спецсигналы на «волгах» трата дорогая, а потому ненужная.
Неимоверно длинный, он своими вялыми движениями, бесцветным голосом и профессиональной несостоятельностью соответствовал созвучному своей фамилии кишечному червю, ничего, кроме брезгливости не вызывающего.
Район задыхался от нехватки врачей, его вотчина оголилась настолько, что членов администрации оказалось больше, чем голов участковых, поликлинику грозили закрыть, как недееспособную… Сомитеру ничего не грозило, как верному собутыльнику главы райздрава, славившегося золотой цепью на бычьей шее.
«Суки, - стучало в висках, - вас бы кого-нибудь в мою шкуру…»

Лохматый седой мужик в полушубке, накинутом прямо на футболку, бросился к нашей машине еще у торца дома. Размахивая руками, как мельница Дон Кихота крыльями, он, чуть ли не быстрее «волги», оказался напротив нужного подъезда.
- Кислород не забудь, - обернувшись, напомнила я Свете за секунду до того, как встречающий забарабанил пальцами по стеклу с моей стороны.
- К нам! К нам! В двадцать пятую! Что надо нести, давайте, я помогу!..

Непроглядный мрак парадной не сильно страдал от дрожащего луча карманного фонарика, готового погаснуть в любой момент из-за подсевшего аккумулятора. Желтого, мерцающего пятнышка хватало лишь на обозначение контуров ступенек, но без этой малости кто-нибудь точно сломал бы ногу на взятой скорости.
Наконец, подъем закончился и мужчина распахнул дверь, пропуская нас вперед.
В квадрат прихожей тянулся колеблющийся свет из комнаты, в которой, как выяснилось, на узеньком диване судорожил ребенок. Отблески, отбрасываемые свечой, пристроенной в изголовье на тумбочке, делали его лицо строгим, неживым и взрослым.
- Как давно? – бросила я в сторону силуэта в ногах мальчика, срывая с дергающегося тельца пуховое одеяло, традиционную «заботу» о лихорадящих детях.
- Да с полчаса… - ответил старушечий голос.
- Света, набирай, быстро: реланиум – полтора, лазикс – кубик, литическую.
- Батюшки! - шепотом запричитала та, суетливо распаковывая чемодан, - Страсти-то какие! Кошмар, никогда такого не видела!
Про себя, помянув Бесина коротким женским словом, я вытащила кислород и, повернув вентиль, приложила маску к лицу парня.
- Кто-нибудь, держите, мне позвонить надо…
Встречавший нас мужик первым сообразил, что требуется и, встав на колени рядом со мной, прижал резиновый ободок дрожащими руками так, что пришлось поправлять:
- Силу не прикладывайте. Просто плотно прижмите. Телефон где?
- Пойдемте, доктор, покажу, - проявился из темноты совсем молодой, судя по ломающемуся тембру, персонаж.
Аппарат, к счастью, оказался еще доперестроечным, и не зависел от перебоев электричества. Подсвечивая себе зажигалкой, я набрала «03».
После десяти монотонных гудков диспетчер на том конце провода ответил устало:
- Скорая
- Детская неотложная. Срочно нужна помощь к ребенку, - выпалила я, наблюдая, как Чума набирает последний шприц.
- А что у вас там?
- Судорожный статус. Менингоэнцефалит под вопросом.
- Адрес давайте.
- Сейчас, папа расскажет, мне некогда, извините.
- Я не папа, - растеряно проговорил юноша, - я брат…
- Какая разница? Отвечай на вопросы, - рявкнула я, и поспешила обратно менять деда застывшего соляной статуей над внуком.
- Света, готова?
- Да, - перестала причитать та.
- Тогда сначала реланиум. Коли под язык…
- Нет, Евгения Георгиевна! Пожалуйста, сделайте вы сами. Я… Я боюсь.
Не размениваясь на пререкания, я взяла протянутый Чумаковой шприц и с уверенным видом ввела лекарство. Для детей – полтора сантиметра то края подбородка, не глубже, чем на полтора сантиметра в толщу мышц, не более полутора миллилитров.
Главное при этом, чтобы никто даже не заподозрил, что врач производит такую манипуляцию первый раз в жизни. Весь остальной положенный в данных случаях арсенал лекарств благополучно перекочевал в ягодичные мышцы. Оставалось только ждать результата и вызванной помощи.
Судороги никак не хотели прекращаться. Мой предположительный диагноз грозил подтвердиться. Обычные судороги на температуру столько не длятся. Сердце пациента билось ровно, хоть и частило, и это давало повод надеяться, что приезда «скорой» мы как-нибудь дотянем. Она, конечно, могла застрять в пробке, но мысль о госпитализации в наших консервных банках с колесами даже не приходила в голову. От стояния на коленях затекло все тело, кислород практически закончился, свеча почти догорела, а фонарик сел совсем. Тревожное молчание, направленное со всех сторон на нас с мальчиком, становилось невыносимым.
- Вы рассказывайте пока, - неожиданно хриплым голосом порвала я паузу, и, откашлявшись, продолжила – Как все началось?
- Да вот, вторые сутки болеет, температура ниже тридцати девяти не падает, - с готовностью начала рассказ бабушка, видимо, тоже измученная вынужденным бездействием и молчанием.
Несмотря на почти полную темноту, я легко можно было представить сейчас ее: маленькую, худенькую женщину, которой родители оставили двух взрослых внуков и тут такое…
- А чего раньше не вызвали?
- Да, думали, сами… - виновато призналась та.
- Думали…- машинально повторила я, но больше ничего сказать не успела.
Хриплое булькающее дыхание ребенка прервалось. Несколько бесконечных секунд последовавших за этим, показали весь ужас истиной тишины, когда кажется, что судьба превращается в подброшенную монету и все зависит от того, на какую сторону она упадет.
Отчаянный шепот фельдшера: «Не дышит!!!» совпал с пощечиной, отвешенной мной своему подопечному. Не добившись эффекта, я быстро приподняла за плечи его вытянутое струной тело, сбила подушку под шею мальчику, так что голова запрокинулась, и прижавшись своими пересохшими губами к детским, резко выдохнула.
«Целуюсь тут с малолетним…» - мелькнула истерическая мысль. Грудная клетка поднялась, затем опустилась, выпуская воздух, и снова замерла. После трех выдохов парень задышал сам. Отдышалась и я, чувствуя, как по вискам течет, а свитер прилип к спине. Кто-то притащил еще одну свечу, и стало немного светлее.
- Света, достань из реанимации воздуховод, - запоздало вспомнилось о приспособлении, не дающем языку пациента западать и облегчающем процесс искусственного дыхания.
На всех станциях эту штучку держат на самом видном месте под рукой, и только на нашей ее прятали на самое дно чемодана реанимации, среди объемных свертков, капельниц, и бутылок.
- Евгения Георгиевна, - жалобно проскулила Чумакова, - Я не знаю, как он выглядит…
Не известно, как могла отреагировать на сие заявление моя не совсем уравновешенная в том момент психика, если бы успела.
Бабушка опередила мои комментарии:
- Это, девушка, такая изогнутая трубочка с белым набалдашником… - Женщина помолчала и чувствуя наше неподдельное изумление такими познаниями, добавила: - Я сама медсестрой в реанимации сорок лет проработала. Недавно уволилась…
На этих словах раздался стук в дверь. Прибыла помощь.
Врач с папкой и фельдшера с пустыми руками смотрели на меня сверху. Свеча слепила глаза, и я встала на ноги. После столь резкой смены положения перед глазами заплясали красно-желтые круги.
- Здравствуйте… Вот, передаю вам теперь. Болен вторые сутки. Судороги на фоне лихорадки. Но, что-то никак не купировать…
- А что вы вводили?
- Реланиум – полтора. Под язык, лазикс, литическую…
Тонкие губы коллеги скривились презрительно, превращая остренькое лицо в мордочку мартышки.
- Это не серьезно. Надо было два кубика и внутривенно.
- Велком, доктор, при отсутствии света и судорогах… - в тон ей ответила я, - Только чувство деонтологии* у вас, как у санитара морга. Может, кого-нибудь из своих ребят за кислородом хотя бы пошлете? А то мой кончился…
- Не ругайтесь, пожалуйста, - решительно заявила бабушка, - Лучше делайте что-нибудь.
Толи усовестившись, толи испугавшись жалобы, скоропомощница послала одного из фельдшеров вниз за чемоданом и кислородом. Ребенок к этому времени затих. Широко раскрытые глаза его смотрели, не видя, в одну точку. Мне оставалось только заполнить направление, и, примостившись около края тумбочки, я принялась за писанину. Когда фельдшер вернулся, наконец-то дали свет, который не пошел на пользу нашему мальчишке. Резкое раздражение сетчатки глаза вызвало новую волну судорог, но нас это уже не касалось. Свежая бригада суетилась, пытаясь найти вену, и с третьей попытки нашла где-то на лодыжке.
- Ладно, чего там мучаться, везти надо побыстрее, махнула рукой врач, видя тщетность своих усилий. Заворачивайте в одеяло ребенка, папа, поедем.
- Я не папа, я брат… - опять затянул свою песню парень
- Какая мне разница, только быстрее.

Когда дверь за ними закрылась, электричество снова отключили, и собирать свои вещи, разбросанные по комнате, пришлось на ощупь.
Сев в «волгу», я, прикрыв окошечко в салон, где отходила от стресса впечатленная вызовом Света, начала по порядку выражать свои соображения обо всех неприятностях, выпавших на мою голову за последние полтора часа. Необходимость высказаться вслух не могла заставить завянуть уши моего водителя.
Дослушав всю тираду он заметил невозмутимо:
- Ты это… Не умеешь… Совсем…
- Зато от души, - не стала спорить я, - На станцию.
- Ясно, что не в кино, - отозвался Юра и протянул зажигалку, видя мои старания найти свою, оставленную где-то на темной кухне около телефона.