Радуга

Посвящается рождественскому настроению

Радуга
На белоснежную скатерть поля мягко опустился грифон. Когтистые лапы пружинисто погасили толчок, так что его всадница едва покачнулась. Она ловко соскочила со зверя и погладила перья у него на голове. Тот прижал крылья к спине и благодарно потёрся о бедро своей наездницы. Из орлиного клюва грифона раздался грудной клёкот, похожий на кошачье мурлыканье. Зверь потоптался вокруг всадницы, приминая снег, и улёгся, поджав под себя задние львиные лапы, а передние, орлиные, вытянув немного вперёд. Гордо выгнув шею, грифон оглядел зимние просторы, а потом зевнул, поморгал на яркое светило и свернулся клубком, засунув голову себе под крыло. Его всадница села рядышком, привалившись к тёплому боку, поджала к груди колени, обхватила их руками, и стала немигающее смотреть на полуденное солнце.
Заснеженное, без единого тёмного пятнышка, поле с двух краёв было обрезано серыми лентами высокоскоростных шоссе, с третьей у его края, словно из-под земли, вырывались кирпичные многоэтажки. Солнце одинаково озаряло и их чёрные, залитые битумом, крыши, и блестящие капли проносящихся автомобилей и удивительную парочку, отдыхавшую у всех на виду. И если светло-серые перья орлиной половины и бежевая шерсть львиной могли замаскировать грифона, то его спутницу все должны были увидеть издалека. Всё её тело было покрыто мелкими пёрышками, светло-голубым на тонких пальчиках и постепенно темнеющими до глубокого синего на плечах и затылке. Блеклый перламутр живота перетекал в салатовый на бёдрах, густеющий до тёмно-зелёного ближе к ступням. На лице, окрашенном так же как и живот, были видны лишь огромные глаза, казалось, занимавшие одну его треть. Уголки глаз всадницы, подобные двум громадным каплям фиолетовой краски, блестящие и живые, чуть сузились. Похоже, она улыбалась, любуясь солнцем. Ей невозможно было оторваться от белого диска, сияющего на бесконечно-синем небе. Ни единое облачко не стало нарушать насыщенный цвет небес, а солнце лишь подчёркивало его, словно подсвечивая изнутри.
Спутница грифона опустила голову, резко повертела ею из стороны в сторону, бросая цепкий взгляд то на дорогу, то на дома. Никто не смотрит? Никто. Но почему? Почему люди вечно куда-то торопятся, куда-то спешат? Нет, пусть конечно торопятся, пусть спешат, но почему же не остановится на мгновение, не задрать голову вверх и посмотреть на небо. Просто посмотреть. И увидеть солнце, или звёзды, или облака. Почему они так не делают? Ведь они столько упускают, ведь каждое мгновение этого мира неповторимо! Они же больше уже никогда не видят точно такого солнца, или точно таких же звёзд или облаков. Надо как-то им помочь, привлечь внимание!
Наездница вскочила со снега и нетерпеливо запрыгала вокруг задремавшего грифона. Тонкий наст, мгновенно проломившийся под мощным зверем, без труда удерживал невесомую фигурку. Всадница стала тормошить спутника, дёргать то за хвост, то за крыло, даже легонько постучала по крепкому клюву, но всё без толку. Грифон или крепко спал или хорошо притворялся, устав от непоседливой всадницы. Наконец она с трудом вытащила его голову из-под крыла, взяла в ладошки и села перед ним, глядя в закрытые глаза, чуть наклонив голову вбок. Спустя какое-то время зверь осторожно приоткрыл один глаз. Увидев перед собой хитрую мордочку, он фыркнул, оттолкнул лбом наездницу, не спеша, с достоинством, встал, и потянулся всем телом, вонзив когти в мёрзлую землю. Затем выпрямился, повёл плечами, расправляя крылья, и недовольно глянул на спутницу, словно спрашивая: сколько ещё её ждать? Неугомонное создание сделало круг вокруг зверя, извиваясь, подпрыгивая и хлопая в ладоши, а затем залезла к нему на шею. Потом всадница чуть-чуть поёрзала, устраиваясь поудобнее… Наконец она замерла, и грифон понял, что можно взлетать. Он немного пригнулся к земле, коснувшись перьями на груди снежного крошева, и подпрыгнул, одновременно ударяя воздух крыльями. Постепенно, по дуге, зверь начал подниматься всё выше и выше. А за ним, от самой земли, от чистого белого снега, тянулась яркая радуга. Посреди ясного зимнего дня, на жгуче-синем небе расплеталась разноцветная лента. Уж теперь-то наверняка кто-нибудь остановится, замрёт на мгновение, разглядывая это чудо, и его жизнь станет дольше. Пусть на мгновение, но дольше.